Текст книги "Ждите события"

Автор книги: Александр Бачило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Александр Бачило
ЖДИТЕ СОБЫТИЯ

Последний вопль Алика. Я прошелся по барабанам и грохнул тарелками. В глаза ударил яркий свет, и ликующая толпа дружно зааплодировала, посвистывая от удовольствия.

Все, на сегодня хватит. Но праздник не окончен, мы лишь уступаем место многостаночникам – диск-жокеям:

– Дорогие друзья! Наш марафон продолжается! После Алика Черняева и его компании вас приветствует и поздравляет с праздником синьор Челентано!

Обесточив аппаратуру, мы расположились у стойки бара.

– Вина труженикам микрофона! – вскричал Вовка-бармен и принялся разливать по бокалам коктейль. Покончив с коктейлем, он наклонился ко мне и тихо спросил:

– Ты случайно не знаком вон с теми девочками?

Я взял бокал и немного отпил.

– Можно обернуться?

– Давай.

Я развернулся на табурете и сейчас же понял, о каких девочках он говорит. У окна стояли четыре ослепительные особы и, светски улыбаясь, говорили, казалось, о погоде и туберозах. Правда, было в них что-то неестественно-телевизионное: безукоризненные черты лица, гладкая кожа, великолепные волосы и идеальные фигуры, подчеркнутые туалетами, наверняка вызывающими зависть женской половины зала и возбуждение мужской.

– Голливуд, – пробормотал сзади Вовка, – и Кристалл Палас. Между прочим, они только что сидели здесь, и я случайно слышал, о чем они говорили. Прямо шпионки какие-то. Одна, значит, говорит: «Слушайте, что-то тут не так, все на нас глаза так и пялят… Вырядились!» А другая ей: «Ничего страшного, это их только привлекает». А вон та, что сейчас слева, видишь? Тут и заявляет: «У меня что-то с глазами. Мне уже третий раз говорят: „Ах, у вас необыкновенные глаза!!“» А первая тогда: «Ну, не знаю. Как на фотографии было, так и сделали». Представляешь? Я как раз в холодильник полез, им меня не видно. Слушаю и ничего понять не могу. О чем это они? Выглянул осторожно из-за дверцы. Вон та в голубом в это время говорит: «Ладно, как насчет результатов?» – «Нормально». – отвечают. «Завтра они уже почувствуют, а послезавтра… послезавтра почти с каждым что-нибудь произойдет». А эта глазастая опять: «Мне, – говорит, – один попался, то ли хамло, то ли дурак совсем. Я даже не представляю, что с ним будет». А они ей: «Ничего, от этого не умирают». Чувствуешь?

Я снова повернулся к Вовке.

– Да-а. Самобытные девочки. По-моему, раньше я их не видел, ни здесь, ни в институте.

– Эх, был бы я сейчас посвободнее, я бы ими серьезно занялся, – вздохнул Вовка.

– Хм! Пожалуй, это мысль.

Я огляделся. Алик с Полиной уже растворились в танцующей толпе, а Витька-басист по-прежнему потягивал свой коктейль. Я поднялся со своего места и свободным шагом направился к окну. Меня заинтересовал Вовкин рассказ. Не то чтобы я безоговорочно поверил ему но какой-то таинственностью определенно веяло от этих девиц, сошедших с телеэкрана. Остановившись перед стройной черноокой красавицей, я очень непринужденно пригласил ее танцевать. Ах, черт побери! Она так улыбнулась, словно ей было чрезвычайно приятно.

Дебют я избрал стандартный и узнал, что зовут Лоной («Редкое имя», – сострил я), учится, но не у нас, а живет совсем рядом – на Цветочном бульваре. Я сказал, что тоже живу на Цветочном, и выразил сожаление, что мы никогда там не встречались.

– Знаете, Лена, вы меня извините, но у вас такой вид, будто вы готовите всем присутствующим жуткий сюрприз.

Она внимательно поглядела на меня и улыбнулась.

– А вы против?

– Нет, почему же? Наоборот. Жизнь наша так однообразна… Что-нибудь чудесное, даже сверхъестественное, совершенно необходимо. Давайте. Если по улицам будут гулять бронтозавры и снежные люди, я первым готов кричать «ура!» с балкона.

– А вот этого не будет! – Лена усмехнулась. – Между прочим, нехорошо подслушивать чужие разговоры. Но уж раз вы так любите таинственные приключения – пожалуйста, сколько угодно. Но только имейте в виду, каждый получит то, чего заслуживает!

– Как это получит? – удивился я. – Когда получит?

– Ну, хватит! – сказала Лена. – Мы заболтались!

Музыка вдруг оборвалась, и вспыхнул яркий свет.

Передо мной стоял Алик Черняев, он кричал, что давно пора за стол и все уже наверху. Я огляделся. Зал был почти пуст. На сцене, потрескивая, остывала аппаратура, а в дальнем углу меняли прожекторную лампу.

Лены не было.

Черняеву, наконец, надоело смотреть на мою тупую физиономию, он схватил меня за рукав и потащил в банкетный зал.

В этот вечер я больше не видел Лену и ее подруг, но смутное предчувствие чего-то необычного тревожило душу. Это ощущение не покидало меня до следующего утра, едва проснувшись, я вспомнил о Лене, но дать толковое объяснение вчерашним событиям мне так и не удалось. После длительных размышлений я решил позвонить Вовке. Может быть, первооткрыватель «голливудского феномена» знает что-нибудь новое? Ведь он – виртуоз в своем деле, быть барменом на праздниках ему нравится не меньше, чем заведовать своими машинами в будни. Он считает своим долгом быть лично знакомым с каждым.

Я подошел к телефону и снял трубку. Гудка не было. слышалось только слабое шуршание и легкий электрический треск. Черт, опять не работает, подумал я, но в этот момент из хаоса шумов донесся далекий, искаженный, синтетический голос.

– Ну? – спросил он.

– Алло! – закричал я. – Алло!

– Ты не алокай, ты говори, чего нужно, – грубо ответил голос.

– Нужно?.. Я извиняюсь, я, наверное, не туда попал.

– А ты еще никуда и не звонил, – заявил голос.

– Да? То есть я хотел сказать… – Мне на мгновение показалось, что голос похож на Вовкин. – А кто это?

– Все ему интересно, – проворчал голос и, немного погодя, ответил:

– Это джинн.

– Джим? Алло!

– Сам ты Джим. Сказано – джинн я. Телефонный.

– Ах, джинн!.. Ну тогда все понятно, – я решил ответить шуткой на шутку. – Только джинны должны говорить «Слушаю и повинуюсь».

– Я тебя уж сколько слушаю и все не пойму, чему тут повиноваться, – раздраженно огрызнулся голос. – Ну. что, будут желания или фиксировать вызов как хулиганские шалости с телефоном?

– Погодите, а какие желания?

– Так. Ясно. Фиксируем – сам не знает, чего хочет.

– Постойте, – закричал я. – Слушайте, джин, а вы можете сделать так, чтобы… мм… Вот! Чтобы мой сломанный телевизор работал?

– Желание зафиксировано, – быстро ответил голос. – Повесьте трубку.

Повиноваться приходилось мне. Я пожал плечами и повесил трубку. «Здравствуйте! – раздалось у меня за спиной. – Сегодня мы расскажем вам о выращивании лука и чеснока на вашем приусадебном участке…»

Я медленно обернулся. Наш телевизор, простоявший полгода холодным интерьером, весело демонстрировал посадку лука на чьем-то приусадебном участке. На экране мелькали руки и нарядные новенькие лопаты с разноцветными черенками, что было несколько неуместно для черно-белого телевизора марки «Крым-206».

Осторожно приблизившись к разгулявшемуся ящику, я заглянул в его распахнутое, разоренное бесчисленными пытками нутро и тихо свистнул. Ни одна лампа не светилась, многих из них вообще не было на месте, шнур с вилкой был аккуратно свернут и подвешен к телевизору, но оживший агрегат совсем не обращал внимания на такие мелочи и продолжал что-то веселое болтать о витаминах и салатах. Некоторое время я стоял перед телевизором, уставившись на экран, затем мной овладело лихорадочное возбуждение. Так. Начинается. А дальше, возможно, будет что-нибудь и похлестче. Выходит, не напрасно терзали меня предчувствия. Телефонный джинн… Однако я все-таки идиот. О чем я с ним говорил?! А о чем с ним следовало говорить? Уж конечно, не о телевизоре. Зачем я вообще приплел этот телевизор? Ах да, я хотел его проверить, подловить на каком-нибудь очевидном примере. Надо попытаться поговорить с ним еще раз, только что ему сказать? Я подошел к телефону. «Не хочу быть вольною царицей, хочу быть владычицей морскою», всплыло в голове. Я снял трубку и испугался. Трубка гудела обычно, ровно, без шорохов и тресков, так, что стало сразу ясно – никто мне не ответит далеким синтетическим голосом и не станет, огрызаясь, фиксировать мои желания. Я был удивлен больше, чем в первый раз, и ужасно разочарован. «Что ж это ты! – сказал я себе. – Из-за своей тупости, кажется, упустил такую возможность!.. Попытка-то была единственная! А ты… Телевизор ему подавай… Холодильник ему… Диван тебе с зеркальцем и с полочками для слонов! Абажур тебе розовый! Ума бы хоть попросил!»

Но уж чего нет, того нет. Не дал Бог ума, так не займешь. Я вспомнил, что хотел позвонить, и стал набирать номер. Телевизор сзади гремел маршами. Покажу его Вовке и расскажу все. В конце концов, это не такой уж пустяк.

Вовка взял трубку сразу, как будто ждал звонка.

– Привет, – сказал я, – слушай, ты не мог бы сейчас ко мне зайти?

– Привет, – ответил Вовка, помолчал и затем неуверенно добавил: – А это кто?

– Ты что, не выспался? Ты во сколько вчера вернулся?

– А, это ты! – Он вздохнул почему-то с облегчением. – Я как раз собирался тебе звонить, тут со мной такая история…

Так, подумал я, история. Значит, он тоже познакомился с нашими милыми девочками. Интересно.

– А с кем из них ты разговаривал? – спросил я.

– Что?

– Я говорю, с кем из вчерашних девиц ты разговаривал. Из тех, которые Голливуд и Кристалл Палас.

В трубке послышалось сопение.

– А ты откуда знаешь?

– Придешь – расскажу. Так что за история там с тобой?

– Черт его знает… Я уж боюсь об этом говорить, чистый бред получается.

– А ты попробуй.

– Ладно, приду попробую… Только ты имей в виду, я спиртного не употребляю. И родственники у меня все нормальные… В Бога я верю, в черта – тоже, а это… не знаю. Все помню четко, но доказательств пет никаких.

Мы помолчали. У меня за спинок телевизор снова заиграл что-то очень бодрое.

– Давай приходи, – сказал я, – кажется, есть доказательства.

– Если бы я не видел своими глазами… да даже если бы и видел! Если бы не вся эта чертовщина…

Вовка уже минут десять копался в телевизоре. Он вооружился моим тестером, но пока не мог поймать ни одного сигнала, свидетельствующего о каких-либо процессах в цепях этого ящика. В отчаянии он начал вынимать оставшиеся лампы, разобрал руками высоковольтный блок и уже примеривался вынуть кинескоп. Я рассказал ему о своих вчерашних похождениях и о телефонном джинне. Он надолго задумался, а потом вдруг просветлел.

– А это неплохо! – сказал он. – Это совсем неплохо!

Я понял, как угнетали Вовку его собственные приключения. Собравшись с духом, он начал рассказывать:

– Вчера, как только ты отошел, появляется одна из этих красавиц, мило мне улыбается и говорит: «Извините, пожалуйста, у вас не найдется электрического фонарика?»

– Натурально, – говорю. – Сейчас поищем, была где-то парочка, специально для такого случая. Вы присаживайтесь, отдохните, могу вам коктейль предложить.

Тут же наливаю и подаю ей с лимончиком и соломинкой.

– А если не секрет, – говорю. – Что вы собираетесь делать с фонариком? Тут, кроме танцевального зала, кругом светло.

Чувствую – мнется, не знает, что сказать, Я опять:

«Да вы присаживайтесь, я сейчас в подсобку сбегаю и принесу».

Садится она, по, видно, торопится очень или думает о чем-то своем, рассеянно берет коктейль – и хлобысь его одним глотком! Я так и остолбенел, а она хоть бы что, ставит бокал на стол и опять на меня смотрит, мол, что же ты стоишь? Ну и крошка, думаю, кто ж тебя воспитал, такую непосредственную?

– Понимаете, – говорит, – подруга уронила цепочку под лестницу, там не видно ничего, и свет не включается.

– Ну, это не страшно, – отвечаю. – Сейчас найдем. – А сам думаю: «Ты бы еще лимоном закусила, темень бескультурная!»

Ну сходил я в подсобку, там, правда, фонарик есть, возвращаюсь и говорю: «Пойдемте, разыщем вашу цепочку». А она мне: «Извините, но если можно, мы сами.

Моя подруга такая застенчивая, она мне строго-настрого запретила отвлекать кого-либо от праздника из-за таких глупостей».

«Господи, – думаю, – и говорит-то как-то не по-человечески». Я, конечно, еще немного повозражал, мол, ничего не стоит, не беспокойтесь, очень приятно было бы оказать помощь, однако она, вежливо так, но твердо, отказывается. Ну, что ж делать, вручил ей фонарик, пожелал успеха, и она ушла.

А я стою и размышляю. И чем больше размышляю, тем сильнее чувствую – есть тут все-таки что-то несуразное. Дурацкое что-то. Путают меня и лапшой обвешивают со всех сторон. Как это можно у нас что-нибудь под лестницу уронить? Там между пролетами и щелки-то нет. И что да скромность такая: не дай Бог, кто-нибудь поможет найти? Так мне стало любопытно в этот момент, что я решил пойти взглянуть, как бы мимоходом, чего там делается. Вышел я в коридор – и на лестницу. Быстренько спустился до первого этажа и вижу – идет впереди моя красавица с фонариком, спускается в фойе и прямиком – в коридор. Ясное дело, думаю, чего она под лестницу полезет? Чего она там потеряла? А нужно ей, болезной, к завхозу или к заведующей, поговорить среди ночи о наболевшем. Короче говоря, в голове у меня каша, и я иду себе тихонько дальше. Остановился в тени за колонной и вижу: проходит она весь коридор и останавливается у самой дальней двери. Открывает ее и спускается в подвал.

Ну, детектив! Я перебежками по коридору тоже подобрался к этой двери и приоткрыл ее. Внизу где-то маячит свет, шагов не слышно, наверное, она уже отошла далеко. Тогда и я спускаюсь по лестнице в подвал и тихонько пробираюсь к свету. Минут десять я так крался, не меньше. Наконец вижу – впереди светится прямоугольник прохода и вроде бы слышится голос. Я подошел совсем близко к этому проему, заглянул внутрь да так и застыл па месте. Ох, думаю, зря я здесь оказался. Не надо мне было сюда ходить. Не люблю я всей этой мистики и не признаю. А тут… Подвал как подвал: вдоль стен трубы, вентили какие-то, штукатурка обвалилась кое-где… Но посреди этой каморки стояла красотка в наряде кинозвезды и что-то очень тихо и монотонно говорила трем-четырем десяткам разномастных кошек!

Мне прямо тоскливо сделалось. То ли от страха, то ли еще от чего, не знаю, только стою, как дурак, высунулся в дверь и пошевелиться не могу. Тут меня кошки эти заметили, уставились все, как одна, и смотрят.

Спокойно так смотрят, с достоинством. И она поворачивается. Направляет на меня фонарь и говорит: «Так! Это у вас привычка такая – выслеживать кого-нибудь или входит в обязанности?» Я молчу, как стукнутый, а она начинает меня отчитывать, и главное, так невозмутимо, будто я к ней в трамвае привязался, а она меня там же на место ставит. «Вам самому, – говорит, – наверное, неприятно было бы, если бы вас выслеживали. Вы, вероятно, такого чувства и не испытывали никогда». Я уже хотел было что-то сказать, но фонарик вдруг погас, и стало темно, как в сейфе. Я стою, боюсь пошевелиться. Тишина, Ни шороха, ни шагов, ни дыхания. Ничего. Меня даже дрожь взяла. «Эй, – говорю, – вы где?»

Хоть бы звук в ответ, даже эха нет. Как под подушкой. Я тихонько развернулся да назад. Темнота полная, хоть глаз коли. Иду, руками стены щупаю. Только бы, думаю, не заблудиться. Наконец слышу, музыка играет, значит, выход недалеко. Я пошел быстрее и вдруг налетел на кого-то со всего размаху. Он отскочил куда-то в сторону и остановился. Стоит сопит.

Вроде мужик, потому что толкнул меня довольно сильно. «Кто тут?» – говорю. Молчит. Отступает осторожно.

Вдруг он попал в полосу света, и я его увидел. Пожилой человек, в очках и вроде бы даже с лысиной. Больше я ничего не успел рассмотреть, потому что он повернулся и шасть куда-то в темноту. Ну, я не стал больше ждать, подвальная дверь была приоткрыта, и лестницу видно. Я быстренько выбрался из подвала в коридор.

Вижу, народ уже весь наверху, угощается. Только я пришел в банкетный зал, подходит ко мне Слава Молчанов и говорит:

– Ты где это так прислонился? У тебя весь бок в известке.

– В подвале, – отвечаю.

Пока он помогал мне почиститься, я рассказал ему всю историю с начала до конца. Слушал он меня, слушал, а потом и говорит:

– Тебе, – говорит, – Вовка, вредно барменом работать. У тебя там испарения сильные. Ты там, брат, до белой горячки донюхаешься. Садись-ка лучше, грибков отведай, грибки в этот раз замечательные. Тебе как раз сейчас закусить полезно. Попробовал я было возразить, а потом думаю: «В самом деле, бредовая получается история. Никому я сейчас не смогу доказать. Ну их всех к лешему!» В общем, плюнул я на всю эту мистику, подсел к столу и стал закусывать. Ничего, отошел постепенно, развеселился, анекдот рассказал. Так бы и забыл про это дело, да не вышло.

Возвращаюсь домой, ночь, на улице ни души, только впереди какая-то фигура маячит. Может, думаю, кто-нибудь из наших? Поравнялся я с ним, вижу – нет, не наш. Мужчина в годах, сгорбленный немного. Тут он поворачивает голову и смотрит на меня, прищурившись. Мать честная, думаю, да это же тот тип в очках, который мне в подвале попался! Я даже остановился, а он прибавил шагу и скрылся за ближайшим углом. На меня – как нахлынуло, сразу вспомнил я и подвал, и красотку эту. До самого дома шел – на каждом шагу оглядывался, все мне казалось, что какая-то тень за мной крадется. И вот, возле подъезда уже, берусь я за ручку двери и вдруг чувствую на себе чей-то взгляд. Спиной чувствую. Никогда раньше со мной такого не было. Оборачиваюсь осторожно и вижу: стоит под фонарем здоровенный кот неопределенной масти и глядит мне прямо в глаза, не отрываясь. Тут у меня что-то аж екнуло внутри. Заскочил я в подъезд – и пулей на свой этаж. Дома только успокоился. Ладно, думаю, будет страху-то на себя нагонять. Лег спать, да так всю ночь и проворочался, не заснул.

Вовка замолчал. Я тоже ничего не говорил, собираясь с мыслями. Да ему, пожалуй, досталось сильнее, чем мне. Я представил себя на его месте и поежился.

Все эти подвалы, кошки, незнакомцы и прочая чертовщина здорово давили на психику. Мне, безусловно, легче – телевизор, телефонный джинн, это, конечно, тоже чудеса, по без того мрачного налета, без дьявольщинки.

Впрочем. Вовка почувствовал себя гораздо лучше, как только понял, что он не одинок. Есть еще люди, подвергшиеся таинственному воздействию и, возможно, имеющие неоспоримые доказательства. Можно найти этих людей и вместе с ними разобраться в сущности происходящего. Наконец, имея эти самые неоспоримые доказательства, можно обращаться и в более серьезные инстанции, так сказать, к широким массам академиков.

Оставив па некоторое время телевизор в покое, мы принялись обсуждать наше положение и вырабатывать план вытекающих из него действий. Прежде всего это не мистика, решили мы. Чертей не бывает. Да и вряд ли они додумались бы до такого. Что касается лично нас, то мы, по-видимому, здоровы, если только одни из нас не является галлюцинацией другого. Это было бы просто неинтересно.

Теперь – суть происходящего. Вовка, не задумываясь, записал вчерашних красоток в пришельцы. Я возражал. На несчастных пришельцев и так уже вешают всех собак. Все необъяснимые явления природы, безусловно, результат деятельности пришельцев. Стоит древним людям построить какую-нибудь пирамиду поприличнее, как у них отбирают авторские права на нее и передают их пришельцам… Нет, пришельцы – это слишком просто. Это невозможно именно в силу избитости темы.

Некоторое время мы спорили, затем я предложил выпить кофе и, оставив пока спорный вопрос, перейти к выработке плана действий. Вовка согласился, и я побежал на кухню. Возвращаясь в комнату, я отметил про себя, что телевизор не умолкает ни на минуту, и подумал, что надо бы проверить, совпадает ли с программой то, что он нам демонстрирует. Как раз в этот момент диктор объявил следующую передачу.

– Слушай, Вовка! – сказал я.

Вовка обернулся.

– Где-то у меня тут, в газете, была программа… – начал я и вдруг застыл, глядя на экран. Голос диктора продолжал литься из динамика, но изображение затуманилось и исчезло. И вдруг из этого тумана выдвинулось огромное, во весь экран, лицо, заросшее щетиной, и пристально уставилось на Вовку. Я хотел что-то крикнуть, но не мог выдавить из себя ни звука. Вовка в этот момент смотрел на меня и не видел происходящего на экране. Однако мои глаза говорили достаточно красноречиво, и он резко повернулся к телевизору. Диктор мило улыбнулся, заканчивая свою речь, и началась очередная передача.

– Что там было? – спросил Вовка. Он был гораздо бледнее, чем пять минут назад, Я рассказал.

– И он смотрел прямо на меня?

– Да, и еще… Он был… выпуклый, такой… стереоскопический.

Несколько минут мы не отрываясь смотрели на экран, потом пошли пить кофе. Вовка все время молчал.

– Мм-да, – наконец произнес он. – Я думал, что больше этих фокусов не будет. По-моему, они за мной следят.

– Следят?! – я уставился на Вовку.

Стоп! Следят! Кто ж так следит? Эту слежку за версту видно. Не следят они, а нервы на кулак мотают, заставляют чувствовать за собой слежку!

– Слушай, ну-ка еще раз расскажи, что эта мадам тебе говорила в подвале.

– В подвале? – удивился Вовка. – Ну, как… Я ж рассказывал… «Привычка, – спрашивает, – у вас такая выслеживать или…» Постой, ты на что намекаешь? Что это из-за меня?

– В том-то и дело! Не слежка это, Вовик. Показуха это одна, чтобы тебя напугать. Ты за ней следил?

Так вот тебе – получай. Тем же концом по тому же месту. Понял?

– Понял-то я понял, да что же мне теперь делать?

– А ничего. Игнорируй. Или даже нет. Увидишь того мужика очкастого или еще кого-нибудь, кто будет за тобой следить, – подойди к нему, задай вопрос какойнибудь. Если только они смогут говорить.

– То есть как это – если смогут?

– А так. С чего ты взял, что это люди? Может быть, их единственным назначением является показать тебе, что за тобой следят. Кот твой, тот тоже запросто с этим справился.

– Ясно. На пушку, значит, берут.

– Вот именно, только я думаю, никакая опасность тебе не грозит.

– Хм! А они как думают?

– Понимаешь, если бы они хотели что-нибудь сделать с тобой, то с их возможностями давно сделали бы.

– А может, они хотят меня в сумасшедший дом засадить?

– Так вот я и говорю – игнорируй. Да и потом – вряд ли у них такая цель. Не из-за этого они затеяли весь сыр-бор.

– А из-за чего?

– Вот это и нужно понять. Нельзя сидеть сложа руки, необходимо действовать.

Через десять минут мы выходили из квартиры. Телевизор объявил нам вслед технический перерыв и, изобразив на экране замысловатую картинку, затих. План был такой: Вовка обежит, кого сможет, из тех, кто был вчера на вечере, а я еду к Черняеву и мобилизую всю нашу команду. Необходимо выяснить, кто еще общался с этими милыми девушками и какие последствия это имело. («Контакты будем выявлять», – хмыкнул Вовка.) На улице мы пожелали друг другу ни пуха ни пера и разошлись в разные стороны.

Алик Черняев жил на другом конце города, телефона у него не было, и единственным средством связи с ним был автобус. На остановке бурлила толпа. Судя по тому, как оживленно подпрыгивали отдельные граждане, можно было понять, что автобуса нет уже давно.

В загончике, неподалеку, стояла, правда, одна девятка – как раз то, что нужно, но шофер, развалившись в кабине на моторе, казалось, не собирался никуда ехать в ближайшие две недели. Какая-то бабка, видимо, уже ходила к нему ругаться, и теперь громогласно докладывала на всю остановку:

– Лежит себе, песни поет. «Чтоб вином наполнялся стакан…» Только об одном и думают. Тоже мне Кикабидзе…

Все шло как обычно. Никто из этих людей н не подозревал, что город, возможно, уже наполнился невероятными событиями, что завтра, может быть, они не узнают своего города и самих себя. Судя по тому, что уже произошло, теперь с каждым может случиться все, что угодно…

Шофер наконец зашевелился. Он сел на свое место, не торопясь закурил, долго скрипел, как положено, ручным тормозом и только после этого подъехал к остановке. Я попал в удачную струю, меня внесли в автобус, поставили в уголок и размазали по стеклу. Шофер предложил своевременно «оплатить за проезд», и автобус тронулся.

Первую половину пути вся публика в салоне представляла один сплошной монолит, потом стало немного свободнее. На одной из остановок в переднюю дверь вполз изрядно поддавший парень и в изнеможении остановился на нижней ступеньке. Я узнал его. Это был Антоха Таращук из нашего дома. В детстве мы даже дружили, но потом что-то случилось. Антоха слетел с нарезки, то кидался куда-то на заработки, то неделями торчал во дворе, в основном возле нашего гастронома, пару раз пробовал жениться, но жены его скоро бросали. Сейчас исчерпывающей характеристикой на Антоху могла служить надпись на стене дома возле его подъезда: «Антоха-выпивоха».

Он стоял прислонившись к двери и мутным взглядом окидывал публику. Публика, как всегда, возмущенно отводила глаза и с вызовом отходила в сторонку.

– Х-хоть бы одна зараза место уступила, – выдавил Антоха. – Видят же, что человек мается.

На передней площадке спиной ко мне стояла девушка в белой шубке и пушистой шапке. Она обернулась и с удивлением посмотрела на Антоху. У меня перехватило дыхание. Это была Лена!

Если бы наш автобус неожиданно взлетел и стал набирать высоту, я не был бы так поражен. Уж Лену-то я совершенно не ожидал встретить здесь!

Антоха заметил ее взгляд и снова заговорил:

– Ну, чего уставилась, лупоглазая? Познакомиться хочешь? Так это мы враз…

Он стал карабкаться на следующую ступеньку, а я уже проталкивался через толпу на переднюю площадку.

Неслыханная удача! В этот момент я был почти благодарен Антохе, ведь Лена могла так и не обернуться и вышла бы где-нибудь, а я об этом и не узнал бы. То ли дело теперь! Я поставлю на место распоясавшегося хулигана, предложу даме свои услуги… Ну и так далее, по известному сценарию.

Однако ничего этого не произошло. И вообще ничего не произошло. Автобус остановился, открылись двери, и Лена, пройдя по тому самому месту, где только что стоял Антоха, спокойно вышла и скрылась в толпе на остановке. Антохи не было. Могло показаться, что какой-то ловкий фокусник просто спрятал его в своем рукаве. Никто ничего не заметил.

Двери закрылись, и мы поехали дальше. Я стоял, уставившись в одну точку, и, кажется, ни о чем не думал. Может быть, померещилось? Может быть, не было никакого Антохи, и Лены не было, и, вообще, все это мне просто приснилось?

Только когда шофер объявил конечную остановку, я пришел в себя и вспомнил, что еду, собственно, к Черняеву, чтобы рассказать ему о вчерашних и сегодняшних событиях, к которым только что прибавилось еще одно.

Открыл мне сам Алик. Он ужасно обрадовался, втащил меня в квартиру и весело накинулся:

– Ты где бродишь? Я уже два раза бегал тебе звонить! – Он был какой-то возбужденный, взлохмаченный, ему не терпелось что-то мне рассказать.

– Что-нибудь случилось? – спросил я.

– Случилось, – ответил Алик. – Я слегка тронулся. В остальном – все нормально.

Я наконец разделся, и мы прошли в комнату.

– Представляешь, – начал Алик, – я вдруг сдуру вообразил себя гением. С утра сегодня сочинил уже две вещички и задумал третью. Мне теперь очень нужно, чтобы кто-нибудь все это выслушал и сказал бы мне, наконец, что это – гадость, иначе я не знаю что будет.

Сам я этого почему-то не чувствую и кропаю одну за другой. И знаешь, мне кажется, что все это – так, игрушки, в голове уже зреет что-то глобальное, такое, что самому страшно.

Я хотел бы что-то спросить, но Алик не дал мне раскрыть рта.

– Садись! – скомандовал он, пихнул меня на диван и взял гитару.

Сначала я просто удивлялся, как хорошо удается Черняеву довольно сложное вступление, затем он запел.

Я сидел и смотрел на него широко раскрытыми глазами. Православные! Что же это делается? Неужели это тот самый Алик Черняев, с которым мы вчера играли на вечере? Когда он научился так играть? Кто сочинил ему эти слова и эту музыку? Никогда я не испытывал черной зависти, но когда Алик кончил петь, признаюсь, мне было завидно.

– Это ты сам? – осторожно спросил я.

– Нет, сантехника вызывал, – ответил Алик, – ну как, потянет?

Во дает! Он еще раздумывает, потянет или не потянет! Да с этим можно золотые диски штамповать и в Ливерпуль на гастроли ездить! Однако что-то здесь не так. Я готов поклясться, что вчера вечером Черняев такого еще не умел. Не мог он вчера сделать такую вещь, не хватило бы ему ни техники, ни школы. Он же самоучка, музыкальное образование получает дома да на репетициях, как я, как Витька-басист, только Полина у нас – профессионал. Правда, Алику говорили, что талант у него есть. Серьезные люди говорили, вроде бы даже приглашали его куда-то, но ведь и самому расталантливому таланту нужно долго учиться – все приходит постепенно.

Ох, чувствую я, кто здесь постарался! Как только он мне заявил, что умом тронулся, так я сразу и почувствовал, а теперь… Ох, девицы!

– Это здорово, – сказал я Алику серьезно. – Ты сам, может быть, этого не чувствуешь, но ты уж мне поверь. Хотя тебе все равно не понять, до чего это здорово.

Алик был доволен.

– Теперь слушай вторую, – сказал он.

– Погоди минутку. Скажи-ка мне, ты вчера не обратил внимание на новеньких?

– Намекаешь на тех девиц, про которых вы с Вовкой шептались? Обратил.

– А не познакомился, случайно?

– Ну как тебе сказать, Чебурашка?.. Танцевал с одной. Но ничего особенного. Какая-то она была напуганная, будто впервые на людях. Ни слова не могла из себя выдавить. В общем, так себе, один внешний блеск. До нашей Польки ей далеко, да и все они, я думаю, не лучше.

Вот оно что. Значит, ничего и не заметил, бедняга. Но результат налицо, теперь я уверен, что это их работа, Надо…

Тут мои размышления прервались, Алик начал следующую песню. Через минуту я катался по дивану, задыхаясь от хохота. Этот тип написал куплеты! Никогда я не слыхал ничего подобного, каждая следующая строчка была лучше предыдущей, и все вместе было смешно до посинения. Он уже кончил петь, а я все еще заходился, согнувшись пополам и вытирая слезы. Черняев явно наслаждался моим состоянием.

– Ничего штучка, правда? – скромно спросил он.

Впрочем, по мне и так было видно, что штучка – ничего. Несмотря на странные события, преследовавшие меня с утра, я хохотал от души и чувствовал, как освобождаюсь постепенно от накопившегося за день утомления. Голова прояснилась, появилось настроение снова принимать участие в умопомрачительных приключениях, искать их, идти им навстречу. Алик был очень доволен произведенным эффектом. Он, наконец, убедился, что создаваемое им нравится не только ему, что это в самом деле неплохо. Он предложил записать на пробу хотя бы одну песенку, чтобы прикинуть основные партии и послушать со стороны, что получается. Я не мог не согласиться, и мы стали разворачивать кое-какую аппаратуру.