Текст книги "Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!"

Автор книги: Александр Больных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

* * *

На следующий день собралась довольно большая компания, причем к преображенцам и мушкатерам совершенно неожиданно примкнула парочка кавалергардов и измайловцев, которым тоже показалось лестным позлить голштинцев. Все собравшиеся прямо-таки пылали боевым духом, подогретым с помощью ренского и венгерского. Погрузивших в пять саней, они с шумом и хохотом отправились в путь, а уже на выезде из города к ним неожиданно присоединилась группа гренадер, которым, как оказалось, все рассказал Саблуков.

В общем, к лагерю голштинских полков в Рамбове подъехала уже внушительная процессия. Какой-то солдатик рядом с кордегардией, вроде как часовой, попытался было вякнуть, но ему дали по шее, отобрали эспонтон и дали по шее второй раз. На шум выскочил майор и начал орать что-то невнятное по-немецки. Пришлось и ему дать по шее, чтобы перешел на человеческий язык. Не помогло. Так по-человечески и не заговорил.

Компания двинулась дальше. Похоже, их появление было замечено, потому что из казармы, выкрашенной в прусские черно-белые цвета, вылетела группа офицеров и направилась навстречу жаждущим мщения русским. Впереди, напыщенный словно индейский петух, шагал какой-то генерал. Во всяком случае, так можно было решить по количеству позументов и аксельбантов. Но нашей компании уже сам черт был не брат, поэтому кто-то из задних рядов довольно непочтительно осведомился:

– А это еще что за гусь?!

Голштинец все прекрасно понял, но предпочел сделать вид, что не услышал реплики. Щелкнув каблуками, он торжественно представился:

– Генерал Эберхард фрайхерр фон Мюникхузен фон Гросс Цаухе унд Камминец. С кем имею честь?

Русские офицеры на мгновение смешались, но потом вспомнили, зачем явились, и вытолкнули вперед Петеньку, решив, что, коль скоро он зачинщик всего дела, ему и ответ держать. Поручик сразу сообразил, что представляться ему совсем не след, может кончиться довольно скверно. Поэтому он предпочел ответить обтекаемо:

– Российской лейб-гвардии офицеры.

При этих словах генерала перекосило, словно он хлебнул уксусу. Однако ж он счел приличным выдавить почти вежливо:

– Мы все верные слуги императрицы и наследника-цесаревича. И нам не совсем понятно, почему господа русские официрен позволили себе такое грубое нарушение субординаций.

– Ваше высокопревосходительство, – начал официальным тоном Петенька, подталкиваемый в спину товарищами, – вчерашним днем в столице имело место прискорбное происшествие. На Литейном проспекте офицерами голштинскими был сбит Преображенского полка поручик Ханыков, какой ныне пребывает при смерти. Мы пришли взыскать с виновника сообразно чести офицерской и кодексу дуэльному.

Генерал посмотрел на него, потом оглянулся, и тут Петенька подметил, что трое или четверо голштинцев шкодливо потупились. Более того, ему даже показалось, что он узнает двоих: один из них участвовал в приснопамятной стычке в австерии, а другой и был тем самым красномордым, который сбил Ханыкова. Генерал внушительно откашлялся и наставительно произнес:

– Вы должен понять ситуация. Это есть национальная гольштейн традицион – конная скачка по городской штрассе. Гордый гольштейн официр должен выразить свой гордость, каковой способ есть поездка по городской штрассе с гольштейн флаг и Schreckschuß! Это есть старинный красивый гольштейн обычай. И ничего более.

– Но при этом страдают невинные обыватели.

Фрайхерр фон Мюникхузен фон Гросс Цаухе унд Камминец недоуменно пожал плечами:

– Какой мне есть дело до обыватель? Um so mehr рюсски. Это не есть наш долг – следить за целость обыватель. Наш долг есть честно служить наш герцог, который есть наследник русский престол, который есть органичный дополнений гольштейн княжество, которые есть светоч цивилизаций и культур для Россия, который есть дикий, варварский страна. Полагаю, вы как истинный дворянин разделяете такой мнений. Официр обязан престол, и никто больше!

– Это так, – согласился Петенька. – Однако ж сей случай не подходит, потому что пострадал не обыватель, а офицер лейб-гвардии. Таковое не может быть прощено и забыто. А потому я прошу, почтительно прошу, господин генерал, – он подпустил меду в свой голос, – помочь нам восстановить справедливость и отыскать оскорбителя.

– Каким образ?

– Благоволите приказать своим офицерам, участвовавшим во вчерашних скачках, представиться, дабы мы смогли обсудить с ними вопросы чести. В противном случае пятно ляжет на все голштинские полки, что послужит ущербу чести наследника, коему вы столь усердно служите, – Петенька нашел политичный ход.

Генерал ненадолго задумался, потом еще раз внимательно посмотрел на русских, словно прикидывал, и пролаял что-то по-немецки, но с таким ужасным акцентом, что его поняли только голштинцы. Те, собравшись кучкой, пошушукались недолго, а потом вперед вышли четверо, в том числе и красномордый. Генерал торжествующе и зловеще ухмыльнулся:

– Господа, я полагаю, что вопросы честь может быть решен просто. Вот лейтенанты Кноблох, фон Шеель, Эрхард и капитан фон Заукен. Я полагать, что вы можете решить вопросы честь с ними так, как вам будет угодно. Вы будет удовлетворен.

Петенька даже растерялся и оглянулся, ища поддержки товарищей. Те тоже растерянно переглядывались, не зная, что именно ответить. В предложении генерала заключался какой-то подвох, но какой именно – никто не мог даже предположить. И вообще у Петеньки сложилось впечатление, что для генерала все происходящее не стало сюрпризом и он ожидал визита русских. Почему? Непонятно, но имелось такое странное чувство. На всякий случай Петенька отвесил генералу самый вежливый поклон и сообщил:

– Мне надо посовещаться с друзьями, потому что дело сие касаемо не только до одного меня, но до всех нас.

– Как вам будет угодно, meine Herr, – не менее вежливо ответил генерал.

– Ну и что скажете, господа? – спросил Петенька собравшихся тесным кружком офицеров.

Господа, с одной стороны, слегка озадачились, но с другой – им было совершенно все равно, с кем драться, лишь бы драться. Тем более что и Саблукову начало казаться, что именно красномордый фон Шеель повинен во всем. Поэтому согласились офицеры довольно быстро, возник лишь небольшой спор насчет того, кому именно драться первым. И здесь совершенно неожиданно встрял Окунев, который категорически потребовал, чтобы ему предоставили это право. Что за вожжа попала под хвост обычно спокойному прапорщику, Петенька мог только гадать, хотя догадаться так и не удалось. Спор быстро перешел на повышенные тона, и Петенька уже приготовился было сам принять в нем участие, но вдруг заметил снисходительные ухмылки на мордах голштинцев. Еще бы! Русские заявились, чтобы вызвать их на дуэль, но вместо этого едва не передрались между собой. Пришлось вмешаться, чтобы погасить спор и успокоить разошедшихся офицеров.

Затем последовал вежливый обмен поклонами с голштинской четверкой, и ей выделили те самые сани, на которых прикатили гренадеры. Те разместились в остальных санях, в тесноте, да не в обиде. И все сообщество отправилось к небольшой полянке, которую преображенцы присмотрели по дороге в Рамбов, симпатичная полянка, вполне подходящая для различного рода встреч. Уже по дороге выяснилось, что за спешкой и всеобщей ажитацией забыли захватить с собой полкового лекаря. Но ведь не возвращаться же? Это дурная примета.

Присыпанная легким снежком неровная промерзшая земля прекрасно подходила для дуэли на шпагах, о чем Окунев немедленно заявил голштинцам. Однако ж те, сделав надменные лица, сухо отвечали, что право выбора оружия принадлежит вызванным, а потому они должны немного подумать, особливо же потому, что вызов был совершенно неожиданным. Добавлено было также, что они и так пошли навстречу русским, согласившись уладить спорные вопросы немедленно, без всяких приготовлений. Тогда русские снова принялись ожесточенно спорить, кто будет драться, кроме Окунева, ведь в наличии оказались целых четыре голштинских офицера.

На это голштинцы ответили категорическим отказом, процитировав дуэльный кодекс, в котором четко говорилось: «Один вызов – одна дуэль». Поскольку вызов за вчерашнее был лишь один, то и драться противники будут один на один. Это известие было встречено с крайним неудовольствием, но возражать никто не посмел, против кодекса дуэльного идти будет ущербно для чести, да и просто рискованно. Ну как прознает кто, тогда неприятностей не оберешься, да еще цесаревич припомнит.

Когда после небольших переговоров голштинцы выбрали шпагу, это особенно никого не удивило, но вот то, что дуэлировать вызвался фон Заукен, Петеньку огорчило до чрезвычайности. Он знал, что Окунев владеет шпагой совсем неплохо, и до самого последнего момента надеялся, что драться тот будет с красномордым фон Шеелем. Но, с другой стороны, все, что ни делается, делается к лучшему, у Петеньки остается возможность лично разобраться с этой голштинской гнидой.

Дуэлянты скинули епанчи и мундиры, оставшись только в белых рубашках. Прохладно, конечно, по зимнему времени, но не холодно. Шпага голштинца была, кажется, несколько длиннее, чем шпага Окунева, хотя не настолько, чтобы беспокоиться всерьез. Противники подняли шпаги и медленно закружили смертельный вальс, не решаясь нанести первый удар. Затем голштинец не выдержал, и началось.

Шаг, укол, изящный отбив. Лезвия резко звенели, сталкиваясь. Вальс перешел в нечто вроде кадрили, не столь изысканной, как на вощеном дворцовом паркете, только гораздо более притягательной, потому что кровавой. Два шага вперед, шаг назад, еще два шага назад и снова два вперед. Лезвия выписывали круги и петли, хотя рукояти обеих шпаг оставались практически неподвижны. Высшее искусство – работать одной кистью, не размахивая шпагой, словно склочная баба помелом, и оба противника этим искусством владели в полной мере.

Однако ж дуэль – это не демонстрация своего искусства в фехтовальном зале, и Окунев первым сломал изящный рисунок. Он сделал шаг назад, кажется, нога его все-таки поехала по промерзшей земле, потому что он неловко пошатнулся.

– Donnerwetter! – обрадованно взревел фон Заукен и бросился вперед, нанося такой укол, словно собирался пробить насквозь каменную стену.

Но оказалось, что это не более чем обманный маневр Окунева, он шагнул в сторону, пропуская фон Заукена, и нанес горизонтальный удар в левый бок, однако не успел как следует двинуть шпагу, и все ограничилось глубоким порезом. Белая рубашка голштинца стремительно окрасилась кровью. Он взвыл и молниеносно шарахнулся в сторону, разрывая дистанцию. Все-таки фон Заукен был грозным и опытным противником.

Когда Окунев бросился за ним, намереваясь добить растерявшегося, как он полагал, голштинца, тот даже не стал пытаться отбить круговой рубящий удар сверху, а кувырком ушел в сторону, моментально вскочил на ноги и нанес ответный удар. Теперь уже Окунев спасся лишь тем, что судорожно отшатнулся в сторону, хотя шпага голштинца все равно пропорола ему правый бок. Буквально вершок в сторону – и лезвие пробило бы печень, а так все тоже закончилось болезненным порезом.

Теперь уже оба противника отбросили в сторону изящество и перешли к сабельному фехтованию, обмениваясь рубящими ударами, благо тяжелые шпаги это позволяли. Постепенно становилось понятно, что такой поединок более на руку фон Заукену, который был старше, сильнее и опытнее. Окунев наскакивал на него, словно разъярившийся волк. Голштинец отбивал его удары как бы небрежно, сам почти не атаковал, и пара его выпадов распорола рубашку Окунева, которая теперь вся пропиталась кровью. Раны неопасные, но обидные и болезненные, еще более взъярили молодого офицера. Он даже зарычал, бросился на противника, но теперь уже фон Заукен чуть шагнул в сторону, восьмерка, перевод, короткий свист… и Окунев без стона рухнул ничком, вокруг головы на истоптанном снегу расплывалось темно-красное дымящееся пятно.

Фон Заукен отсалютовал шпагой упавшему и повернулся, намереваясь уходить. Голштинцы, радостно галдя, окружили его, хлопали по плечам, накинули на плечи плащ и направились к саням. Русские чуть было не бросились на них, намереваясь отомстить здесь и сейчас, но пара наиболее трезвых офицеров остановили буянов:

– Господа, успокойтесь! Не забывайте о кодексе дуэльном!

– Так ведь убили!

– Нет, жить будет! Не навзничь упал, значит, выживет, если только успеем к лекарю отвезти.

– В Рамбов?

– Да, сейчас. Будет голштинец поганый его смотреть, скорее вообще постарается убить.

– Перевяжите ему голову поскорее, а то кровью истечет.

– В Питер, в Питер побыстрее!

Петенька смотрел на все это и чувствовал, как внутри у него что-то переворачивается. Кончилась веселая столичная жизнь, в одночасье кончилась. Была развеселая компания, всегда готовая к удовольствиям: вино, женщины, драки – и не стало ее. Сначала Ханыков, теперь Окунев, может, вскоре и еще кто в этот список попадет. Зато теперь у него появилась четкая цель: месть. Кого там генерал называл? Кноблох, фон Шеель, фон Заукен, Эрхард. Петенька их запомнил.

Глава 2

Король Фридрих уже давно пребывал в состоянии непреходящего бешенства, которое летом этого года особливо усилилось. Все шло не так, как он хотел и как он планировал. Вместо серии блестящих побед, на которые он рассчитывал, война то и дело подносила жестокие поражения. Нет, на Западе все шло прекрасно, его генералы исправно били французов там, где только встречали, сам король нанес несколько жестоких поражений австрийцам, которых полагал своим главным противником. Хотя, сказать по правде, австрийцы в ответ больно огрызались и пару раз изрядно потрепали королевскую армию. Зато при Россбахе он нанес такое поражение лягушатникам, что эта битва навечно станет позором Франции. Между прочим, надо сказать, что король охотно думал по-французски, оставляя немецкий язык для команд на плацу, но это совершенно не мешало ему до глубины души презирать легкомысленных французишек. В общем, мелкие неудачи не слишком беспокоили Фридриха, благо нравы европейские позволяли переносить поражение совершенно безболезненно. Сдалась саксонская армия, привели к присяге, выдали новые знамена, поставили своих офицеров – и получилась армия прусская.

Беда пришла с той стороны, откуда король ее совершенно не ожидал, – с Востока. Ну кто мог помыслить, что русский медведь покажет себя таким страшным противником?! Когда русские разгромили фельдмаршала Левальда при Гросс-Егерсдорфе, король не особенно встревожился. Но ведь вслед за этим произошло немыслимое – Восточная Пруссия, которую Фридрих считал своей исконной вотчиной, вдруг взяла и переметнулась под покровительство русской короны. Кто мог ожидать, что эти мерзавцы принесут присягу русской императрице?! Никогда еще самостоятельное царство не было завоевано так легко, как Пруссия. Но и никогда победители в упоении своего успеха не вели себя столь скромно, как русские. Фридрих был вынужден лично заняться этими восточными варварами, королевская армия двинулась навстречу русским. При Цорндорфе он одержал победу, во всяком случае, король твердо убедил себя, что сражение завершилось его победой, несмотря на страшные потери королевской армии. Но эти подлые русские! Нет, никогда они не поднимутся до высот европейской цивилизации. Пленным вполне вежливо предложили вступить в прусскую армию, обещали сытную кормежку и приличную званию плату – так ведь хоть один согласился бы! Саксонцы согласны, баварцы согласны, кроаты согласны, а русские нет. Ну что с них взять – дикари!

Самое же скверное, что даже эта славная победа никак не повлияла на настроения мещан и юнкеров Восточной Пруссии. Никто и не подумал переходить обратно в подданство прусское, это было очень даже оскорбительно. События на Востоке явно вырвались из-под контроля, что совершенно недопустимо в период жестокой войны. Но ведь совершенно недаром Фридриха называют великим. Король ухмыльнулся. Он никогда не принимал официально титул «Фридрих дер Гроссе», но и не протестовал, если так называли за глаза. Не в глаза величали, нет, ни за что, король Пруссии не поддается на низкую лесть. Но если подданные хотят выразить свою любовь и восхищение, почему король должен им в этом мешать? Нет, король Фридрих не тиран какой-нибудь, он уважает мнение народное.

Но такие прозвища просто так не даются, и Фридрих прекрасно освоил сложное искусство правления. Он умело сочетал силу оружия и хитрость, хотя всегда отдавал предпочтение «Ultima ratio regis» – последнему доводу королей, то есть пушкам. Однако ж стоило делам обернуться нелучшим образом, как рыкающий лев тут же превращался в лису, метущую пышным хвостом. Вот и сейчас пришло время очередного превращения. Фридрих помнил бесславную кампанию короля шведского Карла XII, завершившуюся ужасным разгромом при Полтаве, который навсегда похоронил военную мощь Швеции. И ему совсем не хотелось испытать что-то подобное. Россию нужно победить, силой оружия это сделать не удается и, скорее всего, не удастся никогда. Что тогда остается? Правильно, умелая политика.

Король усмехнулся. Нет, не лисой, похоже, придется сейчас обернуться, а ядовитым скорпионом, который тайно подкрадется и ужалит насмерть беспечного противника. Вопрос только, кто именно послужит жалом этого скорпиона и кто будет направлять жало, чтобы оно ударило в нужное время и в нужном месте. О, Фридрих прекрасно понимал значение тайной войны. Он ухмыльнулся, вспомнив, как обиделся принц де Субиз на его фразу: «За принцем Субизом идут сто поваров, я же предпочитаю, чтобы передо мной шли сто шпионов». В этом отношении русские генералы, вроде Апраксина или Фермора, недалеко ушли от ничтожного лягушатника. Они тоже тащат за собой обозы с пуховыми перинами, крепостными оркестрами и любимыми мартышками, но подумать о разведке будущего места боя не в состоянии.

Фридрих задумался, а потом решительно ударил ладонью по столу. Да, именно так он и будет действовать, тем более что в его распоряжении имеется козырной валет, невелика карта, но если ее правильно разыграть, может много пользы принести. А если постараться и сделать его королем… Нет, даже если русским варварам и посчастливилось выиграть пару сражений, это совершенно ничего не значит. Дикие монгольские орды Чингисхана прошли полмира просто потому, что были многочисленны. Если на каждого померанского гренадера приходится по двадцать вонючих калмыков и татар, сделать что-то просто невозможно. Но для того Господь и даровал просвещенной Европе разум, дабы она могла смирять дикие азиатские орды если не штыком, так умом. Толпы вонючих варваров покорно склонятся перед силой просвещенного разума! Правда, говорят, что русские учредили какую-то там Тайную канцелярию. Ну это уж и вообще смешно! Разве русские дикари способны хотя бы приблизиться к высокому искусству тайной дипломатии? До скончания веков – нет! Поэтому России еще предстоит пасть к ногам короля Пруссии.

* * *

Граф Петр Иванович Шувалов, жуир и бонвиван, не любил заседания Конференции. Полагал, что это пустая говорильня, изобретенная его недругом канцлером Бестужевым для неведомых пока целей, но, скорее всего, по наущению Венского двора и для его пользы. Давненько слухи ходили, что канцлер более печется об интересах Марии-Терезии, нежели о пользе государыни Елизаветы. Но, как ни старался братец Александр Иванович, не могла его Канцелярия тайных и розыскных дел ухватить за хвост эту скользкую змею, слишком хитер и изворотлив был Бестужев, да и умел влюблять в себя юнцов зеленых. Там подмигнет, тут подшепнет – и все, уверился, дурачок сопливый, что ради России старается. Костьми ради канцлера ляжет, не подозревая, что только за бестужевскую мошну радеет.

Петр Иванович вздохнул. А ведь не денешься никуда, сейчас заявятся гости дорогие. Граф даже фыркнул от раздражения. Не поспоришь, не возразишь – родом не вышел новоиспеченный граф, не с Бутурлиным либо князьями Голицыным и Трубецким знатностью мериться. Конечно, покойный Петр Алексеевич отмечал и приблизил батюшку, но только пропасть до родовитого боярства за десять лет не закопаешь, а Трубецкой так и вообще Рюрикович. Вот и оставалось лишь богатством да роскошью брать.

И то правда, дворец Петра Ивановича на берегу Мойки знаменит был на весь Петербург и обстановкой своей, и лукулловыми пирами. Особо же граф гордился своей оранжереей, где всяческие диковинные фрукты произрастали, другие бояре ананаса в глаза не видели, а у Петра Ивановича их на стол подавали. Экипаж графа сверкал золотом, а, глядя на его английских жеребцов, многие познатнее зубами скрипели, ведь недаром он заплатил безумные деньги за прямого потомка самого Годольфина из конюшни не кого иного, как герцога Кумберлендского. Однако ж графа Петра Ивановича интересовало совсем другое, куда как далекое от скачек и ананасов, недаром же государыня Елизавета его генерал-фельдцехмейстером пожаловала, сиречь главноначальствующим всей артиллерией российской армии. В связи с этим имелись у Петра Ивановича кое-какие мыслишки, однако он пока не знал, можно ли их излагать остальным членам Конференции.

А, кстати, вот и они появляются. Пришел вице-президент Бутурлин, как всегда, с красноватым носом, вероятно, успел с утра причаститься. Прибыл князь Никита Юрьевич Трубецкой – Петр Иванович усмехнулся про себя, когда вспомнил, как фельдмаршал Миних бросил ему в лицо: «Единственно, о чем жалею, что не повесил тебя, вора!» Но в России воров не вешают, особливо если они из князьев. Примчался конференц-секретарь Дмитрий Васильевич Волков, следом за ним братец Александр Иванович, при виде его Трубецкой сразу скривился, не забыл мерзавец дел Тайной канцелярии, от которых спасла его матушка-императрица. Генерал князь Михаил Голицын имел вид важный и озабоченный, еще бы ему спесью не надуваться. А вот когда появились братья Бестужевы, скривился уже сам Петр Иванович. Впрочем, Михаил Петрович уже был назначен послом в Париж, а потому его можно было не брать в расчет, зато с канцлером считаться приходилось всерьез.

– Ну-с, господа, я полагаю, мы можем начинать? – у всех сразу и ни у кого именно спросил Петр Иванович.

Канцлер поднял руку:

– Ни в коем случае. Мы должны дождаться Его Высочества, наследник Петр Федорович обещал сегодня быть.

После этого граф Шувалов скривился, словно ему привелось раскусить хороший спелый лимон из собственной оранжереи. Вот уж кого он меньше всего хотел видеть, так это цесаревича, однако ж были в этом и положительные моменты, ведь наследник терпеть не мог канцлера. Вопрос только в том, насколько одно уравновесит другое. И действительно, вскоре в дверях возникла нескладная фигура в тесном синем камзольчике, члены Конференции поспешно вскочили. Цесаревич прошел к председательскому креслу, неловко переставляя прямые ноги в высоких грубых ботфортах, от которых явственно разило дегтем, дождался, пока все отдадут положенный поклон, и брюзгливо предложил:

– Садитесь, господа, садитесь.

Петр Иванович тихо вздохнул. Его шелковый кафтан буквально сиял золотом и камнями, брабантские кружева… Ну, не скажите, только серебряные. Говорят, что кафтан графа Разумовского тоже бриллиантовые пуговицы украшали, но у Шувалова они, пожалуй, покрупнее. Братец Александр не раз пенял ему, что-де живет не по средствам, но Петр Иванович досадливо отмахивался: пустое, если есть долгу двести тысяч, нужно перехватить еще триста, тогда ровно полмиллиона получится. Хотя заводы уральские изрядную прибыль приносят, но все равно деньги нужны отчаянно, особливо же для новых начинаний.

Петр Иванович встал, откашлялся и произнес:

– Господа, сегодня мы должны решить, как лучше исполнить повеление Ея Величества о привнесении военных действий во владения короля прусского.

– Действительно, – тут же заторопился канцлер, – согласно союзному трактату мы должны оказать всемерную помощь Австрии, дабы совместными усилиями укротить этого хищного волка, терзающего Европу. Ведь он уже проглотил Силезию и Саксонию, кто же станет его следующей жертвой? А наши австрийские союзники уже разбили пруссаков при Колине! Сейчас самое время нанести им новый удар!

Петр Иванович видел, что при каждом новом слове Бестужева цесаревич все больше и больше мрачнеет. Голова его постепенно уходила в плечи, и только длинный нос торчал, словно клюв цапли. Вообще в эту минуту наследник больше всего походил на потрепанную, полинявшую цаплю. Наконец Петр Федорович не выдержал, вскочил и в ажитации закричал:

– Глупцы! На что вы рассчитываете?! Великий Фридрих уже разбил австрийцев при Праге, занял Дрезден, и Саксонии больше нет. Его армия непобедима! Он величайший вождь, выше Цезаря и Александра, Солона и Ликурга! Он сотрет вас в порошок! – Как всегда, когда он терял равновесие, становился заметным грубый немецкий акцент. – Да если бы на то была моя воля, ваш армий давно стояль бы под знаменами der Grosse короля! Это война не нужна России, но лишь врагам ее.

– Но государыня… – заикнулся было Бутурлин.

– Молчать! – взвизгнул цесаревич. – Если бы я был императором, войны этой не было бы, запомните сие хорошенько, господа.

Петр Иванович видел, как помрачнели генералы. Действительно, получается неловкое положение, ведь всем было известно, что у государыни Елизаветы неважное здоровье, и когда корону возложат на Петра Федоровича, еще неизвестно, как дела повернутся. Проиграешь сейчас баталию – накажут незамедлительно, а выиграешь – так жди неприятностей в скором будущем. Вот и выкручивайся как знаешь. Граф Шувалов усмехнулся про себя, он-то сам давно решил, что и как следует делать, но пока не торопился говорить об этом. Для задуманного потребна будет помощь брата Сашеньки, но не дал ему бог ума великого, так что пусть узнает обо всем как можно позднее. И к двоюродному братцу Ивану Ивановичу тоже придется обратиться, он ведь конфидент государыни. Петр Иванович вздохнул. Скверно все-таки, что в решении дел государственных приходится полагаться на всяческих ласкателей.

А цесаревич тем временем продолжал буйствовать:

– Армия прусская непобедима! Выучка ее солдат совершенна и не имеет ни малейшего изъяна! Зольдатен маршируют как идеальный автомат. Вот я долго разбирал уроки великого Фридриха, хотя кто-то еще называл это глюпый игрой в зольдатики. Нет, я изучил искусство победы великого Фридриха! И когда я стану императором, моя армия будет походить на прусскую, солдаты станут не хуже, чем в Потсдаме. Моя голштинская гвардия есть образец, по которому будет вылеплена вся российская армия. Ах, если бы только мне стать прусским полковником! Это ведь мечта каждого немецкого принца.

Петр Иванович постарался подавить нараставший гнев. Вот, оказывается, о чем мечтает наследник российского престола! Но тут снова заговорил канцлер:

– И все-таки мы должны будем перейти к активным действиям. Мало того, что Фридрих напал на Австрию, которая связана с Россией союзным договором, и тем бросил вызов нашей государыне, так нет, его планы идут дальше. Он собирается обменять уже захваченную Саксонию на Чехию, а потом посадит своего брата Генриха на Курляндский престол. После этого Польша превратится в вассала Пруссии, и вот на границах государства Российского появляется новый прожорливый хищник.

– Das ist клевета на благородные помысель короля прусского по привнесению порядка в земли польские, кои терзают смуты, проистекающие от своеволия польского шляхетства, – окрысился цесаревич. – Мы, наоборот, должны всемерно помочь ему истребить крамолу. Фридрих есть естественный союзник России.

Конференция замялась. С одной стороны, возражать канцлеру никто не хотел, в большую силу вошел Бестужев, но и с наследником ссориться не с руки было. Петр Федорович был памятлив, но злопамятен втрое, и неизвестно еще, как оно дальше повернется.

Наконец князь Голицын нашел способ вывернуться:

– Конечно, мы, как верные слуги Ея Величества, обязаны исполнять монаршее повеление, однако ж то должно быть обращено к пользе государства, а не ко вреду. Армия наша пока еще не готова в должной степени, солдаты глупы и необучены, магазейны не построены, а потому при выдвижении в сторону неприятеля армия будет терпеть жестокую нужду. Нет, мы пока еще не готовы к войне.

– Именно! – с жаром подхватил наследник. – Фельдмаршал Миних начал приведение армии в надлежащий порядок и написал новый устав, в коем делается упор на ведение огня. Великий Фридрих одерживает свои победы весьма просто. Его гренадеры делают шесть выстрелов, пока противник делает всего лишь пять, и тем прусская армия как бы получает еще несколько полков в каждой баталии.

– Но государь наш Петр Великий одерживал победы молодецким штыковым ударом, – встрял вдруг князь Трубецкой, молчавший доселе. – Нашей армии всегда был присущ дух наступательный!

– Фу, какое варварство! – поморщился великий князь. – Это мужицкая драка, а не высокое искусство. Нужно беречь обученных солдат, солдат стоит дорого!

– Так то, ваше высочество, ежели он обученный, – как бы в сторону произнес Шувалов. – А наш солдат туп и глуп. Он свою фузею тащит словно дубину и вместо штыка скорее прикладом по голове приласкает. Стреляет раз в году на Пасху, да и то не всегда. Помните, граф Шереметев изволил сказать, что людишков у нас хватит. Хватить-то хватит, только для чего? Для победы может и не хватить.

– Вот, граф Петр Иванович, – с энтузиазмом подхватил цесаревич, – и вы со мной согласны! Я же говорю: нужно их учить, яко моих голштинцев. Образцовое войско!

– И все-таки нельзя забывать заветы Петра, – назидательно произнес Бутурлин. – А вообще-то, господа, не пора ли заканчивать? Все ясно, армии переходить в наступление. Так по сему поводу, я полагаю, можно немножко причаститься…

– Однако даже в славной баталии Полтавской, как вы помните, когда дело до штыков дошло, шведы Новгородский полк опрокинули, и когда бы не вмешательство самого государя, еще неизвестно, чем бы дело закончилось, – снова как бы в сторону произнес Шувалов.

Цесаревич снова обрадовался:

– Вот я снова повторю, что нельзя нам следовать варварским обычаям. Тот же царь Петр всемерно завещал следовать европейскому маниру, прежде всего в организации военной.

– Мы и будем ему следовать, – кивнул Шувалов. – Надобно Артиллерийскую школу, великим Петром учрежденную, привести в надлежащий порядок. После этого наша артиллерия ни в чем не уступит европейской. Полагаю даже, что и артиллерия Фридриха не сможет с нашей тягаться, тем более что у нас есть чем его удивить. Однако на это потребуется время и время, подготовить солдатика не так просто, особенно если приходится вытесывать его из российского Ваньки.