Текст книги "Али-паша"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Дюма Александр
Али-паша

Едва начавшись, наш век стал свидетелем отважных предприятий и небывалых, головокружительных взлетов. Пока народы Запада то покорялись восшедшему на императорский трон младшему лейтенанту, то низвергали этого нового владыку, по произволу своему создававшего новые династии и уничтожавшего царства, древний Восток, сохранявший, подобно мумии, лишь видимость жизни, понемногу ветшал и рушился, раздираемый на части дерзкими авантюристами, каждый из которых стремился урвать кусок пожирнее. Немало было стихийных мятежей, влекущих за собою лишь молниеносные войны, но не серьезные перемены. То взбунтуется Джезар-паша, считавший себя в полной безопасности под прикрытием оборонительных сооружений крепости Сен-Жан д'Акр[1]1
  Ныне Акко. Джезар (Мясник) – прозвище Ахмед-паши (1735-1804), наместника Сирии.


[Закрыть] и потому отказавшийся платить дань: то Пазван-оглу-паша выступит против регулярного войска, учрежденного в Стамбуле султаном Селимом, и со стен Видина провозгласит себя защитником янычар[2]2
  Султан Селим III (1761-1808, правил 1789-1807) попытался провести в Турции реформы, в частности, учредить регулярное войско по европейскому образцу, но был свергнут восставшими янычарами.


[Закрыть]. Но случались и грозные восстания, подрывавшие основы империи и покушавшиеся на ее власть. Таким было и восстание Карагеоргия[3]3
  Карагеоргий, Георгий Черный (1768-1817) – вождь сербского восстания 1804-1813 гг. против турецкого ига.


[Закрыть], поднявшего Сербию с колен и вернувшего ей свободу, и мятеж Мехмет-Али, добившегося почти самодержавной власти в своем пашалыке[4]4
  Пашалык – в Османской Турции провинция или область, находящаяся под управлением паши. Мехмет-Али (1769-1849) – правитель Египта.


[Закрыть] – Египте. Наконец, к их числу относится и восстание Али Тепеленского, чью историю мы собираемся здесь рассказать. Долгие годы он оказывал сопротивление власти османов, и его непокорство не только явилось предвестником грядущего освобождения Греции, но и послужило толчком для начала в ней освободительной борьбы.

Однако сам Али Тепеленский был совершенно непричастен к этому великому порыву. Он предвидел его, никогда не стремился ему содействовать, но и остановить его тоже не мог. Он был не из тех, кто отдает жизнь какому-либо делу, и всегда действовал лишь ради приобретения и укрепления той мощи, инструментом и целью которой он сам же и являлся. Во всей вселенной он видел лишь себя самого, только себя любил и только ради себя старался. Природа наградила его зачатками всех мыслимых страстей, и он посвятил всю свою долгую жизнь их развитию и удовлетворению. В этом заключалась суть его характера, и при столкновениях с различными обстоятельствами, в поступках его отражались различные стороны его натуры. Мало кто из людей достигает такого внутреннего согласия, редко кто так соответствует своему месту в жизни. Личность человека тем поразительней, чем более она выражает идеи и нравы той эпохи и той страны, где жил этот человек, и потому Али-паша если уж не самая яркая фигура современной истории, то, по крайней мере, одна из самых примечательных.

Еще в середине XVIII века Турция была поражена политической гангреной, от которой по сей день тщетно пытается излечиться и которая вот-вот умертвит ее у нас на глазах. Хаос и анархия полностью овладели империей. Племя османов, от века предназначенное лишь для завоеваний, делалось совершенно никчемным, как только завоевания приостанавливались. Так и случилось, когда Собеский, спасая христианский мир под стенами Вены[5]5
   В 1683 г. Ян Собеский (1629-1696), король Польши с 1674 года, разгромил турецкую армию, осаждавшую Вену.


[Закрыть] – подобно тому, как Карл Мартелл спас его когда-то на равнинах Пуатье[6]6
  В 732 г. под Пуатье франки под командованием Карла Мартелла разбили вторгшихся из Испании арабов, остановив их продвижение в Европу. В 732 г. под Пуатье франки под командованием Карла Мартелла разбили вторгшихся из Испании арабов, остановив их продвижение в Европу.


[Закрыть], – преградил путь мусульманскому нашествию и решительно, раз и навсегда сказал: дальше – ни шагу. Убедившись, что победа им изменила, гордые потомки Тогрула[7]7
  Имеется в виду Тогрул-Бек (1038-1063), первый султан турок-сельджуков.


[Закрыть], считавшие себя рожденными повелевать, превратились в тиранов. Тщетно разум доказывал им, что орудия притеснения скоро выпадут из обессилевших рук и что мир ставит новые задачи перед теми, кто более не может побеждать на войне, они и слышать ничего не хотели и, покорившись судьбе, столь же фатально обрекшей их на бездействие, как когда-то она влекла их в походы, закостенели в надменной беспечности и лени, намертво придавив непосильным гнетом покоренные народы. Подобно невежественному землепашцу, истощающему плодородные поля чрезмерными посевами, они вскоре разорили свою огромную и богатую империю чрезмерным притеснением. Эти несгибаемые воители оказались ненасытно алчными хозяевами: беспощадно карая побежденных, они безжалостно обирали рабов. Дерзость их достигла апогея, стяжательству не было пределов. Жадность правителей была поистине ненасытна, жизнь народа поистине беспросветна. Но по мере того как с одной стороны росли притязания, с другой истощались возможности. И вскоре страждущие народы поняли, что нужно как-то вырваться из-под власти угнетателей, которых нельзя ни умиротворить, ни насытить. Каждый народ избрал для этого способ, соответствовавший его натуре: одни предпочли покорность и бездействие, другие вступили на путь борьбы. Слабые и беззащитные жители равнин поникли и склонились, словно тростник под порывом бури, и таким образом избежали смертельного напора, который иначе погубил бы их. Горцы поднялись, как скала среди потока, и всей своей мощью преградили ему путь. И те, и другие боролись. Способы борьбы были разными, результаты – одинаковыми. Тут прекратились работы, там началась война. Алчность захватчиков, тщетно метавшихся от заброшенных полей к ощетинившимся оружием горцам, оказалась равно бессильной и перед нищетой, и перед открытым сопротивлением. В итоге под властью тиранов осталась лишь огражденная стеной пустыня.

Но сиятельного султана, наследника пророка, от одного мановения руки которого слетали короны, надо было как-то кормить, и потому Блистательная Порта[8]8
  Порта (ит. дверь) – официальное название султанской Турции в европейских дипломатических документах (Оттоманская П., Высокая П., Блистательная П.).


[Закрыть] нуждалась в деньгах. Турецкий диван[9]9
  Диван – в султанской Турции совет при государе.


[Закрыть] принялся распродавать империю, подобно римскому сенату, невольным последователем которого он выступал. За хорошую цену можно было купить любую должность, и потому паши, беи, кади[10]10
  Кади – в мусульманских странах судья, единолично осуществляющий правосудие на основе шариата (церковного права).


[Закрыть], министры и чиновники всех рангов вынуждены были выкупать свои должности у суверена, сдирая плату с подданных. В столице они сорили деньгами, в провинции – возмещали траты. А поскольку единственным законом сделалась прихоть владыки, то и никаких гарантий кроме его каприза не было. В должность приходилось вступать, не мешкая, иначе человек мог потерять свой пост прежде, чем окупятся расходы на его приобретение. Таким образом, вся наука управления заключалась в умении грабить как можно больше и быстрее. Для этого лицо, уполномоченное султанской властью, в свою очередь передавало ее в руки третьих лиц, которым предстояло выкачивать деньги и для него и для себя. Из-за этого в империи вскоре осталось лишь три класса людей: одни старались побольше награбить, другие пытались хоть что-то сохранить, третьи же ни во что не вмешивались, поскольку ничего не имели и ни на что не надеялись.

Албания была одной из самых непокорных турецких провинций. Жители ее были очень бедны и настроены весьма решительно, а горы служили им природным укрытием. Пашам было нелегко выкачивать оттуда золото, потому что каждый в этом краю привык отчаянно защищать хлеб свой насущный. Все албанцы – как магометане, так и христиане – были воинами. И хотя магометане происходили от неукротимых скифов, а в жилах христиан кровь древних македонцев, былых властителей мира, смешалась с кровью бродяг-норманнов, прибившихся к этим краям на гребне волны великих крестовых походов, те и другие были и считали себя воинами, а потому война казалась им естественным образом жизни. Они то сражались между собой – край на край, село на село, подчас семья на семью, то выступали против местных властей, а то, объединившись, дрались с войсками правителей своих санджаков[11]11
  Областное подразделение в султанской Турции.


[Закрыть] или, в союзе с ними, против султана и не признавали иного отдыха от ратных дел, кроме вооруженного перемирия. Каждое племя выставляло отряд воинов, каждая семья имела собственную крепость, жители были поголовно вооружены. Когда ничего лучшего не оставалось, эти потомственные воины возделывали свои пашни или отправлялись к соседям на сбор урожая, который и уносили с собой, или гнали на пастбища стада овец, стараясь прихватить и соседские. Все это повсеместно считалось совершенно естественным: в Эпире, Теспротии, Фессалии и Верхней Албании такие подвиги были самым обычным делом. Нижняя Албания была куда слабее горного края, жители там были потише и посмирнее. И как во многих турецких провинциях, жители равнин сплошь и рядом становились жертвами притеснений со стороны горцев. Недаром в горных селеньях сохранялась память о Скандербеге[12]12
  Скандербег, Георг Кастриоти (1405-1468) – предводитель албанцев в их освободительной борьбе против турок.


[Закрыть] и обычаи древней Спарты: подвиги отважного воина воспевались под звуки лиры, а отцы семейств в назидание детям любили рассказывать об искусных ворах. Некоторые празднества устраивались лишь за счет добычи, отнятой у чужаков, а лучшим угощеньем традиционно считался краденый баран. Главными достоинствами мужчины почитались ловкость и отвага, а лучшими женихами слыли удачливые грабители и бандиты.

Албанцы горделиво величали эту анархию свободой и неукоснительно следили за соблюдением сего завещанного им предками хаоса, надежно обеспечивавшего первенство самым отважным.

Среди подобных людей и родился Али Тепеленский, в таких обычаях он и был воспитан. Он гордился своей принадлежностью к племени завоевателей и древностью своего рода, рода Анадулиев, пришедших в Албанию с войском Баязида Молниеносного[13]13
  Баязид I Илдерим (Молниеносный) (1360-1403, правил 1389-1402) турецкий султан, проводивший активную завоевательную политику в Малой Азии и на Балканах.


[Закрыть]. Однако скорее всего, как о том свидетельствуют научные разыскания г-на де Пуквиля, он происходил из местного албанского рода, и вопреки его утверждениям в нем не было азиатской крови. Предками его были скифы-христиане, принявшие ислам после турецкого нашествия. Генеалогию его можно проследить лишь до конца XVI века.

Дед его Мухтар Тепеленский погиб во время турецкой экспедиции на Корфу в 1716 году. Фельдмаршал Шуленбург[14]14
   Шуленбург, Иоганн Матиас (1661-1747) – фельдмаршал Венецианской республики, в 1716 г. руководил защитой о-ва Корфу.


[Закрыть] столь удачно оборонял остров, что не только обратил врага в бегство, но и нанес ему тяжелый урон. Мухтар был схвачен на вершине горы Пантократор, где следил за сигнальными огнями, и с варварством, достойным магометан, повешен прямо там же их противниками. Нужно признать, что воспоминание об этой казни воспитало впоследствии в Али неприязнь к христианам.

Мухтар оставил трех сыновей: двоих от законной жены – Салеха и Мехмета и одного от рабыни. Сын рабыни был младшим в семье и звали его Вели. По закону он обладал такими же правами на наследство, что и старшие братья. Семья эта была одной из самых богатых в Тепелени и получала шесть тысяч пиастров годового дохода, что соответствует примерно двадцати тысячам франков. Для нищей страны, где любой товар стоил гроши, это были большие деньги. Но Тепелены были беями, то есть находились в том же ранге, что и крупные землевладельцы феодальной Европы, и потребности у них были такими же. Им приходилось держать большой выезд, многочисленную челядь и охрану, поэтому расходы их были весьма велики. Немудрено, что вскоре доходы показались им явно недостаточными. Доходы можно было увеличить естественным путем – уменьшив число сонаследников. Старшие братья, сыновья законной жены, объединились против Вели, сына рабыни, и выгнали его из дому. Тому пришлось покинуть родные края, но он не отчаялся и решил, что за грехи братьев ему кто-нибудь да заплатит. И вот с ружьем на плече и ятаганом на поясе он принялся прочесывать тропы и большаки, подстерегая и грабя путников или взимая выкуп со всех, кто попадался под руку.

За несколько лет такого доходного промысла он собрал несметные богатства и сделался главарем грозной банды. Решив, что настал час мщения, он двинулся в поход на Тепелени: внезапно объявившись в родных краях, переправился через Вьесу[15]15
   Река на юге Албании.


[Закрыть], Аой древних, беспрепятственно вошел в город и подступил к родительскому дому. Братья, заранее узнав о его приближении, забаррикадировались в доме. Он тут же начал осаду, которая не могла продлиться долго, взломал двери и загнал братьев в домик в саду, где они пытались укрыться. Распорядившись окружить этот домишко и удостоверившись, что им оттуда не выбраться, Вели приказал запалить строение со всех четырех сторон. «Видите, – сказал он приближенным,– никто не обвинит меня в чрезмерной мстительности: братья изгнали меня из родительского дома, а я сделал так, что они останутся здесь навсегда».

Через несколько мгновений он уже был единственным наследником своего отца и властелином Тепелени. Добившись своего, он оставил поприще искателя приключений и обосновался в городе, где стал первым из первых. У него уже был сын от рабыни, вскоре родился еще один, а потом и дочка. Теперь он мог не опасаться, что останется без наследников. Но состояния его хватило бы на содержание нескольких жен и большого потомства, и ему захотелось упрочить свое положение, породнившись с какой-нибудь семьей из местной знати. Он осмотрелся и в результате получил в жены Камко, дочь бея Коницы. Посредством этого брака он породнился с влиятельнейшими семействами края, в том числе с семьей Курд-паши, визиря Берата, потомка славного Скандербега. Через несколько лет новая жена Вели родила ему сына Али, о котором и пойдет наш рассказ, а также дочь Хайницу.

Хотя Вели и старался перемениться, он не сумел окончательно отрешиться от старых привычек. Ни малые прибытки, ни мелкие убытки уже никак не влияли на его состояние, однако время от времени просто ради забавы, чтобы не терять сноровки, он воровал чужих баранов, коз и вообще все, что попадалось под руку. Соседям пришлось не по вкусу столь невинное применение его способностей, поэтому стычки и драки вспыхнули с новой силой. Успех не всегда сопутствовал бывшему грабителю, и, живя в городе, он утратил часть добытых в горах богатств. Неудачи озлобили Вели и подорвали его здоровье. Несмотря на запрет Магомета, он стал искать утешения в вине, предаваясь излишествам, которые вскоре и добили его. Умер он в 1754 году.

Али, которому к тому времени уже сравнялось тринадцать лет, мог не сдерживать более свой норов. С самого раннего детства он отличался редкой резвостью и пылкостью, чем составлял разительный контраст прочим молодым туркам, спесивцам от природы и лицемерам по воспитанию. Едва он перешел из гарема на мужскую половину, как пустился лазать по горам, бродить по лесам, скакать по обрывам, кататься в снегах, полной грудью вдыхая ветер свободы, меряясь силой с бурями и каждой частицей тела источая неуемную энергию. Быть может, как раз среди этих разнообразных опасностей он и научился справляться с любым поворотом событий, подчиняя их себе; быть может, величие природы и пробудило в нем неуемное стремление к личному величию. Сколько ни пытался отец укротить его дикий нрав и обуздать непокорный ум – ничто не помогало. Али был столь же упрям, сколь и непокорен, и все усилия и предосторожности оказались тщетными. Его запирали – он ломал дверь или вылезал в окно; ему угрожали – он притворялся напуганным, изображал покорность, давал любые обещания, но нарушал их при первой же возможности. У него был воспитатель, нарочно приставленный к нему, чтобы следить за его поведением, но мальчик постоянно ускользал от его надзора, изощряясь во всяческих уловках, а когда был уверен в своей безнаказанности – жестоко мучил наставника. Лишь после смерти отца, вступив в пору отрочества, он начал понемногу утихомириваться. Даже согласился научиться читать – чтобы порадовать мать, для которой всегда был кумиром и к которой сам был нежно привязан.

Камко не случайно любила сына с такой страстью: в нем она видела себя, их связывали не только кровные узы, но и сродство душ. Пока был жив муж, внушавший ей страх, она казалась обыкновенной женщиной; но как только его не стало, вырвались на волю неистовые страсти, кипевшие в ее груди. Честолюбивая, отважная, мстительная, она любовно взращивала в душе юного Али ростки честолюбия, отваги и мстительности, которые и без того полным ходом развивались в мальчике. "Сын мой,– постоянно твердила она, – тот, кто не защищает своего достояния, заслуживает, чтобы его обобрали. Запомни: собственностью человека можно считать лишь то, что он в силах уберечь и защитить. А чужое добро станет твоим, когда у тебя достанет сил им завладеть. Успех оправдывает любые деяния, и тому, на чьей стороне сила и власть, все дозволено".

Вот почему, достигнув настоящего величия, Али охотно повторял, что лишь благодаря матери добился того, что имеет. "Всем на свете я обязан матушке, сказал он как-то французскому консулу, – ведь от отца мне только и досталось, что халупа да несколько клочков пахотной земли. Воображение мое, воспламененное рассказами той, что дважды дала мне жизнь, сделав из меня мужчину и везиря, открыло мне тайну моего предназначения. И с того дня я понял, что Тепелени для меня – лишь родной очаг, из которого мне предстоит вырваться на волю, устремившись за вожделенной добычей. Я буквально грезил властью, сокровищами, дворцами – тем, чего добился и чего еще добьюсь, ибо то, чего я достиг,– еще не вершина моих устремлений".

Камко не ограничивалась словами: любыми средствами приумножала она достояние возлюбленного сына, крепила его могущество. Перво-наперво она отравила детей Вели от его любимой рабыни, умершей раньше мужа. А затем, устроив семейные дела по своему разумению, обратила усилия во внешний мир. Отринув свойственные ее полу привычки, она отказалась от покрывала и шальвар и взялась за оружие, якобы ради защиты прав своих детей. Она собрала вокруг себя старых приверженцев мужа, приманив – кого подарками, кого собственным телом, и потихоньку привлекла на свою сторону всех беспутных и предприимчивых людей Тоскарии. При их поддержке она сделалась полновластной владычицей Тепелени, и врагам ее, проживавшим в этом городе, пришлось совсем худо.

Однако жители двух соседних городов Хормово и Кардицы, опасаясь, как бы эта страшная женщина вместе с подросшим сынком не воспользовалась своим влиянием для покушения на их независимость, тайно сговорились отделаться от нее при первой же возможности. Однажды, узнав, что Али повел в дальний поход лучших своих воинов, они напали на Тепелени под покровом ночной тьмы, захватили Камко и дочь ее Хайницу и увели их в Кардицу. Сначала соседи хотели предать их смерти, причем не было недостатка в обвинителях, доказывавших, что эта казнь будет делом праведным, но красота пленниц спасла им жизнь: мстители предпочли покарать их сладострастием, а не смертью. Днем пленниц держали в темнице, откуда выпускали лишь ночью, отдавая их тому мужчине, которому утром выпал жребий владеть ими. Так и продолжалось целый месяц, пока некий грек из Гирокастры, сжалившись над ужасной судьбой женщин, не выкупил их за двадцать тысяч пиастров и не отвез в Тепелени.

Али как раз воротился домой и велел привести мать и сестру. Мертвенно бледные от усталости, стыда и ярости, женщины с воплями и рыданиями рассказали, что с ними приключилось, и Камко добавила, устремив на сына блуждающий взгляд:

– Сын мой! Душе моей не будет покоя, пока твой меч не сотрет с лица земли Хормово и Кардицу, пока будет жив хоть один свидетель моего позора.

Али, в котором вид женщин и рассказ матери пробудили жажду крови и мщения, пообещал сторицей отомстить за оскорбление и всеми силами постарался сдержать слово. Достойный сын своего отца, он начинал свой жизненный путь подобно героям Древней Греции – с похищения соседских коз и овец и уже к четырнадцати годам завоевал столь же громкую славу, как некогда божественный сын Юпитера и Майи[16]16
   То есть Гермес (Меркурий) – у древних бог торговли, бывший в детстве скотокрадом.


[Закрыть]. Возмужав, он пошел еще дальше, и к тому моменту, о котором пойдет речь, уже давно не таясь промышлял грабежом. Добыча ею вкупе со сбережениями матери, отказавшейся после возвращения из Кардицы от всякого участия в общественной жизни и посвятившей себя хозяйственным заботам, вскоре позволили ему сколотить довольно сильное войско, готовившееся выступить в поход на Хормово – один из двух злополучных городов, которые Али поклялся стереть с лица земли. И вот во главе банды он выступил в поход, но, натолкнувшись на отчаянное сопротивление, потерял часть воинов и в конце концов с остатками войска был обращен в бегство. Остановился он только в Тепелени, а там Камко оказала ему весьма суровый прием – он ведь потерпел поражение и не утолил ее жажды мщения.

– Иди отсюда, трус, – сказала она, – отправляйся в гарем и садись за прялку вместе с женщинами – это тебе больше пристало, чем махать саблей!

Юный воин промолчал, хотя был глубоко уязвлен этими упреками, и чтобы скрыть унижение, отправился в горы – родные горы не выдадут, не предадут. Народная фантазия, не скупящаяся на чудеса, когда нужно приукрасить жизнь любимых героев, утверждает, что там, в развалинах древней церкви, он и нашел несметные сокровища, на которые вновь навербовал приверженцев. Сам же он опроверг эту сказку: ему, действительно, удалось восстановить свое состояние, но самыми обычными средствами – войной и грабежом. Из сотоварищей по бандитскому промыслу он набрал тридцать удальцов и поступил на службу к паше Негрепона в качестве командира отряда, булу-баши. Однако довольно размеренная жизнь, которую пришлось ему вести на службе у паши, быстро наскучила Али, и он перебрался в Фессалию, где, подобно своему отцу Вели, принялся разбойничать на большой дороге. Оттуда он поднялся в горы Пинда, ограбил там множество деревень и вернулся в Тепелени богаче, нежели прежде, а потому и с большим почетом.

Пользуясь своим богатством и влиянием, он разжег невиданную малую войну и возобновил грабительские набеги. Вскоре Курд-паше пришлось выступить в поход против юного хозяина дорог, как того единодушно требовало население всей провинции. Он послал против Али отряд, который, наголову разбив банду и взяв в плен самого Али вместе с частью его воинов, доставил пленников в Берат, столицу Средней Албании, где находилась резиденция паши. Весь край радовался избавлению от этого наказания Господня. Все захваченные бандиты были приговорены к смерти, но Али был не из тех, кто так легко расстается с жизнью. Пока вешали его сотоварищей, он кинулся в ноги паше и попросил пощады во имя связывающих их родственных уз, оправдываясь своей молодостью и суля навеки исправиться. Паша, увидев у ног своих прекрасного белокурого юношу с голубыми глазами и нежным голосом, отличавшегося к тому же завидным красноречием и приходившегося ему кровным родичем, растрогался, сжалился и простил. Али отделался весьма вольготным пленом во дворце своего могущественного родственника, который осыпал его благодеяниями и не жалел усилий, чтобы вернуть юношу на стезю добродетели. Али, казалось, поддавался этому благотворному влиянию и горько сожалел о былых прегрешениях. Через несколько лет, поверив в его перерождение и поддавшись мольбам Камко, непрестанно просившей вернуть ей любезного сына, великодушный паша возвратил ему свободу, но предупредил, чтобы он не ждал пощады, если вздумает вновь нарушать общественное спокойствие. Али, сочтя угрозу весьма серьезной, не решился ею пренебречь и, напротив, сделал все возможное, чтобы завоевать расположение того, чьего гнева не мог не бояться. Он не только исполнил свое обещание жить мирно, но благонравным поведением за короткое время добился забвения прошлых бесчинств, оказывая кому только можно различные услуги и обзаведясь благодаря своей любезности и услужливости множеством дружеских связей.

Вскоре Али добился высокого и славного положения среди беев своего края, а поскольку он вошел в возраст, когда подобает жениться, ему удалось получить в жены дочь Каплана Тигра, паши Дельвинского, проживавшего в Гирокастре. Этот вдвойне счастливый союз не только связал его с прекраснейшей и умнейшей женщиной Эпира, но и дал ему высокое положение и большое влияние.

Казалось, этот брак навек отвратит Али от его давнишних бурных привычек и авантюрных затей. Но в семье, с которой он породнился, уживались самые резкие противоречия: члены ее являли собой разительные примеры как добра, так и зла. Если Эмине, жена Али, служила образцом всяческих добродетелей, то отец ее Каплан, приходившийся Али тестем, представлял собой средоточие всех мыслимых пороков: этот честолюбивый, эгоистичный, непостоянный и жестокий человек полагался на свою отвагу и вовсе ничего не боялся, так как провинция его находилась весьма далеко от столицы. Паша Дельвинский забавлялся тем, что нарушал любые законы и считал делом чести оказывать сопротивление любой власти.

По своей природе Али был слишком похож на этого человека, чтобы в самое короткое время не распознать его. Вскоре он сравнялся с ним и сделался его сообщником, выжидая удобного случая стать врагом и наследником. И случай не замедлил представиться.

Отдав дочь Али Тепеленскому, Каплан стремился с его помощью завоевать союзников среди местной знати и таким образом добиться независимости, о которой мечтает каждый визирь. Ловкий молодой человек притворился, что вполне разделяет устремления тестя, а сам всячески подстрекал его к неповиновению.

Некий авантюрист по имени Стефано Пикколо при поддержке России как раз поднял над Албанией стяг с символом креста и призвал к оружию всех христиан Акрокеравнийских гор. Диван разослал пашам Севера приказ немедленно выступить против мятежников и утопить восстание в крови.

И вот вместо того, чтобы подчиниться приказу дивана и послать войска на соединение с силами Курд-паши, звавшего его на подмогу, Каплан по наущению зятя принялся всеми способами чинить препятствия продвижению султанских войск. Не присоединяясь открыто к бунтовщикам, он, однако, оказывал им немалую поддержку. Тем временем восстание потерпело поражение и было подавлено; вождь его Стефано Пикколо укрылся где-то в Черногории.

Едва закончились военные действия, Каплана, как и предполагал Али, тут же призвали держать ответ перед румели-валиси, главным судьей европейской части Турции. Мало того, что против него выдвигались тягчайшие обвинения, тот, кто присоветовал ему не повиноваться приказам, сам отослал в диван доказательства этого неповиновения. Исход судилища был предрешен, и тогда паша, не подозревавший о предательстве зятя, решил не являться на суд и не выезжать за пределы своего пашалыка. Но это никак не устраивало Али, который жаждал завладеть сокровищами и должностью тестя. Поэтому он стал доказывать Каплану, что подобная тактика ничего не дает и даже опрометчива, приводя вроде бы убедительные доводы. Если человек отказывается оправдываться, он тем самым признает себя виновным и навлекает на свою голову бурю, от которой уже нет спасения. Зато, подчинившись требованиям румели-валиси, будет совсем нетрудно добиться оправдательного приговора. Чтобы придать побольше достоверности своим коварным советам, Али вовлек в это дело невинную Эмине, которую с легкостью запугал страшными карами, грозящими ее отцу в случае неповиновения. Вняв уговорам зятя и сдавшись на слезные мольбы дочери, несчастный паша согласился отправиться в Монастир, куда его призывали на судилище. Там его арестовали и вскоре обезглавили.

Интрига Али увенчалась успехом, но ни честолюбие его, ни алчность не получили удовлетворения: на место Каплана Дельвинским пашой был назначен Али, бей родом из Гирокастры, преданный слуга Порты. По его приказу все имущество преступника было опечатано и перешло в собственность султана. Таким образом, Али Тепеленский не получил от своего преступления ровным счетом ничего.

Ему было достаточно и меньшего, чтобы воспылать неукротимой ненавистью. Он поклялся достойно отомстить за произвол и грабеж, жертвами которых считал себя. Но обстоятельства не благоприятствовали немедленному исполнению этих замыслов. Сам убийца считал смерть Каплана обычным политическим ходом, но она обернулась серьезным просчетом. Бесчисленные враги Али Тепеленского, таившие свою ненависть, пока правил Каплан, которого они до смерти боялись, тут же подняли головы при вступлении в должность нового паши, на чью поддержку они вполне могли рассчитывать. Али вовремя узрел опасность и вскоре нашел способ ее отвести. Для начала он сделался ближайшим другом своего злейшего врага. Ему удалось соединить узами брака Али Гирокастронского, который был еще холост, со своей сестрой Хайницей. Этот брак вернул ему влияние, которым он пользовался при Каплане Тигре. Но этого было мало. Нужно было преодолеть неудачи и построить свое могущество на такой основе, которую не могли бы поколебать никакие превратности судьбы. Вскоре у Али созрел план. Вот как он сам рассказывал впоследствии французскому консулу об этих обстоятельствах своей жизни:

– Годы шли, а в моем положении мало что менялось. Я был воистину славным воином, располагал влиятельными союзниками, но на деле не обладал ни титулом, ни должностью. Тогда я понял, что мне необходимо добиться прочного положения в родном краю. Там оставались у меня друзья, готовые следовать за мной и служить моему возвышению, и преданностью их надлежало воспользоваться. Но были там и опасные противники, стремившиеся погубить меня, и нужно было одолеть их, если я не хотел, чтобы они меня одолели. Я ломал голову, как бы извести их всех разом, и в конце концов у меня родился замысел, с помощью которого я мог бы положить начало своему возвышению. Удайся он – и я не только выиграл бы время, но и не потратил бы лишних усилий.

В послеполуденные часы я привык отдыхать после охоты под сенью ближнего леса. Один из моих людей подсказал моим врагам, где можно подстеречь меня и убить. Я самолично составил для них план заговора, и он был принят. В условленный день, опередив врагов, я явился в нужное место, и приказал привязать под деревом спутанную по ногам козу, предварительно завязав ей морду и укрыв ее моим плащом. Затем кружным путем я вернулся в свой сераль. Вскоре после этого заговорщики явились на место моей стоянки и открыли огонь по козе. Они уже бежали, чтобы удостовериться в моей гибели, как вдруг дорогу им преградил небольшой отряд моих людей, неожиданно выскочивший из ближних зарослей, где я поместил их в засаде. Моим противникам ничего не оставалось, как вернуться в Тепелени. Они возвращались вне себя от радости, выкрикивая: "Али-бей мертв! Мы избавились от него!" Эта новость донеслась до моего гарема, и я слышал, как рыданья матери и жены слились с воплями моих недругов. Я дал скандалу разгореться и достичь апогея, чтобы каждый проявил свои истинные чувства – и добрые, и враждебные. Но когда одни совсем развеселились, а другие совсем опечалились, когда мои мнимые убийцы, похваляясь одержанной победой, утопили в вине осторожность и мужество, тут-то я и появился во всеоружии своих прав. Теперь возликовали мои друзья, зато вострепетали недруги. Вместе со своими людьми я принялся за дело и еще до восхода солнца истребил своих врагов. Я роздал их земли, дома и богатства своим приверженцам и с этой минуты мог считать себя хозяином Тепелени.

Другой человек, возможно, этим бы и удовольствовался, но верховная власть над небольшой областью была для Али средством для дальнейшего продвижения, но никак не конечной целью. Тепелени было нужно ему не как личное владение, а как плацдарм.