Текст книги "Обед у Россини, или Два студента из Болоньи"
Автор книги: Александр Дюма
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
III. ДВА СТУДЕНТА ИЗ БОЛОНЬИ
Вошел человек с письмом в руке.
То был слуга начальника легкой почты.
Курьер из Рима прибыл в Болонью вечером, а письма, по обыкновению, разносили только утром. Но почтовый служащий, заранее раскладывая письма по ячейкам, где они должны были ожидать тех, кому предназначены, заметил одно, отправленное на его имя; он вскрыл письмо и нашел в нем другое, где его умоляли без промедления передать это послание Гаэтано Романоли, студенту Болонского университета.
Этот молодой человек был знаком почтовому служащему, и тот поспешил передать адресату послание, по всей видимости весьма срочное.
Гаэтано взял его из рук посыльного, отблагодарив того монетой; затем, пошатываясь, подошел к лампе.
– Что с тобой? – встревожился Беппо. – Ты побледнел!
– Письмо от сестры, – пробормотал Гаэтано, вытирая пот, бисером блестевший на лбу.
– И что же? Есть там от чего бледнеть, от чего дрожать?
– Дома случилась беда, – ответил Гаэтано.
– Почему ты так думаешь?
– Я так хорошо знаю Беттину, – объяснил Гаэтано, – что мне достаточно всмотреться в ее почерк, чтобы угадать, под воздействием какого чувства она писала. Мне не нужно даже вскрывать письмо, чтобы узнать, была ли она тогда грустной, радостной или спокойной: написанный ее рукою адрес скажет мне все.
– А о чем говорит тебе адрес на этот раз? – вновь спросил Бегаю, бросив встревоженный взгляд на письмо.
– На этот раз адрес говорит, что Беттина писала мне в слезах. Взгляни-ка на первые две буквы моей фамилии – их оборвало рыдание.
– Ну, ты ошибаешься, – возразил Беппо.
– Читай сам, – ответил Гаэтано, протягивая другу письмо, сел и со вздохом уронил голову в ладони.
Беппо вскрыл письмо; как только он прочел первые строки, рука его задрожала и он устремил опечаленный взгляд на Гаэтано.
Он увидел, что его друг плачет, не отрывая ладоней от лица.
– Мужайся, друг, – мягко сказал Беппо, положив руку ему на плечо. Гаэтано поднял голову. По его щекам текли слезы.
– Я буду мужествен, – произнес он. – Что случилось?
– Твой отец очень плох и хочет видеть тебя перед смертью.
– Так он еще жив? – воскликнул Гаэтано, и словно молния радости промелькнула в его голосе.
– Жив.
– Ты меня не обманываешь?
– Читай сам.
Гаэтано взял письмо и стал читать.
– Когда мы отправляемся? – спросил Беппо.
– То есть ты спрашиваешь, мой друг, когда отправляюсь я: ты ведь остаешься.
– Зачем мне оставаться, если ты уезжаешь?
– Ты остаешься, потому что через три дня у тебя экзамен на степень доктора, потому что диссертация твоя уже отпечатана, потому что уведомления о твоей защите уже посланы профессорам.
– Ну и что? Все это мы отложим до нашего возвращения.
– Нет, поскольку, если Господу будет угодно, ты, Беп-по, уже не возвратишься сюда.
– Значит, ты хочешь, чтобы я позволил тебе уехать одному?
– Как только ты защитишь диссертацию, ты поедешь вслед за мной и присоединишься ко мне. Если нам выпадет счастье спасать моего бедного отца, ты поможешь нам его спасти и он после выздоровления будет считать тебя членом нашей семьи; если он умрет, ты станешь членом семьи. Посмотри-ка! Разве в конце письма Беттина не передает тысячу нежных приветов нашему дорогому брату Беппо?!
– Я поступлю, Гаэтано, так, как ты хочешь. И все же подумай!
– Я уже подумал. Что касается меня, я отправляюсь тотчас, а вот ты поедешь через три дня. Только помоги мне найти карету, чтобы нам побыть вместе как можно дольше.
– Идем! – согласился Беппо.
Гаэтано бросил белье и одежду в дорожную сумку, взял все деньги, какие у него были, сунул в карманы пистолеты и студенческую карточку, служившую паспортом, и отправился на поиски кареты.
Молодой человек нашел, что искал, на почтовой станции. В Риме Гаэтано должен был оставить экипаж у хозяина почтовой станции, родственника его болонского коллеги.
Через десять минут лошади были запряжены.
Видя, что его друг садится в карету, Беппо вновь стал настаивать на совместной поездке, но Гаэтано был непоколебим: он напомнил о диссертации, десять раз повторил Беппо, что речь идет всего лишь о трехдневной разлуке, ведь на третий вечер Беппо, в свою очередь, тоже отправится в путь.
И Беппо смирился.
Карета тронулась, кучер щелкнул кнутом, лошади побежали, и друзья еще раз обменялись прощальными приветствиями.
Беппо оставался на месте, пока карета не исчезла из виду, и когда стих стук колес, словно продлевавший присутствие Гаэтано рядом с ним, молодой человек вздохнул и, склонив голову, безвольно опустив руки, вернулся домой.
Не станем даже пытаться описать ту печаль, что охватила Беппо, когда он вошел в опустевшую комнату, где все говорило о недавнем пребывании здесь друга, только что его покинувшего.
Беппо сел за стол и долго смотрел на стул, на котором всего лишь час тому назад сидел Гаэтано; затем, решив не ложиться, он взял книги, чернильницу, бумагу и принялся работать.
Но – странное дело! – во время работы лампа трижды гасла и вовсе не внезапно, и вовсе не случайно, но сама по себе, словно уста, переставшие дышать, словно отлетевшая душа.
Трижды Беппо вновь зажигал ее, убеждаясь каждый раз, что причиной не могло быть отсутствие масла: к рассвету резервуар ее был еще наполовину полон.
Беппо был суеверен, как все меланхолические натуры. Боль расставания с Гаэтано превратилась едва ли не в угрызения совести, а грусть перешла почти в отчаяние.
Кстати сказать, по странному совпадению, лампа три раза гасла и в то время, когда Беппо писал родителям Антонио (ведь, как уже говорилось, Беппо было поручено сообщить им скорбную новость).
Забрезжила заря, а Беппо так и не ложился. Он надеялся, что дневной свет избавит его от мрачных мыслей, но свет этот был безрадостен, словно зимние сумерки, и, как молодой человек ни силился работать, труд ни на мгновение не мог отвлечь его от неотступной мысли, что Гаэтано грозит какая-то опасность.
И действительно, дорога из Болоньи в Рим длинная, и если даже сегодня путешественники, следующие по ней на почтовых лошадях ночью, не уверены в своей безопасности, то что говорить об эпохе, когда происходили описываемые нами события. Как бы ни спешил Гаэтано, нельзя было надеяться, что он совершит путь из Болоньи в Рим менее чем за шестьдесят часов; поскольку он отправился вечером и не должен был останавливаться – а Беппо знал, что его друг ни под каким предлогом не остановится, – то Гаэтано предстояли три опасные ночи.
День, полный печали, завершился еще печальней. Похороны Антонио были назначены на вечер – при свете факелов, как это принято в Италии; за фобом шел весь Болонский университет, за исключением Гаэтано и убийцы Антонио.
К одиннадцати вечера Беппо возвратился в свою комнату настолько уставший, что даже не пытался бороться со сном и, улёгшись на кровать, почти тотчас уснул.
Но едва только погасла лампа, едва закрылись его глаза, едва мысли утратили ясность, как Беппо, испустив крик, вскочил с постели и ощупью нашел шпагу.
На церкви святого Доминика пробило одиннадцать вечера.
После минутного размышления Беппо вновь зажег лампу и сел на постели, бледный и задумчивый, не выпуская шпаги из рук.
Только что он видел во сне, как Гаэтано посреди дороги отбивается от дюжины мужчин со зловещими физиономиями. Беппо словно слышал слившиеся в один выстрелы двух пистолетов, и, хотя он уже проснулся, в его ушах еще звучал голос, звавший на помощь.
И все же через несколько мгновений его разум совладал с этим беспричинным страхом, он вновь лег и уснул.
Но сновидение продолжилось, будто начавшееся действие, которое неизбежно должно завершиться.
Беппо увидел Гаэтано: он лежал на обочине дороги, раненный в сердце. Затем ему привиделась только что засыпанная землей могила посреди какой-то уединенной местности, в покрытых снегом горах, – ее холмик одиноким черным пятном выделялся на белоснежном зимнем покрове.
Когда после этого третьего сновидения Беппо проснулся, день уже наступил.
В тот день ему предстояло держать экзамен. Но, вместо этого, молодой человек встал, облачился в дорожную одежду, взял оружие и кошелек, купил самую выносливую, какую только мог найти, лошадь и отправился на поиски Гаэтано или хотя бы каких-то сведений о нем. Он решил ехать и днем и ночью по той же дороге, по какой отправился его друг. Когда лошадь не сможет уже нести его на себе, он купит или наймет новую.
Следуя этому решению, он скакал с семи утра до десяти вечера, сделав только одну получасовую остановку в Лояно; он хотел скакать и ночью, но лошадь этого не выдержала бы: она проделала путь в пятьдесят миль и теперь нуждалась в нескольких часах отдыха.
Как уже было сказано, Беппо пришлось спешиться в десять вечера в Монте-Карелли, маленькой деревеньке, затерявшейся среди Апеннинских гор.
Он остановился на небольшом постоялом дворе, где обычно отдыхают только погонщики мулов, и, прежде всего позаботившись о лошади, вспомнил наконец о себе и заказал ужин.
Поскольку нетрудно было заметить, что молодой человек принадлежит к разряду путешественников куда более высокому, нежели те, что обычно останавливаются на постоялом дворе «Порта Росса», ужин ему подали в отдельную комнату.
Комната эта представляла собой низкий, едва освещаемый скверной лампой зал, куда Беппо ввела старуха и где для него накрыли стол, чтобы в завершение сервировки подать пару котлет и омлет с мортаделлой.
Пока длились все эти приготовления, молодой человек, охваченный тревогой, ходил по комнате взад-вперед, прислушиваясь к стуку шпаги, бившейся о его ноги. Но вот принесены два долгожданных блюда. Старуха закончила свои дела, поставив на стол бутылку и стакан, спросила у Бегаю, не нужно ли ему еще чего-нибудь, и, услышав отрицательный ответ, вышла, оставив путника наедине с его едой.
Беппо спешил покончить с этим легким ужином и очень надеялся, что его лошадь (ее поставили перед яслями, наполненными овсом) тоже наберется сил, чтобы продолжить путь. Он положил шпагу на сундук и сел за стол.
Но, как только он уселся, на противоположной стороне стола он увидел Гаэтано, сидящего со скрещенными на груди руками; как он вошел, откуда он появился, для Беппо осталось непонятным. Грустно улыбаясь ему, Гаэтано покачивал головой.
Хотя это выражение лица было вовсе ему не свойственно, Беппо узнал друга и вскрикнул от радости.
– О, наконец-то я тебя нашел, дорогой Гаэтано! – вскричал он, поднимаясь, чтобы обнять его.
Но обнял он только воздух. Руки Беппо сомкнулись, ничего не коснувшись. Видение трижды ускользало как дым из объятий безутешного молодого человека, и тем не менее призрак оставался видимым: сидел все на том же месте.
Беппо начал понимать, что имеет дело с тенью, но, поскольку то была тень его самого любимого на свете человека, он не испугался и стал расспрашивать ее.
Мало того, что Беппо не дождался ответа: видение постепенно побледнело, очертания его стерлись, и оно исчезло.
На этот раз призрак явился, чтобы подтвердить сновидение. Беппо только о Гаэтано и думал. Если уж Всевышний посылает ему такое двойное предупреждение, значит, с его другом случилась какая-то серьезная беда. Беппо позвал хозяйку, уплатил за еду, к которой так и не притронулся, пошел в конюшню, оседлал лошадь и уехал.
Можно сказать, что-то сверхъестественное придавало небывалую выносливость и лошади и всаднику. Беппо скакал весь остаток ночи и весь следующий день, и после трех остановок (они были посвящены умелому уходу за животным) около семи вечера он добрался до Ассизи.
Там, несмотря на желание Беппо продолжить путь, обстоятельства вынудили его остановиться: лошадь была уже не в силах передвигать ноги.
Да и сам он нуждался в отдыхе. Одну ночь и два дня он скакал почти без остановок. Он попросил себе комнату и лег спать без ужина.
Однако, сколь ни сильна была телесная усталость Беппо, душевная тревога оказалась еще сильнее. Поэтому, хотя он и прилег, погасив лампу, уснуть ему не удалось.
На окне его комнаты не было ни занавесей, ни жалюзи; сквозь стекла проникал лунный свет, тем более яркий, что он усиливался отблеском снежного покрова, появившегося за несколько льё перед Ассизи.
Беппо полулежал на кровати, устремив взор на этот луч бледного света, озарявшего его комнату, когда неожиданно он услышал шаги по заскрипевшей лестнице. Шаги приближались к его двери. Дверь открылась. Беппо схватил один из пистолетов, лежавших на ночном столике, и направил ствол на дверь.
На пороге возник молодой человек в коричневом плаще, усыпанном снегом; он подошел к кровати, открыл складку плаща, закрывавшую часть лица, и Беппо узнал своего друга.
Он отбросил пистолет, закричал и хотел было вскочить с кровати, но Гаэтано сделал ему рукой знак, печальный и вместе с тем повелительный.
Беппо оставался безгласным, недвижимым и бездыханным; зрачки его страшно расширились в этой ночной полутьме, бледной, словно северный рассвет.
Он не сомневался: перед ним стояло то же самое видение, что уже являлось ему в Монте-Карелли.
Призрак снял сначала плащ, затем – одежду и рукой сделал Беппо знак, чтобы тот освободил обычное для него место в кровати.
После этого он лег рядом с ним.
Беппо был одновременно столь взволнован и столь испуган, что, опершись на руку и не сводя глаз со своего друга, оставался недвижно распростертым вдоль стены.
Затем, после минутного молчания, он произнес глухим голосом:
– Гаэтано, это ты? Скажи, ответь мне. Гаэтано не проронил ни звука.
– Если Господь, – продолжал Беппо, – позволил, чтобы извечные законы природы были нарушены, значит, у него был свой умысел. Скажи мне, друг мой, чего ты хочешь, и ради нашей дружбы я это сделаю.
Гаэтано ничего не ответил.
– Наверное, ты умер, – продолжал Беппо, – и возвращаешься, выполняя нашу общую клятву не разлучаться никогда, даже после смерти? В таком случае, друг мой, ты видишь – я от тебя не бегу.
Произнося эти слова, Беппо придвинулся к другу с распростертыми объятиями, но тут же вскрикнул: ему показалось, что он коснулся ледяной статуи.
Нечто подобное смертной дрожи прошло по телу живого.
Что же касается мертвого, то он, с той же самой печальной улыбкой, какую Беппо уже видел на его устах, встал, облачился в свои одежды и вышел из комнаты, не отводя взгляда с друга, и сделал ему рукой прощальный жест.
Когда Гаэтано переступил дверной порог, Беппо показалось, что он услышал долгий вздох.
Затем звук шагов на лестнице удалился и затих так же постепенно, как усиливался, когда они приближались.
– О, конечно же… – прошептал Беппо, уронив голову на подушку. – Гаэтано умер… умер!
То ли потеряв сознание, то ли вконец обессилев, Беппо очнулся только на рассвете. Лошадь его за ночь успела отдохнуть и теперь была полна свежих сил. Беппо вскочил в седло и снова пустился в путь.
До сих пор на каждой почтовой станции он неизменно осведомлялся, не менял ли здесь лошадей за сутки до того молодой человек в возрасте двадцати одного года, следующий в почтовой карете из Болоньи в Рим.
До сих пор он слышал благоприятные вести о Гаэтано: в Фолиньо и Сполето ему дали одинаковый ответ – там видели молодого человека, путешествующего со студенческой карточкой; он был вполне здоров и, похоже, хотел поскорее доехать до Рима.
Однако из-за выпавшего снега дорога, и летом-то плохая, стала теперь почти непроезжей; в результате единственное, что смог сделать Беппо за этот день, – добраться до Терни. В Стреттуре, то есть за два льё перед Терни, он задал свой обычный вопрос и узнал, что здесь еще видели Гаэтано.
К Стреттуре Беппо подъехал в пять вечера и, узнав, что его друг отсюда продолжил путь к Терни, вознамерился поступить точно так же; но смотритель почтовой станции, к которому и обратился молодой человек, только покачал головой и посоветовал ему дальше не ехать: дорогу, зажатую между двумя цепями Апеннинских гор, облюбовала какая-то банда и можно было ежедневно слышать о том или ином кровавом подвиге, совершенном этими злодеями.
Но живых Беппо никогда не боялся, и мысль о явившемся перед ним призраке Гаэтано придавала ему сверхчеловеческую силу: он заявил, что тоже весьма спешит в Рим и никакие опасности его не остановят.
Он обновил порох на полках своих пистолетов, убедился, что шпага не застревает в ножнах, пришпорил лошадь и устремился в долину, тянущуюся от Стреттуры к Терни.
И правда, нет места более благоприятного для засады, чем это: лесистые участки, густозаросшие, словно корсиканские маки, тянутся до самой дороги; огромные гранитные глыбы, отвалившиеся от горы и докатившиеся до обочины. Эта дорога похожа на ту, о которой повествует Данте, – на дорогу отчаяния, пересекающую Хаос и ведущую в Ад.
Беппо ожидал, что на него могут напасть в любую минуту, но, безразличный к собственной участи, он спокойно и холодно вглядывался в неровности рельефа, за которыми словно таилась угроза засады. Приближаясь к подозрительному месту, Беппо чуть наклонялся к седельной кобуре. Миновав его без происшествий, он выпрямлялся с улыбкой презрения к опасности, казалось не осмеливавшейся выйти ему навстречу.
Наконец, увидев огни города, он направился прямо на почтовую станцию и задал свой обычный вопрос.
Но ему ничего не удалось узнать: здесь не только не видели Гаэтано, не только не могли сообщить никаких вестей о нем, но более того – уже две недели не принимали ни одной почтовой кареты из Терни; молва об ограблениях, совершенных бандой, о чем Беппо услышал в Стрет-туре, вынуждала здравомыслящих путешественников поворачивать обратно и двигаться по дороге из Аккуапен-денте.
Итак, Гаэтано, доехав до Стреттуры, в Терни не появился. След его терялся на дороге между двумя этими городами.
Перед Терни Беппо заметил придорожную гостиницу, напоминавшую часового, забытого на этой проклятой дороге. Ему пришло в голову, что в этой уединенной гостинице, близкой к тем местам, где, по всей вероятности, был задержан Гаэтано, он имеет куда больше шансов узнать что-нибудь о нем, нежели в городе.
Тогда он возвратился назад к этой гостинице; на вывеске ее значилось: «У водопада Терни».
В углу двора стояла почтовая карета. Беппо она показалась знакомой, и он тотчас расспросил о ней; но, как выяснилось, принадлежала она молодой даме из Рима, которая ехала встречать то ли мужа, то ли брата и остановилась здесь часа два тому назад, будучи предупреждена об опасности, ожидающей ее, если она решится ночью преодолеть подобное дефиле.
Здесь Беппо снова осведомился о своем друге, но, хотя опросил весь персонал гостиницы, от ее хозяина до помощника конюха, ничего узнать ему так и не удалось.
Беппо страшился и вместе с тем с нетерпением ждал той минуты, когда он останется наедине с собой. Два явления призрака, последовавшие друг за другом в течение двух ночей, одно – в Монте-Карелли, второе – в Ассизи, целиком завладели умом молодого человека; он был убежден, что и этой ночью он непременно еще раз увидит Гаэтано.
Он перекусил в общем зале, внимательно прислушиваясь к разговорам и все еще надеясь узнать что-нибудь о друге; но, хотя только и было разговору, что о грабителях, ни одна подробность не касалась той единственной темы, что интересовала путешественника.
Тогда он удалился в свою комнату. Здесь сошлись его последний страх и его последняя надежда. Человеческие средства оказались бессильными: теперь ему на помощь должны были прийти сверхъестественные силы.
Беппо ничего не предпринял ни для того, чтобы вызвать новое появление призрака, ни для того, чтобы от этого защититься: он разделся, лег в постель, погасил лампу и заснул, предоставив заботы о его душе и теле Господу.
В одиннадцать часов он внезапно проснулся; хватило нескольких секунд, чтобы из его сознания стерлись легкие облачка, живущие во сне не дольше мгновения; затем он услышал те же самые звуки, что взволновали его накануне в Ассизи, – то есть шаги, под которыми поскрипывала лестница. Так же как накануне, эти шаги приблизились к комнате, затем дверь распахнулась и на пороге снова появился Гаэтано.
Беппо подумал, что, как это уже было, призрак разденется и ляжет рядом с ним. Он испытывал какую-то странную усладу в этом сосуществовании с умершей душой и хотел даже отодвинуться, чтобы уступить призраку место, но тот жестом попросил Беппо встать.
То ли не поняв этого, то ли заколебавшись, Беппо медлил повиноваться. Тогда Гаэтано распахнул свой заснеженный плащ: на этот раз призрак оказался нагим; на груди его зияла кровавая рана, на которую он указал другу пальцем. Преисполненный отчаяния, Беппо все понял, вскочил с постели и поспешно оделся.
Оставаясь недвижимым, призрак ждал у изножия кровати.
Одевшись, Беппо спросил:
– Я готов, что прикажешь?
Гаэтано беззвучно, только знаком велел ему вооружиться. Беппо пристегнул шпагу и заткнул за пояс два пистолета.
– Так? – спросил он.
Призрак утвердительно кивнул и, неотрывно глядя на друга, следует ли тот за ним, направился к двери, своей печальной улыбкой словно подбадривая его, как бы говоря, что Беппо нечего бояться друга.
Они вышли из гостиницы, причем все двери сами открывались перед ними; вернее, призрак проделывал всюду, где он шел, проходы, которые пропускали его и Беппо, а затем закрывались за ними.
Около четверти часа они шли по дороге, а затем призрак свернул на тропинку, зажатую среди зарослей и камней. Беппо двигался за ним со шпагой в руке и с ужасом замечал, что стопы привидения не отпечатывались на снегу, но зато кровь оставляла на нем длинный след. Дважды или трижды, в надежде получить ответы на свои вопросы, Беппо обращался к призраку с ласковыми словами, но всякий раз, как бы страшась, чтобы звучание их не выдало присутствия живого человека, Гаэтано подносил палец к губам, призывая Беппо к молчанию.
Впрочем, этот совет вскоре оказался излишним. По мере того как они углублялись в горы, приближаясь к водопаду, шум падающей воды достиг такой силы, что путники не смогли бы расслышать друг друга, сколь громко и сколь близко друг от друга они ни разговаривали бы.
Но вот что особенно поразило Беппо: чем дальше они продвигались, тем увереннее узнавал он увиденный им во сне пейзаж. Но на этот раз к нему добавилась свежая могила, черным пятном выделявшаяся на обширном снежном покрове.
Теперь Беппо не нуждался в объяснениях. Призрак привел его к месту, где был погребен Гаэтано; Беппо преклонил колени перед могильным холмом и стал молиться за своего друга. В это время призрак оставался на ногах и Беппо показалось, что Гаэтано присоединяется к его молитве.
Исполнив этот благочестивый долг, Беппо простер свою шпагу над могилой друга и поклялся отомстить за его смерть; затем он отсек шпагой две дубовые ветви, связал их в виде креста и воткнул этот крест в могильный холм.
Этот кровавый след и этот крест позволят ему узнать могилу друга и дорогу к ней.
Нет сомнений, в эти минуты призрак счел, что Беппо сделал все, что было необходимо, поскольку, не возвращаясь на пройденную дорогу, он свернул на другую, идущую через скалы, и поглядывал, следует ли за ним Беппо.
Молодой человек, чувствуя, что им движет сверхъестественная сила, шел за призраком, намереваясь узнать, что ему следует делать. Но призрак исчез.
Минуту спустя Беппо услышал шум шагов и голоса, доносящиеся издали и приближающиеся к нему.
Он сошел с тропы и спрятался за скалой, чтобы узнать, кто эти люди, рискнувшие отправиться ночью в подобное место.
По мере их приближения ему стало казаться, что он слышит женский голос. Он не ошибся. Посреди группы из пяти человек, двигавшихся по тропинке, с которой он только что сошел, и направлявшихся в сторону могилы Гаэтано, была женщина.
Ее сопровождали некто вроде facchino, несущий факел, затем человек, одетый как горец из окрестностей Рима, и еще двое, по всей видимости, слуги.
Беппо вгляделся в женщину: то была девушка не старше девятнадцати-двадцати лет, вся в черном; ее лицо дышало странной решимостью; в руке она держала пистолет.
Каждый из двух лакеев, похоже входивших в число ее свиты, был вооружен большим мушкетом и парой пистолетов.
Ни горец, ни человек с факелом не были вооружены.
За несколько шагов до места, где прятался Беппо, группа остановилась.
Девушка отказывалась двигаться дальше.
– Презренный, – обратилась она к горцу, по-видимому служившему проводником для маленькой группы, – я согласилась идти за тобой только потому, что ты обещал проводить меня до места, где находится мой брат; мы идем уже два часа, и где же он?
– Имейте терпение, синьора, – ответил проводник, – мы уже подходим.
И он огляделся вокруг, словно пытаясь найти путь спасения.
– Вспомни, что я тебе говорила, – продолжала девушка твердым тоном, направив ствол пистолета на грудь собеседника, – если ты попытаешься сбежать – тебе конец.
– О синьора, у меня нет ни малейшего желания сбежать!
Но беспокойные движения проводника изобличали лживость его слов.
– Если он сделает хоть один шаг назад, убейте его, – обратилась девушка к своим слугам.
– Но где же они? Где же они? – в отчаянии бормотал злодей.
– Да, сообщников тебе явно недостает, – отозвалась девушка. – Слушай, умрешь ты не потому, что пытаешься сбежать, а потому, что не отвечаешь. Ты приехал в Рим, доставил мне вот это письмо от брата: он оказался в плену. Бандиты потребовали выкуп в двадцать тысяч экю. Десять тысяч были тебе уже вручены, и еще десять я передала бы позднее; эти последние десять тысяч через три дня должен был тебе доставить человек, не вызывающий опасений у твоих сообщников, и в руки этого человека вы обещали передать моего брата живым, в целости и сохранности. Этот человек – я, и вот десять тысяч экю. Где мой брат?
Последние слова все объяснили Беппо: он вышел из укрытия и пошел прямо к группе.
Его появление девушка истолковала как неожиданную опасность и, не выказывая ни малейшего страха, сделала угрожающий жест навстречу незнакомцу.
Но Беппо поднял руку:
– Вы Беттина Романоли, сестра Гаэтано Романоли, не так ли?
– Да, – подтвердила девушка; затем она посмотрела на него внимательней и сказала: – А вы Беппо ди Скамоцца.
– Увы, да, сударыня, и я прибыл из Болоньи в надежде вовремя прийти на помощь моему другу.
– А я добралась сюда из Рима с оставшейся частью суммы, которую потребовали похитившие его бандиты. Этот человек, передавший им первую часть выкупа, должен был ждать меня на постоялом дворе «Порта Росса» и получить остальные деньги, но, прежде чем передать их, я потребовала, чтобы мне возвратили брата. Тогда он предложил проводить меня туда, где меня ждет Гаэтано; я согласилась, однако при условии, что возьму с собой этих двух верных слуг. Уже два часа мы поднимаемся в горы; в конце концов я остановилась, так как уверена, что этот негодяй нас предает.
– Верно! Не спускайте глаз с этого человека, – обратился Беппо к слугам и, повернувшись к Беттине, предложил ей:
– Я послужу вам проводником; доверитесь ли вы мне?
– Разве вы не лучший друг моего брата? – ответила Беттина, протягивая руку Беппо.
– Идемте! – сказал он.
Беппо вернулся к дороге, по которой только что шел, и привел Беттину к свежей могиле.
Указав на нее рукой, он сказал девушке:
– Беттина, сестра моя, наберитесь мужества: здесь лежит наш брат Гаэтано.
Беттина вскрикнула и упала на колени.
Предатель хотел воспользоваться этим моментом, чтобы сбежать, но слуги охраняли его слишком хорошо, чтобы эта попытка имела хоть какой-нибудь шанс на успех.
Оба разом подняли свои пистолеты и нацелили их на негодяя.
И в этот миг Беппо вздрогнул: в десяти шагах от могилы он вновь увидел тень Гаэтано.
Она подала Беппо знак следовать за ней.
Молодой человек поклонился, выражая повиновение, затем приказал слугам:
– Охраняйте этого человека, а я через минуту вернусь. И он последовал за призраком, удалявшимся по направлению к водопаду.
Через пять минут они так близко подошли к нему, что их осыпали его брызги.
Еще через пять минут они достигли вершины горы, откуда река, низвергавшаяся водопадом, неслась быстро и шумно, стиснутая в подобие русла двенадцати-тринадцати футов ширины.
Преодолеть вплавь этот поток невозможно. Того, кто отважится на это, подхватит несущийся как стрела поток, чтобы швырнуть с высоты пятисот футов.
Водопад отделяет часть горы, отвесную со всех сторон, и добраться до нее можно только по мосту над ревущей пропастью.
Призрак остановился перед мостом.
Мост состоял из трех сосновых стволов. Потребовалась бы объединенная сила двадцати мужчин, чтобы донести каждый из этих стволов до вершины горы и уложить их над потоком.
Беппо старался прочесть по глазам призрака, с какой целью тот привел его сюда.
Призрак велел Беппо взобраться на самый высокий уступ горы и оттуда показал ему темное отверстие пещеры, зиявшее в пяти-шести сотнях шагов по другую сторону потока.
Время от времени отверстие пещеры освещалось и, перекрывая грохот водопада, оттуда доносились пьяные крики и взрывы хохота.
Вот в этой-то пещере и устроились на ночлег бандиты, убившие Гаэтано. Беппо не понимал, с каким умыслом призрак привел его сюда, ведь, по всей вероятности, прежде чем удастся вернуться в Терни и привести оттуда отряд, способный справиться со злодеями, наступит новый день и бандиты найдут иное укрытие.
Догадавшись, что происходит в душе у друга, Гаэтано покачал головой.
– Скажи, – попросил Беппо, – должен ли я добраться туда и один напасть на них? Я повинуюсь тебе без колебаний и без страха!
Гаэтано вновь покачал головой, спустился с уступа и направился к потоку.
Дойдя до моста, он жестом велел Беппо поднять сосновые стволы и сбросить их в воду.
– Но, – заметил Беппо, – потребовалось бы десятка два человек, равных мне по силе, чтобы выполнить такую работу: одному мне с этим никак не справиться!
Призрак сделал жест, означающий: «Попытайся!»
Беппо наклонился; ему вспомнились слова Евангелия о том, что вера движет горами.
Твердо уверовав в чудо, он опустился, схватил за конец один из стволов, поднял его и, словно это были обычное бревно, без труда бросил в реку, и та понесла ствол как травинку.
То же самое Беппо сделал и со вторым и с третьим стволом.
Затем он прислушался.
И он услышал один за другим, словно три пушечных выстрела, удары от падения трех гигантов, перекрывающие шум водопада.
Мост был разрушен; бандиты стали пленниками.
Быть может, и они среди оргии услышали глухие угрожающие удары, но несомненно приняли их за те непонятные ночные звуки, которые вызывают эхо в горах.
Затем Гаэтано вернулся на прежнюю дорогу, ведущую к могиле. Минут через десять шедший за ним Беппо увидел встреченных им людей на том же месте, где он их оставил.
Факел facchino освещал все еще молящуюся Беттину и двух слуг, охраняющих бандита.
Беппо повернулся к призраку, намереваясь спросить, что ему делать дальше, однако сверхъестественное дело было завершено. Гаэтано сделал прощальный жест и открыл объятия, словно призывая в них друга; Беппо устремился к нему, но призрак ускользнул от него, словно пар, и со вздохом исчез.