Текст книги "Ученики Берендея"

Автор книги: Александр Эйпур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Вернулся мой Евгений на удивленье скоро, едва ль минута истекла.

− Вот так всегда: здесь дело тронулось с нуля, так там увяз. Вновь выборы грядут, и шансов у меня на срок второй не густо. Знакомец наш, поди, уж руки потирает в предвкушеньи. − Вздохнул Евгений. − Теоретически, ему задачу я могу облегчить, да ты-то как?.. Андрей, как ты? я спрашиваю. Пробьёшься в одиночку?

− Не уверен.

− И у меня не убыло сомнений. Начнём с простейшего.

Он оглянулся на препятствие и растворился в воздухе.

С четырёх сторон безмолвие упруго подступило, на редкость чуткое и хрупкое одновременно. Помалу скрадывая остатки леса, вздымалось марево над обозримою равниной. Далековато на востоке колбасил крыльями птах одарённый, о двух бандитски ненасытных головах. Я лишь пожелал − как бы подкрутил настройку резкости, и чудесным образом желание исполнилось. То был орёл с добычей в клюве, не в лапах почему-то; мелочь неразумную поймал-таки, так скажем, с добрую кукушку…

Однако, как легко я принял дар и в ведомости ничьей не расписался! Подобной остротою глаз похвастать может редкий старичок, хотя у половины дальнозоркость. А ведь она даётся, чтобы не беспокоил ум по мелочам, не шарил под ногами, выражаясь мягко. ИНОМУ ДАЙ ВОЗМОЖНОСТЬ, ОН И НЕБА НЕ УВИДИТ.

Я стал помалу озираться. Открытием доволен: здесь я продолжаю оставаться!! Коль так, пора порядки наводить. С горою, что стоит стеною, надо что-то делать; задрал я голову, кричу: «Эй, вы там, наверху! С дороги Заступ уберите!»

Чу − послышалось: то ли хохота подобие, то ли эхо.

Есть средство, коль со мною шутки затевают, − устроился на границе света и тени, развязал рюкзак пошире, стал ширпотребовским ножом ломтями хлебушко нарезать да куркумою щедро посыпать. Без устали нахваливать стал бутерброды, и долго не пришлося ждать, − тень в шлеме на земле тотчас заметил, на ровной линии бугор. Уж и вторая голова над гребнем показалася стены, а тени − на земле, у ног моих; но грянул гром − пропала. ТУТ ТЕБЕ И УДАЛЬ МОЛОДЕЦКАЯ, И ГОЛОД – ПРАХОМ, РАЗ В ПОДЧИНЕНИИ СИДИШЬ.

Едва буханки половину одолел, поднялся на ноги, гляжу окрест да пуще прежнего превозношу:

− От жалость! Бутерброд невиданный изобретал, да радость не с кем разделить. Первого встречного в соавторы могу определить.

И оправдался мой расчёт.

− Как это не с кем? − многократно повторилось горным эхом. − Волнуюсь исключительно, срок годности твой бунтеброт не износил, однако, как сапоги я?

Кто ж ещё? Сам Старшина, Рыжая Борода.

− Кричи, сам знаешь, не кричи − два часа, как из печи.

− Врёшь! Вот бы… − он закашлялся. − Отстань!.. Извини, то не тебе. Дружина оголодала, так сказать, не за себя прошу, за рать − голодную ораву.

Задираю голову.

− Ты нам дорогу заступил, а мы − корми? Чудно придумано, не правда ль?

Гремело − думал, дождь пойдёт. Тень подсказала: главу терзает неприятель − приятель с рыжей бородой.

А не по вашей милости, скажи? Чтоб дело миром порешили сразу да по рукам ударили, − так ведь понудили по следу вашему тащиться да веред чинить.

− Миром, говоришь? Кто сейчас мешает?

− Попирать дружину мою славную как бросите… Эй, да где ж второй?

− Подкопы чинит.

− Считаешь, выйдет у него?

− Он у меня упрям, и отступления не знает.

− Тут и конец ему пришёл! − возликовал удачей Старшина, своим навешал поручений. Свистали ветры − руки потирал; присматриваюсь я − хребет так и просел, фундамент выветрился точно. Слышу сверху: − Ну, а как теперя? Бунтеброт даёшь?

Вытаскиваю две буханки, хлеб взвешиваю на ладонях.

− Ты мне товарища загубить решил, а я − корми рать твою?

Гикнул Старшина, шлем с чела сорвал да вниз метнул. Сила неведомая подняла и перенесла меня к подножию стены, самую малость мы со снарядом разминулись. Заглянул я шлему внутрь: носить − не подойдёт, а от дождя укрыться да коня укрыть − так в самый раз.

Из себя выходит Старшина, орёт чего-то, не пойму никак.

− Помедленней, если можно.

− Да как осмелился, зелен побег, ты матушку мою честить? − циклоп двуглазый проорал.

− Я сказал − рать твою! Твою рать!

− Смотри, если покажется ещё разок.

− Сам виноват. Поставил гору.

− При чём гора-то?

− Эхо горное. Искажает речи.

Старшина помешкал.

− Вон оно что? Не доглядел, прости. На очередном объекте монтировать не будем, хотя положено по смете.

− Разве вы монтируете эхо? − не утерпел я.

− А то!

Вышел я из-под стены:

− Спускайся сам, неровён час, недослышишь снова.

Они недолго посовещались там, как быть.

− К нам поднимайся, − слышу, − неохота богатырские царапати сапожки. Уж им-то через вас досталось.

− Куда ж я с хлебом? Нет, не поднимусь.

И Старшина со свистом сверзился с горы, шелом на место водрузил. Теперь границу тени обезобразили две головы.

На деле Старшина оказался уж не столь велик, − раза в два, чем сам я. Вдохнул он запах хлеба с трёх шагов − аж прослезился, вдохнул второй раз − слюнки потекли.

− По горбушке выделишь на брата − ударим по рукам.

− Горбушка великану что? Смешить изволишь.

− Хлебушко-то из Нулевого мира, верно? Коль боевых не производим действий, краюхи на год и троим достанет. У вас там хлебушку цены не знают.

− Твоя выходит правда, − соглашаюсь, − иная туша механизма зерна дороже, что колхоз собрал.

Кажется, заинтересовал.

− Козхол, колпоз, колхож… Заезжий лектор разных слов наговорил, ликбез по Нулевому проводил. Колом ходят или как? − Глаз Старшина не спускал с меня, дивяся, видно, что и другим ремесло известно великанов, ведь я нечаянно подрос. Подрос на шапку или две, недостало духу размахнуться дале.

− Дружиной всею, коллективом ведут совместное хозяйство, − поясняю, а у самого вопрос застрял. Однако, почему горбушку просит на троих, когда их четверо должно быть? Пал кто-то смертью храбрых, проворовался, был отчислен?

− С ума у вас там посходили что ли? Может та механизма чудная умеет осчастливить сразу всех?

− Грошики глотать без остановки, вот что умеет.

− Ну?! Дурную на кой шут смастерили?

Задумался я.

− Чтоб завидовали.

Схватил Старшина себя за бороду, стал думу думати. Товарищи его от нетерпения уж дважды по шелому камешком намекнули. Не слышит. Вдруг ударил по колену:

− Что Люцифер придумал деньги, про то известно: чтобы возревновали люди да воевали из-за них. Но чтоб с его подачи механизму-монетоеду?..

Опробовал шелом на прочность очередной булыжник. Старшина едва ль заметил, был потрясён настолько.

− Куда вы катитесь и с кем в обнимку? − воскликнул он. − Вот и ты: вступиться за коллегу не вступился, на бой честной меня не вызвал. Будь спокоен, весовую категорию я во внимание бы принял, не расходился б в силу полную.

И ведь точно! Как же прав он! Я закусил губу, где выход?

− Я как раз решаю, до каких пределов совершить помол, как тебя с командою в порошок стереть да не запылить одежды. Совет товарища мне пригодился б, − говорю. − Чтоб не обиделся, без его надзора начинать не стану. Сам-то не торопишься куда?

Бородищей Старшина тряхнул:

− Тут моя забота нынче. С царства-государства со всего по крохе собирал. Лучше обрати внимание на шедевр: ни выступа, ни трещинки; гарантийные поклоны, печати, сроки − честь по чести.

− Заметил, без изъяна. − Сам думаю: отсутствие Евгения пока нам на руку. Но запропал куда ты, друг сердешный? Не сцапал ли старик? − Меня от мысли этой в жар бросало. Не посмеет! Отчаявшись, я разослал почтовые тележки во все концы, на всякий случай. Руки коротки у них, сказал себе я, без должного, впрочем, убежденья. Оттуда нам грозят да эти тут права качают, − я пристально вгляделся Старшине в лицо. − Мы ноги унесли едва. Потерпел товарищ мой от тамошних врагов, а ты его за прах! За ни за что!

− За «что».

− В лепёшку, готов за грошик медный живота лишить?

Он опустил глаза, ресницами стригнул.

− Правила не я придумал. Заведено не нами, и не нам их править.

С депозита личного наличное презрение снимаю и ретрограду в физиономию швыряю: «Так ты из трусов, братец, первый трус?»

Вторично, едва ль не с головой, срывает Старшина шелом и с размаху оземь, − вулканом кашлянул хребет, лабиринтом трещин враз покрылся и в зарослях лещины, в верстах семи по курсу, орехопад случился.

− Интересуюсь, первого великана позорным словом костерить кто право дал? Смелости не находил до сей поры ни бузотёр залётный, ни массовик-затейник… − Откуда ни возьмись пал на великана Света Столб, из уст слова правдивейшие вырвал: «Ты второй, кто обозвал в отместку, да не со смелости, со страху будто».

− Это я со страху?

− Ты самый!

− Давай-ка, выходи на честный бой, как звал.

− Недомерок, сравни кулак свой с настоящим! Что на тебя нашло, ведь драться не хотел, когда я предлагал.

− Теперь не хочешь ты, выходит. Трус!

Нет, что-то тут не так. Теперь мы с ним – нос в нос, и кулак в кулак.

− Пожалуйста, потише. Мы ратуем за экологию бесед, миру не бывать без тишины. − И выпустил Старшина, того не замечая, мысль-облачко: «Ах, неразумное дитя! АВАНСОМ МОЛОДОСТЬ ПРЕДОСТАВЛЯЮТ, НА СМЕНУ СИЛЕ МУДРОСТЬ ПРИХОДИТЬ ДОЛЖНА, ДА ПРИ СОВРЕМЕННЫХ ДИСЦИПЛИНАХ, КАК ВИДНО,СЛУЧАТЬСЯ ЭТОМУ СУЖДЕНО ВСЁ РЕЖЕ».

Подспудно я уже готов признать наличие карликов и гномов, коль для великанов отыскалась ниша. Замечаю, с горы съезжают двое − те, Солома да Колючка. Ниц падал я, прикладывал к землице ухо и вежды ясные смыкал. Подходят − фиксируют и обмеряют позу, обводят мелом, протоколы пишут. Косят на Старшину с опаской, таланты превозносят и добродетели его; особой чести удостоены прилюдно удаль богатырская да смелость живота лишить миролаза, вопрос на голосование не вынося.

− Насмерть одного хоть? − Торжествуя, Солома шёпотом спросил. − Давно пора, доколе цацкаться нам с соискателями? Расплодились больно.

Я стал менять сценарий на ходу, пусть погеройствуют с минутку, словоохотливости фазу в положении подобном пресекать не стоит. Промедление с ответом Старшины атакой объяснялось: его из колеи привычной Столб Света выбил. Потому похаживал вокруг меня Колючка да планами делился натощак.

− На Чудесном Поле давайте одного зароем миролаза, но, чур, чтобы не заставляли после извлекать. В прошлый раз нагнал таких мозолей, что рук не чую до сих пор.

− Кто ж против? − соратника поддержал Солома.

Я сквозь ресницы лицезрел, как из себя выходит Старшина, − их едва не стало двое; элементарный метод деления клетки здесь выглядел едва ль сложнее. Первый великан умолял заткнуться, это отлично читалось по губам. А подчинённые внимать привыкли лишь приказам явным, громогласным.

Но как ко времени я поднял голову, стоило маневр Колючки раскусить. Он осмелел настолько, что решил «убитого» копьём легонько потревожить. Известно большинству, какой эффект произведёт травинка, если ей позволить пощекотать в носу… Перемахнули мигом через гору великаны и долго не решались выглянуть из-за бугра.

Освободился к тому времени и Старшина, лишь проводил очами Света Столб, так и присел подле меня.

− Слыхать что?

− Товарищ говорит, выберется дня через два и тогда покажет, где зимуют раки.

− А мы знаем, где. − И особым знаком Старшина приказал своим прижать сильнее: ладошкой эдак, вертикально. Весь массив тотчас саженей на десяток в почву и ушёл. − Теперь что скажет твой приятель?

К землице ухо прилагаю вновь:

− Не раньше, чем через четыре дня.

Циклоп двуглазый радости скрывать не стал, заговорил про зубы у приятеля, у Миролаза некого, а сам гранита погружением в твердь земную продолжал руководить. Вдоль стены нешуточной прошёлся я, напустив вид простака, фломастером по горизонту линию провёл на уровне плеча, и хулиганство мелкое прошу не засчитать в банальность. Человека надобно спасать, пока великан из первых празднует победу да караулить помогает мне рюкзак.

Тут я нашёлся, предлагаю прогуляться и для ристалища местечко подыскать. Жизни признаков особых Старшина не подавал. Лишь подхватил рюкзак я − он увязался следом. Топочет сзади, блесну как будто заглотил, разнашивает неуклюже сапожищи, а солнце красное в зените. Где ж ты, Евгений мой, дружище, где? С любым сценарием я готов смириться, не попади лишь к старику. И поспеши, стена вот-вот просядет, путь освободится, дела придётся ладить…

− Что за старик? − осведомился Старшина.

Вслух неужто помечтал? Утратил бдительность совсем; ни одна тележка, каких ни изобретал под грифом «Срочно», до адресата, видно, не дошла. Собственно, ремеслу переброски объектов через границу обучить Евгений не успел. Думаю, к себе вернуться я сумею, в Нулевой, как говорят здесь. Но как оттуда ноги уносить? − С остервенением, носком кроссовки ямку рыл я.

− Баланс нарушишь уровня грунтовых вод, − заметил бдяще первый великан.

− Не боись, закопаю скоро. С тобою вместе, пусть только выскользнет товарищ из полона.

И стена рывками проседала, по вершку на каждый взмах руки его, за каждым словом. Положительно, в нём пропадал талант если не дирижера, то куратора на стройке:

− Не по летам ты дерзок на язык, что ж, поглядим, каков в бою… − Источник смелости его растущей я усмотрел в пропорции известной: чем глубже их гора просядет, товарища «придушит» моего, тем и возможность принять бой отодвигается во мглу столетий. Кстати: «уровень грунтовых вод» сюда вполне подходит.

− Что ж мне приятеля в шахтёры отравляешь, Старшина? Он с глубины такой ещё не возвращался, но верю я … − Сам отмечаю: тень-то отступила. Так скоро и стена не выше деревенского забора станет. Вот бы Евгений-Свет Васильевич блеснул сейчас забралом…

Меж тем, край этот мне понравиться решил; ТАК НЕДАЛЁКАЯ ДЕВЧУШКА ПРЕЛЕСТИ ОБНАРОДОВАТЬ СВОИ СПЕШИТ. Зарницы над низинами полыхали, выше лесов вздымались воды, из струй подвижные кристаллы высекая; незримые в лугах очнулись флейты, серебром ожили колокольцы… Дурманил воздух и пьянил, я словно растворялся в этих запахах и красках; все трудности остались позади и грешно покой нарушить этой сказки. Всё это здорово, конечно. Господь в родном краю мне кучу испытаний приготовил, − я сбежал, пейзаж промышленный невозмутимо предал. Да и тут, признаться, гостеприимством докучают, но как-то в шутку. Сказка, одним словом.

Сам не свой, загонял и Старшина своих: найти, доставить, кровь из носу, Сикпенина. Не слышали? Мне показалось, что не услышать невозможно. Нашли − ведут, и узнаю: тот самый, что мост спиною подпирал.

− Ну-с, предъяви уменье, практикант, как хлеб положено делить, чтоб по заслугам каждому, и чтоб на всех хватило. − Ведь знал мерзавец, в данную минуту глаз не спускал с его нахальной рожи я. Поэтому заговорил, не утруждаясь поворотом головы: − Так как насчёт горбушки, хлебушка краюшки? Как сказку новую начнёт Сикпенин, не задержи бояна с поощреньем. Таланты воздают сторицей, уж не поскупись. Мышцою потрясать не диво, а потряси-ка щедростью заморской. Поди учили в школе: голодных накормить − чем не благое дело?

Рюкзак на плечи, − я на исходную подался. Туда, где поддомкраченным «эльбрусом» дорогу нашу прищемили.

− Куда же ты?

− Со мною номер не пройдёт. Пусть тренируется боян, за прямоту простите, на валунах естественных да наук граните.

Под открытым небом нешуточные страсти разгорались: одного повестка дня не утоляла, другого протокол; которого который проколол − в свидетели я к ним не набивался. Совсем не знаю тех, кто на собрании великанов отличился: не зашибут − так покалечат. Пока лечат от напастей ноги, я и не думал изменять дороге. С одною мыслью, как учителя призвать, я сердцем выкрикнул: «Евгений-свет!» − Пока не знаю, как приключилось, что кто-то моему желанию пошёл навстречу. Видения пришли: казематов план… растаяли вдруг зеркальные поля-перегородки, дымящие предстали взгляду сковородки, мангалы, колбы и реторты. Сладчайшие витали в келье мага ароматы, с несчётных полок, из сосудов непропорциональных, таращились диковинные твари. Самого мудрейшего в облаке из паутины разглядел, хватаю нож разделочный, лабораторный – и давай полосовать…

Учитель передо мною возник, перехватил разящую десницу, чтоб не пораниться. Явился, мне кивнул, говоря кому-то: «Следующий».

− Не помешал? − Напрасные слова я выдохнул напрасно.

− Избирателей приём у меня по плану… (вот за что Евгения люблю: горазд на оба фронта!) Однако, что это с горой?

− С зубилом да молотком отбойным, это не гора… ладно, после расскажу. Нам срочно на ту сторону пора перемахнуть.

Помогли друг другу на хребет взобраться, совершили доблестное восхождение и спуск, пока нас не хватились.

− Мог и без меня, я нагоню.

− Правда? Я считал, присутствие всех членов экспедиции принципиальное значение имеет.

− Извини, сейчас там избиратель постучится и войдёт, а в кабинете никого. Задержусь немного. − Исчез Евгений прежде, чем перекусить я предложил. Разумеется, оно не так: в Нулевом ему и кофе подадут, и бутерброды. Вот если б время измерялось в тоннах… Текучка Нулевого всякого заест: сплошная полоса препятствий и забот заборы. Минутки нет для размышления в тиши. Замечательно другое: старик округ оград высоких голодным волком рыщет. И ещё. Евгений знает, что вернётся. Он обязательно догонит.

По эту сторону Лопаты следы усилий титанических являла местность. Знакомые нам зодчие, кто в диспутическую крайность впал, на славу потрудились. Не говорю о красоте, свидетельствую о простоте решений. Им ведомо зубилистое Слово, коим колют скалы, ровно сахар кусковой, и из фрагментов неприступный поднимают монолит. Чудесным способом расшиты швы, отполированы полировальным Словом. Куда ни глянь, покоятся обломки скал, не пригодившиеся в дело.

Я и схоронился за одним из них, прерваться стоило собранию. О том сообщили дружный топот и прямой эфир.

− Он далеко не мог уйти.

− Обыскать площадку.

На другую сторону скалы я переместился плавно, устроился на выступе, лицом к «эльбрусу», верней, к тому, что от монолита на поверхности оставалось. По самый гребешок они втоптали стену; без посторонней помощи преодолеть её теперь мог и маг, и неискушённый путник.

Великаны начинали заводиться, и я, сама наивность, из укрытия шагнул, рукою атмосферу потревожил: «Когда трапезничал, где вас носило? Хотел вас угостить, а вам всё недосуг. Однако засиделся, в путь пора».

Рыжая Борода опешил, несуразно дёрнул головой:

− Как так? Однополчанина бросаешь? Запоминайте, тугодумы, − кивает на меня, − так поступают люди Нулевого.

− Что предлагаешь? Попутчик и товарищ мой, может, год потратит, чтобы из полона выйти. Мне год терять? − возразил я. − Вернусь, конечно, и не раз. Пока в разведку двину, с кем не знакомился ещё, прикину.

− Ага, ступай себе, прикинь, а мы тут всё местами… − Колючка начал было. Рот ему забила боевая рукавица Старшины.

− Ступай смелей, разведай и нам всенепременно сообщи чего. А мы приятеля покараулим твоего. Знаешь, − Рыжая Борода впервые улыбнулся, но ехидно так, − любопытство разбирает самого, каким он выкарабкается и когда. Но ему-то хлебушка оставь хоть. Без спросу мы не тронем, слово офицера.

− Отлично! Целую бухань в обмен на сведения.

− Так говори, мы выслушать готовы.

Мне торжество момента подчеркнуть хотелось, да не прогадать в цене.

− Кто там свирепствует ещё, если не бросать дороги этой?

Как стали великаны подначивать друг дружку да многозначительно мычать, так я и понял: для ушей моих готовили сюрприз.

− По справедливости, участок в ведении нашем, и не припомню, чтобы кто претендовал; приватизировать собрались было − нам за так отдали. По сути дела, с тех пор это мастерская наша, где берём заказы, исполняем, голов не поднимая, − ответствовал циклоп.

− Разве не с вами мы встречались у мосточка?

− Прости, запамятовал. Для разнообразия у нас там точка, так сказать, по совместительству переправу держим.

Буханку я на вес прикинул. Заодно подрос чуть, чтоб говорить на равных.

− Если обманули, головы сверну. По рукам? − И протянул гостинец.

Они на всё согласны: в съедобный сувенир вцепились радостно глазами, спорить стали, которая горбушка чья. Рыжая Борода не вмешивался, соблюсти формальности ума достало.

− Щепотки соли не найдёшь? – опомнился в догонку Старшина.

− Борща спроси ещё, и миску огурцов. Короче, некогда мне, ушёл я.

− Сказку-то будешь слушать? − только и спросил циклоп.

− Не надо сказок. Вот вы у меня где… − И рот захлопнул я поспешно. Предупреждал учитель: в походах пробных проявлять особенную осторожность надобно в словах. Нате вам, едва не усадил себе на шею великанов!

Я с удовольствием отметил, как они расселись чинно вокруг буханки хлеба. Лишь травить Сикпенин зачал сказку, я задал стрекача. Но что-то с брюками случилось: теперь они идти мешали, и я подкасывал их всё выше. Далече точно не уйдёшь. Положим, час какой будут слушать практиканта, потом начнут делить трофейный хлеб… и догонят мигом, − с них станется.

На скалы обломок восхожу, окрест оглядываю полководцем. Невиданная открывалась даль… то есть, как ни старайся, развернуться не дадут. Зато подметил, что дорога забирает круто вправо. Глядь − прочие дороги, как линии сбегаются на горизонте в точку, прямохонько к четырём дубам, и точка эта сильно смахивает на укрепленную заставу. Подробности поведать не осмелюсь, но то, что там заметили меня и бравые наводчики зашевелились, могу поклясться. Арсеналы здешних крепостей проверить на себе пока не доводилось; коли там орудия готовят к бою, то я молил лишь об одном: чтоб не картечью…

По сложившейся привычке резать угол и пошёл. С огромным уважением обошёл воронку, на дне которой летаргически залёг неразорвавшийся снаряд. Судя по музейной этикетке, что прилагалась к корпусу, пережил он не один десяток случаев несчастных смены власти и вполне счастливых. Возможно, выронили премет сей предки тех, кто нынче, с молодецкой удалью, уточнял прицелы. И главное − канониры угодили точно посерёдке; даже не представляю, с каким свистом буравил твердь воздушную прошедший ОТК фугас.

Однако, не померещился мне свист. Я заслонил глаза от света, стремяся разглядеть снаряд в полёте, ядро иль что там есть у них на вооруженьи. Залечь и переждать − мне не шепнули. На родину вернуться проще. В лапы к старику… Подумавши, что мы имеем? Льготную − горящую путевку, как нарочный, мне случай предоставил. На передовую. Долго ль проторчал на месте этом, уж не знаю; у ног моих в пыли купаться мышата подустали. Лишь поднял голову − и вздрогнул: вражеский снаряд не горизонтами ходил, он отвесно падал. Однако, я успел подумать про мышат: они-то здесь при чём? Когда ж когтистый коршун взмыл с добычей, я в прошлой фразе поменял акценты. Тут до меня дошло: с заставы не палили вовсе, подпускают ближе, а я застрял, чем у наводчиков посеял раздраженье, и слышу будто: «Ну, иди же».

Пришлось рюкзак снимати, небесный бронежилет искати. Псалом 90-й: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…» нахожу в блокноте. С молитвою этой воины славные по фронтам хаживали − царапины не нашивали. Слова верного да не заменят уставы, «берег левый, берег правый»…

Молитву сотворил я и героя грудью на вражеские попёр редуты. Штаты не к войне раздуты, мочегонно враг бежал, а не спрятался который, тем пришлось ответ держать. Глазом не успел моргнуть, всем квартетом в плен сдавались трёхметровые детины, шерсть торчком покрыла спины. С вековых дубов спускались, шли навстречу, полагаясь, что в каком-то из веков заключалось соглашенье к пленным применять решенье…

Проясняться тотчас стало, эхо задом наперёд, впару с ветром пробежало; некто голосом моим на «таможню» накричал: «До сведения велено довести расписание штатное, не совсем приятное, немного сдобное, почти съедобное».

Свист оборвался лопнувшей струной, и под рекламные щиты «таможни» потянулся падкий обыватель. Как призраки людей торговых, явились мыслеобразы, чтобы засвидетельствовать факт. Блокнот неспешно открываю, многообещающе строй обхожу. Головы бритые, рожи немытые, просят подаяния нищенские одеяния − на латке латка, во всяком движении воровская повадка.

− Какие-растакие имеются должности в наличии, коррупции разряды да знаки отличия?

− Мы, батюшка, вообще-то соловьи, вид повседневный, густораспространённый − говорит один, − да на ту беду нашлись завистники, напраслину возвели. Напраслину кто возвёл, по сей день не ведаем: раз в три дня обедаем. Служебного расследования не назначали, а было бы то к месту. Разбойниками величать стали, будто тут таможня главная. Смех! Есть куда покруче.

− Разве не ломятся от изобилия терема ваши? − спрашиваю, грозно листая блокнот.

− Ступай да сам смотри: что есть − второго сорта, курсы по переклеиванию ярлыков не проходили. Да что это я? Ты ведомость потревожь, гарнитура цельного не наберёшь, − как гриб на просеке. Так, с бору по сосенке.

Слушаю старшего говоруна, а сам в уме складываю да вычитаю, расстановку сил ломаю.

− Вот что братцы вам скажу. В мире стало неспокойно: что ни день − терракт и войны, идут с запада купцы, завалить хотят товаром. В помощь вашим кочегарам я послал троих ребят; хорошо − не подлецы: жгут подделки день и ночь… отравилась шефа дочь, сын печением объелся, телевизор загорелся, на жене дубленка косо… Самому как на кокосах мне диета надоела, потому покончить дело приказали наверху. Нас хотят рубить под корень. Есть приказ поставить шкворень − свой, пока не закрутила ласковая вражья сила. Надлежит вам в сей же час пост покинуть, это раз. Кто покрепче, − мчи вперёд, на сто первый поворот. Перекрёсток оживлённый слабо там укомплектован: всё запружено товаром, а владельцев скипидаром бог торговли распугал… Двое прочих, кто не круче, в лес ступайте во дремучий, в жизни общества пора принимать участье тоже: брейте же друг другу рожи, чтоб на свадьбе службу нашу вы представили не хуже, чем ины профессора…

«Брейте» я сказал, придётся − и свидетелей найду. Налицо профнепригодность, глохнут рати на ветру. Хоть приказы отменяй, ворога врасплох застав: заставы личный состав букву «Р» не углядел. Отдохнуть от ратных дел им не скоро доведётся… Что ж, как издревле ведётся, в местный монастырь не смей с заграничными чулками.

Мне попало − я в сторонку, чью-то раздавил коронку. За разумного пределы вышла драка в беспределе. Победители сыскались, половчее показались: с ног, с довольствия и с толку сбитых, разве только не убитых сотоварищей своих метят мне на попеченье.

− Где я наберусь печенья?

− С нижних полок собирай, как поднимешься − направо. − И ударили во все лопатки, по дороге без оглядки. Пыль подняли чемпионы − впору протирать иконы…

Но чихнул отважно некто, невидимкою затих; в библиотеке его личной с полок книги полетели, − в многозвучьи карусели запропасть способен стих. Всестирающей десницей сметены со сцены факты: летописец, казначей, писарь, друг ли, враг ли? − кто мелькал посред очей?..

Наважденью место было. Изучать приметы стал, − на заставе я, как прежде, всё на месте вроде, да недостаёт чего-то. Руки чешутся, и вот я занятие подыскал. В перевязке раненых упражнялся до той поры, пока не убедился, что без посторонней помощи им не подняться. Более из уважения, чем остерегаясь шума, забил рты кляпами да в погреба глубокие опустил обоих. Отправился хозяйство принимать, учёт квадратных метров произвести. По сейфам только полез, как задрожала тут земля, как брызнула с дубов листва. Из дупла нос высунул, глядь − непревзойдённый Старшина лупит впереди, прочие выдерживают дистанцию, топочут стадом. В зеркало, при входе справа, загляделся мимоходом. Ба! Знакомое лицо, великаны за своего признают вряд ли. Но полюбуйтесь: сами хороши, воспитание прахом. Сколько в детстве ни долбили, что тесен чрезвычайно мир, потому дороги и ведут с запасом. «По газонам не ходить» − так и не задержалось под шеломами, ни грамма. Рыжая Борода пошёл резать угол, буквально по моим следам.

Я оценил машину, которая имелась в распоряжении заставы, запустил компрессор да бить короткими очередями по сапогам стал, не подпускать же дружину к объекту без охраны. Для летописца, полагаю, данный эпизод не породит противоречий крупных: «Личный состав заставы принял бой неравный, и сопротивление подавлено единственным предметом было: кто говорит «шелом», подразумевает «шлем». Что правда, то есть правда: шлем богатырский вдребезги разбил воздушную машину.

− Что, сволочи, своих не признаёте? − раздалось снизу. Тряханули дуб − зевнула отскочившей дверцей печь. Я сажи зачерпнул совок, метнулся к зеркалу − и маскировать давай изображение своё, однако зеркалу мои попытки напрасной тратой времени казались. Швырнул совок из помещения вон, на голову накрутил бинтов да вызвал лифт. Точнее − вывалился на руки Старшине, почти без чувств.

Ротозей едва не выронил, − пришлось в сценарий привнести поправку. С полной выкладкой вёрст несколько учесть необходимо… тут где-то пригодилась бы запятая. Или даже марш-бросок.

Не своим голосом я мычал − повязки через и бинты, чтоб с сбить погоню с верного следа.

− Толком говори, − гаркнул Рыжая Борода, передавая дальше эстафетной палочкой меня. В других руках оказавшись, я к красноречию прибег:

− Шёл тут какой-то, калечил в поединке, иных в заложники определил. Да ещё на словах просил передать, что вскорости вернётся и вздует за обман.

Все четверо выдохнули в одно слово: «Что?»

− Да он сам обманщик первый! − Старшина вскричал. − Мы, честь по чести, ритуал над хлебушком провели, Сикпенин басню новую сложил. Вскрыли хлебушко-то − а внутри пусто, чтоб ему было пусто!

− Вот и я говорил своим: не связывайтесь с соискателями, не злите парней. Не смотрите, что один зелёный; они нынче, через одного, одно и умеют: ногами вышибать мозги… Бедная головушка моя! Знал бы − пусть бы шёл себе мимо.

− А инструкция? − перебил Старшина. − Хочешь, чтобы соискатели хороводами у нас ходили? Одно радует, Синдбадскому крышка. − На своих зыркнул: − Что, напужались? Мы ж не соловьи-разбойники − без роду, без племени. У тебя, Колючка, второй разряд? Как сопляка поймаем, зови на бой. Побьёшь наглеца − третий запишем… ась? Не рад? До скончанья веку мне тенью оставаться положил?

Копьеносец робко переступил с ноги на ногу. Не сразу разобрал я, кто из них Колючка, кто копьё.

− Так это, со вторым спокойней. Третий разряд каждую луну подкреплять надоти, а у меня от школы забывчивость хронически застряла.

− Что скажешь ты, Солома?

− Что говорить? Много ли скажешь? А скажешь мало − что говорить? Не, я и второй разряд не подниму. Я, если по секрету, в отхожем месте просидел два срока, пока пятёрочники науки кремень грызли. Будто зубы не пригодятся впредь.

Плюнул тут Старшина на это дело.

− Что ж мне самому идти под поезд? А сыскать Сикпенина мне, живым или мёртвым! Где пасётся наше племя молодое, неуклюжее?

Бросились Колючка с Соломой Старшине за спину, вытолкали пред очи ясные практиканта.

− Всё прячешься, инородная душа? Не мог буханку расшифровать по весу, от пустышки отличить?