Текст книги "Смертью храбрых"

Автор книги: Александр Долгирев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Он наконец-то смог составить в голове примерный план допроса и обратился к Мишо впервые, с того момента, как тот назвал себя трусом:

– Правильно ли я вас понял: вы согласны с обвинениями выдвинутыми полковником Борелем и признаете свою вину?

– Нет, господин коммандан, я согласен с обвинениями выдвинутыми полковником Борелем, но я не признаю свою вину.

– То есть, вы совершили эти преступления, но не считаете себя виновным?

– Можно и так сказать.

Мишо сел на скрипучей кушетке, на которую был положен тонкий матрац, и сделал приличный глоток из бутыли. Разговор с Огюстеном, казалось, ничуть его не интересовал.

– Мишо, вы понимаете, что вас могут расстрелять за это?

Капитан поставил бутыль на стол, утер рот рукавом формы и, наконец, ответил:

– Да, господин коммандан, понимаю.

«Расследование может оказаться несколько короче, чем я полагал…» – Огюстену нужно было нащупать хоть какой-то контакт с Мишо, но тот не оставлял самому себе шанса. Наконец, Лануа спросил:

– Вы хотите жить, капитан Мишо?

Капитан впервые посмотрел Огюстену прямо в глаза. Он внимательно вглядывался, будто желая увидеть в них ответ на какой-то неведомый Лануа вопрос. Коммандану было некомфортно под этим взглядом, но дерзости в темных глазах Мишо не было, а значит, не было и повода его прервать. К своей чести Лануа не отвел глаз – людского взора он не страшился. Неожиданно Мишо ответил:

– Да, хочу, господин коммандан… Вы позволите?

Огюстен даже не сразу понял, о чем его просят. Он проследил за направлением взгляда капитана и понял, что тот смотрел на кусок копченого мяса, лежавший на жестяном блюде. Лануа кивнул и Мишо принялся за еду. Возникшую паузу Огюстен использовал на создание нового плана разговора, потому что прошлый пока летел ко всем чертям.

– Простите мою невежливость, господин коммандан. Хотите?

Капитан подвинул блюдо с лежавшим на нем куском сыра в сторону Лануа.

«Может быть, это тот самый момент…» – не до конца отдавая себе отчет в своих действиях, Огюстен взял сыр и отломил себе половину. Сыр не потрясал воображение и на взгляд Лануа был изрядно пересолен. Коммандан осознал, что запил сыр вином только, когда поставил бутыль на стол.

– Господин коммандан, дело в том, что полковник Борель абсолютно прав. Все, в чем он меня обвиняет, имело место, но я считал свои действия правильными в тот момент, считаю их правильными сейчас, потому и не вижу смысла устраивать из моей неизбежной смерти фарс или, тем более, трагедию.

Капитан возобновил собственный допрос так же неожиданно, как и прервал. «Ничего я тут не сделаю…» – Огюстен понял, что разговаривает с тем, кто уже все понял и со всем смирился. Единственное, что ему оставалось в этой ситуации, это качественно сделать свою работу:

– Расскажите о том дне, капитан Мишо.

– Ну что же, если вам так хочется… Если позволите, я начну с вечера десятого ноября – именно тогда полковник Борель отдал нам приказ наступать на позиции бошей в районе Верт-Равине. Кстати, я так и не увидел там оврага, только ровное поле⁵5
  «Верт-Равине» с французского переводится, как «зеленый овраг».


[Закрыть]…

– То есть приказ о наступлении вы получили не утром одиннадцатого?

Огюстен позволил себе прервать капитана. Слова Мишо не совпадали с тем, что было указано в рапорте Бореля, а это уже было что-то.

– Так точно, господин коммандан. Одиннадцатого полковник Борель только подтверждал свой вчерашний приказ.

Отвлеченный поведением капитана, Лануа совсем забыл вести записи и теперь ускоренно наверстывал упущенное.

– Постарайтесь вспомнить: десятого ноября в котором часу полковник Борель отдал приказ наступать?

– В одиннадцать, плюс-минус десять минут.

– Откуда такая погрешность?

– За день до этого я разбил свои часы, и поэтому пришлось обходиться без них.

– Понятно. Полковник Борель сам отдал вам приказ?

– Да, он посетил наши позиции и лично приказал мне наступать.

«Надо будет обязательно поговорить об этом с Борелем…»

– Опишите состояние своей роты к тому моменту.

Мишо протянул руку к бутылке и сделал еще один большой глоток. Когда он поставил ее на стол, вина в бутыли оставалось на донышке. Еще через полминуты капитан заговорил, и в голосе его явственно чувствовалась хрипотца, которой раньше не было:

– К тому моменту в строю оставались восемьдесят четыре человека. Треть была легко ранена, у пятерых контузии. Солдаты устали после непрерывных боев. Десятое ноября был первым относительно тихим днем за последние две недели. Моральное состояние было подавленным – вывоз раненых и доставка пайка были затруднены – нам удалось продвинуться, и мы оказались сильно восточнее основных позиций полка. Я еще восьмого ноября отправил с курьером полковнику Борелю просьбу отдать приказ о тактическом отступлении, чтобы избежать охвата нашей позиции с флангов в случае внезапной контратаки бошей – он ответил отказом. Не помогали подъему боевого духа и слухи о мирных переговорах, ходившие среди солдат – никто не хотел умирать на пороге победы.

Мишо замолчал, очевидно, считая, что достаточно описал положение дел в роте.

– Несмотря на это полковник Борель отдал вам приказ наступать.

– Наше состояние ничем не выделялось в сравнении с другими ротами, господин коммандан. Мы понесли тяжелые потери, находились в ужасных условиях и наши силы были истощены долгим наступлением, но это справедливо для всего полка, а возможно, что и для всей нашей армии.

– Вы имели средства для проведения штурма?

– Да. Полковник Борель привез с собой продовольственный паек, немного теплых вещей, несколько ящиков патронов, гранаты, немного медикаментов, один исправный станковый Гочкисс, в дополнение к нашим двум ручным и несколько пулеметов Шоша, от которых, ясное дело, толку было немного.

При упоминании о пулеметах Шоша⁶6
  Пулемет Шоша состоял на вооружении Франции и некоторых других стран Антанты в течение всей Первой мировой войны. Это оружие было призвано объединить в себе мобильность винтовки и скорострельность пулемета. Однако очень ненадежная система подачи патронов и чувствительность к загрязнению сделали пулемет фактически негодным к войне в условиях Западного фронта.


[Закрыть] Лануа не сдержал грустного смешка – эти пулеметы, как и алые штаны, в которых Французская армия начала Войну, стали причиной множества совершенно ненужных жертв. Огюстен отвлекся от печальных мыслей и вернулся к реальности:

– Вы можете хотя бы примерно оценить силы бошей противостоявшие вам?

Капитан положил руку на подбородок и задумался. Наконец Мишо начал говорить:

– Наверное, человек пятьдесят, может больше. Сначала их было тридцать-сорок, но ночью к ним подошли подкрепления из Штурмовых групп.

– Откуда вам это известно?

– Они провели неожиданную контратаку, едва не опрокинули нас. Без подкрепления это было бы невозможно.

– Как вы оцените укрепленность их позиций?

– Обычные позиции бошей. Надежные, сделаны с запасом, весь набор начиная от проволоки, заканчивая укрепленными пулеметными точками. Командир у них был толковый, уж не знаю, кто он по званию, но силы перебрасывал здорово. Жаль, что бош…

– А их снаряжение?

– Обычное, насколько я видел. Пулемет один, может два, винтовки, гранаты, пара этих чертовых маленьких ручных пулеметов у штурмовиков, ну и, ясное дело, штыки, дубинки, ножи, лопаты…

Капитан замолчал и уставился на опустевшую тарелку немигающим взглядом.

– Вы все еще голодны, капитан Мишо?

– Нет, просто не знал, куда деть взгляд, господин коммандан.

– То есть, на ваш взгляд позиция противника имела стандартную укрепленность?

– Да.

«Жаль, можно было бы просить о снисхождении ввиду принципиальной невыполнимости приказа…»

– У вас или у них была поддержка артиллерии, может минометы?

Капитан отрицательно помотал головой. Вскрывать «обычные позиции бошей» без поддержки артиллерии, одной только пехотой было занятием крайне малоприятным. «Вряд ли один к одному по потерям вышло…» Мишо отвечал все менее многословно и явно потерял интерес к разговору, но Огюстен еще не закончил:

– Капитан Мишо, опишите, пожалуйста, ход боя.

Капитан улыбнулся, взял бутылку, посмотрел ее на просвет и одним глотком допил то, что в ней оставалось.

– А вы скрупулезны, господин коммандан.

«Да, я скрупулезен! А еще я – хороший офицер! Именно поэтому я сейчас сижу здесь, вместо того чтобы ехать домой! Поэтому я первым делом решил допросить тебя, а не сделать укол! Поэтому я опрошу каждого солдата из твоей роты и все это ради того, чтобы тебя не расстреляли завтра на рассвете!» – равнодушие капитана к собственной судьбе начинало раздражать Лануа, но он не сказал тех слов, которые крутились у него в голове. Вместо этого коммандан абсолютно спокойным голосом произнес:

– Отвечайте. Возможно, вам кажется, что судьба ваша уже предрешена, но это не так. Если вы хотите жить, а вы этого хотите, капитан, вы ответите на все мои вопросы. Еще раз: опишите ход боя.

Капитан вновь посмотрел Огюстену в глаза и тот вновь выдержал этот взгляд.

– Хорошо, господин коммандан, будь по-вашему… Полковник Борель отдал приказ и вернулся в штаб, пообещав отправлять курьеров каждые три часа. Когда он уехал я собрал офицеров и составил с ними план атаки. Была уже ночь, и мы решили воспользоваться этим, застав бошей врасплох.

План был следующий: один взвод с ручным Гочкиссом должен подобраться как можно ближе к вражеского окопу с правого фланга и, когда его обнаружат, завязать бой. В этот момент атакует остальная рота. Если бы все прошло, как мы задумывали, боши не встретили бы плотным огнем наши основные силы, и мы бы с малыми потерями достигли их окопа, а там – в рукопашной схватке, сами знаете: либо мы, либо они…

«Взвод авангарда принимает на себя весь удар и, скорее всего, гибнет почти полностью…» – план требовал жертв, но без жертв такие штурмы и не проворачивались.

– Какое расстояние было от ваших позиции до их?

– Метров семьсот.

– Почему штурм не удался?

– Потому, что все пошло не по плану. Боши заметили взвод прикрытия слишком рано. Скорее всего, их выдал пулемет – Диарра его уронил, да так неудачно, что это даже в Алжире услышали. Противник тут же открыл огонь, а лейтенант Нарзак со своими прижались к земле. Мне уже тогда стало понятно, что атаку нужно сворачивать, поэтому я прополз к ним и дал приказ об отступлении.

– Каковы были ваши потери?

– Трое убитыми, четыре или пять раненых, один серьезно – через десять минут он умер. Потеряли один пулемет и его расчет убитыми…

***

– … Таким образом, к десяти часам утра вы восемь раз пытались взять штурмом позицию бошей и всякий раз вынуждены были отступить.

Лануа не столько спрашивал, сколько проверял себя. Допрос длился уже больше двух часов и Огюстен боялся, что мог упустить какие-то детали. Капитан понуро кивнул. Лануа прекрасно его понимал – Мишо все делал по науке, основательно, пробовал разные способы, менял время пауз между атаками, чтобы застать бошей врасплох, но все было впустую – к утру окоп так и оставался занят немцами, а вторая рота понесла тяжелейшие потери.

– Вы упоминали, что полковник обещал отправлять к вам курьера каждые три часа. Курьеры не сообщали вам о перемирии?

– Нет. На самом деле, за ночь был только один курьер от полковника.

– Почему?

– Не могу знать, господин коммандан.

– В какое время он пришел?

– Часа в три ночи.

«Три плюс три равно шесть. В шесть в штабе полка вполне могли уже знать о перемирии. Либо о второй роте на радостях все позабыли, либо…» – Огюстен остановил свои мысли, готовые повернуть в сторону предположения о том, что полковник Борель специально оставил капитана и его людей в неведении.

– Что он вам сообщил?

– Сказал, что полковник приказывает продолжать атаку и расспросил о нашем положении. Я рассказал ему, что в строю осталось шестьдесят два человека, попросил организовать эвакуацию раненых или хотя бы прислать к нам санитара – к тому моменту у нас было пятеро тяжелораненых, а еще человек пятнадцать-семнадцать были ранены легко, разумеется, если не считать синяков, ссадин, царапин и разрывов от проволоки.

– Вы запрашивали у полковника приказ прекратить атаку?

– Нет.

– Если вы говорите, что было около трех часов ночи, значит, это было между третьей и четвертой вашими атаками. Тогда же была немецкая контратака. Она была до или после прихода курьера?

– Почти сразу как он отбыл.

– Расскажите о ней подробней.

Огюстен не хотел перебивать рассказ Мишо, поэтому не стал расспрашивать его о подробностях атаки бошей, а сам капитан о ней лишь упомянул. Мишо взял в руки давно опустевшую бутылку, потряс в воздухе и с расстроенным выражением на лице поставил на стол. После этого он откинулся к стене, и его лицо скрылось от взгляда коммандана в тени.

– Они упали на нас совершенно неожиданно. В прошлой атаке мы завязали бой уже в траншеях, смогли прорваться почти к самому пулеметному гнезду – чертов пулемет сидел всем нам поперек глотки. Мы почти их дожали. Бошей осталось то человек двадцать, ну двадцать пять от силы, а учитывая, что они почти не вели ружейного огня – скорее всего с патронами у них были большие проблемы. Я не мог предположить, что они решаться атаковать в таком положении. Потому и думаю, что к ним подошло подкрепление, причем не просто подкрепление, а штурмовики. Они-то нас и атаковали.

– Сколько их было?

– Точно не могу сказать, но вряд ли больше двадцати бойцов, скорее меньше…

Об отчаянной смелости солдат из немецких Штурмовых групп ходили легенды по обе стороны фронта, поэтому их совершенно самоубийственная атака на укрепленные позиции численно превосходящего противника не казалась Огюстену невероятной. Капитан между тем продолжал:

– Они сразу прорвались в траншеи, мы даже пулеметный огонь открыть не успели. Скорее всего, с патронами у них тоже было неважно, так как они вели огонь только из пистолетов и этих жутких крохотуль.

Коммандан понял, что Мишо имеет ввиду компактные пулеметы, которые появились у бошей этой весной и стали полной неожиданностью для французов и англичан. Не в последнюю очередь благодаря этому оружию немцы в начале лета смогли прогнуть фронт до самой Марны и едва не изменили то, что казалось давно предрешенным.

Лануа вспомнил, как оказался в те дни на передовой во время очередной атаки бошей, точнее как оперативный тыл вдруг стал передовой. Боли в ноге тогда терзали его нещадно, и Огюстен готовился к обороне с радостью, подобной радости самоубийцы заглядывающего в ствол пистолета. Но выстрела так и не последовало – американцы ударили бошам во фланг и отвлекли их на себя. «А ведь тогда все действительно висело на волоске…»

– Но вам все же удалось отбиться…

– Да, нас выручил капрал Ру. Он смог развернуть пулемет на ту часть траншеи, которую заняли боши и открыть огонь. Он уничтожил троих или четверых, прежде чем они его обошли и заткнули. Мы смогли перегруппироваться и сами перешли в контратаку, нас все же было больше и в итоге мы смогли их откинуть.

– Каковы были ваши потери?

– Семь убитых, один тяжелораненый… Сразу после того, как мы отбились, я приказал атаковать, рассчитывая, что боши в темноте решат, что это возвращаются свои и не сразу откроют огонь.

– А сколько потеряли они?

– Минимум восьмерых – столько их трупов было в наших траншеях.

– А пленные?

– Мы не брали, они тоже… Да и не сдавался никто…

Лануа взял небольшую паузу, обдумывая следующий вопрос – весь предыдущий разговор коммандану нужен был, чтобы составить общую картину, теперь она у него была, и можно было переходить к главному. Пообщавшись с Мишо, Огюстен начал понимать, что за человек перед ним и, как ему казалось, был близок к пониманию мотивов заставивших капитана ослушаться приказа об атаке. Он спросил:

– Сколько человек оставалось в строю к десяти часам утра, капитан Мишо?

Капитан резко придвинулся вперед и Лануа снова смог видеть его лицо. Это лицо было искажено злобой. «Похоже, попал» – таких сильных эмоций коммандан у Мишо еще не видел. Впрочем, голос капитана был спокойным и даже отстраненным, когда он заговорил:

– После восьмой нашей атаки в строю оставалось сорок три человека. Две трети имели разнообразные легкие ранения и травмы. Также было трое тяжелораненых, еще семеро умерло в течение ночи, так и не получив медицинской помощи. Из офицеров в живых оставались: я, лейтенанты Феро и Д’Юбер, и младший лейтенант Делло, причем Д’Юбер был ранен в живот. У нас оставалось двадцать шесть гранат, один станковый Гочкисс, три исправных пулемета Шоша, разнообразное стрелковое оружие и патронов в достатке.

– Как вы полагаете, сколько бошей оставалось в строю к утру?

– Не могу точно сказать, человек пятнадцать, может меньше.

– Успех еще одного штурма был возможен на ваш взгляд?

– А первого, господин коммандан? А каждого из восьми? Мы же не в окопе отсиживались – мы атаковали! Всю ночь атаковали! Ведь своими трупами дорожку к этой Богом забытой траншее прокладывали. Мы же не виноваты, что боши не обделались от страха, лишь завидев нас и, что никак не хотели сдаться и отступить!..

Лануа хорошо понимал эмоции Мишо, но в данный конкретный момент они были непродуктивны, поэтому он прервал тираду капитана:

– Отвечайте на вопрос, Мишо: возможен ли был на ваш взгляд успех еще одного штурма?

Буря стихла так же внезапно, как и поднялась. Арестант снова откинулся и ушел в тень:

– Не могу знать, господин коммандан. Сержант Нойвиль сообщил мне после последней атаки, что видел, как капрал Бюкар прострелил водяной кожух немецкого MG – скорее всего, это был единственный пулемет бошей, но Нойвиль не был рядом с Бюкаром в этот момент и вполне мог ошибиться…

– А что сам капрал Бюкар?

– Погиб. Далее: я не знал точную численность бошей, не знал, сколько у них раненых, не знал, подходят ли к ним подкрепления, не знал, много ли у них осталось патронов, не знал, есть ли у них возможность починить пулемет, не знал будут ли они и дальше стоять насмерть… Я не знал, возможен ли успех еще одного штурма, господин коммандан.

Лануа почувствовал, что Мишо снова смотрит ему в глаза из своей тени, и снова не отвел взгляд.

– Что произошло, когда пришел курьер?

– Был жуткий туман и курьера мы увидели только когда он уже подходил к нашей траншее. Я окликнул его потому, что он, похоже, даже не видел нас и шел мимо. Он вообще выглядел каким-то рассеянным. Курьер спустился, подошел ко мне и сообщил, что Война закончена, и мы победили. Еще он сказал, что перемирие подписано уже несколько часов назад, еще ночью…

«…А это значит, что смерти твоих бойцов были бессмысленны» – Огюстен, как и Мишо не стал говорить этого вслух.

– Что было дальше?

– Я отошел на другой край траншеи, где никого не было, и попытался застрелиться.

Слова Мишо повисли в воздухе. Теперь уже Лануа вглядывался в тень, в которой скрывалось лицо капитана, в тщетном стремлении заглянуть в его глаза. Установившуюся тишину нарушил сам Мишо:

– В последней атаке я отстрелял весь барабан своего Сент-Этьена и забыл перезарядить. Перед тем, как идти в атаку я бы в любом случае проверил барабан, а со всеми этим новостями забыл…

Огюстену отчего-то показалось, что капитан улыбается:

– … Я нажал на крючок раз десять, прежде чем понял, в чем проблема. Откинул барабан, чтобы перезарядиться, но в этот момент меня скрутил лейтенант Феро. Вроде, я что-то кричал, но точно сказать не могу. Феро встряхнул меня, как следует, кажется, даже ударил по лицу, чтобы я пришел в себя.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Смертью храбрых"