Текст книги "Сумерки Зверя"
Автор книги: Александр Ермаков
Жанр:
Героическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Куда сирому податься? Хребет надрывать – к тому душа не лежит. Побираться да попрошайничать милостивейшего Бугха ради, или на свадьбах псалмы распевать – боронь судьбинушка! Всякий Ингельдота признает, начтет издеваться, насмешничать, больно морду бить. Едино остается закануриться в скит чащобный, забиться в нору, затаиться в глуши. От людских глаз укрыться вековой дубравой да частым ельником. Горевать у старого корыта от которого так славно сплясалось когда-то.
Нетушки! Тому не бывать.
Пришлось Ингельдоту рукава закатить, припомнить мастеровые навыки. Как потемнело, затворил на засов двери храма, строго наказал не тревожить, мол перед опасностями пути требуется особое моление. Взаправду, только тригон наложил, да и принялся мастерить. Пилил, строгал, молотком стучал, пот утирал. Под утро сколотил таки короб. Довольный, позавтракал и на боковую. Ящик же, ковчегом прозванный, велел стеречь неусыпно, но близко к оному не подступаться.
За погрузкой лично следил, всю дорогу глаз не спускал.
Везли ковчег, в особом крытом фургоне, рядом с личными повозками Первосвятейшего и вдовицы. Под надежной охраной, рядом всегда один из первозванных скачет. Братия гадала – что там? Может быть золото, может быть и алмазы да другие каменья самоцветные. Ингельдот эти слухи не опровергал, втайне поддерживал. Ведь везлось в заветном сундуке сокровище подороже золота, поценнее бриллиантов – сам волшебный Зверь-Кролик.
Ингельдот по три раза на дню фургон навещал, собственноручно кормил грызуна морковкой, в миску водички подливал, менял подстилку. В заботе и уходе благополучно перенес зверь дорогу, поселился в Гильдгардском храме. А там, в подполье центрального нефа, все к приему ушастого готово было. Еще при закладке здания снизошло на Ингельдота озарение, или, как говаривал полковник Приходько, жопа прочуяла – предусмотрел расположить под алтарем механизм хитрый, Сигмондом сконструированный. Так, на всякий случай. Вот случай и случился, подоспело времечко.
Размещение новоприбывших проблем не составило – расквартировались на церковной земле.
Ведь получив дозволение, принялась ингельдотова братия строиться основательно. Возвели собор, мало чем лесной храмине уступающий, но того домовитой вдовице не довлело. Основали рядом с церковью монастырь, при нем, ясное дело, мастерские. Не терпела хозяйственная баба праздности, когда здоровые мужики свою леность набожностью прикрывают. Хоть и не знакома с этическими достижениями индустриальных обществ, но сама сформулировала категорическую максиму: кто не работает – тот не жрет, что, впрочем равносильно другому изречению: «в поте лица твоего будешь есть хлеб».
Потому приходилось монахам потеть. Всенощные выстаивать редко, больше за верстаками горбатиться. Не свечки держать, а более полезные вещи – молотки, там, зубила и прочий инструмент. Даже дедов древних, слабосильных, калечных да незрячих приставила на маслобойню. Пусть не бездельно на паперти порты протирают, а сидят с пользой, в горшках сметану взбалтывают, тук производят. Деды тихомолком прижимистую бабу кляли. Бурчали шепеляво: проклята земля за тебя, изверг сиськатый, со скорбию питаемся все дни жизни своей. Прах мы и в прахом иссыпимся, из навоза вырыты, навозом и обернемся. Суета сует и под луной зловоние нужников отхожих.
Бубнили, гугнявили, но ежеденный урок справно выполняли.
Трудолюбию приличные основания имелись.
По крестьянской закваске, разумела вдовица, что с голодной свиньи визгу много, сала мало.
За дырку от бублика, скупой стократно мошну трясет. Потому монахам плоть смирять отнюдь не предписывалось, наоборот, харчили долгополых плотно. Щи наваристы, каша со шкварками, к обеду шкалик непременный.
Вороватых поваров не держала вдовица.
Сыскался как-то один. Мошенник, расхититель. Мироед позорный.
На недовесе изловлен, судим и к суровой укоризне вердиктирован.
Обделенные корыстным кашеваром чернецы, истово молотили дубинами задницу, неправедными трудами раскормленную.
С той поры хозяйственных преступлений на кухне пресеклись.
Сыто жила братия. Только говоренное о щах да каше единственно черных монахов, послушников, иных незаметных, которые в подсобниках хаживали, касаемо.
Мастера, же, не в пример прочим, столовались отдельно. Вино из бочек особых, мясо козлят молочных, каплунчики на вертелах жареные, колбасы кровяные прямо со сковороды накаленной подаются, ушица на бульоне курином вскипает. Пиво черпалось без спросу. По утрецу квасок согласно вечернему отдыху. Братьям-мастерам и кельи особые. Скорее – нумера одноместные, но с лежанками просторными, на две персоны сколоченными.
Персоны бесхлопотно изыскивались.
Понимала вдовица еще одну поселянскую мудрость: от хозяйского взгляда свинья жирнеет. От того присматривала за всем бдительно. Колотушек не жалела, любимчиками не обзаводилась, наушничество поощряла, но доносчиков, буде проштрафятся, секла наравне с прочими.
Как водится при монастыре и странноприимный дом обустроили. Посетив гостиницу, Сигмонд увиденным остался доволен, посмеивался – вот, монахи, бессеребряники, а пятизвездочный отель отгрохали.
Действительно имелись в трактире и общие комнаты, где на нарах вольготно размещалось по несколько десяток человек. Это для люда непритязательного в достатке недостаточном. Для зажиточных приезжих покои приличные, с добротными кроватями, чистым бельем, тазиком рукомойным и ночной вазой. Перины, хоть не пуховые, зато без клопов. Имелись и апартаменты о нескольких комнатах. Ложи под балдахинами, мебель резная, дорогая посуда и бесплатная опохмелка. В нижнем этаже размещался, как Сигмонд обозвал, пищеблок. Трапезная, в которой разные сволочи утробы трамбуют и ресторация для клиентов положительно состоятельных.
Злые языки сплетнично судачили, мол в зашторенных кабинетах, гурманов-толстосумов потчевали не только соловьиными птенчиками, запеченными в верблюжьих сливках козлиными яйцами, и элем из слез крокодила, но подавались и десертные блюда рода особого. Как то: пьяные монашки в лесбийских нежностях, девственные отроковицы, кудрявые вьюноши, романки с бубенцами на персях, гораздо выплясывающие на ентом самом причендале. Злословили о некоем виртуозе, исполнявшем королевский гимн гимновым отверстием. Триндели о фокуснице, промеж ног прятавшей спелое яблоко. Трезвонили и про, специально из байских краев завезенную, чету дрессированных ишаков.
Разное, ох, разное мололи пустобрехи. Впрочем как было на правду, простолюдинам во век не дознаться.
Гурманы толстосумные помалкивали, а злопыхатели, по скудности кошелей, к заветным таинствам допуска не имели, от того, веры ихним россказням – на самом донышке.
Сигмонд в ресторации не околачивался, в кабинетах не ужинал, залихватские гулянки с пердежом и выпяндрежом игнорировал.
Увещевал возмущенную Гильду: наше дело сторона. Моральный облик служителей культа в государственном присмотре не нуждается. В кабаках у торговой пристани служанки не только пиво клиентам разносят. Если простыни штопают, значит своими ягодицами их и протирают. Словом – полицию нравов заводить не намерен и “make lav, not war”! Гип, гип, ура! От саксофона до ножа один шаг, но мы его не пройдем. Да и саксофоны еще не придуманы. Негров у нас маловато, понимаешь ли.
Гильда не все понимала, особенно касаемо саксофонов. Но в словоблудии витязя резон прочувствовала.
Кривилась. Не по душе ей свальногрешная коммерция. Но хозяйская рачительность возобладала.
– Тогда, нечего гулящим девкам бесполезно жировать. Надобно всех на оброк поставить. В казне лишняя деньга сгодится. Опять таки – детские приюты содержать надобно.
На том и порешили.
Но был этот разговор прошлым мирным летом. Нынче, же, ингельдотово хозяйство работало в режиме военного времени. Мастерские производили оборонную продукцию, в трапезной столовались войска народного ополчения. В монастырских кельях расквартировался 1-и Скито-Монашеский, а гостиница приютила многие семьи беженцев.
* * *
Сигмонд тревожился. Много стеклось под его знамена людей, да не хватало благородного лорда Стока, пэра Короны, кузена покойного короля Сагана. Мал лордовский замок Перстень. Даже не перстень, а так, перстенек, колечко малое. И дружина, хоть храбра, хоть умела, да числом не вышла. Не выдержать осады вражьей орды.
Зря тревожился витязь. Прибыл и Сток с кланщиками, с обозом. Да не испуганным беженцем приплелся – достойно ехал Гильдгардскими воротами во славе победной. Оруженосец гордо вез развернутый штандарт и волынки празднично гудели. Дружинники лицами сияют, пятки копейные в стремена упирают, остриями к верху держат. На тех остриях мертвые головы басурманские насажены, незрячие зенки таращат, изломанные зубы скалят. Позади всех худосочная коза бредет. К кургузому скотскому хвосту привязан тамплиерский Beauseant. Кичливый вчера, нынче волочится в пыли дорожной. Под хохот встречающих, сыпятся на него козьи катышки.
Такое вышло дело.
Не довелось пэру Короны поддержать кузена в роковой битве. Запоздал королевский гонец, и только выступила в поход Сагановская дружина, как пришло худое известие.
Опечалился лорд, но и в горе размыслил здраво. Сражаться за Перстень – дело гиблое, слабо родовое гнездо, только зря мужей положить, оставить жен на глумление, а замку все одно сгореть выходит.
Как водится справили панихиду. На тризну пару кабанчиков закололи (с собой всего не забрать, не оставлять же храмовникам), боченок пенной откушали (не достанется бафометовым прихвостням), погоревали, всплакнули. С утра принялись за дело.
Деловито, без суеты собрались люди– и кланщики и поселяне, чады и домочадцы. Много барахлишка с собой не брали, только что для похода и рати в надобности станет. Помолились перед дорогой, да и в путь. Направились к Гильдгарду.
Уже бы и были в твердыне Сигмондовой, только не по душе пэру Стоку за каменными стенами робко отсиживаться. По пути случилось проведать о передовом отряде тамплиерском, что в пол сотни верст лагерем стоит, отдыхает.
Взыграло ретивое сердце высокородного лорда. Кровь погубленного родича звала к отмщению.
Крепко задумался многоопытный пэр Сток. На рожон разве только дурной медведь прет. Воеводе такое не годится. Зря смерть принимать – дело дурное. Храмовничья то ватага сам-треть численнее будет. И бойцы не из последних, в чистом поле грудь о грудь не устоять кланщикам. Тут требуется хитрость, быстрота и напор нежданный.
Вот стоят тамплиеры. Здесь дорога, там речка, перед ней лужок, вокруг лес. Бивакируются на бережке нетревожно, с похода подустали, от легких побед обнахалились – ноддовцев в грош не ставят, беды не ждут. Жрут, пьют, дрыхнут. Доспехи, ясное дело, сбросили, оружие в стороне валяется. Луки, чтоб не сырели, в шкуры замотаны, в телегах сложены, дерюгами прикрыты. Тетивы спущены, стрелы отдельно упакованы. Быстро к бою не изготовятся. Кольчужную то рубаху натянуть – не порты подтянуть. Скоро не управятся, к сече не изготовятся. Вот тут их и брать надо.
Отвели обозец в лес, от чужих глаз надежно укрыли, да и поскакали бить супостата.
Как Сток помышлял, так и вышло. Без боязни раскинули бивуак тамплиеры. Тыном не огородили, дозорных выставили раз два и обчелся. Да и те не службу несли – повинность отбывали. Сняли их быстро, бесшумно. Не мешкая собрались у кромки леса, и конным строем ринулись в бой.
С гамом, криком, стрельбой лучной. И не разобрать тамплиерам – малое на них прет войско, великое ли. Рыцари растерялись – то ли в латы облачаться, то ли отряды строить. Братья сержанты в разнобой орут, да и команд за шумом не разобрать. Заметались туркополы кто куда, тут то на них и налетели кланщики, давай мечами рубить, пиками колоть. Кого на берегу не положили, тех в реку загнали, там и перестреляли, словно гусей линялых. Почти без урону к своим возам возвратились. А там и в Гильдгард дорога прямая.
По случаю прибытия пэра Короны, скрипя сердцем, но пришлось Сигмонду, отложить все свои дела, устроить праздничный пир. На том, дотошно блюдя обычаи, твердо Гильда настаивала. Такого рода вопросы Стилл однозначно относил к компетенции сенешалевны и всегда безоговорочно исполнял. Правда приговаривал: – Средневековье-с, феодализм-с.
По военному времени, Сигмонд называл его «осадным положением», продукты экономили. В этом уже витязь был непреклонен, а скуповатая Гильда не очень то и упорствовала. От того стол отнюдь не ломился от закуси (так Ангел Небесный называл любые яства, и правоверные ноддовцы мудреное слово переняли), зато вина наливалось досыта. Приглашенные тому, или не подавали вида, или вправду не огорчались.
Вестимо дело, разговоры шли о славной победе.
Изрядно набравшись, слово взял Ангел Небесный, полковник Виктор Петрович Приходько, командир 1-го гвардейского Кролика-Предтечи Скито-Монашеского пехотного полка.
– Доложу вам, что проведенная командиром Стоком операция являет собой образец тактического мастерства. Своевременно полученная развединформация, обработка, оценка сил и средств. Исходя из сложившийся обстановки, своевременно принято решение и доведено приказом до всего личного состава. Стремительный, потому незамеченный противником, марш-бросок. Скрытое сосредоточение сил на рубеже атаки, и последующее за ним массированное, неожиданное наступление, проведенное в один эшелон, концентрирующий всю имеющуюся в распоряжении командования ударную мощь. Враг деморализован и лишен возможности организовать правильную оборону. В результате победа и полное уничтожение живой силы, изначально численно превосходящего противника.
Приходько хлебнул вина. За исключением витязя Небесного Кролика, лорда Сигмонда, инструктор-сержанта спецназа Стилла Иг. Мондуэла, никто из присутствующих оратора толком не понимал. Паче, что за неимением в древневаряжском многих армейских терминов, бравый полковник частенько переходил на русский. Но не перебивали, мало того – с благовонием внимали неземной мудрости Ангела живаго.
Леди Гильда тоже мало что из услышанного уразумела. Но священный трепет не испытывала, уже вдоволь от своего витязя бессмыслиц наслушалась. Сейчас, изобразив гостю должное уважение, про себя бранилась: – вот нелегкая сила. Только Сигмонд более-менее по человечески начал изъясняться, тут на мою голову, этого бугая косноязычного прислало. Как вдвоем соберутся, хоть из замка вон беги. Такую околесицу долдонят – уши вянут. Или пухнут?
Сии размышления дочери сенешаля прервал рев густого баса.
– Так вот, продолжаю. – Полковник входил в раж. – Данная битва, и это бесспорно, стратегического значения иметь не может. Но… – спикер многозначительно потряс возъятым перстом, – моральное значение ее огромно. Наши войска смогли убедиться – фашистов (Приходько еще не полностью оправился от перенесенного потрясения и частенько заговаривался) бить можно и нужно!
Еще шумно отхлебнув, встал во весь рост, уперся пудовыми кулачищами об стол. Дубовая столешница скрипела. Уверенно и строго оглядел зал.
– Братья и сестры! Наше дело правое! Победа будет за нами! Под руководством родной…
Осознав, что окончательно зарапортовался, Виктор Петрович на полуслове речь прервал, опустился на лавку.
Слушатели, конфуза не заметив, гремели чарками, кричали здравицы, стучали кулаками по столу.
Довольный произведенным эффектом Ангел Небесный залпом осушил вместительную братину, что и полдюжины псов войны вместе не осилят, вальяжно бороду огладил. Повел богатырскими плечами. Обернулся к Сигмонду.
– А что, товарищ-сударь главкомверх? Подвиг увековечения достоин. Надо бы нашему герою почетное звание присвоить.
– Бесспорно, полковник, только здесь это не в моде. – Улыбался в ответ Сигмонд.
– Не беда. Заведем новые правила. – И обращаясь к лорду Стоку спросил: – А как река эта называется.
– Козловодой ее люди называют. Коз там по берегам хорошо пасти – трава сочная, густая, а что жесткая, то не беда, тварь рогатая и ветки за милую душу жует.
– Да… Не подходит. – Виктор Петрович на минуту задумался. Нашел альтернативу.
– А лес, как называется?
Лорд не знал, так ответил. – Лес как лес. Зачем ему имя.
В разговор вмешался предводитель Стоковского клана.
– Если высокородные господа позволят ответить, то расскажу. Случилась как-то в тех местах одна история. Охальная такая. Вы уж, леди Гильда, простите великодушно, только с той поры глупые мужики тамошние и нарекли рощу «Шлюхин зад».
– Ну, ты и ну! Во, зараза! – Виктор Петрович с огорченным недоумением повертел головой. Было уже приложился к свеженалитой братине, как его озарила очередная идея.
– Там ведь, кажется, дорога проходит. Она как называется?
Лорд Сток пожал плечами. – Дорога малоезженая, все больше козопасы по ней стада гоняют. Кто их знает, обзывают ее как-то, или нет.
– А ты, боец, что скажешь? Знаешь, или нет?
Оказалось предводитель клана знал. Под тяжелым взглядом Ангела Небесного нервически елозил по лавке. Давешнее высказывание допытчика о «заразе» принял на счет проявленного невежества. Теперь не хотелось брякнуть лишнего, но вопрос всенепременно требовал ответа.
– Ну, это. Как вам, высокородные сеньоры ведомо, места у реки глухие, все больше козьи выпасы. Вот со всей округи мухи туда и слетаются. Видимо не видимо этой твари мерзкой. Вот козопасы, а народ они темный, грубый, и зовут свою тропу… Э-э-э…
Не решался предводитель клана говорить дальше, перед высокочтимым собранием свои седины позорить. Чесал затылок, по сторонам озирался, словно поддержки вымаливая.
Поддержка обнаружилась.
– А! – Хохотнул лорд Сток. – Точно, припомнил. – И сам замялся, подходящие слова подыскивая. – Так, вот. Зовут ее, скажем так, «Мушиный помет».
– Ах, чтоб тебя! – От огорчительного невезения полковник Приходько побагровел. Ради душевного облегчения зло и крупно плюнул, буркнул одну-другую русскую фразу, приложился к чаре.
– И страна дурацкая, и названия дурацкие. – Бубнил зло.
Сигмонд от души хохотал. Гильда занервничала.
– Витязюшко, ты уж не того ли, не переутомился от трудов нелегких? Может тебя отваром гриба-мозговправцем попотчевать? Я мигом заварю.
– Не надо мне твоих психотропных травок. Просто, откуда мы с Виктором Петровичем родом, военачальнику, в честь одержанной победы, присваивается почетное имя, или, скажем, прозвище по названию места битвы. Вот допустим, к примеру, побил кто-то кого-то на речке Неве, вот и будут его звать Невским.
– А, уяснила. – Захихикала Гильда. – Это значит, мы лорда Стока должны наименовать Мухоср…
– Да тише, ты. – Сигмонд прижал палец к губам подруги. – Слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Прилипнет имечко, так не отмоется. Удружим нашему товарищу, во век не простит.
– Это точно. – Согласилась сенешалевна. Но успокоиться не могла. Звонко хохотала, хлопала себя ладошкой по коленке.
* * *
Прибывало людей, прибывало хлопот.
Приезд Виктора Петровича пришелся как нельзя кстати. Бравый полковник зело полезен советами дельными оказался, ибо с малых кадетских ногтей изрядно поднаторел в ратном деле. Зубрил не одни уставы с наставлениями да на строевом плацу носок тянул. Изрядно усердствовал в постижении успехов великих полководцев всех времен и народов. Прилежно штудировал и «Галльские войны» и «О глубине походных колонн», овладевал секретом устройства хеттских полков и отрядов Ричарда Плантагенета. Среди юнкеров почитался докой и наставники об успехах Вити Приходько нередко с похвалой отзывались.
Мнением полковника Сигмонд дорожил, по разным вопросам обращаться не гнушался, частенько беседовал. Консультировался – как сам говорил.
Но не только в том одном заслуга Виктора Петровича. Сам, своей волей, принялся полки формировать, рекрутов готовить. Так сказать – возглавил полевое обучение войск.
Очень это Сигмонду пришлось на руку, ведь и без того забот невпроворот. А дело важное, крайне нужное. Так все дела сейчас и важные и нужные, везде поспеть надобно. Ангел же Небесный в монастыре проявил организаторские способности и учителем оказался отменным. Вот и карты ему в руки.
Ведь проблем хватало.
Гильдгардцы, те в ратном искусстве преуспели основательно. Еще заложив город, крепко распорядился Сигмонд, обязал из недорослей и здоровых мужчин, без разницы в чине и доходах, образовать дружины. Спору нет. Из столяра и камнетеса пес войны получится аховый. Что наемники, что дружинники лордовские к войне с малолетства готовится. Как о них сказано: «под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены».С ними тягаться не трудно – самоубийственно.
Да есть одна закавыка. Воины отменные, только мало-мало у какого лорда бойцов в достатке, чтоб правильную фалангу построить. Да и то, у кого и есть, те по разным гарнизонам крепостей и замков разбросаны, у каждого ратника своя служба, кланщики друг друга могут во век не увидеть.
А копейный бой настоятельно требует чувство локтя. Сто людей, как один, должны шагать, разворачиваться, колоть. Да много чего надо уметь скопом делать.
Вот тут-то, каменщики и плотники, благо живут рядышком, благо бок о бок работают, старательны, добросовестны и ладони мозолить не гнушаются, очень даже способными пехотинцами оказываются.
Так, на гильдгардские дружины Сигмонд небезосновательно рассчитывал. Но много пришло народу, от роду оружия в руках не державшего.
Их то и принял под свою опеку полковник Приходько.
* * *
– Марсово поле. – С восхищенным удовлетворение проговорил Сигмонд, озирая ближние окрестности Гильдгарда.
Сенешалевна привычно пожала плечами, мол, уразуметь твоих речений нам, сирым, не дано.
Но картина впечатляла.
На стене от ворот по правую руку во всю старались плотники, монтировали катапульты, заканчивали работу. По левую руку команды камнеметчиков усердно занимались возле установленных уже машин. На самом же поле кипела боевая учеба. Стройными шеренгами двигались Ингельдотовские монахи-воители. Слаженно маневрировало каре Волчьего клана, разыгрывало баталию с Гильдгардскими дружинами. Тяжело галопировали кирасиры тяжелой коронной кавалерии. Пешие и конные кланщики фехтовали друг с другом, полировали свое умение. Поодаль, чтоб случаем кого не задеть, стрелки во всю лупили по мишеням. Еще дальше били в цель полевые камнеметы. Почти под самыми стенами муштровались команды рекрутов. Составляли их бежавшие со всех сторон королевства поселяне, замковые челядцы, холопы, торговцы, прочий люд, до сей тревожной поры к рати отношения не имевший. Собралось их много, обучить предстояло быстро, надежды на них возлагались основательные. Вот к неопытным новобранцам и направились властители Гильдгарда.
Перед ближайшей сотней, носившей второй номер, полковник Приходько краснел физиономией, что, впрочем, против него свидетельствовало не очень. Проводил полевые занятия по тактико-технической подготовке. Вид являл внушительно грозный
Зычным, командирским голосом поучал ополченцев. Вещал громогласно и непонятно, а оттого, весьма убедительно.
– Гвардеец в сортир идет как на парад, а тут вот, некоторые на строевом плацу стоят, словно обосрались. Раскорячились, будто между ног у них что-то большое и тяжелое. Гвардия, это вам не сиськи-масиськи! Гвардия это… это… – это гвардия! И пусть каждый себе прямо уяснит, на носу зарубит, енто дело узелком на память завяжет – лупить из лука за синий платочек, красную шапочку и шарф голубой, такого нам не надо. Нам это чуждо. Гвардеец теня тетиву должон думать о своей заднице, об отцах-командирах, об вере и отечестве. От того меткость стрельбы сугубо повышается.
Прошелся перед строем. Вои, еще попахивающие навозом и свежескошенным сеном, пожирали глазами начальство. Млели от удостоенной чести. Еще бы, мыслилось бы им в своих деревнях вот так, на расстоянии вытянутой руки, лицезреть самого Ангела Небесного, внимать его мудрым наставлениям.
– Что ты держишь? – Подошел Приходько к правофланговому.
Здоровенный детина с молочным румянцем на сдобных, едва опушенных щеках хлопал белесыми ресницами. Полковник облапил древко, дернул. Без труда овладел копьем.
– Ты, держишь боевое оружие, а не задницу соседки. Хранить его должон крепко. Это тебе не вилами дермо месить, это супротивника на рожон насаживать. И от того твоя жизнь и жизнь твоих товарищей зависеть будет. Выпускать оружие не имеешь права. Держать и не пущать, хоть вся нечистая сила на тебя пермя попрет, хоть силы небесные явятся, хоть ворона на башку нагадит. Уяснил? Да не «да», а «так точно». Бери и больше не бросай.
Угрюмый мужичина в килте псов войны, окромя меча и ложки ничего с роду в руках не державший, неотступно следовал за полковником. Носил неудобопроизносимое имя Смургремфранкенберг, по коей причине, равно и сути натуры, прозывался Смурным Псом. Нынешний командир сотни и по совместительству старший инструктор по рукопашному бою, показал проштрафившемуся костлявый, словно кастет, кулак. – В другой раз зубы повышибаю.
Новобранец, бельками лупал, башкой тряс. До белизны суставов сжимал древко копья. Зубы жалел. Ангела Небесного боготворил, Смурного Пса боялся до желудочных колик.
По обоюдному согласию Сигмонда с Приходько, из псов войны не создавалась особая дружина. Наоборот, опытные вояки назначались десяцкими и сотенными командирами в формируемые полки ополченцев. Довольные нежданным повышением, наемники не за страх, а на совесть гоняли новобранцев, аки сидоровых коз. Польза оказывалась несомненная. Согласно рапортам Приходько, полевая выучка войск повышалась день ото дня.
Наверное впервые за свое сладко-горькое житье, собрались псы войны под знамена не посулами щедро наливающего вербовщика, но понятиями чести. Впервые собрались на битву не ища казны, но ради святого дела. И впервые не считали их презренными изгоями, но первыми среди равных, уважаемыми за ратный опыт.
Так вместе и учились. Ополченцы ратному строю, наемники – командирствовать.
Гильда спервоначалу фыркала, затем не замечала служивых. После, нехотя, но с Сигмондом согласилась. И среди псов войны сыскивались люди достойные, надежные. В эту суровую годину зело ко двору пришедшиеся.
Не только псы войны, полюбопытнее народец прибивался.
Одного дня заявилась к Сигмонду делегация. Ох и хари! Один рябой, другой косой, у третьего шрам от виска до подбородка и уха нет. Куртки козьим мехом навыворот, сапоги в гязи, зато рубахи атласные, алые. На наборных поясах оружие дорогое, в бородах иголки еловые. Килты, в отличие от обычно пестрых, одноцветные. Черные, не видел еще таких Сигмонд, а вот рожи такие видел.
Гильда аж опешила. – Вот принесла нелегкая! Сами на плаху просятся, во, чудеса!
– Слышь, Гильда, это что, бандиты?
– Они самые, орлики всенощные. Разбойный клан. Но нахальны… Спору нет. В таких килтах да нарядах тати на люди не появляются, только на своих сборищах тайных выпендриваются. Прикажешь, витязюшко, воров сразу под топор, или спервоначалу в застенках поспрошать?
Витязь колебался. Гости его заинтриговали.
Видимо старший из делегации земно поклонился. – Не вели, лорд-батюшка, казнить, вели слово молвить.
– Молви.
Как следовало из речи главаря, многие из антисоциального элемента не позарились посулам Локи, не признали в киллере собрата, под тамплиерами ходить не пожелали. Такие как Бурдинхерд в честной воровской компании завсегда числись беспредельщиками, а в нынешние смутные времена и вовсе ссучились. Кабы не завалил Шакальего Глаза благородный лорд Сигмонд, то свои бы и замочили. На воровской сходке дружно постановили: на время войны с преступной деятельностью завязать, стать под знамена витязя Небесного Кролика и всем козлам рога обломить. Вот и прислали парламентариев.
– Наше дело, высокородный господин, – объяснял Сигмонду старый разбойник, – по старине обыденное. Идя на ночной тракт, мы честь по чести риск принимаем. Дело то какое – как кости выпадут. Осилим торговца – его костям в чащобе гнить. Он верх возьмет – нашу требуху волки сгложут. Случись страже попасться, то жди дыбы и петли. Только встречая смерть, воле небес не перечим, заветов не нарушаем. Тригон на грудь возложим, попу исповедуем грехи наши. А поддаться нечистым левоположенцам, горше колеса с четвертованием.
Сигмонд огладил бороду. – Согласен. Хотите служить Родине, добро пожаловать. Прежних ваших делишек вспоминать не стану, но у себя в городе воровства, равно мародерства и прочих военных преступлений не допущу. Приказов слушаться, службу нести наравне со всеми.
– Не извольте сумневаться, ваше высокородие. Землю грызть будем, но обета не забудем. – Поклонились разбойники и каждый на себя тригон пописанному наложил.
– Есть возражения? Все согласны? – Обратился Сигмонд с соратникам. – Быть по сему! – Торжественно изрек.
Разбойники благодарственно поклонились.
– Мил человек – Обратился витязь к главарю. – А как тебя, атаман, звать-величать?
Разбойник смущенно молчал. Разглядывал узоры плиточного пола.
– Так, он же Чуткая Жопа. – Встрял один из посольских, который с оспинами.
– Цыть, Корявый, пасть заткни! – Одернул атаман ретивого сподвижника. Корявый тотчас потупился, пасть заткнул
Сигмонд это без внимания не оставил. Вольница – вольницей, а дисциплина и чинопочитание на должном уровне. Это обнадеживает, Из разбойников можно сформировать приличный полк.
Атаман покривился, посчитал обязанным объясниться. – Вы, Ваши Милости, простите великодушно хама. В чащобе вырос, толком с людьми говорить непривычен. А прозвали меня так за…
– За обостренное чувство опасности. – Улыбнулся Сигмонд. – Однако, коль Вы, как я понимаю, главенствуете среди э-э-э вольного люда, и будете в Гильдгарде воеводой, желательно бы назваться крестильным именем.
Эх, давненько меня не кликали, как матушка, память ей вечная, младенца нарекла. Стал быть называюсь Нахтигалзиф[11]11
Можно перевести как «Соловей-разбойник».
[Закрыть].
– Во, блин горелый. – Ляпнул Виктор Петрович кулачищем по сальному боку Малыша. – Говорил: и страна дурацкая, и имена глупые.
Малыш поднял рыло, хрюкнул, соглашаясь.
– От чего же? Наоборот вполне подходящее имечко. – Сигмонд, ради хозяйского престижа, смех подавлял.
Нахтигалзиф, высказывание Ангела Небесного, поскольку произнес его Приходько по-русски, не постигнул. Но непостигнувши слов, внезапно уразумел, что сидящий перед ним барин, не какой ни будь высокородный лорд, не пэр Короны, не герцог и даже не помазанник благостивого Бугха, но сам Ангел Небесный, сошедший на несчастную землю Нодд. Ухватил своих непонятливых сотоварищей за шиворот, повалил на колени.
Разбойники, павши ниц, набожно трепетали. Виктор Петрович со Стиллом хохотно млели. Гильда чего-то недопонимала. Позже, после витязевого разъяснения удивлялась и хихикала. Зиберовичу же, завлаб из ДНЦ данный феномен смог бы объяснить взаимодействием информационных полей конвергентных континуумов.