Текст книги "Литовско-Русское государство в XIII—XVI вв."

Автор книги: Александр Пресняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В то время как московская власть резко врывалась в местные отношения, дробя единство подчиненных областей управлением своих наместников и волостелей и стягивая социальные верхи к центру, в непосредственную зависимость великого князя, литовская власть, даже заменив местных князей своими наместниками, дальше того не шла, имея по-старому дело с цельным местным обществом «князей, бояр, мещан и всей земли» или «князей, бояр и слуг, войта и мещан главного города и всей земли» с сохранением их местного права, их обязательного участия в суде под руководством воеводы, с назначением на должности по местному управлению местных же уроженцев и даже, по крайней мере, иногда с обещанием давать им воеводу по их воле, а который будет воевода нелюб им, то дать иного по их воле.

Более чем сомнительно, чтобы эти «старые обычаи» были уже кодифицированы во времена Витовта, как склонен предполагать Ясинский, но в основе позднейших грамот лежат, по их определенному свидетельству, порядки Витовтова времени ^{53} .

Городельская уния – памятник права великого княжества Литовского в тесном смысле этого слова. Ее значение для русских земель – политическое, не юридическое. И особо характерно, что на этот раз мы не имеем подтвердительных грамот унии, которые бы исходили от отдельных властей русских княжений. 90-е годы XIV в. сломили силу сколько-нибудь значительных удельных князей, и Витовт, державший наместников своих на прежних княжениях, является единым представителем княжой власти над русскими землями. Единым государством литовско-русские земли, взятые в целом, не выступают и в данный момент.

Городельская уния Ягайла и Витовта создает возможность выступления перед лицом Западной Европы обширного, хотя и весьма сложного, политического целого, простиравшегося от Балтийского моря до Черного, от Оки до Одера. И в этом внушительном целом в ближайшие годы Витовт выступает как соправитель Ягайла, как главная опора силы польско-литовского мира. И едва ли он вынужденно идет в эти годы рука об руку с Ягайлом.

Католический дух Городельской унии соответствует в данный момент интересам Витовта. Это путь, чтобы парализовать поддержку Ордена Западной Европой, путь приобретения симпатий на Западе. На Констанцском соборе послы польские и литовские добиваются учреждения кафедрального собора и особого епископата для Жмуди, ведут переговоры о борьбе против турок, просят наставлений и помощи в деле присоединения к единой католической церкви православных схизматиков. Польша и Литва выступают перед западноевропейским миром в новом свете. Это форпост западной культуры, оплот западного мира против враждебного мусульманского и схизматического Востока. Особенно характерно, что папа Иоанн XVIII и затем Мартин V назначают Витовта и Ягайла генеральными викариями католической церкви для Новгорода и Пскова.

Великие князья ведут дружно дипломатический поход, чтобы вырвать меч из рук Ордена крестоносцев и ввиду связей между двумя врагами – Орденом и императором Сигизмундом – ищут опоры у папы как силы, способной парализовать и скомпрометировать враждебную политику главы Священной Римской империи и тевтонов. Витовт добивается даже протектората над дерптским епископством.

Если мы вспомним глухую, но непрерывную вражду духовенства как в Ливонии, так и в Пруссии против орденских властей, вся эта тактика, полагаю, будет совершенно понятна. Но слабость реального значения папства, в значительной мере со времен Мартина V замкнувшегося в делах итальянских, и значение Сигизмунда как главы католического мира делали эту политику польско-литовского правительства в сущности бес плодной. Между тем поднявшаяся после Констанцского собора гуситская буря оказалась сильным движением, направленным против Сигизмунда. И явилась возможность использовать его для давления на Сигизмунда, который только что выступил в роли третейского судьи между Орденом и великими князьями, присудив спорные земли, в том числе и Жмудь, Ордену, с запретом Витовту строить там укрепления, пока он – пожизненно в силу Торнского мира – ею владел.

^{Ягайло (Владислав II) и София Гольшанская (1422 г.)} 

Когда чехи, восстав против Сигизмунда, предложили корону Ягайле, ни он, ни сейм польский не решились ее принять, но не отвергли, а дали уклончивый ответ, пойдя путем двойственной политической игры, чтобы вырвать у Сигизмунда за отказ от поддержки чехов крупные уступки: возник проект брака Ягайла с дочерью Сигизмунда, который принес бы Польше Силезию как приданое за королевой. Реальную угрозу поддержкой чехов предоставили взять на себя Витовту который принял чешскую корону и послал в Чехию наместником Сигизмунда Кейстутовича. Витовт преследовал свою цель – уничтожение Бреславльского договора, отплату за него императору и укрепление за собой Чехии.

Не желая, с другой стороны, разрыва с католическим миром, он объясняет свое участие в чешских делах стремлением стать посредником между гуситами и папой для примирения еретиков с церковью без излишнего кровопролития и недостойной христианства ожесточенной борьбы.

Любопытны эти внушения северного «варвара» главе римской церкви, как бы подготовлявшие позднейший компромисс с гуситами Базельского собора.

Легко себе представить, какую бурю негодования подняли рыцари Ордена и император. Не мог и папа не осудить попытки Витовта.

В этой сложной игре существенно проявилось различие польских и литовских политических интересов, снова пошатнувшее прочность унии. Польский план купить за примирение с Сигизмундом уступку Силезии был не на руку Витовту, так как вел бы к сближению Ягайла с Сигизмундом, и он спешит использовать свое влияние, чтобы женить его по-своему, на своей племяннице, княжне Софье Ольшанской. С другой стороны, возродившаяся вражда привела к войне с Орденом, которому император, занятый гуситами, помочь вовремя не успел, – войне, которая менее чем в два месяца заставила Орден принять условия мира, заключенного у озера Мельно: Орден окончательно отрекся от притязаний на Жмудь, от надежды овладеть всем балтийским побережьем.

Корона также получила территориальные уступки. Витовт на этот раз подчинил польскую политику своей и достиг своей цели, оставив в среде краковской дипломатии сознание, что отказом от своих целей она обязана литовскому вассалу. Во главе этой среды стоит прелат Збигнев Олесницкий, носитель теократической идеи, подчинявший польскую политику целям клерикализма, и в то же время глава малопольской панской политики, преследовавший свои цели непосредственного захвата по частям литовско-русских земель. Распад устоев унии не может быть поставлен на счет одних сепаратистских тенденций Витовта.

Столь же, с точки зрения униатского идеала сепаратистскими должны быть признаны и течения польской политики, точнее малопольской политики, Олесницкого. Проще сказать, различие польских и литовских интересов расшатывало унию с роковой силой.

Если есть на политическом горизонте первой четверти XV в. деятель, положивший идею унии во главу угла всей политики, то это именно Витовт, стремившийся к созданию большой государственной силы трех соединенных народов, но с преобладанием своего, литовского, центра. Краков в руках Олесницкого стал центром политики, обращенной основными интересами к южным отношениям, венгерским, молдавским, южнорусским; в связи с этим северные дела – задача борьбы против германизма – отступили на второй план, что еще резче поддерживалось стремлением примириться с империей как центром католической политики.

Уния как политическая идея в глазах последовательных ультрамонтанов – оппортунизм. Таким, как Олесницкий, она не симпатична.

Униатские тенденции Витовта связаны с его церковной политикой на Руси. Зависимость православной церкви в западной Руси давно тяготила великих князей литовских. По мере роста власти московских государей устанавливается влияние их на избрание митрополита. Константинопольскому патриарху приходится считаться с рекомендацией ему тех или иных кандидатов из Москвы. Витовт, «яко правый истинный великий князь», стремится устранить это влияние Москвы на церковное управление областей, подчиненных его власти. Еще Ольгерд поднимал этот вопрос, то добиваясь поставления особого митрополита для западной Руси (Роман), то требуя, чтобы в митрополиты великого княжества ставили его кандидата или чтобы поставленный кандидат жил в Киеве.

Со своей стороны, польское правительство добивалось в XIV в. поставления особого митрополита для своих галицких владений.

Все эти стремления носят прежде всего политический характер. Витовт еще в 1406 г., по смерти Киприана, избрал с западнорусскими епископами полоцкого владыку Феодосия (грека), но в Константинополе поставили грека Фотия (1408 г.). Началась вражда Витовта с Фотием, борьба против того, что доходы с киевской митрополии уходят в Москву. В 1414 г. Витовт не допустил визитации Фотием западных епархий и велел его ограбить.

В следующем (1415) году литовские епископы отказались признавать власть Фотия: «глаголем же теби, яко не имамы тя епископа, по правилом; се нам к тобе слово конечное» ^{54} . И в том же году, в ноябре, Витовт, по совету этих епископов,

«собра вся князи литовскых и русских земель и иных стран, елико суть ему покорены богом нашея церкве, и бояр и вельмож, архимандриты же и игумены и благовейные инокы и попы в Новгороде Литовском».

Собор объявил Фотия недостойным киевской митрополии, так как он презрел киевской митрополией, «яже глава есть всей Руси», так как он не хочет «седети у церкви, данной ему от бога», но «точию приходы церковные собирая и живяше инде, и старая устроения и честь киевской церквы на ино место полагаше». Обвиняя за отказ поставить митрополита на Киев не патриарха, а императора Мануила, так как св. патриарх не может-де поставить свободно, по правилам, а ставит, «кого царь повелит», а этот, «своих деля прибытков», продает дар духа святого, собор восьми епископов поставил на киевскую митрополию Григория Цамблака, ученого болгарина, ссылаясь на поставление Клима Изяславом, на прецеденты болгарской и сербской церкви ^{55} .

Но такой шаг вел к разрыву с константинопольским патриархатом. Витовт действовал очень осторожно, заявляя, что «кто похочет по старине держаться под властью митрополита киевского ино так добро, а кто не хочет, ино воля ему есть», очевидно, откликаясь на оппозицию против Цамблака в среде западнорусского духовенства ^{56} .

Но общая тенденция патриархата была решительно враждебна тенденциям Витовта. Патриарх Нил постановил даже с собором своим, что митрополитом всея Руси признан будет только рекомендованный Великой Русью. Уступки делались лишь из страха отступления от восточной церкви, а Витовт ставит вопрос ребром:

«мы, – пишет он патриарху, – обладаем Киевом, а потому нужно, чтобы митрополит жил у нас и управлял делами митрополии, как наш».

Рядом с этими вопросами – тенденция к унии, идея унии, как вселенского единства. У Витовта политическая точка зрения.

* * *

Киприан (сношения с патриархом об унии – 1397 г.).

Письмо Ягайла к Мартину V. Едет Цамблак «tractaturus sinceriter oblatu-rusque modos et vias propicias, per quos et quas se cum suis reintegrare intendit unitati ecclesiae» [55]55
  «с намерением искренне договориться и предложить способы и выгодные пути, посредством которых он намерен восстановить в церковном единстве себя со своей па ствой».


[Закрыть].

Речь Цамблака о единстве христовой церкви с предложением сойтись и начать спор с добрым истязанием для обновления благочестивого исповедания веры, но не подчинения папе. Православное богослужение в Констанце. Перенос переговоров в Царьград. Крушение Цамблака – 1418/1419 гг. Примирение с Фотием.

Борьба с Новгородом и Псковом. Мирные отношения с Москвой, Тверью, Рязанью. Съезд в Вильне 1430 г. Москва, Тверь, Рязань, Новгород, Фотий.

Восточная база Витовта. То же положение, что перед битвой на Ворскле. Но руководящая роль в польской политике ускользает.

Сближение Витовта с Сигизмундом. Съезд в Луцке 1429 г. Снова вопрос о коронации. Ягайло пишет Сигизмунду. Он указывает, что коронация Витовта разорвет союз этих земель, уничтожит унию и что «наш брат» держит многие наследственные земли наши только пожизненно, и их, хотя бы мы того и не хотели, мы должны будем у него отобрать, так как иначе с коронацией они могли бы быть потеряны для нас и для короны Польской». Известие о предварительном согласии Ягайла. Вооружения в Польше и на Литве «quasi illiberum et obnoxium» [56]56
  Витовт жаловался, что Ягайло в переговорах с прусскими рыцарями демонстративно трактовал его, Витовта, «точно хлопа и преступника». Ср. полную цитату у М.С. Грушевского, История Украини-Руси, т. IV, стр. 154.


[Закрыть].

Польские послы об уступке Витовту Польской короны. Витовт отказал. Протест Ягайла весной 1430 г. на рейхстаге в Нюрнберге. «Gubernator». Назначена коронация 8/IX 1430 г.

Подобно как на Салинском съезде, мотив «сбросить с себя срам и упрек в несвободе, какому подвергает нас и земли наши король польский», увлекает литовскую знать.

Сопротивление курии. Нерешимость Витовта идти напролом. Мирный характер переговоров с Ягайлом. Смерть – 27 октября 1430 г.

ГЛАВА V.
СТРОЙ ЛИТОВСКО-РУССКОГО ГОСУДАРСТВА В XV ВЕКЕ

Литовско-Русское и Польско-Литовское государства. Идея «унии народов». Соединение сил для внешней цели. Устойчивая союзность. Ее международные условия. Общие интересы внешние (недостаточность сил для самообороны). Самозащита и наступления, завоевания, приобретения как средство самоусиления. Парадокс внешней экспансии как следствия внутренней слабости. Два варианта этого явления: 1) завоевание, захват и ассимиляция чуждых этнографически элементов, 2) «уния», соединение при сохранении внутренней разобщенности.

Стремление к укреплению связи. Культурное и религиозное миссионерство. Руссификация Литвы. Условия сохранения литовской самобытности (сильное развитие национального чувства в борьбе с немцами; двойственность отношения литовских великих князей к Жмуди – уступка Жмуди немцам в двух договорах Ягайла из эпохи его борьбы с Андреем полоцким и с Кейстутом, по Салинскому договору Витовта 1398 г., по Рацяжскому договору 1404 г.; и, с другой стороны, поддержка стремления Жмуди к вольности, восстания Жмуди, прием отъездчиков, возобновляющиеся войны за Жмудь). Вопрос о жмудской вольности. Протест жмудинов в 1412 г. перед послом императора Священной Римской империи против «уступок» ввиду того, что жмудины признали власть Ягайла и Витовта как люди вольные: отрицание вотчинности княжого владения как чуждого жмудской традиции. Тут князья – племенные вожди.

В собственно Литве мы видели отрицание вотчинных прав Ягайла на великое княжество Литовское, выраженное на Салинском съезде, по поводу притязаний Ядвиги на «вено». Тут в противовес провозглашают Витовта «королем на Литве и Руси».

Он должен стать не ставленником Ягайла, а вождем по признанию местных общественных сил. Отсюда стремление Витовта к короне, к суверенности.

Эти общественно-политические течения объясняют нам, почему в великом княжестве Литовском не развилось удельности. Внутри его – владетельные члены Гедиминова рода не выросли в князей-вотчинников, оставаясь в роли подручников-наместников. Даже основное деление на княжества Трокское и Виленское, оставившее своеобразный след в строе литовской администрации (воеводства Трокское и Виленское), не получило государственно-политического значения. Литовское великое княжество окрепло в единстве общественно-политическом, выразившемся в организации сейма великого княжества Литовского.

^{Печать князя Скиргайло. 1382 год}

^{Печать князя Ягайло. 1382 год}

^{Печать князя Скиргайло. 1384 год}

^{Печать Ягайло. 1386—1423 год}

Борьба между различными княжескими силами, столь характерная для истории образования Литовско-Русского государства, имела вообще своим последствием подрыв вотчинной княжеской власти в пределах территории, на которой оно строилось, даже там, где, как в русских областях, были налицо условия для развития такой власти, созданные предыдущим историческим периодом.

В русских землях, подчинившихся власти великого князя литовского, совсем исчезает значение традиционной княжеской власти, по крайней мере самостоятельное – политическое (за исключением мелких княжеств восточной Черниговщины, сыгравших особую историческую роль).

Эти судьбы княжой власти в Литовско-Русском государстве требуют внимания, потому что в них мы найдем объяснение существенных особенностей литовско-русского политического строя, характеризуемого постоянным ростом влияния общественных сил, именно общественных верхов, в политической жизни.

В исторической литературе не установилось твердого взгляда на характер власти великого князя литовского. Польские историки рисуют власть великих князей литовских XIV и XV вв. как власть очень сильную, даже деспотическую. Под этой властью стояло общество, тесно скованное служилой и тяглой зависимостью, при сильном ограничении в пользу верховной власти всех гражданских прав населения – имущественных и личных.

Уния с Польшей при Ягайле сопровождалась введением. В жизнь в литовской Руси «польской свободы», состоявшей прежде всего в расширении гражданских прав, гражданской свободы для землевладельческого класса, а затем в дальнейшем развитии и политического влияния того же привилегированного общественного слоя, его политической свободы. Распространение в литовской Руси польского права, польских черт государственного строя сменило ту систему социально-политических отношений, которую польские историки обычно называют «литовским феодализмом». Этот процесс преобразования старого Литовско-Русского государства в социально-политический организм нового типа, начатый привилеем Ягайла 1387 г., завершается актом Люблинской унии 1569 г.

Вот к этой схеме и надо прежде всего внимательно присмотреться, приступая к истории западной Руси XVI и XVII вв., выясняя те итоги предыдущего развития, на которых строились дальнейшие ее исторические судьбы.

И прежде всего значительных оговорок требует лежащее в основе схемы представление о чрезвычайной силе великокняжеской власти в Литовско-Русском государстве.

Весь период от времен Гедимина до смерти Витовта, стало быть, весь XIV и первые три десятилетия XV в., можно считать периодом созидания литовской государственности.

Отличительная черта этой созидательной работы – собирание земли через объединение власти над живущим на ней населением. Этот процесс распадается на два момента. Сперва идет замена власти местных князьков земель литовских и князей Рюриковичей в землях русских членами правящего рода Гедиминова. Прежние носители местной власти либо сходят со сцены, либо нисходят в подчиненное, зависимое положение.

^{Герб с печати Великого князя Витовта. 1404 г.}

Второй момент, совпадающий с временем деятельности Витовта Кейстутовича, приносит устранение представителей княжеской власти одинаково как Гедиминовичей, так и Рюриковичей, сохранивших какое-либо самостоятельное политическое значение, и замену их великокняжескими наместниками.

Это различение двух моментов, конечно, схематично и условно, как лишь условно можно принять смерть Витовта за какой-либо предел в истории строения Литовско-Русского государства. Крупный кризис, пережитый литовской Русью в смутах, разыгравшихся после смерти Витовта, подверг тяжкому испытанию достигнутые его деятельностью результаты, и только полувековое правление Казимира Ягеллончика сперва как великого князя литовского (1440 г.), потом и короля польского (1447—1492 гг.) подвело некоторый итог этому строительному делу, причем новое разделение столов польского и литовского, при его сыновьях Яне-Альбрехте и Александре (1492—1501 гг.) имело уже второстепенное значение. Объединение польско-литовских земель под властью Александра с 1501 г. и Сигизмунда I (1506—1548 гг.) подготовило укрепление польско-литовской унии 1569 г.

* * *

Подведем некоторый итог судьбам княжеской власти в Литовском великом княжестве за XIV и XV вв. [57]57
  Дальше в тексте следовало: «Великое княжество Литовское в тесном смысле», но его характеристика в сохранившейся записи отсутствует.


[Закрыть]

Черная Русь – в руках литовского панства и боярства, военно-служилой литовской колонизации. Эта литовская Русь, Подляшье, Полесье совсем утратили какое-либо самостоятельное политико-административное значение. Древние местные русские княжие власти сошли со сцены, оставив лишь бледные следы в княжеском происхождении некоторых родов местных землевладельцев. Но и эти социальные верхи сильно разбавлены наплывом литовских по крови элементов. Развитие общественных связей, объединявших великое княжество Литовское, исторический процесс его образования оборваны и подавили развитие русских удельно-вотчинных начал политического быта.

Рано исчезла русская княжеская власть и в землях-аннексах, таких, как Полоцкая и Витебская, затем Киевщина, Волынь, По-долия. Во всех перечисленных территориях русская княжеская власть уступила место власти литовских князей Гедиминова рода. Устранило ее и в Смоленске подчинение этого города в первом десятилетии XV в. власти Витовта.

Раньше чем говорить о характере литовского властвования во всей западной Руси и его социально-политических основах, напомню особенности судеб старой княжой власти и своеобразные выступления новой литовской власти княжой на восток от Днепра.

Чернигово-Северские княжества – это предел литовского владычества. Здесь господствуют местный сепаратизм и тяга к великорусскому центру. Литовских политических сил нехватает, чтобы укрепить и удержать добытое. Тут метод распространения литовского владычества – замена русских удельных князей литвинами княжого рода – дает неожиданные результаты: обрусение Гедиминовичей. Те же явления на юге: Любарт и Любартовичи; Кориатовичи.

Династические основы литовского государственного строительства были слишком слабы.

В итоге жизненной работы Витовта остается отсутствие династии и вотчинного наследования. Из Литовского великого княжения не создалось патримониального государства.

Не создалось тут и удельно-вотчинных владений. Даже при сравнительной устойчивости некоторых «литовских» уделов они не имели политического значения ^{57} . [58]58
  Значение отчин владения Гедиминовичей получили лишь в XV в., когда остались только сравнительно мелкие владения. Когда восстановились крупные княжения, то лишь как временные владения (не отчины. – Ср. М.В. Довнар-Запольский, Государственное хозяйство великого княжества Литовского, т. I, Киев 1901, стр. 42 и сл.), но отсутствует в договорах с удельными князьями обещание не вмешиваться во внутренние дела.


[Закрыть]

* * *

I. Вопрос о литовско-русском сейме ^{58} .

Основа сейма при всей неопределенности этого понятия – расширение собраний рады великого князя привлечением к участию в совещаниях и выработке решений военно-землевладельческого класса. Здесь три основных вопроса: а) рада, б) шляхетство, в) приобретение ими политического значения и превращение этого фактического значения в политическое право (конституционное).

Рада великих князей литовских – прежде всего личный совет великих князей литовских, княжая дума, явление, идущее из такой же древности, как и сама княжеская власть. По мере роста Литовско-Русского государства (в широком смысле) создается новое, особое положение. Великий князь литовский не только владетель литовско-русского центра, но он же и господарь для земель-аннексов, а между тем его местная рада остается его советом, так как это личный его совет и по делам его политики вообще. Постепенные изменения ее личного состава и ее правового положения – одна из наиболее существенных страниц государственной эволюции Литовско-Русского государства. Уже Миндовг действует «de consilio, voluntate et consensu heredum nostrorum nostrorumque nobilium (его sororius, consanguinei et barones)» [59]59
  «по совету, воле и с согласия наших наследников и нашей знати (его племянник, родственники и бароны)»; Raczynski, Kodex diplomatyczny Litwy, p. 19—20; ср. М.В. Довнар-Запольский, Государственное хозяйство великого княжества Литовского при Ягеллонах, т. I, Киев 1901, стр. 70.


[Закрыть], всего 8 человек. При Ольгерде и Кейстуте «lieben baioren und obristen Herzogen… и т. д. 20 consiliariorum» [60]60
  «любезные бояре и высшие воеводы… 20 советников»; ср. М.В. Довнар-Запольский» Государственное хозяйство великого княжества Литовского при Ягеллонах» стр. 73.


[Закрыть].

^{Великокняжеская печать Витовта, 1386 (или 1418) год}

^{Печать князя Витовта}

Историки говорят о знати, но знать эта – вельможная, должностная: епископы, воеводы, старосты. Она неустойчива по составу в зависимости от места. «Такой неустойчивый состав вызывает сомнение в ее политическом значении», – говорит Довнар-Запольский и признает известную правомерность такого сомнения. «Господарская рада не раньше Казимирова времени получила определенную организацию и значение политического учреждения» ^{59} .

Присматриваясь к составу рады, Довнар-Запольский заметил, что одни великокняжеские акты составлены в присутствии не только панов радных великого князя литовского, но и князей удельных, другие только первых, и притом сопоставляет это с двойственностью политической природы великого князя литовского: с одной стороны, вотчинного собственника литовской земли, с другой – господаря большого федеративного государства. Он различает в составе рады «боярство вотчины» и удельных князей и две формы рады – так сказать вотчинную и государственную. Едва ли можно это показать на документах, и прежде всего потому, что в обоих случаях, если их различать, рада остается личным советом господаря, с неустойчивым составом и неопределенной компетенцией. Сам же Довнар-Запольский указывает и другое соображение, противоречащее подобному различению: удельные Гедиминовичи – heredes [61]61
  вотчичи.


[Закрыть]литовской земли, как братья великого князя.

Тот же принцип княжого братства распространяется и на русских князей, не потерявших еще самостоятельного политического значения, и потому их участие в раде нельзя объяснять как их представительство за свои земли: оно личного, а не территориального характера, как и собрания русских князей на древнерусских княжеских съездах. К тому же это участие случайно, не необходимо, составляя не право, а обязанность служить великому князю советом.

И Довнар-Запольский прав, когда говорит о раде великого князя литовского.

«Это был четный великокняжеский совет, но с политическими функциями» ^{60} .

Отсюда вопрос о праве и об обязанности совета, вопрос о различении двух явлений: бытового факта советования, акта думанья, и правового института думы, рады, о различении обычной практики и обычно-правового закрепления этой практики. Закрепление обычной практики становится фактом права, когда оно формулировано как обязательство, как положительное право, налагающее обязанность на одну сторону, предоставляя право другой.

И то еще разница: формулировка в форме обещания, привилегии равносильна ли установлению права получающей стороны или остается в воле дающего (споры об октроированных конституциях).

Вернемся к практике. Великий князь совещается с радой. Его грамоты и договоры издаются с упоминанием, что присутствовали такие-то. Что это: указание на соучастников решения или только свидетелей? Часто только второе, ибо упоминаются иной раз и придворные чины, не радные. Самая ссылка на совет и даже согласие рады дает такой же повод к разномыслию в толковании, как московское «по боярскому приговору». Во всяком случае заключать от этих фактов к каким-либо чертам ограничения власти господаря радой нет оснований. Если это явления правовые (а такими их надо признать), то это административное, не конституционное право. Исследователи колеблются в определении состава рады великого князя литовского и круга ее влияния и значения. Пред нами две точки зрения, которые можно признать типичными: Любавского и Довнар-Запольского ^{61} .

Первый представляет себе раду со времен Витовта учреждением довольно-таки многолюдным: 4 католических епископа, 8 воевод (виленский, трокский, полоцкий, киевский, новгородский, витебский, подляшский, смоленский), 2 каштеляна (виленский и трокский), 3 старосты (жмудский, луцкий, городенский), уцелевшие областные князья, чины дворные (подчаший, крайчий, конюший и т. д.), а также новые должности, введенные по польскому образцу, как гетманы, маршалки, подскарбии. Зато участие в совещаниях до Витовта Любавский ограничивает князьями при обсуждении общегосударственной политики, допуская предположительно участие в великокняжеском совете бояр лишь в очень ограниченном смысле.

^{Костюм зажиточного горожанина. 1440-1450 г., реконструкция}

Оба эти мнения едва ли можно признать верными и обоснованными. Любавский пользуется для определения состава рады списками свидетелей, поручите лей, помянутых в великокняжеских договорах и грамотах. Но списки эти нельзя считать списками членов рады. Списки эти в различных документах имеют разное значение. Одно дело, например, акты унии и вообще важные акты политического характера: тут явно видна тенденция связать с договором участие лиц, имеющих вес и значение в политической жизни Литовско-Русского государства, тех, с кем должен был считаться и великий князь литовский.

В актах унии, действительно, характерно и многозначительно, что уния Ягайла 1387 г. закреплена лишь именами князей Гедиминова рода, а позднейшие акты поименовывают бояр – вельмож литовских. Но к вопросу о раде все это имеет лишь косвенное отношение: собрание князей-братьев – не рада, и указанное изменение в форме актов унии свидетельствует не о расширении состава великокняжеского совета, а о том, что рада, не участвовавшая в заключении первой унии как самостоятельная политическая сила, приобретает с XV в. это новое значение.

Иное дело документы королевской канцелярии – жалованные грамоты на землю, должности и т. п. Тут часто встречаем самых разнообразных «светков», в том числе представителей разного рода дворных урядов не только князя, но и княгинина двора. Считать их всех членами господарской рады нет ни основания, ни возможности, и характерно, как Любавский, приводя примеры мнимой рады по таким документам, сам выбирает из списков лишь высокородных сановников, опуская стоящие тут же рядом и на том же основании имена чинов незнатных, худородных.

^{Литовский рыцарь. Конец XIV века}

Нельзя не согласиться с Довнар-Запольским, что дворные чины как таковые в господарскую раду, как она сложилась во вторую половину XV в., сами по себе не входят; что встречающиеся подчас дворные чины в документах, несомненно, исходящих от рады, попали туда потому, что носившие их лица состояли членами рады не по этим дворным должностям, а на других основаниях. Лишь высшие лица двора – 2 маршалка, земский и дворный, и 2 подскарбия, земский и дворный, – стоят в конце официальных списков членов рады в XVI в., и нет повода думать, чтобы ее состав сузился.

Исходя из этих наблюдений, Довнар-Запольский различает господарскую раду от совета дворцовых чиновников, «рады наших врадников дворных, столовых», «consilium officialium et consiliarium curiae» [62]62
  «совет чиновников и советников двора»; М.В. Довнар-Запольский, отд. оттиск из «ЖМНПр»., 1901, № 10, стр. 13—14.


[Закрыть]как особого от господарской рады учреждения. Настоящая же рада состоит во времена Витовта «из очень небольшого числа областных правителей». Довнар-Запольский поясняет это наблюдение ссылкой на документ, составленный в середине XVI в. ^{62} и описывающий сложный состав позднейшей рады, поясняя, что ближайший совет великого князя составляли для consilia secretoria, собственно, 5 лиц [63]63
  6-й – староста жмудский – в это время в одном лице с каштеляном трокским (Ходкевич).


[Закрыть]: епископ, воевода и каштелян виленские, воевода и каштелян трокские.

Сверх того в раду входят еще 3 епископа – медницкий, луцкий и киевский, и 5 воевод – новгородский, киевский, витебский, полоцкий, подляшский. Но эти 8 excluduntur a secretioribus consiliis [64]64
  «исключаются из тайных совещаний»; ср. М.В. Довнар-Запольский, цит соч., стр. 20.


[Закрыть]. Князь к тому времени остался один – слуцкий, сохранив место по родству с Ягеллонами. Всего 15.