Текст книги "Три года за полярным кругом"

Автор книги: Александр Ферсман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Три года за полярным кругом

ВВЕДЕНИЕ

Мне хотелось бы привлечь этой книжкой в прекрасные горы нашего севера, туда – за полярный круг, за границу еловых лесов, к прекрасным горным вершинам Хибинских массивов Кольского полуострова. Мне хотелось бы зажечь огнем скитания и бродяжничества, порывом научных исканий нашу усталую молодежь, в столь тяжелых условиях борющуюся за знание, за право учиться.

Там, в суровой природе, среди угрюмых скал дикого прекрасного ландшафта пусть закалится в борьбе с невзгодами природы наше молодое поколение, и пусть на границе вечных снегов зажгутся новые центры исследовательской мысли[1]1
  В Александровске, в Кольском заливе, мы имеем знаменитую биологическую станцию; настало время создать почвенно-геологическую станцию и базу для туризма на берегу оз. Имандры.


[Закрыть]. По нашим стопам, по стопам скитаний пойдут другие, и пусть Хибинский массив, гордо вздымающийся по середине лесного покрова, озер и болот Кольского полуострова, сделается центром русского туризма, школою науки и жизни.

Наша маленькая группа в 10 человек три года подряд проводила здесь прекрасные месяцы краткого северного лета; одушевленная задачами научного обследования она была тесно связана стремлением все дальше и дальше проникать в неведомую страну, открывать целые новые области, а на отвесных скалах отыскивать богатейшие жилы редчайших минералов. Вперед за камнем – было написано на ее маленьком знамени, но в душе у каждого камень сливался со всею остальною природою, являясь лишь неразрывною частью сказочной красоты самих гор, дополняя ее серые краски красочною гаммою ярких тонов.

И на следующих коротеньких страницах мне хочется передать наши живые впечатления, преимущественно экспедиции 1922 года, и связать настоящее с отдаленным прошлым этого заброшенного далеко на север уголка русской земли.

Впервые за несколько столетий владения этим краем Россия заинтересовалась им, впервые потянулись сюда исследователи, путешественники, туристы. Узкою лентою культуры связала железная дорога центры страны с далеким Мурманом, и по этой ленточке, одиноко заброшенной среди угрюмого ландшафта с одиноко заброшенными тружениками, полились на север живые силы русских людей. Им, этим страдальцам северной жизни, работникам, оторванным от своей родины, во мраке ночных месяцев и в утомительно длинном дне лета делающим культурное дело – кто за станционной стрелкой, кто за лентой телеграфа, у железнодорожного полотна или в поселковой больнице, – им, мурманским железнодорожникам, я посвящаю эту книжку.

Я дописываю эти страницы после четвертого года работ, исключительно тяжелого, но блестящего по своим результатам. После упорной трехмесячной работы, наконец, обзор центральной части Лапландии закончен, самые глухие уголки неведомой области освещены, и далеко на восток забрался наш отряд к берегам таинственного Сейтъявра.

Как и прошлые годы, мы начинали работу в самое жаркое лето, когда тучи комаров и мошек роями носились вокруг головы, плотно закутанной в черную марлю, когда в душные солнечные ночи усталый организм не мог найти покоя, когда бурные потоки тающих снегов преграждали путь шумными валами.

Мы возвращалась назад поздно осенью, когда все вершины были покрыты густым снегом, когда желтые березы выделялись на фоне темной зелени елей, когда в мрачные и долгие полярные ночи сказочные картины северных сияний своим лиловым светом озаряли дикий горный ландшафт.

Эти дрожащие и переливающиеся фиолетовые лучи и завесы были последними впечатлениями последних дней нашей работы на севере.

Октябрь 1923

Петроград

ХИБИНСКИЕ ТУНДРЫ

Уже три года подряд специальный отряд Северной Научно-Промысловой Экспедиции НТО, организованный силами Геологического и Минералогического Музея Российской Академии Наук, изучает Хибинский горный массив в Центральной Лапландии. Увлечение этими исследованиями в суровых условиях полярного ландшафта вызывается не только своеобразною привлекательностью этого уголка русской земли, лежащего на полтора градуса севернее Полярного Круга: – здесь и грозная природа с дикими ущельями и обрывами в сотни метров высотою, здесь и яркое полуночное солнце, несколько месяцев подряд освещающее своими длинными лучами снежные поля высоких нагорий, здесь в темную осеннюю ночь сказочное северное сияние своими фиолетово-красными завесами озаряет полярный ландшафт лесов, озер и гор; здесь, наконец, целый мир научных проблем, заманчивость неразгаданных загадок геохимика и минералога на фоне далекого геологического прошлого великого Феноскандинавского щита.

В серой однообразной природе, среди скал с серыми лишаями и мхами – целая пестрая гамма редчайших минералов: кроваво-красные или вишневые эвдиалиты, как золото, сверкающие блестки астрофиллита, ярко-зеленые эгирины, фиолетовые плавиковые шпаты, темно-красные, как запекшаяся кровь, нептуниты, золотистые сфены… и не перечесть той пестрой картины красок, которою одарила природа этот серый уголок земли.

Хибинские горы или, как их называют лопари, Умптек представляют высокий горный массив, поднимающийся на высоту до 1250 метров над уровнем океана и лежащий в 80 километрах на север от Белого моря и в 120 – на юг от Мурманского побережья.

Голые вершины – каменистые тундры – возвышаются среди холмистой равнины, покрытой болотами, озерами и лесами; с востока и запада их склоны отражаются в водах глубоких озер, вытянутых далеко с севера на юг: на западе Имандра с вытекающею из нее бурною Нивою, на востоке – Умпъявр или Умбозеро, за ним снова высокий горный массив и еще далее, на границе с болотистыми низинами верховий Поноя и Варзуги – Ловозеро с знаменитым Ловозерским погостом – лопарскою столицею.

Уже три года наш отряд работает в этих горах, обнимающих в своих двух массивах 1600 кв. километров, из года в год постепенно проникая в неведомые края; раздвигаются перед нами новые панорамы, открываются новые долины, горы, ущелья, и на новых хребтах, в блеске солнечного дня или сквозь прозрачно-синюю воду потоков, отыскиваются месторождения ценнейших минералов.

В ПОИСКАХ ПЕРЕВАЛА

В 1922 году в середине июля (17-го) наш отряд, в составе 9 человек, выехал из Петрограда в удобном вагоне Мурманской жел. дор., содействием и широкою помощью которой мы постоянно пользовались в течение всех экспедиций. На третьи сутки – чарующая панорама Белого моря с Кандалакшским фиордом, потом бурная, шумящая Нива в крутых берегах; поезд медленно ползет вверх на холмистую равнину Кольского полуострова, и среди угрюмой неприветливой картины вдали на севере окутанные туманом снежные очертания Хибинских гор.

Рано утром мы приезжаем на ст. Имандра, расположенную на западных склонах гор, полого спускающихся к берегу живописного озера.

Быстро идет выгрузка свыше 110 пудов экскурсионного имущества; мы нагружаем все на вагонетку, и выехавшие за две недели вперед два члена нашей экспедиции – квартирьеры – ведут нас к уютному железнодорожному домику – центральной базе экспедиции.

Мы не можем, или вернее говоря не хотим, терять времени: в ту же ночь – в первую солнечную полярную ночь – мы должны выступить в горы, скорее начать своеобразную скитальческую жизнь среди северной природы, ее опасностей и ее красот!

Каков же основной план экспедиции? Мы его до деталей продумали еще в уютном кабинете нашего Петроградского Музея, на заранее приготовленных планшетах карт мы выискали пути и красным карандашом наметили места своих баз, – в нашей главной задаче постепенно своими исследованиями захватывать все более и более отдаленные восточные районы.

Рис. 1. Район работ экспедиции.

Как видно из карточки на рис. 10, Хибинский массив глубокою и длинною меридиональною долиною делится на две половины – западную и восточную; не даром ее лопари прозвали Кукисвум (длинная долина), широко используя и для сообщения юга с севером и для гоньбы оленьих стад.

Западная часть этой долины окаймляется сплошной стеною горных плато, извилистою линиею обрамляющих и самую долину и красивые швейцарские синие озера – Вудъявр и Кунъявр, охватывающие ее по двум концам.

Уже в экспедицию 1921 г. мы через один из открытых нами перевалов проникли в южную часть этой области, и через скалистое ущелье Рамзая перед нами открылись пути на все южные высоты массива.

С востока Кукисвум окаймляется еще более крупными горными плато, отделенными друг от друга девятью перевалами. Эти перевалы, вытянутые приблизительно широтно, или представляют высоко расположенные и трудно доступные ущелья или же являются в виде более значительных понижений, доступных для оленьих стад и человека. Об этих перевалах мы еще раньше слышали от лопарей и знали, что через них из Кукисвума мы проникнем далеко на восток в низины Тульи, к синему озеру Умпъявру, а дальше – к другому горному массиву, которым мы так часто издали восторгались, когда косые лучи полуночного солнца освещали своим розовым светом его скалистые вершины и снеговые поля.

Но как попасть в долину Кукисвума через тот длинный хребет, который ее окаймляет с запада? И вот в первые дни экспедиции я решил выйти для отыскания этих путей.

У нас был большой опыт предыдущих годов: мы знали вес каждого предмета снаряжения, по опыту знали нормы продовольствия и своим горбом испытали максимум нагрузки на спину в 1¹/₂ пуда.

Для первой ориентировки решили мы выйти всего на 5 дней, и уже в 8 часов вечера дня приезда, несмотря на хмурые клубящиеся на горах тучи, мы стали втягиваться в лесистую долину Иидичиока с бурными порогами. Горы смыкаются своими вершинами, долина сужается, но едва заметная заросшая тропка еще намечается по лесистому берегу. В верховьях реки на краю лесной зоны между елями мы раскидываем палатку. Душно и жарко. Мы плотно закрываем наши сетки на головах и поправляем перчатки, окруженные роем комаров и мошкары – этого неизбежного бича летних месяцев Лапландии. Совершенно светло, красные лучи играют на безжизненно-скалистых вершинах Иидичвумчорра, а времени около 2 часов ночи.

Начинается жаркий, совершенно южный день; впереди высокие вершины, нигде не видно глубоких ущелий, лишь между Путеличорром и Иидичвумчорром наверху в скалах видна какая-то щелка, занесенная снегом. Мы делимся на три отряда и в самое солнечное пекло, окруженные все теми же роями комаров, поднимаемся на высоты в 1000 метров, в поисках проходимых путей.

Сверху с голых вершин пологих плато, покрытых мелким щебнем, сквозь облако стелющегося тумана мы видим длинную зеленую полоску Кукисвума, а за ней неведомые нам громады плоских вершин. Вот куда мы должны проникнуть; но удобных путей здесь не видно, спуститься вниз по кручам восточных отрогов можно, но перетаскивать этим путем грузы продовольствия и собранных минералов, свыше 70 пудов туда и обратно, совершенно невозможно. Мы решаем идти к югу. К ночи мы снимаемся с лагеря и через голый хребет Иидичвумчорра переваливаем в еще более глухую и суровую долину Часнаиока – туда, где издали один из наших отрядов в бинокль усмотрел глубокий перевал.

У группы кустарников, на высоте 420 м. над уровнем озера, мы снова разбиваем палатку; медленно подтягиваются усталые отряды, шедшие разными путями. Раскладывая большой костер, густой дым которого стелется далеко по долине, мы постепенно собираем всю партию, измученную зноем, роями комаров и почти обрывистыми спусками с Иидичвумчорра. Как часто потом мы прибегали к костру для условной сигнализации, днем пользуясь длинными полосками дыма, стелющимися по долине, ночью поднимая зарево красного пламени!

К востоку глубокий перевал замыкает долину Часнаиока – там очевидно нас ожидает давно жданный путь к долине Кукисвума.

Мы на самом краю большого горного массива Часначорра. Много мы слышали о недоступности этого грандиозного массива, его обрывы в несколько сот метров и острые гребешки отрогов невольно внушали страх путнику; но мы знали уже южные подступы Часначорра, уже в 1921 г. одна из наших партий с большим успехом работала на его вершине, открывая многочисленные жилы с черным энигматитом и ярко-красным эвдиалитом[2]2
  Очень редкие соединения, первое богатое металлом титаном, второе – цирконием.


[Закрыть].

Оттуда сверху мы, конечно, лучше всего окинем взглядом весь ландшафт и выясним ожидающие нас пути.

Снова разбились мы на отряды, снова по заранее составленной диспозиции стали отдельные группы с разных сторон огибать большое плато, выискивая более доступные склоны или гребни.

Опыт прошлого научил нас работать в большой и суровой дисциплине. Все обязанности и работа каждого дня назначались специальными «приказами», и иногда в сложных перипетиях странствований нескольких недель такие диспозиции составлялись на большие сроки. Их исполнение было нравственною обязанностью каждого, ибо от этого зависело часто благополучие целого отряда. И надо сказать, в сознании жизненной ответственности, диспозиции исполнялись идеально и, как бы ни разыгралась непогода, но в условленный день «приказы» всегда выполнялись в условленном месте. Это вносило большую стройность в работу, но требовало часто огромного напряжения, даже самопожертвования, когда под пронизывающим дождем, при ветре, заставляющем держаться за камни, нужно было какой-либо группе пронести продовольствие через высокие хребты и через вздувшиеся от непогоды реки… Но пойдем дальше в нашем описании.

Под вечер, когда дневной зной стал спадать, выступили мы на Часначорр. На мне лежала задача, вместе с одним из членов отряда[3]3
  Как правило, никогда в горы не посылалось менее двух человек вместе. В случае ухода на несколько дней, необходимо было отправлять не менее трех, а в ответственных и трудных областях партии заключали не менее четырех человек.


[Закрыть], осмотреть перевал к Кукисвуму и по одному из северо-восточных, довольно пологих гребней подняться на вершину. Прекрасная погода, дивная, все расширявшаяся панорама цепей увлекала нас, и почти без остановок, взбираясь на кручи, мы незаметно стали подниматься на горное плато. Почти без груза легко мы сделали этот семичасовой переход, и около полуночи перед нами предстала горная пустынная равнина Северного Часначорра. Нагроможденные скалы и глыбы покрывали плато, к северу тянулись вершины Путеличорра, у наших ног лежала чарующая долина Кукисвума с сверкающими при косых лучах солнца озерами, далее такие же, но еще более грандиозные вершины с самым большим центральным плато Кукисвумчорра; кое-где на горах дремлющие тучи, красные снеговые поля, а вдали между восточными перевалами в утренней дымке синева далеких Ловозерских Тундр.

Час ночи, холодный ветер, температура только 4°, а днем мы задыхались в долине при 24° (в тени)! Солнце едва скрылось на полчаса под горизонтом. Мы подошли к северному краю плато, под нами совершенно отвесная стена в 450 метров; но эта цифра никому не говорит о грандиозности этого обрыва: надо 20 высоких домов Петрограда насадить один на другой; надо поставить 4 с половиною Исаакиевских собора с крестом, чтобы получить эти высоты. Внизу в грандиозном цирке – темные, мрачные горные озера; большие белые льдины плавают на их поверхности, а огромные ползучие снеговые покровы языками спускаются по кручам к цирку, нависая над скалами в виде зачаточных ледников. Мы не можем оторваться от этой картины и не замечаем, как вдали на светлом фоне неба появляется пять фигур. Мы уже привыкли к тому, что человеческая фигура в горах на фоне неба вырисовывается необычайно отчетливо и кажется необычайно высокою. Скоро делаются слышны и голоса…

Акустические явления в горах необычайно интересны и заслуживали бы большего исследования. Я лично на берегу Умпъявра не только слышал разговор на другом берегу бухты на расстоянии 4 километров, но различал даже отдельные слова. На северных склонах Лявочорра наши слова были слышны другой группой на расстоянии свыше 2 километров, при чем с трудом мы могли различать фигуры в бинокль…

Голоса и фигуры скоро приблизились, и оказалось, что все три наших отряда почти одновременно достигли вершины Часначорра. Холодный ветер не давал, однако, нам возможности долго оставаться на высотах. Мы стали наскоро зачерчивать очертания массива, быстро обошли его обрывистые склоны, по узкому снежному мостику перешли на второе более южное плато и остановились перед грандиозными обвалами скал, отделяющих нас от еще более южных частей. Но они для нас недоступны!

Начался спуск, и по узкому гребню, по которому поднимался один из отрядов, мы стали медленно, цепляясь за скалы, спускаться вниз, в широкую долину западной реки, названной нами Меридиональною. Кое-где красивые кристаллы энигматита нас отвлекали от напряженного спуска. Солнце начинало припекать, появились комары, а до лагеря было еще далеко. Только к 11 часам утра, совершенно обессиленные, подошли мы к нашей палатке, где один из членов экспедиции нас уже поджидал в своей мрачной черной сетке с плотно перевязанной шеей.

Наконец, мы у уютного костра; полусонные делимся впечатлениями об окружавших нас картинах, разбираем собранный материал и горюем, что затратили много сил, но ничего особенного не нашли. Наш спутник, оставшийся в палатке, химик Г. П. Черник делится своими впечатлениями и, между прочим, сообщает, что всего в получасе ходьбы в соседней лощине он нашел интересные минералы. Достаточно было на них посмотреть, чтобы сразу оценить интерес этой находки: несмотря на усталость и бессонные ночи, окруженные все теми же роями комаров, мы подтягиваемся к камням, кто очень устал – подползает, и удивлению нет конца: это богатейшая жила с редчайшим минералом из группы мозандрита, вот, пожалуй, ловенит или вёлерит, первоклассные вишнево-красные сочные эвдиалиты, и все это в чудном кристаллическом виде…

Тот, кто не занимался сбором минералов или поисками редких природных тел, не знает, что такое полевая работа. Это не работа геолога, который шаг за шагом картирует какую-либо местность, наблюдая ее особенности. Это скорее игра, азарт – открыть новое месторождение, это дело удачи, тонкого понимания, часто какого-то бессознательного нюха, часто дело увлечения, граничащего с некоторою долею авантюризма и страсти. И вот в этом отношении нет большего соревнования и большего увлечения, как в нашей работе, когда возвращающиеся с гор отряды делятся впечатлениями дня, хвастаются своими находками и гордятся достигнутыми результатами.

Находка Г. П. Черника всех окрылила: мы все, несмотря на усталость, потянулись к новой лощине, отныне «жиле Черника».

Задача была решена: мы нашли проходимый перевал в долину Кукисвума и вместе с тем нашли богатейшее месторождение редких минералов. Рекогносцировка окончилась. Можно спокойно поработать на жиле, вернуться с добытым грузом на базу в Имандру и оттуда уже окончательно выйти в горы, по возможности захватив с собою носильщиков-рабочих.

Три дня проходят в этих работах; одни усиленно работают на жиле, отворачивая огромные глыбы, разбивая их десятифунтовою кувалдою, взрывая динамитом скалу. Впервые в этих горах раздаются взрывы динамита и впервые из дикого голого ущелья сотни превосходных штуфов выносятся осторожною рукою наших работников-специалистов. Другие ушли обратно на базу, нагруженные грузом собранных камней; они готовятся к далекой экспедиции, собирают провиант, подыскивают рабочих.

Через три дня снова караван в 9 человек медленно протягивается по голой долине Часнаиока, за ним идут шесть носильщиков-рабочих с провиантом, палатками и снаряжением. Трое из нас остаются еще на жиле, мы продолжаем работать день и ночь – все равно спать невозможно от мучающих комаров, да и не знаешь, когда, в сущности, ночь и когда день.

Проходят почти сутки; рабочие возвращаются обратно; они измучены пройденной дорогой, скалы перевала и снеговые поля напугали их, детей равнины, русских мужичков; их обувь совершенно оборвалась; на снежных полях и от сильного холодного ветра они промерзли; им не удалось донести груза до назначенного по диспозиции места, и совершенно измученные они стремятся скорее вернуться домой, подальше от всех ужасов гор. Большинство из них действительно больше не соглашалось идти в горы и лишь немногие пристрастились потом к этой кочевой жизни.

Очевидно, что с грузами, оставленными на том склоне под снежными полями, обстояло неблагополучно, и мы поспешили кончить работы, накормить рабочих и отправить их на станцию, нагрузив грузом собранных камней, а самим скорее, сложив палатки и снаряжение, идти через перевал на помощь к нашему первому отряду.

Рис. 2. Озеро Большой Вудъявр.

Рис. 3. Верхняя часть Тахтарвума. Конец лесной зоны.

ЦЕНТРАЛЬНЫЕ МАССИВЫ

Несмотря на две бессонные ночи, снова к вечеру мы стали собираться в дальний путь. Мы были очень утомлены предыдущей работой, но погода хмурилась, грозные черные тучи закрывали вершины гор и сырые полосы тумана временами застилали глубокую долину Часнаиока. Мы поднимались по долине к большому северному цирку с отвесными стенками; мы знали, что над первым озером на отвесной скале на высоте около 200 метров расположен наш перевал, и смело шли по знакомой дороге. Но густые тучи тумана окутывали вершины гор, они быстрыми призраками налетали на нас, окутывали все низины и скоро закрыли весь цирк. Мы знали дорогу и не боялись этого тумана, так как по опыту знали, что в большинстве случаев через ущелья-перевалы дует сильный ветер, который порывами разгоняет тучи и обычно на время открывает присутствие искомых проходов[4]4
  Еще в 1920 г., мы наблюдали в снежную бурю перекатывание воздушных волн через перевалы, сметание гальки и песку и быстрое опускание волн по другую сторону. Это явление имеет несомненное геологическое значение в формировании рельефа и углублении понижении гряды.


[Закрыть]. Однако, в данном случае мы ошиблись: туман окутал нас со всех сторон, и очень скоро мы потеряли направление; не без труда шли мы вперед, но, стараясь держаться главного русла реченки, все же благополучно достигли глубокого озерка. Начинался подъем; с тяжелым грузом за спинами и с динамитом мы карабкались по огромным глыбам элеолитового сиенита; выбирать пути нельзя было, и я не без волнения видел, что туман может завести нас на склоны самих массивов.

Нащупывая направление, мы ориентировались по ветру и через час утомительного карабкания, после многочисленных зигзагов и спусков, мы скоро увидели себя на перевале. Туман по восточную сторону был слабее, сквозь него снизу проглядывали контуры долины; несколько сот шагов вниз по длинному снежному полю – и мы под полосою тумана, над чарующей долиной Кукисвума. Длинная река снега на сотни метров заполняла неглубокое ущельице, и легко по снегу спускались мы вниз к долине шумной и многоводной реки, названной нами в честь первого картографа Хибинского массива финляндца Петрелиуса.

Затем, обычное холодное купанье в быстрой реке (около +4° Ц); потом, по старым оленьим тропам вокруг живописного обрывистого Поачвумчорра к концу лесной зоны на берегу Куниока, где заложена палатка, где начнется наш второй этап горной жизни.

На обрывистом берегу покрытого пеною, вечно шумящего Куниока, среди раскидистых елей, была уже расставлена палатка. Дивный вид открывался из нее на юг и на север. На севере – приветливая даль широкой долины, окаймленной амфитеатром гор, покрытых прекрасными еловыми лесами. На юге – грозный ландшафт центральных массивов с голыми обрывами, грандиозными осыпями и узкими гребнями.

Здесь мы провели почти две недели, отдельными экскурсиями изучая окрестности и совершая восхождение на главные центральные плато. Прекрасная палатка, теплые меховые тулупы, в бурную дождливую погоду горячий примус в самой палатке, а обычно живописный костер с котелками каши, грибов, какао…

Быстро шли дни за днями, и все богаче и богаче приносились сборы с окружающих вершин. Через бурный Куниок мы перебросили мост, срубив несколько елей; под развесистой елью – там, где, по словам лопарей, пошаливал медведь, устроили склад минералов; специальный погреб по всем правилам искусства был сооружен для динамита.

Жаркие погоды сменились дождями. Черные тучи иногда на целые дни окутывали вершины гор. Целыми днями шел дождь и свистел ветер, но мы уже знали, что непогода в Хибинах столь же быстро проходит, как и налетает, и в дождливые дни отсиживались в палатке. Место для палатки было необычайно удачно, и уже в 10 дней наши отряды покрыли все намеченные маршруты и почти по заданию открыли на вершине Кукисвумчорра месторождение цирконов[5]5
  Циркон – минерал, из которого обычно извлекают металл цирконий, употребляющийся в электропромышленности и для приготовления необычайно огнестойкой химической посуды.


[Закрыть]. Я говорю «по заданию» потому, что в поисках минералов играет роль не только увлечение, азарт, удача или «фарт», как говорят искатели золота на Урале. Нет, поиски минералов связаны с глубоким, часто инстинктивным пониманием природы, умением по мелким признакам догадаться о том, что можно найти, по изменению зерна породы во время заподозрить возможность жилы, по изменению окраски предположить о скоплении цеолитов, по обломку сообразить, где должно быть коренное место. Тонкая наблюдательность естествоиспытателя и большой опыт нужны в этом деле, и не все делаются хорошими искателями и не всем «везет».

Я говорил выше о цирконах: и действительно, по целому ряду признаков и логических построений я ждал цирконов на высотах Кукисвумчорра, на том огромном плато, которое, достигая высоты 1200 метров, представляет самую центральную часть массива Умптека. Белые полевошпатовые жилы с цеолитами и ильменитом, обломочки фиолетового плавикового шпата и два кусочка циркона, найденных еще в 1921 г. в те несчастные дни южной бури, которые мы пережили на вершине Кукисвумчорра[6]6
  Описание этой экспедиции см. в следующей главе.


[Закрыть], – все это наводило на определенную мысль, и «без цирконов не возвращаться» были последние слова напутствия двум нашим отрядам, начавшим в прекрасную погоду по двум разным гребням восхождение на вершину.

Через два дня они вернулись, и каково было наше удивление, когда и та и другая группа принесли нам прекрасные большие кристаллы этого минерала, а с ними прекрасный натролит и великолепный пектолит[7]7
  Натролит и пектолит – соединения кремневой кислоты с окислами щелочей и кальция.


[Закрыть].

Но скоро ближайшие вершины были осмотрены, склад под елью все увеличивался, а другой склад – с запасами продовольствия заметно таял. Надо было идти к следующим базам, подвигаться к северу, где нами уже раньше был намечен центральный лагерь для изучения того северного района, который совершенно не был осмотрен финляндской экспедицией Рамзая.

Однако, раньше чем начать перетаскивать лагерь, мне хотелось выяснить подходы к нему с востока, и потому, выбрав группу наиболее выносливых членов экспедиции, мы двинулись на восток в долину Тульи через большое, очень интересное ущелье в массиве Рисчорра.

Рисчорр представляет довольно крупное плато, лежащее на север от Кукисвумчорра. Старые карты передавали его настолько неточно, что мы не могли никак связать их с этим массивом, прорезанным по середине живописным ущельем. К западу он довольно круто обрывается к долине Куниока, к востоку пологими склонами уходит в низовья р. Каскасньюнаиока, а с севера, и это было для нас совершенно неожиданно, он отрезается от более северного Партомпора глубоким ущельем-перевалом с тремя горными озерами.

По узкой долине Рисиока, мимо живописных высоких водопадов, поднимались мы вверх к центральному ущелью.

Я должен здесь оговориться, что реку, по которой мы шли, мы прозвали Рисиоком. Такое крещение местных орографических и географических элементов нам приходилось делать не раз, и мы широко использовали или имена исследователей, потрудившихся над Хибинами (ущелье Рамзая, гора Петрелиуса), или очень звучные лопарские слова: куэль – рыба, поач – олень, вум – долина, чорр – гора, гор – ущелье, иок – река и т. д. Так, например, описанный нами выше скалистый перевал, который оказался единственным удобным путем из Имандры через хребты в долину Куниока, мы прозвали Чорргором и т. д. Итак, по реке, названной нами Рисиоком, мы поднимались вверх по довольно открытой долине с отдельными цирками. Погода хмурилась, но подъем был нетрудный, хотя нужно было подниматься на высоту в 700 метров. Порода – крупнозернистый хибинит с большими кристаллами элеолита – не предвещала нам хорошего минералогического сбора. Да и самый вход в ущелье, занесенный снегом, оказался гораздо менее живописным, чем мы ожидали. Ущелье в виде узкого коридора тянулось прямо в широтном направлении и постепенно спускалось вниз к востоку. Это широтное направление повторялось во всех основных ущельях и перевалах Хибинских Тундр и, несомненно, связано с процессами разломов, что можно видеть из продолжения одной и той же линии и совпадения ущелий в двух самостоятельных хребтах.

По мере того, как мы подвигались к востоку, стены ущелья поднимались; ширина ущелья в 20 метров казалась ничтожною перед почти отвесными стенками в 150 метров. Крутые склоны этого коридора были покрыты плотным, смерзшимся в фирн снегом; вдали, как в рамке, все более и более расширявшейся, виднелось далекое озеро Умпъявр, высоты Ловозерских Тундр и низовья Тульи. Мы были у восточного выхода ущелья, и крутое снежное поле, блестевшее от солнечных лучей, разогнавших тучи, спускалось вниз к голым осыпям – верховью речки Каскасньюнаиока.

Спуск по скользкой поверхности снега был нелегок, и с большою осторожностью но краю поля мы спускались вниз; ущелье было за нами, но на высоком южном обрыве мы заметили непривычное нам бурое пятно, выделявшееся на фоне столь знакомого нам серого элеолитового сиенита. Огромные буро-желтые обломки покрывали крутую осыпь; скоро нам выяснилась и причина окраски: это была огромная жила, мощностью до 4 метров, породы, богатой магнитным колчеданом, содержащей корунд и аномит. Находка была интересна, мы тщетно искали здесь следов каких-либо более редких металлов, но, к сожалению, их не было; а между тем такое огромное скопление магнитного колчедана в Хибинском массиве представляется нам совершенно исключительным; достаточно сказать, что во всех остальных частях массива каждое мельчайшее зернышко сернистого минерала нами собиралось и даже описывалось. А здесь огромная масса магнитного колчедана томпаково-серебристого цвета на протяжении многих десятков метров! Это бурое пятно настолько типично, что в хорошую погоду его легко можно различить в бинокль даже с берегов Умпъявра (около 25 километров).

Ниже начиналось верхнее течение Каскасньюнаиока; то в глубоких коридорах под сводом, покрытым снегом, то в узких ущельях течет этот бурный поток. Мы быстро спускались вниз, то собирая в осыпях блестящие пластины астрофиллита, то добывая из жилы белый, молочный альбит с черными, как уголь, редкими гастинкситами.

Мы шли почти без отдыха 12 часов, а лесной зоны не было. С большим трудом, совершенно усталые, с тяжелым грузом прекрасного материала подтянулись мы поздно вечером к слиянию двух ручьев Каскасньюнаиока, и на высоком сухом берегу, среди отдельных елочек, мы разложили костер и стали готовить себе навес из брезентов. Наш трехлетний опыт экспедиции в Центральной Лапландии научил нас в экскурсии в 5—7 дней не брать палатки, а лишь легкие двухфунтовые брезенты, из которых мы легко могли в любых условиях соорудить шатер, используя природные условия: то это была нависшая скала, к которой можно было подвязать брезенты, то прекрасная раскидистая ель, то целая группа деревьев; в каждом данном случае форма шалаша видоизменялась, и у нас выработались опытные «спецы», на обязанности коих было, немедленно по приходе к стоянке, разбивать шатер. А как это надо было, когда в дождливую погоду хотелось на ночь иметь сухое местечко, где можно было бы просохнуть и, не боясь дождя и порывов ветра, спокойно отдыхать!