Текст книги "Зубы дракона"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Гладко выбритый Сергей Михайлович, в неизменном костюме и бежевой рубашке с галстуком, по-хозяйски прошелся вокруг «Латвии», постучал пальцами по треснутой фаре, потом наклонился и стал наблюдать, как я выбиваю рессорный палец.

– Опять втулки за свой счет покупать пришлось, – немедленно завел я свою любимую пластинку, – и ремкомплект для карбюратора. Вы мне чеки оплатите?

– Ты же знаешь, нет у нас на счету денег.

Еще бы не знать! Три месяца зарплату не платят! Если бы не удавалось на микроавтобусе подхалтурить, уже бы давно ноги протянул. А раз машина кормит, то и запчасти к ней прикупить не грех… Интересно, а как нянечки выживают?

– Резину давно пора менять. Таких денег у меня нет.

– Придумаем что-нибудь. – Он задумчиво почесал свой нос. – Ты главврача нашего знаешь? Галину Павловну?

– Нет.

– Плохо. Ну да ладно, увидишь. Ее на курсы направили. Надо будет забирать в два часа из Комитета по здравоохранению. В течении недели. Понял?

– Сделаем.

– Вот и хорошо.

Сергей Михайлович ушел, и сразу после его ухода резко разболелись зубы. Сразу все. Ладно бы, те шесть, которые вчера залатали, или хоть те, что остались нелечены, так нет – боль пульсировала и в передних зубах, и в резцах, и в коренных, и даже в тех трех, что давно не существовали, брошенные в миску стоматолога. Временами острая резь сливалась в единое целое, захватывающее нижнюю и верхнюю челюсть, временами докатываясь до глаз, отчего начинали течь крупные холодные слезы. Хорошо хоть на протяжении дня меня больше никто не трогал.

Втулки удалось заменить только к восьми вечера. Челюсти болели так, что хотелось выть на луну. Дома я не раздеваясь залез в постель и спрятал голову под подушку. Выспаться, естественно, не удалось. А к утру зубы начали выпадать…

На работе я первым же делом побежал в Гришкин кабинет, но он, паразит, именно сегодня ухитрился сесть на больничный. Пришлось с Терентий Палычем ехать на Аптекарские склады сдавать посуду. Болеть стало меньше, но зубы сыпались, как иглы с новогодней елки. И я смирился с тем, что придется делать искусственные челюсти.

К двум часам, когда настала пора забирать главврачиху, зубов не осталось совсем. Зато и болеть было нечему. Я даже довольно бодро поболтал с Галиной Павловной – милой женщиной лет сорока, люто ругающей начальника Комитета здравоохранения Корюкина за дурь.

Сюрприз меня поджидал вечером. Когда я забирался под одеяло, гадая, приснится долина охотников, или нет, челюсти снова стали ныть. Я шевельнул во рту языком, и ощутил, как из десен проклюнулись остренькие кончики новых клыков…

6. Прогулка при луне

Приснилась мне Леночка Тельная, бывшая одноклассница. Но во сне она почему-то оказалась пилотом истребителя-перехватчика, и активно учила меня летному делу. Я сидел на крыле и пытался заглянуть в кабину, а Леночка тем временем выписывала фигуры высшего пилотажа. Короче, обычный ночной бред. Легче даже на душе как-то стало. И проснулся я отдохнувшим, свежим, за пять минут до звонка будильника. Все было прекрасно. Вот только десны слегка ныли… и из них высовывались крепенькие макушки новорожденных зубов.

На работе я сразу рванул в медкабинет, но Гриша Капелевич на работу все еще не вышел.

Должен честно признать, что появление новых зубов травмировало мою нежную душу намного меньше, нежели выпадение старых. Поэтому отгула я, как задумывал, брать не стал. Прокатил директора до совхоза «Шушары», сделал две ходки «налево», пока он договаривался о дешевой картошке для дома престарелых, и даже успел купить у местного самосвала двадцать литров бензина со скидкой примерно на треть. Потом привез из Комитета Галину Павловну.

А зубки тем временем росли. Бодро, уверенно, ничем не отвлекаясь. К вечеру они по размеру не намного отличались от нормальных. А к следующему утру вымахали заметно больше нормы. И продолжали расти.

Когда я остановился за Елисеевским магазином, зубы снова начали болеть.

Галина Павловна выскочила из коричневого здания Комитета по здравоохранению злая, как голодная собака.

– Игорь, ты знаешь, что Корюкин опять придумал? – зарычала она, едва сев в машину. – Он решил отменить «скорую помощь»!

– Как это? – из вежливости спросил я, разворачиваясь в сторону Фонтанки, и зубы моментально отреагировали на звуковые колебания резкой болью.

– Он решил посадить туда вместо врачей парамедиков! Представляешь?

Нет, не представлял. Для меня важнее было справиться с резью в челюстях. Такое ощущение, словно кто-то тупым долотом выстукивал в деснах лунки под новые посадки. Хотелось закрыть глаза, съежиться и громко завыть. А надо было смотреть на дорогу, пропускать машины, едущие по главной дороге, следить за светофорами и объезжать ямы.

– Ты знаешь, кто такие парамедики? Это недоучки, которым объясняют: если у человека болит голова, делайте укол из синей упаковки, если ноги – то из зеленой. Если живот – из желтой. Они заведомо ничего не понимают в медицине! А при аппендиците и воспалении легких, между прочим, половина признаков совпадает. Что-то больной недоговорил, что-то доктор недопонял, и готово – получите труп вместо излечения! У нас что, врачей не хватает? У нас же их больше, чем в любой стране мира!

Челюсти полыхнули огнем, и я с трудом не поддался соблазну вдавить педаль газа и влететь мордой под несущийся в правом ряду «Камаз». Секунда ужаса, хруст металла – и никаких болей… Нет, наоборот, пропустив пешеходов, я очень осторожно вывернул на набережную и, не разгоняясь больше сорока километров в час, покатил в сторону моста Ломоносова. Пламя, разгоревшееся во рту медленно, словно лава, растекалось по телу, отчего, казалось начинали закипать мышцы, пузыриться кожа, раскалываться кости и плавиться суставы, оно заползало в голову, грозя смести все мысли, превратить содержимое черепной коробки в пароходную топку, сжечь все существо человеческое – все желания, память, навыки, привычки, превратить все с единый спекшийся комок шлака, и от всего этого кошмара хотелось сжать с силой виски и завопить от бессилия…

Включить указатель левого поворота, пла-авное нажатие на педаль тормоза, воткнуть пониженную передачу. Пропустить психа на «Тойоте», пусть его кто-нибудь другой задавит. Теперь медленно отпускаем педаль сцепления и нежно нажимаем на газ, поворачивая руль.

Одному богу известно, каких сил мне стоило сохранить очаг спокойного сознания во взбесившемся от боли мозгу и предельно аккуратно доехать до Звенигородской.

– Игорь, нам в среду, на следующей неделе, детишек из детского дома надо привезти. С Новоизмайловского проспекта. Сделаешь? – спросила, выходя, Галина Павловна.

– Нет проблем, – сумел я выдавить судорожную улыбку.

– Тогда до завтра?

– До свидания…

До сих пор не представляю, как мне удалось открыть ворота гаража, загнать машину на шпалы, отключить массу. Только заперев створки я закинул к потолку голову, распахнул пасть и громко, изо всех сил заорал.

– А-а-а-а!..

Стало немного легче. Я несколько раз быстро присел. Двадцать приседаний заменяют таблетку аспирина. После двух таких «таблеток» мне удалось более-менее взять себя в руки и переодеться. Открылась дверь, заглянула Вика из столовой на первом этаже.

– Игорь, что случилось?

– Молоток на ногу уронил, – соврал я.

– Предупреждать надо. У меня из-за твоего вопля две бабки компотом подавились, и одна котлетой. Еле откачали.

– Хорошо, предупреждаю: через десять минут снова будут вопли.

Выражение розового, распаренного Викиного личика стало озабоченным.

– Что, опять молоток уронишь?

– Рессору уроню. Причем на ту же ногу.

– Ага… – выражение озабоченности сменилось задумчивостью. – Пойду, скажу, что ты новый магнитофон проверяешь…

Дверь закрылась. Я, опираясь на стул, несколько раз быстро отжался, потом несколько раз присел и, наконец, громко, от всей души, заорал. Боль озадаченно отступила. Во всяком случае, до дома доехать смогу… Я запер гараж и бодрой трусцою побежал на метро.

К моменту прихода домой рассудок окончательно отключился. Это видно хотя бы из того, что я отказался от «чистых», биологических методов борьбы с болью и сожрал упаковку анальгина из маминой аптечки. Самой мамули дома не оказалось – ушла на теннис. Хорошо быть пенсионером.

Огненная резь сконцентрировалась в зубах. Она вспыхивала в такт ударам сердца, разгораясь сильнее и сильнее, и не удавалось спрятаться от нее ни под одеялом, ни под подушкой. Не удавалось залить ее холодными струями душа, сбить приседаниями или подтягиваниями на турнике. Совершенно взбесившись, я вцепился зубами в угол стола, прожевал колкую прессованную фанеру, выплюнул. Зубы хотели есть, жрать, хавать, они били голодом по мозгам, словно паровой молот, и я бессильно и злобно рычал, как загнанный в ловушку матерый волк.

Течение времени не воспринималось совершенно. Не могу сказать, был еще вечер или уже заполночь, когда пылающее в сознании пламя выгнало меня на улицу.

Пожалуй, даже не меня. Я просто присутствовал в своем теле, наблюдал за происходящим со стороны, выдавленный в угол непереносимой болью…

Двор у нашего дома. Темнота. Светит только три фонаря из пятнадцати. Чавкающие под ногами листья. Черные скелеты деревьев. Ни единого человека. Ноги быстрым неслышным шагом несут по широкому кругу. Запахи… Кто-то жарит курицу, кто-то варит бульон. В подвале, за узким окном прячется кошка… Две кошки… А здесь только что прошла женщина… И у нее были месячные… Из горла невольно вырывается рычание.

Тень в соседнем дворе! Мужчина. Пожилой. Один. Выгуливает собаку…

Ноги мчат тело вперед.

Мужчина входит в пятно света под фонарем и превращается из тени в обычного пенсионера: мятые брюки, драповое пальто, очки в пластмассовой оправе. Огромными прыжками бросается навстречу ротвеллер.

– Фу-у! Ко мне! – доносится крик собачника.

Прыжок!!! Не ротвеллера – пес в считанных шагах внезапно затормозил, неестественно отгребая сильными лапали по мокрому асфальту. Прыгнуло мое тело. Совсем рядом с ухом лязгнули клыки, раздался скулящий вой. Я ощутил, как хрустнули под сомкнувшимися челюстями шейные позвонки и привычным инстинктивным движением дернул головой в сторону, ломая добыче позвоночник. Рот наполнился свежей, парной кровью, блаженная истома прокатилась по телу, смывая боль, усталость, сводя все мышцы непередаваемым наслаждением…

Господи, хорошо-то как!!!

Разве можно сравнить с чем-либо такое наслаждение?.. Наркотики, вино, женщины – ничто…

Пошатываясь от удовольствия, я отшвырнул в сторону высосанную собаку, потряс головой. Собачник, желтый от электрического света, застыл на месте с отвисшей челюстью и громко икал, вытаращив глаза.

– Почему собака без намордника? – заявил я тоном разгневанного ветерана, развернулся и побрел домой.

Приснится же такое! Я сладко зевнул, потянулся под одеялом изо всех сил, до хруста в суставах, и приоткрыл глаз. Опять проснулся на пять минут раньше времени. И опять отлично отдохнул! Мяукнув от полноты чувств, я откинул одеяло в сторону и опустил ноги на пол… И прямо перед носом ясно увидел скушенный край стола…

Только растерянностью можно объяснить то, что я присел рядом со столешницей и примерился зубами к следам укуса. Совпало четко…

Бред ведь, правда?

Я лег на пол и вытащил из-под кровати одну из дощечек, оставшихся со времен ремонта шкафчика в туалете. Примерился, в душе сознавая полный идиотизм своего поступка, и вцепился в нее зубами… Кусок деревяшки, без ощутимого сопротивления, отделился и остался у меня во рту… Вынув его, я пару минут рассматривал следы своих зубов, пытаясь понять смысл происходящего, а потом снова впился в дощечку клыками. Зубы щелкнули, кусок дерева остался во рту.

Бред!

Взгляд упал на торчащий из доски шуруп… Клац – и он скушен у самого основания.

Бред.

Такого не бывает!!!

Не знаю, чем кончились бы размышления, но звон таймера погнал меня на работу… Завтракать не стал. Есть совершенно не хотелось.

На работе, переодевшись, я подкрался к верстаку, осторожно огляделся, затем взял болт-шестерку с сорванной резьбой, и осторожно сжал зубами… Разжевать его в мелкий порошок удалось без труда. Я сплюнул и пошел искать Терентий Палыча. По пятницам мы ездим на ЦФБ за лекарствами.

Вечером, ползая под передней подвеской со смазочным шприцом, я почувствовал, как качнулась машина под тяжестью забравшегося в салон человека, и услышал бодрый, знакомый голос:

– Вылезай, рулилка, рабочий день давно кончился!

– Ты где шлялся, бездельник? – крикнул я Грише, загоняя нигрол в масленку левого кулака. – Почему тебя три дня не было?

– В городе бушует эпидемия, злостно скрываемая руководством мэрии! Я едва не пал жертвой борьбы микробов за существование. Схватка была долгой и кровопролитной. В том смысле, что в поликлинике дважды кровь на анализ брали. Когда предприняли третью попытку, пришлось сдаваться и признавать себя здоровым. Теперь, как честный ленинец, несу болезнь в массы. Вылазь, рабочий день кончился. Ты нарушаешь кодекс законов о труде.

– Сейчас. – Я ткнул шприцем в последнюю масленку, вылез из-под микроавтобуса и пошел переодеваться.

– Давай, Игорек, помянем светлую память Капитон Тихоныча, который не перенес очередного посещения нашего сортира. Чего ты хихикаешь? Туалет, между прочим, для сердечников самое что ни на есть смертельно опасное место. Мрут они на горшках как мухи. Совершенно серьезно говорю. Пойдет инфарктник, не к столу будет сказано, посрать, поднатужится… а сердечко-то слабенькое… Брык, и можно забирать.

Он с хрустом свернул пробку на бутылке и плеснул водку в стакан.

– Хороший был мужик. Не зануда. Пусть ему земля – пухом. – Капелевич проглотил водку, обиженно крякнул, поморщился. Потом снова налил стакан и протянул мне. – Давай, Игорек.

Я взял в шкафу пустую бутылку, набрал в нее воды из-под крана. Взял приготовленный мне стакан, залпом выпил, запил водой…

Камень приятно холодил спину, но влажный жаркий воздух, медленно текущий из окна, грозил быстро нагреть камеру до температуры духовки. Золотая палица оттягивала руку. Ноги онемели.

О-о, дьявол… Что это? Опять?!

Я встал, подошел к окну. Шум водопада, шелест листвы. Видимо, недалеко от тюрьмы растет дерево. Стена, выходящая на улицу, была заметно теплее всех прочих.

Опять горная долина… Правда, со времени последнего визита я успел немного успокоиться.

Скелет продолжал лежать на своем месте. Хотя, конечно, ему никуда идти не нужно. Я присел, осмотрел его нижнюю челюсть, практически оторванную невероятно разросшимися зубами. Провел языком по своим. Похоже, мне подобная участь не грозила. Мои резцы не выросли ни на миллиметр с тех пор как я загрыз… Не стоит обманывать самого себя – это был не сон. Я действительно загрыз эту псину! Нехорошо? Пусть в меня бросит камень тот, кто ни разу в жизни не съел ни одной котлеты! А я всего лишь сам сделал ту грязную работу, которую большинство предпочитает передоверять мясокомбинатам. Человек – это хищник, и против природы не попрешь…

– Отсутствие мяса в пище приводит к умственной и физической деградации, как утверждают американские ученые, – решительно подтвердил Гриша Капелевич, выпил и продолжил: – Именно поэтому вегетарианство так активно проповедуют почти все религиозные секты.

Он снова наполнил стакан и протянул мне.

– Давай, за покойников три раза пить положено.

Я даже не успел удивиться тому, что снова нахожусь в гараже. Просто выпил, – и снова уставился на сверкающий белизной скелет. Занимательный эффект от обычной русской водки! Хотя, конечно, какой интерес оказываться каждый раз за решеткой? Вот если бы меня куда-нибудь в эмирский гарем закинуло… Перед глазами мелькнул след зубов на стене. Я присел, пригляделся. Потом осторожно скребнул резцами рядом. Кусать прямую стену оказалось весьма неудобно, но зацепиться удалось. Рот наполнился мелкой каменной крошкой, на стене остался четкий след. Неплохо. Есть смысл продолжить эксперименты. На палице след укуса впечатался глубоко и ясно. Но золото – металл мягкий. А вот как на счет двери?

С дверью фокус не удался: ее вогнутость не позволяла даже зацепиться зубами за поверхность. Тюрьма действительно строилась именно для таких умных, как я. Интересно, сколько нужно времени, чтобы прогрызть в стене лаз, достаточный для бегства? Лет десять, наверно…

– Что-то ты погрустнел, Игорек.

– А-а? – я вздрогнул, огляделся. Ну да, естественно. Каретное помещение дома престарелых… Гриша Капелевич принимает очередной стакан. Помнится, я что-то от него хотел?

– Слушай, Гриша, ты не посмотришь мои зубы?

– Какие вопросы?! Приходи в понедельник в кабинет…

– Нет, ты просто посмотри, вдруг что интересное скажешь?..

– Интересное? Ладно, разевай хайло.

Я повернул голову к свету и открыл рот. Гриша с минуту рассматривал его содержимое, потом сел на место, налил стакан и немедленно выпил.

– Ну, ты можешь сказать, что все это значит?

Вместо ответа Капелевич заглотил еще стакан.

– Гриша, очнись!

– Gesus Christ… Игорь, послушай моего совета… Никогда и никому не показывай своих зубов.

– Почему?

– Yoddamn! Если их кто-нибудь увидит, все оставшуюся жизнь ты будешь работать экспонатом в исследовательской клинике!

– Но ты можешь объяснить, откуда они взялись такие?!

– Этот вопрос будут задавать тебе. С утра до вечера. Возможно, с помощью дыбы и электротока.

– Постой. – Я поднял с пола оброненный крепежный болт, откусил половину, старательно разжевал и сплюнул опилки на пол. – А такое с кем-нибудь бывало?

– Это фокус, да? – неуверено спросил Капелевич, забрал у меня уцелевшую шляпку болта и внимательно осмотрел. Вместо ответа я забрал у него остатки болтика, закинул в рот и разжевал.

– Все понятно, – совершенно спокойно сказал Гриша. – Просто я слишком рано вышел с больничного.

Он прямо из горла допил остатки водки, закинул бутылку в мусорный бачок и, покачиваясь, пошел к дверям.

7. Встреча

Не люблю выходные. Не умею ими пользоваться. Раньше, когда мы с одноклассниками еще держались вместе, всегда находилось развлечение. Устроить праздник в честь дня рождения, красного дня календаря, а то и православной даты, или пойти на дискотеку. Иногда ездили толпой за город, иногда устраивали танцы у Мишки Корнеева под окнами. Магнитофон у него мощный – колонки на подоконник поставим и внизу, на асфальтированной площадке, пляшем. Полквартала собиралось.

Но почти сразу после армии компания стала редеть, как под пулеметным огнем. Ребята женились и оседали по своим «пещерам». Их удавалось вытащить только в редких случаях, а тех, у кого рождались дети, оставалось смело вычеркивать из списка раз и навсегда. Кто-то переехал, кто-то уехал. В конце концов я остался один. Жениться за компанию, только потому, что все остальные уже «осели», я не испытываю ни малейшего желания, и потому являюсь желанным гостем на всех праздниках. Каждый раз меня пытаются познакомить с новой «хорошей девушкой». Но это – по праздникам. А по обычным выходным приходится куковать одному.

Маманя аж с пятницы на все выходные убегает на теннис. Интересно, что там делать двое с половиной суток? Впрочем, это ее личное дело. Поднимала она меня одна, и если теперь, выйдя на пенсию, мама желает развлекаться игрой в мячик, то не собираюсь этому мешать. И уж тем более – навязывать свое общество.

Выходные.

В субботу навел порядок в своей комнате. Подмел пол, вытер пыль. Разложил по своим местам разбросанные за неделю вещи. Нашел в шкафу залитые кровью пододеяльник и простыню. После недолгой борьбы со своей природной жадностью решил выбросить – отстирать все равно невозможно. Долго смотрел телевизор. Потом два часа отмокал в ванне и, наконец, лег в постель.

В воскресение, как назло, проснулся на час раньше обычного. Выпил кофе. Принял душ. Посмотрел телевизор.

А ведь действительно, в семейной жизни есть свои преимущества: скандал бы сейчас жене устроил, она бы посуду побила. Потом бы полдня мирились и следы боев уничтожали. Тихое семейное счастье. Рука невольно потянулась к записной книжке. С кем там меня пытались случить в последний раз?

Джю-юди… Тьфю, одно имечко чего стоит… Была бы в этом мире Тхеу…

Некоторое время я пытался справиться со внезапным соблазном, но в конце концов сдался, набросил на плечи куртку, добежал до ближайшего ларька, купил бутылку лимонада и банку водки, благо теперь это не проблема, вернулся домой, налил себе полный стакан, выпил в несколько глотков, и даже успел плеснуть в рот немного лимонада…

В камере было душно. Узкое окно, ни единого дуновения воздуха. Яркий ромб солнечного света сиял на полу рядом с грудой «сокровищ». Золотая палица с четкими следами зубов продолжала оттягивать руку. Но между ею и черепами ублюдков, захвативших Тхеу, не меньше полутора метров каменной стены.

Но не может быть, чтобы не нашлось выхода!

Итак, что мы имеем? Камера, построенная явно с расчетом на таких «зубастиков», как я. Вогнутая дверь, которая наверняка открывается вовнутрь. Изнутри ее не выбить. Слишком узкое для человека окно. И к тому же затянутое сеткой. Если ее порвать, ночью комары зажрут. «Сокровищница» и «сторожевой дракон». Теперь я понимаю, что это значит.

О минусах хватит. Теперь о плюсах. Плюс один – крепкие зубы.

Вывод – найти слабую точку узилища, к которой можно приложить эти самые зубы.

Стены отпадают – слишком толстые. Через окно не выбраться, все равно в камне ход выгрызать надо.

Дверь… За нее даже не зацепиться… Но у каждой двери есть свое слабое место – замок. Он конечно, с той стороны, но…

Я присел на пороге, внимательно осмотрел стену рядом с ней. Любую дверь время от времени пытаются закрыть с выдвинутым язычком замка… Вот они, царапины на стене от засова. Царапины не длинные, значит засов выдвигается от силы на десять сантиметров. А это уже отнюдь не полтора метра.

Я опустился на колени, зачем-то понюхал стену, а потом вгрызся в царапину зубами. Рот наполнился слюной и каменной крошкой, душа загорелась торжеством… Скоро я выйду отсюда… Выйду.

Через пару часов кропотливого труда стало ясно, что запор не так податлив, как хотелось бы. Выжрав лунку глубиной всего в два сантиметра, я уже не мог работать дальше – зубы у меня, увы, не выдвигаются. Пришлось обгрызать камень вокруг, но выигрывался при этом от силы сантиметр. Сам собой получался эффект вогнутости – такой же, как у двери. Часов за пять удалось углубился примерно на четыре сантиметра. Причем в глубину стены, а не в сторону затвора. Я просто выгрыз лунку рядом с дверью… Сдаваться я не собирался, просто сильно устал. Будь на моем месте крыса – уже сточила бы резцы до основания.

С улицы доносились голоса. На миг показалось, что я узнаю плач Тхеу. Щемяще заныла душа… может, мерещится? Что они с ней делают, подонки! Тоска пропала и вместо нее душе билась злоба бессилия – уж лучше бы меня тогда убили! Я доберусь до них, все равно доберусь!

Постель. Чистая мягкая постель. На таймере – 14.00. Отлежавшись пару часов, я вышел на кухню, сварил большую чашку кофе. А потом допил водку.

Голоса явственно приближались. Подняв палицу – теперь ни один, самый искушенный искусствовед, не различил бы на этом искусанном, мятом куске золота следы изящного рисунка – я пристроился рядом с дверью и затаил дыхание. Сейчас кто-то схлопочет по черепушке… Увы, в камеру так никто и не вошел. После почти часового ожидания пришлось смириться с мыслью, что про меня забыли. Но ничего. Теперь у меня было чем заняться.

На этот раз я работал более целенаправленно и толково, стараясь расширять выемку по вертикали и по направлению к двери. Скоро нос и левая щека оказались в кровь разодраны о камень, но самая глубокая часть выемки сдвинулась в нужную сторону сантиметров на десять. Никогда не думал, что работа челюстями может так утомлять: решив пару минут отдохнуть, я провалился в глубокий сон без сновидений… который грубо разорвал визг таймера и грохот кулака.

– Эй, – стучала мамочка в стену, – ты собираешься выключать этот чертов будильник или нет?

Значит, настал понедельник.

Дошлепав до ванной, я открыл холодную воду, ополоснул лицо и взглянул на себя в зеркало: никаких ссадин на лице не имелось. Отражение скривило губы в презрительной усмешке: «Игорек, ты слишком серьезно относишься к ночным кошмарам. Не стоит путать явь и видения!» Рука привычным, доведенным до автоматизма движением выдавила из тюбика немного зубной пасты и стала елозить щеткой во рту. Хорошие зубы. Здоровые. Крепкие.

Я резко сжал челюсти – пластмасса хрустнула – и выплюнул обломки зубной щетки в раковину. И это уже было не видением… А Долина охотников? Тхеу? Ее голубые глаза с карими лучиками? Сон? Явь? А ее слезы? Невольно сжались кулаки… Чтобы это ни было, галлюцинация, иное измерение, пьяный бред, дурное кино – но я выберусь в нем из тюрьмы! И отправлю на тот свет хоть одного ублюдка!

У реальности нашего мира есть один характерный признак: как бы ты не желал совершать подвиги или зажигать звезды, но звучит звонок – и хочешь-нехочешь, а надо идти на работу.

Если кто-то думает, что может безнаказанно почти целый день грызть каменную стену – даже во сне – то он глубоко ошибается. Лично у меня примерно к полудню в зубах безжалостно запульсировала огненная боль. Да с такой силой, что на Галину Павловну по дороге из Комитета я откровенно зарычал.

В пять вечера обжигающий пульс уже стучал по всему телу, жидким пламенем разливаясь по жилам, скручивая мышцы и выжигая рассудок. Совершенно обезумев, я бросился в Гришкин кабинет, выкинул из кресла какую-то бабку, плюхнулся на ее место, открыл рот.

Гриша только изумленно приподнял брови. Потом взял в руки зеркальце и щуп, и углубился изучение моей пасти. Минут через пять пожал плечами:

– Ни одной дырки. Ни одной подозрительной пломбы. И вообще ни одной пломбы. Все в порядке.

– Болит… – выдавил я.

– Не может такого быть! – категорически заявил Капелевич, и запнулся, увидев как от боли из моих глаз покатились слезы. – Хочешь еще посмотрю?

– Дай… болеутоляющего… – каждое слово давалось с трудом. С каждой секундой рвались последние ниточки, которые позволяли рассудку управлять телом.

– Поверь специалисту… – Гриша Капелевич отошел к своему столу, достал из ящика литровую бутылку водки. – Снимает боль, нервное напряжение, обладает снотворным действием. И никаких побочных эффектов!

Не дожидаясь конца очередной Гришиной лекции, я вырвал у него из рук бутылку, открыл, и стал пить прямо из горла, не ощущая вкуса.

В камере, вдобавок ко всему, было еще и жарко. Это оказалось последней каплей. Тяжелый поток боли порвал последние нити, отшвырнул сознание прочь и овладел телом. Я катался по полу, орал, хрипел, рычал, кидался на стены, глотая крошку, бился головой о дверь. Перед глазами качалась кровавая завеса, нетерпимый голод выворачивал душу наизнанку, рвался на волю.

А потом открылась дверь.

Кто-то с криком упал на пол, дверь мгновенно захлопнулась. Словно кнут, ударил по оголенным нервам запах плоти, мяса, крови. Еды.

Это не я! Тело…

Зубы взорвались злобной силой, метнулись вперед, рванув за собой тело. Она вскрикнула, шарахнулась назад, закрывая лицо ладонью.

Зубы впились в горло.

Сладостный, освежающий, благотворный поток крови хлынул в рот, омывая от бешенства утомленное тело. Я даже застонал от неимоверного наслаждения, завыл, вскинув к потолку окровавленное лицо… И только потом понял, кто эта женщина.

Она уже не могла слышать моих слов, видеть моих слез. Да, плакать позорно для мужчины, но я не мог сдержаться. Я вообще ничего больше не мог. Только сидеть, держа на коленях ее голову, гладить густые черные кудри и пускать слезу. И слушать, как заливаются за окном бурным смехом те, кто это все подстроил. Даже ненависти не было. Только пустота. Ни времени, ни боли. Пустота…

– Что, так болит?

– А? – в первый момент Гришу я даже не узнал. – Нет, не болит.

– Ну-ка, открой рот! Gesus Damn… – он отобрал бутылку, сделал несколько огромных глотков, положил ее мне на колени, прикрыл халатом и, покачиваясь, вышел вон из кабинета.

Не знаю, сколько еще я просидел в кресле, тупо таращась в стену. Но в конце концов встал – бутылка упала на пол и закатилась под стол – сполоснул лицо под краном в углу. Посмотрел на себя в зеркало. Открыл рот.

Вместо зубов торчали короткие гнилые пеньки.