Текст книги "Повелитель снов"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Вот и славно! Айда теперича к моему дому. В баньке с дороги попаримся, вина испанского выпьем, попируем честь по чести, а уж с утра делом и займемся.

– Как скажешь, Андрей Васильевич, – кивнул купец. – Можно и в баньку.

Зверев бросил взгляд иа причал, в очередной раз удивляясь царящему на нем спокойствию – ровно не заметил никто, что князь вернулся, что встретить его надобно, хозяйку упредить, угощение навстречу вынести. Так ведь нет ничего, даже холопов, успевших обзавестись друзьями и подругами, – и тех почему-то на берегу не ждут. Князь качнул головой и пошел по тропе, указывая новому сотоварищу короткую дорогу в селение.

Запорожское тоже пугало тишиной и покоем. Нет, оно не выглядело мертвым или брошенным: вдалеке на поле паслось стадо коров, над многими трубами курились дымки – бабы стряпали обеды семьям, запаривали объедки и брюкву с репой скотине. Тявкали псы, кудахтали куры – но вот людей ни на дороге, ни на улице отчего-то навстречу не попадалось. Если и показывалась где человеческая фигура – так на изрядном удалении, в поле или на огороде у выселок. У колодца возле дома старосты скучало еще влажное, но пока никому не нужное ведро, во дворе у Фрола валялись поленья у размочаленного чурбака, мокло в тазу с золой белье – однако и староста, и Лукерья пребывали в таинственном отсутствии. Князь рассеянно перекрестился – происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Простой вещи сделать невозможно – повелеть стол пиршественный не в доме, а на ушкуе накрыть. В доме ведь ребенок, а дитятю до года, как утверждал Лютобор, сглазить кто угодно и без всякого умысла способен, настолько он слаб. А потому в первый год жизни младенца вообще никому, окромя отца с матерью, видеть нельзя. Разве деду с бабкой показать допустимо – но и то, если в общем доме семья обитает. А тут – совершенно посторонний гость. В баню такого пустить еще можно, но в дом – ни за что.

Отведенная княжеской семье изба находилась на третьем от старосты дворе. Андрей увидел Захара – старого конюха, по уши погрязшего в недоимках, и Анфиску с коромыслом на плече. Девка тоже заметила господина, испуганно пискнула, буквально скинула ношу на землю и бросилась в дом. И ладно, кабы ведра пустыми были – так ведь с водой! Конюх тоже исчез – как сквозь землю провалился.

Андрей зашипел сквозь зубы, толкнул калитку, поднялся на пустое крыльцо, чуть притормозил, скосив глаз на трубу близкой баньки: нет, не дымит. Сами, стало быть, не догадались. Евграф скинул перед порогом шапку, перекрестился с поклоном. Прошел вслед за хозяином в сени.

– Подожди секунду, друг, – остановил его перед светелкой Зверев, открыл дверь – и увидел Полину, заплаканную, с красными глазами и распущенными волосами.

– Что? – только и смог выдохнуть молодой человек.

– Нет… Нет больше дитятки нашего…

– Что-о? – Андрея словно схватил кто-то за сердце, крепко сжал и рванул вниз, к солнечному сплетению. – Как?! Почему? Где он? Что случилось?!

– Мы его… Мы… Вчера еще отпели…

– О Господи, – охнул позади купец. – Ты это, княже… Соболезную… Я того… На паузок, пожалуй, пойду.

– Почему?! Да что случилось, что?! – Зверев Евграфа просто не услышал. – Все же хорошо с ним было, здоровый был! Что же, как?

– Маленький ведь был совсем… Слабый… – Юная женщина вдруг разразилась плачем и кинулась в светелку, упала на постель, накрыв голову подушкой.

– Да как же… – Андрей пошел следом, присел рядом с ней, однако понять что-либо в рыданиях Полины было совершенно невозможно. Князь выглянул в сени в поисках девок, потом вышел на крыльцо – но и в доме, и на дворе все словно вымерли. – Проклятие! Всех выпорю!

Однако гнев хозяина все равно не побудил дворню показаться ему на глаза. Князь вернулся в светелку, снова присел рядом с женой:

– Да что же случилось-то? Тут был кто-то из чужих? Его пытались украсть? Отравили? Кто? Когда? Да отвечай же ты! Я найду его, клянусь! Найду и истреблю! Кто? Скажи, кто?

Полина только заходилась в рыданиях и тянула на себя толстое перьевое одеяло.

– Вот проклятие!

С силой рванув на себя подушку, Андрей вытянул руку, легонько чиркнул ногтем жене по щеке, отпрянул. Держа руку чуть в стороне, открыл сундук, берестяной туесок, провел по краю восковой свечи и тут же вынул ее из коробки, пока не смазалась. Главное – немного жира получить. А в правильную колдовскую свечу он его всегда превратит, опыта уже хватает. Князь вернулся к постели, погладил супругу по голове:

– Отдохни, милая, успокойся. Я сам разберусь. Найду гада и уничтожу, даю слово.

Полина болезненно застонала и отвернулась, пряча лицо во влажном белье. Андрей вздохнул, еще пару раз провел рукой по ее волосам и направился в соседнюю комнату, к печи, на которой баба Велича стряпала еду для хозяев и остальной дворни. То, что кухарка куда-то пропала, Андрея уже не удивило. Он сдвинул крышку топки, сгреб кочергой в кучу немногочисленные угли и придвинул к ним оловянную плошку, в которую кинул переломанную свечу – для заклинания воск следовало равномерно смешать с жиром человеческим и – животным. Лютобор советовал для такого случая барсучий или свиной.

На возню с формами и воском ушло больше часа. Прихватив с собой глубокую деревянную миску, он перешел через сени на крытый двор, затворил изнутри ворота, подпер дверь черенком лопаты – чтобы кто случайно не забрел во время чародейства, – зачерпнул из кадки воды, прочитал заговор Сречи, повелительницы ночи, поставил миску боком на перевернутую бочку с прохудившимся днищем, запалил перед ней свечи, спокойно и уверенно отчеканил заклинание зеркала Велеса – и прищурился, глядя на плачущую Полину. Нет, это она сейчас такая. А увидеть, что с ребенком произошло – нужно назад время отодвинуть. Через нижнюю часть зеркала он перешел в те дни, когда жена еще склонялась над колыбелью, остановился.

Судя по черным окнам, дело происходило ночью. Сынишка, наверное, плакал – Полина, покачав колыбельку, взяла его на руки, обнажила грудь, покормила. Уложила в постельку, но уже через минуту наклонилась над младенцем снова. Зашевелились губы – видать, уговаривала. Сбоку появилась Анфиска, подняла ребенка, стала ходить от печки к окну, покачивая и уговаривая. А может – напевая колыбельную. Несколько минут – и прилегшая было Полина встала, забрала ребенка, опять дала грудь. Девка крутилась рядом, но княгиня недовольно махнула рукой, и та ушла. Малыш же, судя по всему, затих. Полина попыталась вернуть его в колыбель, но почти тут же забрала.

– Капризничает, – улыбнулся Андрей. – Сын растет, с характером. Раз в колыбель не хочет – значит, не ляжет.

Полина походила с малышом, присела на край постели. Сынок, похоже, затих – но класть его обратно в постельку мама больше не рисковала. Откинув одеяло, она легла, уложила малютку рядышком, прижала к себе поближе. Княжич пошевелил губами, но почти сразу затих – рядом с теплой родительницей ему явно понравилось. Женщина погладила его по головке, что-то нашептала. А вскоре глаза закрылись и у нее.

– Притомилась, родная, – качнул головой Зверев. – Да, с сыном не забалуешь. Мужчина, своего добиваться умеет.

Полина вздохнула, повернулась во сне, и ее большая рыхлая грудь легла крохотному человечку на лицо. Дернулась вверх почти игрушечная рука с растопыренными пальчиками, зашевелились ноги.

– Нет! – резко наклонился вперед Андрей. – Нет! Проснись… Проснись… Проснись, дура!!!

Он кричал, он скрежетал от бессилия зубами – но там, в зеркале, мама безмятежно спала, лежа на боку и подтянув до пояса одеяло, а ребенок ее стремительно наливался синевой.

– Не-ет!

Но ручонка упала, а маленькое сердце человечка, так и не успев испытать ни страха, ни радости, ни любви, ни горя, остановилось, отсчитав последнюю секунду так толком и не начавшейся жизни.

– Нет!!!

Князь с размаху ударил кулаком в колдовское зеркало – плеснула в стороны разбуженная вода, раскололась надвое и слетела на пол миска. Андрей взметнулся по лесенке к избе, отшвырнул вниз лопату, промчался через сени, выбил дверь светелки, рванул к себе за ворот жену:

– Ты! Ты!

Затрещала, расползаясь, ткань, широко распахнулись испуганные глаза. Скрипнув зубами, Зверев бросил ее обратно на перину, выскочил на улицу, сбежал вниз к причалу, толкнул на палубу ушкуя подвернувшегося под руку Илью.

– Ты чего, княже? – обиженно забубнил холоп.

– Риус! – рявкнул Андрей. – Где ты, рыжий лентяй?! Сюда!

– А-а? – выглянул из двери задней надстройки мальчонка.

– Отчаливай, уходим.

– Дык никого ведь нету. Дед греться в баню пошел, Левший у бабы своей, Пахом…

– Отчаливай, я сказал!

– Но…

– Плевать! – Андрей перемахнул на причал, двумя взмахами сабли срубил причальные веревки, прыгнул обратно на борт. – Поднимай паруса!

– Какие паруса, ветер встречный! – побежал к рулю мальчишка. – Весла, весла на воду. Кто там есть?! Немец, вылазь!

– Илья, на ту сторону, – пихнул холопа к левому борту князь, сам толкнул в прорезь уключины правое весло, сел на приступку, погрузил лопасть в воду. – И-и раз! Еще раз, еще!

Вода зло зашипела под ударами, корабль начал плавно разворачиваться вниз по течению.

– Сам ты немец! – показалась из трюмного зева белобрысая голова.

Риус не ответил. Илья гремел веслом, никак не попадая им в уключину, а Зверев все греб и греб, стиснув зубы и не глядя по сторонам, выкладываясь всей силою, до последней капельки – и на душе его стало немного легче, словно часть боли и горя ушли вниз, растворяясь в холодной воде.

Изольд мудро не стал подходить к господину, и Андрей сидел на приступке, взмахивая длинной лопастью, еще почти час, пока Риус хриплым голосом не приказал поднять сперва носовые, а потом и главный парус.

– Куда идем, Андрей Васильевич? – поинтересовался мальчишка, убедившись, что ветер пойман, а туго натянутые веревочные концы надежно закреплены.

– Разве я не сказал? – удивился Зверев, рывком выдергивая весло. – В Великие Луки идем. Домой.

– Тяжко получится, княже. Втроем, да весь путь супротив течения. Ветер на Ловати не поймать, на весла посадить некого. Да и по Волхову подняться токмо с попутным ветром сможем. Разве бурлаков нанимать. Поперва от Ладоги до Ильменя, опосля по Ловати…

– Это же сколько они нас волочь будут? А помнишь, Лучемир до Лук под парусом всю дорогу плыл, и довольно быстро добирался.

– Так то в половодье, княже! Течения нет, воды много, лавировать можно без опаски. А ныне…

– Понял, – оборвал его Андрей. – Но пешком – это долго. Пять дней… За пять дней мне до усадьбы добраться надо. Как это сделать, каким путем?

– За пять ден никак не доберешься, княже, – покачал головой Риус. – Коли до Новагорода добираться – так день по озеру Ладожскому, да еще по Волхову при попутном ветре два дня. А без ветра и все пять будет. Коли к Ивангороду повернуть – то по Неве вниз по течению получится, да по заливу еще… Ну два дня выйдет до Ивангорода. Однако же по Нарве без бурлаков не подняться. Да и по Великой на двух веслах мы не выгребем.

– А от Нарвы дорога до Великих Лук имеется?

– До Пскова есть, через Гдов, то я слышал. А до Лук…

– Правь к Ивангороду, – решительно приказал князь. – Уж от Пскова – и дороге не быть? От него, помнится, на Русь никаких рек не течет. Значит, токмо на лошади или телеге и доберешься. Должны быть дороги, должны.

По примеру деда, Риус отважно вел ушкуй через ладожские просторы и в скоро наступившей темноте. Андрей же долго смотрел на повисшую низко над волнами почти полную луну и ушел в носовую каюту только, когда небо уже начало светлеть. Как ушкуй скатывался вниз по стремительной Неве, как пересекал Финский залив – он не видел. Он вышел на палубу, когда судно миновало устье Луги.

– Подходим, княже, – гордо сообщил Риус, удерживающий под мышкой глянцевую рукоять руля. Под глазами у него темнели от недосыпа синяки.

– Хорошо, – кивнул Зверев, вернулся к себе, надел короткий цельнокатаный войлочный кафтан, прозванный холопами «татаркой» и отличавшийся от обычного поддоспешника богатым шитьем золотой нитью и катурлином да застежками на груди, опоясался саблей, уронил в рукав любимый кистень, перекидал все серебро из сундуков в поясную сумку, вышел обратно.

– Вон оно, княже, – указал вперед рыжий. – Глянь, аккурат две ладьи из Нарвы выкатываются. В нее править?

– К берегу…

Мальчишка кивнул, навалился на весло:

– Ребята, концы главного паруса отвязывайте… А опосля сразу стягивайте его, зарифляйте!

Осадка у груженого ушкуя не превышала двух метров – оттого-то он без опаски и через Финский залив проходил, и в устье не самых глубоких рек, вроде того же Вьюна. С пустыми трюмами, да еще и без команды он не мог сидеть в волнах глубже метра.

– Насколько к берегу приближаться, Андрей Васильевич? – когда до пляжа оставалось с сотню сажен, поинтересовался молоденький кормчий.

– Иди, иди, – кивнул Зверев.

– Я носовой один подберу все же… Да, княже?

Андрей безразлично пожал плечами.

– Илья, Изя, давайте! Первый и второй концы на носу отпускайте, да увязывайте… Може, пока якорь бросить, княже? Выскочить ведь на берег… Андрей Васильевич, близко уж больно!

– Правь, дно мягкое. Днище не распорем.

– Дык, на мель сядем, Андрей Васильевич… О Господи, сели!

Под брюхом корабля зашипел песок, ушкуй плавно затормозился – никто даже равновесия не потерял, – и устало прилег на правый бок, наклонив мачту градусов на тридцать. Князь тут же перебросил ноги через борт, спрыгнул, охнул от неожиданно холодной воды и пошел вперед. Как он и ожидал, глубина здесь оказалась всего по пояс.

– Княже! – растерянно окликнул его с кормы Риус. – А как же мы?

– Возвращайтесь, – бросил через плечо Зверев. – Свободны.

– Как же? Мы ведь на мели!

– Раскачивайтесь, – обернулся Андрей, – подрывайтесь. Волна поднимется – веслами отталкивайтесь. Припасы на борту есть, с голоду не помрете.

Он ускорил шаг и вскоре был на берегу. Разумеется, здесь, за кустарником – подальше от ветра – тянулась тропинка. И дозоры порубежные тут проезжали, и зазывалы бурлаков-артельщиков, и рыбаки причаливали. Ивангород – селение не маленькое. Не то место, где в двух верстах от посадских стен непролазные дебри начинаются.

Быстрым шагом князь направился вдоль берега и уже через час вышел к стремительной порубежной реке. Где-то в версте выше по течению виднелись скошенные стены старой датской крепости в Ругодиве, [5]5
  Ныне – город Нарва.


[Закрыть]напротив которой мрачно серели отвесные укрепления Ивангорода. Но ни один из городов Зверева сейчас не интересовал.

– Постоялый двор ближайший где? – остановил он бредущих с вилами на плечах смердов.

– Коли по тропе этой, то еще четверть часа хода, – охотно ответили крестьяне, сдернув похожие на пилотки, серые суконные шапочки. – Как первый частокол будет, так это он и есть.

Примета оказалась удобной. С половину версты огороды по сторонам ограничивались только жердяными изгородями, и лишь за яблоневым садом взору путника открылся плотный тын, за которым возвышались две черные от времени избы в три жилья.

Задерживаться Андрей не стал: купил двух коней с упряжью, а пока их седлали, сунул в рот пряженец с вязигой, еще два спрятал за пазуху. Посему Иван-город он прорезал на рысях и помчался по уводящей точно на юг дороге. Примерно треть часа галопом, треть часа шагом, еще столько же на рысях – потом смена лошадей, и опять в галоп. Через три часа он миновал сторожащий устье узкой речушки Гдов, еще через шесть – въехал в скобяную слободу Пскова. Здесь, в крайнем постоялом дворе князь Сакульский остановился на ночлег, пожалев больше не себя, а выдохшихся коней. Поутру, прикупив у хозяина еще одного скакуна и поменяв усталых лошадей на свежих, Зверев помчался дальше: узкой тропою на Остров, а оттуда знакомой дорогой к Опочке. Этим путем кованые рати шли выбивать поляков с русской земли, этим же путем возвращались после победы над ляхами. Многотысячное войско вытоптало узкую поначалу дорожку так, что и сейчас, спустя два года, она так и не заросла. Скачи и ничего не опасайся – не заблудишься.

При двух заводных князь почти всю дорогу шел на рысях, каждые полчаса перескакивая с седла на седло, и только ночью позволил измученным лошадям перейти на шаг. Но с первыми лучами солнца – снова рысь, снова скачка, выжимающая последние силы и из всадника, и из скакунов. Зато уже утром он миновал Идрицу, а перед сумерками повернул с Пуповского тракта на проселок, что тянулся по левому берегу изрядно пересохшего за жаркое лето Удрая.

Через три версты проселок повернул к усадьбе, а всадник помчался дальше, по еле заметной, почти нехоженой тропинке. Перед Козютиным мхом и эта стежка оборвалась – но Зверев решительно направился к воде, пересек на взмыленных, тяжело дышащих скакунах реку, двинулся через топь, в приметном месте нырнул в кусты и спустя пять минут накоиец-то спешился у подножия пологого холма.

Отпустив подпруги, князь взбежал до середины склона, нырнул в закрытую пологом пещеру и, едва ступив на ступени, спросил:

– Я успел, Лютобор? Мы сможем провести обряд сегодня?

– И тебе долгих лет, чадо мое, – прихлебнул из кружки какого-то варева старый колдун. – Доброго тебе здоровия.

– Здравствуй, мудрый волхв, – кивнул Андрей. – Так я успел?

– Успел, отрок, успел. Токмо сегодня мы обряда творить не станем, чадо. Потому как полнолуние лишь завтра.

– Вот проклятие! – Зверев покачал головой, развернулся. – Пойду, коней выхожу да напою. Чуть не до смерти загнал бедолаг. Получается, зря.

У лошадей и вправду тяжело вздымались бока, падала из-под упряжи розовая пена. Они так устали, что не могли даже есть, несмотря на обилие вокруг сочной болотной травы. Андрей снял с них седла, скинул влажные потники, взял за уздечки, медленно повел вокруг корявой березки, помогая шагом установить дыхание.

Спустя несколько минут вышел колдун, протянул ему ковш пряно пахнущего настоя:

– Испей, отрок, бо сам заботы требуешь. Что к тварям живым добр, то в тебе ладно. А что урокам моим не внемлешь, за то ругать стану нещадно. Почто не навещаешь совсем старика? Отчего про уроки обещанные запамятовал.

– Далеко я ныне, волхв, – вздохнул Андрей, принимая угощение. – Далеко, да хлопот много. Вот и не навещаю. Прости.

– Прощу, – кивнул колдун. – Чего еще с тобой поделать, чадо мое взбалмошное. Пойдем, место удобное покажу.

Они немного прошли в сторону реки, остановились среди клюквенной россыпи. Волхв ступил ногой в мох – и вокруг сапога проступила прозрачная вода.

– Не боись, теплая. С землею грелась.

Андрей одного коня отпустил к старику, для двух других выдавил воду сам. Напившись, окончательно успокоившиеся скакуны принялись щипать траву.

– Ввечеру еще овса им задать, – предложил Лютобор, – и совсем зла на тебя держать не станут.

– Не будет овса, – покачал головой Андрей. – В усадьбу ехать не хочу. Не прогонишь?

– Как можно! Для нас, ведунов, под покровительством Сречи самая пора учением своим заниматься. Весь мир спит, никто слов наших не перебьет, никто ветров наших не поймает, никто завета не остановит. Тихо округ, далеко в ночи воля наша разносится… А отчего же ты отца с матерью навестить не желаешь?

– Не хочу, Лютобор! Ничего не хочу! – рубанул опустевшим ковшом воздух князь Сакульский. – Навязали на мою шею… Родители.

– О ком это ты так зло обмолвился, чадо? – поинтересовался древний колдун.

– Да… – сквозь зубы выдавил Зверев. – Есть о ком. Навязали. Во имя рода, ради успокоения дрязг старых, благополучия дел семейных, ради родства с людьми знатными, ради имени потомков будущих… Мало того что дура безмозглая, мало того что увидел я ее первый раз только на свадьбе. Мало того что говорить с нею не о чем, а видом она на слона после рождественского пира похожа, мало того что на ней проклятие висит – так эта тварь подлая еще и ребенка моего убила!

– Как убила? – замер Лютобор. – Почему?

– Ночью рядом с собой положила…

– А-а, заспала, – не дослушав князя, махнул рукой колдун. – Ну это средь молодых мамочек дело частое. Устают сильно, вот в тишине и спят беспросыпно. Чуть повернутся – да ребятенка рядом с собой и давят. Уж сколько их через меня прошло. И тех, что руки на себя наложить пытались, и тех, что мужьями биты были до полусмерти, и те, что страдали, и те, что покаяться за грех невольный пытались…

– Ты-то тут при чем? – недовольно перебил его Андрей. – В церкви ведь грехи замаливают, не у колдуна на болоте.

– Забыл ты, видно, чадо, – скривился старый волхв, – что не вечно я в норе здешней сижу. Бывало время, когда ко мне в храм на Сешковскую гору люди с подарками шли. Там они и богам исконным молились, и в грехах каялись, и прощения божьим словом просили. Ох, сколько девок этих глупых чрез меня прошло – и не счесть вовсе! Младенца заспать – то чуть не самая частая смерть для малюток.

– Но это были не мои дети, Лютобор, – холодно ответил Зверев. – Не мои.

– И не мои тоже, – кивнул старик. – Ладно, пойдем. Полть куриную ныне девка за приворот принесла. Да рыбка копченая еще осталась, да мясо сушеное. Мне ныне много не надобно. Поделюсь, с меня не убудет. А коли не заснешь, научу ночью сквозь стены смотреть. Умение сие большой пользы не приносит, но многим ако баловство простое нравится.

– Засну, – признался Андрей. – Полтора суток в седле. Меня ныне в теплом месте стоймя к стене прислони – и то засну.

– А и спи, – не обиделся старик. – Спать тоже уметь надобно. Коли один останешься, урок мой малый и пригодиться может. Пойдем. Уложу так, как сам уж не первый век только и отдыхаю.

Как коротает ночи старик, Зверев знал отлично – груду осенних листьев в углу пещеры видел при каждом визите. Но этим вечером он устал настолько, что готов был залечь до утра и в картонной коробке из-под холодильника.

Волхв же, радуясь послушанию ученика, завел Андрея за очаг, поставил спиной к яме с листвой, поднес еще ковшик с напитком, изрядно припахивающим пустырником, дал отпить несколько глотков, потом начертал в воздухе непонятный знак, положил руку ему на лоб и мягко толкнул. Зверев, естественно, немного испугался – но тело на несколько мгновений вышло из его повиновения, отказавшись наклоняться, взмахивать руками или сгибать ноги, и он упал на спину, плашмя, внутренне ожидая болезненного удара. Однако кленовая, липовая, березовая, дубовая листва приняла тело мягко, словно хмельная пена, обтекла со всех сторон, накрыла сверху толстым, толстым одеялом. Он словно парил, не ощущая под собой опоры, не чувствуя прикосновения листьев сверху. Над ним лежал толстый слой натурального, естественного, жаркого покрывала – но не давил, не душил. Среди листвы было тепло, но не душно, а воздух имел аромат чистого и влажного весеннего леса.

Колдовской постелью князь наслаждался недолго. Уже через несколько минут его веки сомкнул крепчайший сон, и он сам превратился в легкий лист, сорвавшийся с ветви ясеня и подхваченный веселым, шаловливым ветерком, что принялся швырять свою нечаянную жертву над аллеями неведомого парка, над ухоженными озерцами, по которым катались на лодках юноши и девушки в белых однообразных костюмах, над кустами рябины, алой от ягодных кистей, над шахматистами у скамеек и синими тележками с надписью «Мороженое» впереди. Это было забавно и головокружительно, но не могло длиться бесконечно. И когда земное притяжение прижало-таки летучий лист к твердой земле, Андрей вздрогнул от неожиданности и открыл глаза.

Он не сразу сообразил, почему перед глазами светятся разноцветные полупрозрачные листики, словно он все еще валяется на газоне в своем летучем сне, а когда вспомнил – понял и то, что спать больше ему совершенно не хочется.

– Хорошее у тебя ложе, мудрый волхв, – признал князь, выбираясь из ямы на плотно утоптанный иол. – Спал, наверное, всего несколько минут, а отдохнул на неделю вперед.

– Минут не минут, – пригладил подбородок старик, – а лошадей я твоих уже напоил и к березкам внизу привязал. Отдохнули за ночь, как бы не убежали. Молодые еще кобылки, рады повеселиться.

– Что, уже утро? – не поверил Андрей.

– Полдень, чадо мое, полдень миновал. Посему пей воду скорее да репой пареной закуси. Пойдем, покажу тебе травы, что по осени сбирать надобно. А то, поди, забыл половину?

– Может, чего и забыл, – признался Зверев. – Но немного. Понадобились летом твои уроки, кое-что использовал.

– Не перепутал чего? – строго уточнил колдун.

– Нет. Одного мужика от пьянства отучил. Жалко, убили его вскоре. А еще с колдуном древним управился. С Белургом. Не слыхал про такого?

– Слыхал, – неожиданно кивнул чародей. – Ариец, сказывали, он родом. К знаниям могучим был допущен и той силой пожелал мир себе подчинить. А я словом Свароговым меч сковал, способный жизнь из него выпить. Сеча была на севере где-то – уж и не помню, где. Давно было. Одолели и колдуна, и слуг его верных. Всех побили, никто обратно не ушел. Неужели уцелел?

– Холоп мой меч из него выдернул. Он и ожил.

– А меч, меч-то где?

– У меня, дома. Я его сберег.

– Обратно в колдуна воткни – он и успокоится, – посоветовал Лютобор.

Андрей только улыбнулся: мудрейший ведь человек, а советы зачастую дает такие, что хоть плачь! Так Белург и стоит, дожидается, пока его снова на острие наколют!

– Корзину прихвати, большую, – указал под лестницу колдун. – День ныне славный, светлый. До сумерек полную успеем набрать. Ныне аккурат боголюбник отцветает. Из его корзинок сок собирают и в настой кладут. Везение он во много раз для человека усиливает. В кости он выигрывать начинает, али в спорах. Можешь недруга таким снадобьем в друга превратить. На неделю счастливым сделать.

– Может, лучше самому выпить? – Андрей выбрал под лестницей самую большую корзину.

– Самому не надо. Он все везение в одну седьмицу сбирает. Семь дней везет, а опосля всю жизнь – ни одной удачи. Себе полезно чистотелом натереться али кошачьего глаза перед сном пожевать. Сказывают, духов невидимых после сего углядеть можно. Но я не пробовал. Хватает мне и различимых. Прости, отрок, не удержался я, глянул ночью на супружницу твою. Юна она больно, глупа. Не по своей вине она дитятю заспала. По неопытности токмо. Не было в ней зла.

– Ты думаешь, Лютобор, это известие способно оживить моего сына? – моментально напрягся князь. – Она отняла у него жизнь. Ты считаешь, это можно чем-то оправдать? И не тяни из меня жилы, без тебя тошно. Поговорим лучше о травках, ладно? А вечером отправишь меня домой – и мы решим эту проблему раз и навсегда. Буду считать ее обычным дурным сном. Помучаюсь с месяцок воспоминанием о кошмаре – и забуду. Все едино в такое поверить невозможно. Пойдем, мудрый волхв, пошли. Боголюбник отцветет, пока собираешься. Как люди потом удачу свою найдут?