Текст книги "Тень воина"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

И тут вдруг на крыльце послышались тяжелые шаги, от которых затрясся весь дом: бум, бум, бум…

– У тебя задвижка на дверях есть? – вскинув голову, спросил ведун.

– Есть, – прошептала Людмила. – Но не закрыта.

– Ква… – сглотнул Олег, пытаясь вспомнить, где лежит его пояс с оружием. Оставлял он его на сундуке в углу, но там сейчас постелено девочке…

Бум! Бум! Трах… От сильного удара распахнулась дверь. В проеме показался светящийся призрачной зеленью силуэт, медленно двинулся к топчану:

– Ты! Свояк! Обманул! Я пришла за платой… – Лицо еле светилось, но в полном мраке ночной избы образ Томилы угадывался без труда.

– неправда… – отчаянно закрутил головой Середин, безуспешно пытаясь найти хоть что-то, способное сойти за оружие. – Я приносил…

– Ты лжешь!

– Я принес… И черевики твои с трилистниками, и сарафан красивый.

– Лжешь! – медленно и неотвратимо приближалась к топчану мавка.

– На берегу оставил! В том месте, где утопленник вылезал! Еще до полудня.

– Ложь! – вскинула над постелью руки нежить.

– Пра-а-авда-а-а!!! – отчаянно завопила женщина. – Клал! Клал! Клал! Я сама! Я сама свой сарафан отдала! С цветами! В котором за Беляша выходила!

– Людмила? – склонила голову набок мавка. – Сарафан с цветами? Тот, красивый?

– Да, да… – комкая шкуры, заплакала хозяйка. – Его отдала.

– Сарафан с цветами… – задумчиво пропела болотная нежить. – Черевики с трилистниками…

– Я же говорю, приносил я тебе всё, электрическая сила, – сглотнул ведун. – С самого утра всё собрал да на берег отнес. В осоку, где утопленник вылезал.

Занимайся магией, не занимайся, знайся с нечистью, не знайся – а полуночный визит нечистой силы в спальню кого угодно в дрожь вгонит.

– Приносил… – Томила наконец-то опустила руки. – Оставил…

Она развернулась и медленно, словно тень от ползущей по небу луны, сместилась к дверям.

– А-а-а-а-а… – Людмила сползла с постели, каким-то чудом запалила лучину, подступила к печи, трясущимися руками зачерпнула воды и поднесла к губам – но попасть в рот никак не могла.

Олег в слабом красном цвете углядел на краю полатей свое снаряжение, кинулся к нему, сграбастал в кучу, прижал к груди, прикидывая, куда сложить, чтобы было под рукой. Увидел череду мокрых следов, тянущихся от двери к топчану, снова сглотнул.

Женщина проследила за его взглядом и внезапно взорвалась:

– Убирайся отсюда, колдун проклятый! Убирайся, чтобы и духу твоего близко не было! Уметайся прочь из моего дома!

Середин увидел, как она нащупывает кочергу, и, подхватив одежду, выскочил за дверь, не дожидаясь продолжения. Позади немедленно щелкнула задвижка. Ну, ни фига себе приключеньице… – отер он холодный лоб. Быстро оделся, опоясался саблей. Открыл клапан поясной сумки и проверил, остапась ли там заговоренная соль. Покачал головой:

– Похоже, кто-то всё ж не удержался, прибрал мавкино подношение… Да, не завидую я этому типу. У мавки времени много, она найдет. Рано или поздно, а к воде каждый приближается…

Немного успокоившись, он нащупал лестницу, что всегда лежала под свесом крыши, приставил ее к забитому сеном чердаку над сараем, забрался в сухую траву и закрыл глаза. Тут, наверху, пожалуй, еще и спокойнее будет.

Проснулся Середин не от ласковых солнечных лучей, а от пронизывающего холода. Осень решила в очередной раз напомнить о себе инеем на траве и дворовых постройках, густым паром над еще не замерзшей водой. Впрочем, светлый горизонт указывал на то, что до рассвета осталось не так уж много времени. Поэтому Олег, хоть и не чувствовал себя выспавшимся, но ежиться в холодном сене не стал, спрыгнул вниз и, выведя лошадей из конюшни, принялся их седлать. К тому времени, когда петухи только-только начали выползать из теплых курятников, ведун уже поставил ногу в стремя и неспешным шагом выехал со двора, направляясь к дому старшего.

– Что зенками хлопаешь, олух? – издалека донесся до него суровый голос Захара. – Он, смотри, нормальные люди уже верхом давно, а ты еще порток не подвязал!

«Малюта уже у старшего, – моментально понял Середин. – В дорогу собирают».

– Давай, давай, шевелись! Хорошо хоть, не девка ты, давно бы все с голоду завыли.

– Утро доброе сему дому! – громко поздоровался ведун.

– И ты здрав будь, кузнец! – моментально откликнулся мужик. – Как насчет сбитеня горячего?

– Сбитеня в дорогу? А что, дело хорошее.

– А расстегаев щучьих? – поинтересовался бородач, отворяя створку ворот. – Благодарствую тебе за петлю, Олег. Аккурат на старое место легла. Умелые у тебя руки, кузнец. Не то что у этого… – Захар закрутил головой: – Ты еще здесь? В хлев беги, сказываю, кобылу саврасую седлай.

– А покушать? – с надеждой поинтересовался мальчишка с всклокоченными волосами, в косоворотке без единой пуговицы на вороте, опоясанный толстой веревкой с узлом на боку.

– Коли собраться успеешь, обормот, пока Лабута не поспел, тогда и поешь!

Олегу же хозяйка вынесла большой ковш горячего сбитеня и не менее горячий расстегай, из разорванной спины которого проглядывали белые кусочки рыбы, кольца лука и желтоватые ломтики репы. Похоже, Лада ухитрилась подняться еще раньше ведуна, коли снедь у нее такая свежая. Середин спешился, оставив лошадей за воротами, с удовольствием заморил червячка, после чего поклонился хозяйке в пояс:

– Спасибо за угощение, Лада свет батьковна. Давненько такой вкуснятины не пробовал.

– Да чего там, – зарделась хозяйка.

Захар тоже заметно приосанился, услышав похвалу своей жене, и снова зарычал:

– Да откуда же ты таким уродился?! Покладь мою котомку на место! Сума твоя на крыльце, и торба с ячменем. Ты почему в одном поршне?

– Дык, развязался второй, дядя Захар.

– Так шо теперь, всю жизть в одном сапоге ходить станешь?

– Утопленника-то убрали? – отвернулся ведун, чтобы не видеть этой бестолковщины.

– Есть такое дело, – сказал старший. – Под лещину татя зарыли. Мужики так прикинули, расти лучше станет. Орехи в хозяйстве сгодятся. Поршню надень, тютя!

Громко захлопав крыльями, на воротный столб опустился черный с красным хвостом петух и закукарекал с такой радостью, что у ведуна заложило уши. Борясь с соблазном огреть его плетью, Середин покосился на хозяина и тихо зашипел на птицу:

– Пошел вон отсюда! – Петух в ответ снова заорал.

– Оседлал, дядя Захар! – радостно сообщил мальчишка. – Я пойду, поснедаю?

– Пояс у Трети [6]6
  Имена Третя, Третьяк означают на Руси третьего ребенка в семье, а потому встречались довольно часто, равно как и Одинец или Вчоруша.


[Закрыть]возьми и косарь, – ответил старший. – Да стеганку найди в сундуке, что в сенях. Да не в окованном, а старом, с одной ручкой. Шапка твоя где?

– У деда Рюрика забыл.

– Тьфу, напасть. Ладно, тоды ушанку проси у Лады. Может, даст чего из старья.

– А поснедать?

– Сотоварищи накормят, коли заслужишь. Вон, Лабута едет.

И правда, со стороны ворот на кауром скакуне приближался рыжебородый бортник в овчинной безрукавке, с заткнутым за пояс топором.

– Здравы будьте, люди добрые, – поприветствовал он. – Вроде как с петухами трогаться собирались?

– Ну уж нет, – покачал головой ведун. – Пусть этот горлодрал тут остается.

– И то верно, – расхохотался мужик. – Нам бы чего ощипанное с собой. А, Захар?

– Вон, цыпленка берите ощипанного, – предложил старший. – Всё, Малюта, в седло садись. Давайте мужики, поезжайте. Надеюсь, за день обернетесь. И осторожнее там. Так получается, неспокойным край наш оказался. Половцам не попадитесь.

– И на том спасибо, – натянул поводья Лабута, глядя как со двора выезжает Малюта верхом на светло-гнедой молоденькой кобылке, в ватнике, с огромным ножом на поясе и чересседельной сумкой перед седлом. – Давай, цыпленок, вперед поезжай. А то свалишься, мы и не заметим. А ты, я вижу, одвуконь?

Последний вопрос относился уже к Олегу, и ведун кивнул:

– Привык с заводными странствовать.

– Тут пути-то на день всего.

– Всё едино с заводным спокойнее.

– Может, и так, – не стал спорить бортник и кивнул Захару: – Ну, тоды мы тронулись.

– Счастливого пути, – махнул рукой тот и закрыл створку ворот.

Вместе с первыми петухами поднялось и ленивое осеннее солнце, почти мгновенно растопив иней, но всё равно почти не прибавив тепла. Чавкая копытами по размокшей от дождей дороге, путники добрались до леса, стали подниматься на холм.

– Скажи, Лабута, – спросил Олег, – а много тут у вас деревень окрест?

– Не то что много, – вздохнул рыжебородый, – зато почитай все родичи. Все вместе при дедах с Белоозера отъехали, вместе Коловороты встречаем да зиму провожаем, вместе Ладу да Триглаву величаем. Да и коли парни с девками женихаются, так тоже меж соседями дело крутится. В Елец али Кшень за женой али мужем ведь не отправишься, сам понимаешь. Так что не боись, всё едино за обиду нашу встанут, не отмахнутся.

– Это верно, – кивнул ведун. – Коли все родичи, то бросать друг друга грешно. Да и когда не родственники – всё едино лучше вместе держаться. Так много селений-то в здешней земле?

– Селезни тут недалече, за лесом зараз налево тропа пойдет. Глазок от мельницы по правую руку будет, Гореловозаним. Стежки, Козлов ближе к Кшени срублены, Долгуша еще останется да Сурава наша.

– Пять, шесть, семь, – закончил загибать пальцы Середин. – Ну, коли с каждого поселка по три десятка ратных, то меньше полутора сотен никак не выйдет. А с полутора сотнями мы и Чернобога из-под земли достанем да бороду ему выщиплем. Ну, давай, Малюта, погоняй! Что ты, как мертвый? И так застоялись лошади. Гони!

На рысях лошади промчались через сосновый лес минут за пятнадцать, после чего трое путников повернули налево, галопом пролетая над длинной лентой заливного луга, раскинувшегося по сторонам от прозрачного мелководного ручья. Когда позади осталось километров пятнадцать, лошади начали задыхаться, и путники перешли сперва на рысь, а затем на широкий шаг. Где-то еще через час впереди показались высокие деревянные стены – ручей впадал в реку аккурат вдоль одной из стен деревни.

– Чегой-то тихо в Селезнях ныне, – насторожился Лабута, привставая в стременах. – Ни тебе лодок на воде, ни баб у мостков, ни мужиков в поле. Самое ведь время под озимые пахать, коли не припозднились уже…

Олег промолчал, чуя недоброе.

Всадники опять перешли на рысь. Дорога отвернула от ручья, обогнула заболоченную ложбинку и направилась прямо к воротам. К воротам распахнутым, никем не охраняемым.

От селения не доносилось ни мычания скотины, ни стука топоров или звона молота, ни криков переговаривающихся издалека людей. Ничего.

– Хватит, – натянул поводья Середин. – Не нужно нам туда заезжать. И так ясно, что увидим…

– Ну, надо же… – вытянул из-за пазухи и зажал в руке ладанку бортник. – Самая богатая ведь деревня была. На реке выстроена, торговые гости часто от непогоды укрывались, припасы в путь прикупали. Ладьи стояли, рыбы ловили вдосталь. Сестра моя двоюродная сюда за кожемяку пошла годов десять назад. Дом у них у ручья стоял, калитка там была вырублена. К реке и ручью, шкуры выполаскивать… Подожди…

– Не нужно, – перехватил за поводья его коня ведун. – Хорошего ты там не увидишь. Только терзаний лишних на душу добавишь. Не нужно. Про Селезни половцев спросишь, когда мы к ним в гости придем. А ныне – поехали назад. Запомни, что увидел, да и поехали. Давай…

Середин развернул кобылу, поскакал назад по дороге, ведя скакуна рыжебородого в поводу, как заводного, и только спустя несколько километров отпустил. Оглянулся. Малюта мчался метрах в ста позади. Что же, мальчишку не потеряли – и то хорошо.

Дневали они возле двора мельника, не рискуя сунуться внутрь, и Олег, осмотревшись в незнакомом месте, заметил одну хитрую особенность: сверху, с дороги, видно было только узкий ручеек. Вот если спуститься к нему – тогда просматривалась и обширная запруда. А то, что это не бобровая работа, а человеческих рук дело – так и вовсе, пока плотину не пощупаешь – не понять.

После короткого отдыха бортник повел их к Глазку. Прежде, подъезжая ко двору мельника в сумерках, Олег этого отворота и не заметил. Двадцать верст, меньше часа на рысях – и впереди опять показался высокий частокол.

– Ты смотри, в избах печи топят, – с явным облегчением заметил бортник, хотя дымки тянулись всего над двумя трубами из более чем пятнадцати дворов.

Когда всадники остановились перед запертыми воротами, то двое воинов на свежесрубленном тереме даже не отворили створок, хотя Лабуту узнали и даже дали пару советов насчет дурных осенних пчел.

– У вас токмо дураки остались, – не выдержал бортник, – али из мужей еще кто уцелел?

Веселья его шутка не вызвала, однако ворота приоткрылись и наружу вышел полуголый мужчина с топором и щитом в руках. «Полуголый» означало, что волосы у него были сбриты не только с головы, включая бороду и усы, но и из-под мышек и с груди.

– Здрав будь, Рыжий, – кивнул он Лабуте. – Ответь, почто ты желаешь въехать в наш поселок вместе с сими незнакомыми нам путниками?

– Я вовсе не желаю к вам заезжать, Дир, – ответил бортник. – Староста наш, Захар, послал меня спросить, готовы ли вы поддержать нас в походе на половцев, что разорили нашу мельницу, наши дворы и деревню родичей наших Селезни, что стоит на реке Олым?

– Селезни, стало быть, они тоже разорили? – переспросил Дир.

– Вы-то хоть выстояли? – втиснулся в разговор ведун. – Али с вас тоже никакой надежды нет?

– Мы бы устояли, – пожаловался Дир, – а токмо за много лет так к покою привыкли, что уж и вовсе забыли, каково службу ратную нести. Микула половцев заметил, тревогу поднял, да токмо стрел у него всего два десятка оказалось. Пока новые собрал, половцы уж и терем ему запалили. Его, почитай, года два никто не поливал, от и полыхнул як солома. Опосля половцы начали по воротам пороком бить да веревки на тын кидать. На тыне мы закололи коих, да токмо порока остановить не смогли. Баб да детей попрятали, а сами с мужиками в избе дальней заперлись.

– И что?

– Ну, душегубы как врата сломали, по улицам побежали. К нам сунулись, но мы троих али пятерых срубили. Они вокруг покричали, потом избу нашу запалили. Мы все с мужиками в подпол ушли. Пока изба прогорела да угли остыли, ночь да еще день прошли. Мы как вылезли, степняки уже ушли. Ну, мы схроны открыли, да в лес подались, от тракта проезжего подалее. Несколько дней переждали, потом назад возвернулись. Серебро уцелевшее скинули, старшого в Кшень отправили. Лошадей, скотину купить. Куры есть, всех не переловили.

– Много людей пропало?

– Да, почитай, половина сгинула. То ли живы, то ли половцам в полон достались – не ведаю.

– Прими мою печаль, брат Дир, – наклонившись, протянул свою руку Лабута, и бритый воин прижался в нему плечами и головой.

– А на половцев вы пойдете или малочисленностью отговоритесь? – поинтересовался ведун.

– Да как ты смеешь, чужеземец?! – ухватился за рукоять меча селянин. – Ужели в трусости нас решил попрекнуть?

– Я всего лишь спросил, пойдете вы вместе с нами к степнякам с ответным визитом, или вам и без того тяжко? – как можно спокойнее переспросил Олег.

– Пойдем! – решительно ответил Дир. – За кровь моих соседей втрое больше половцы прольют! И я пойду, и сыновья мои, и соседи. Скажи, куда сбираться рати, и я приведу с собой не меньше десяти мужей!

– Я думаю, дней через двадцать, – ответил ведун. – Пусть лед нормальный на реках встанет, а то одна шуга плывет.

– Мы придем, Лабута, – пообещал селянин. – Мечом отца своего клянусь, придем!

– Мы будем ждать, – ответил бортник, кивнув Диру и пуская своего скакуна дальше по тропинке.

А Середин произвел в уме нехитрые подсчеты: с двух селений вместо ожидаемых шести десятков ратников явится, в лучшем случае, всего один. И арифметика такая отнюдь не в пользу селян. Хотя, конечно, всё еще только начинается…

По огибающей тын тропке путники помчались дальше, миновали поле, нырнули под кроны лиственного леса, а когда километров через пять выехали из него, то увидели впереди деревеньку из пяти изб, сгрудившихся на пологом взгорке. Из труб домов тянулся неторопливый дымок, хорошо слышно блеяла скотина.

– Неужели сюда душегубы не дошли? – удивился Лабута, оглянулся на мальчишку, постоянно отстающего на сто-двести метров, и перешел на рысь.

Всадников заметили, у околицы их встретили двое мужиков с копьями.

– Здрав будь, Ростислав! – поклонился одному из них бортник. – И тебе здоровья, мил человек, – поприветствовал он второго. – Я вижу, беда до вас не дошла?

– О чем молвишь? – не поняли мужики.

– Половцев видели? – встрял в разговор Середин.

– Видать видели, – согласился тот, которого звали Ростиславом. – Мы как дым за лесом увидали, так сразу неладное почуяли. Ну, добро, скарб всякий в телеги погрузили, баб, детей скликали, да в чащу и ушли. Я доглядывать остался. Половцев чуть менее полусотни примчалось, меж домов погарцевали, поняли, что нет никого, да и назад подались. Мы от греха пару дней переждали, а опосля назад вернулись.

– Повезло, – кивнул Олег. – Вас, стало быть, не коснулось. А многие и добро, и родичей, а то и живот потеряли. Посему надумали мы, как лед встанет, до степняков с ответным визитом идти. Составите компанию?

– То покумекать надобно, – переглянулись мужики, и Ростислав закончил:

– Дело, конечно, хорошее. Да и делать зимой по хозяйству почитай что нечего. Я так мыслю, найдутся у нас охотники. За всех ручаться не стану, но человек пять-шесть приведу.

– Тогда ждать будем, приходите. – Ведун развернул гнедую. – Удачи вам.

Малюта еще только нагонял своих старших спутников, покачиваясь в седле, и Олег вдруг понял, что мальчишка спит! Нагло «давит клопа», никак не интересуясь происходящим. Лабута, проезжая мимо, прихватил поводья его кобылки, потянул за собой. Лошадь послушно крутанулась на месте, и…

– А-а-а!!! – От резкого поворота Малюта потерял равновесие и смачно шлепнулся в траву. Тут же вскочил, ошалело крутя головой и ловя правой ладонью рукоять ножа.

– Садись на коня, чмо! – укоризненно покачал головой ведун. – Смотри, жизнь свою проспишь.

Не дожидаясь, пока великовозрастный оболтус поймает стремя, Середин потрусил дальше по тропе. Рыжебородый Лабута чуть задержался, наблюдая за мальчишкой, потом нагнал ведуна и поехал рядом:

– Теперь понятно, почто они мельницу не пожгли, сказал он. Боялись, что, дым увидемши, все округ встревожатся.

– Это точно, – кивнул Олег. – Вообще, на войне селения редко жгут. Коли перед штурмом зажжешь – без добычи останешься, сгорит всё. Коли взял да дальше идти намерен – так дым далеко окрест всем людям сигнал об опасности даст. Разве только домой когда собираешься, можно и побаловать, коли не лень. Да ведь и то – возиться надобно… – Ведун оглянулся: – Ну, забрался, чудо в перьях?

– Зря ты так, хороший он парень, – вступился за Малюту бортник. – Это по хозяйству дворовому у него всё никак не склеивается. А коли в лес али на реку попадет, так цены ему нет. Руками голыми рыбу поймать способен, тропы звериные как носом чует, дупла пчелиные тоже… Ну, не лежат у парня руки к сохе да топору, что же теперь поделаешь?

– Оскопить, – предложил Олег.

– Почему?! – опешил бортник.

– А как же он детям дом срубит, печь сложит, сарай поставит, коли руки к топору не лежат? Пусть уж лучше и не будет их совсем.

– Нет, ну, такое дело любой дурак смастрячит, – возмутился Лабута. – Ну, не за два дня он пятистенок поставит, а за три – что с того? Оскоплять-то зачем?

– Да не пугайся ты так, пошутил я, – усмехнулся ведун. – Только всё едино мужик любое дело, коли доведется, исполнять должен. А лежат руки, не лежат… Где он там? Этак мы до темноты никуда не поспеем. Малюта, не отставай!

И Середин опять перешел на рысь.

– Что там дальше, Лабута? Стежки и Козлов, кажется?

К Стежкам они подъехали задолго до сумерек. Какова из себя деревня, Олег так и не увидел, поскольку ее огораживал высокий частокол. Причем, в отличие от предыдущих селений, здесь в тереме над воротами восседал плечистый и брюхатый мужик с рогатиной, а чуть дальше, на равном удалении вдоль стены, были видны еще три точно таких же навеса для стрелков. Правда, пустые.

– День добрый, хозяева, – крикнул снизу Олег. – Половцы до вас дошли али раньше остановились?

– Дошли, – довольно сообщил мужик. – Как дошли, так и ушли. У нас малой их еще у мельницы заметил да копешку сена подпалил. Мы и затворилися. Пытались степняки к вратам с пороком подойти да арканы свои покидать – да токмо мы их сулицами да стрелами отогнали. Они, душегубы, стрелы метать пытались, да токмо и мы в этом деле не лыком шиты. Може, задели кого, а може, спужались они, что крови много прольют. Мы-то за себя встали прочно. Ну, и подались они дальше. Добра у них, однако же, повозок полста, коли не больше. Видать, награбили, гады болотные. Да еще Козлов разорили, твари гнусные. Там, видать, дыма не заметили, а стены у них и вовсе нет. Шесть дворов всего – где им тын потянуть? Ну, и не успели в лес убечь. Видели мы, как их назад за телегами гнали. Видать, хазарам продадут тати.

– Что же не отбили своих?

– Куда нам, тремя десятками мечей на орду такую кидаться? Половцев, мыслю, сотни две собралось, не менее.

– Проклятье… – покачал головой Середин. – Слышь, ратник. Мы сами из Суравы будем. Задумали в степь с ответным визитом сходить, как лед на реке встанет. Вы как, с нами пойдете родичей своих из полона выручать али за тыном отсиживаться останетесь?

– С Суравы? – переспросил мужик. – То-то мне борода рыжая знакомой показалась! Никак Лабута-бездельник?

– Сам ты бездельник, жирдяй, – обиделся бортник.

Мужик довольно захохотал:

– Вижу, свои. Токмо ныне у нас все настороже, ворота и днем открывать опасаются. А про задумку вашу я на сходе замолвлю словечко. Глядишь, и придем.

– Значит, в Козлове нам делать нечего, – сделал вывод Середин, когда они отъехали от поселка. – Нет его больше. Итого… Три десятка мы сами, от Суравы, выставим, еще три десятка из Стежков будет. Итого, мы имеем чуть более полусотни ратников. Супротив двухсот. Этак из нашего похода ничего, кроме самоубийства, не получится.

– Дык, еще ведь с Горелово подойти обещались, – напомнил Лабута, – из Глазка опять же мужи будут…

– Да знаю я эти сборы, – поморщился Олег. – Как всегда в последний момент у кого-то нога подвернется, у кого-то брюхо вспучит, кому хозяйством позарез заняться понадобится. Так что шестидесяти с двух деревень мы не соберем никак. Меньше людей будет. Вот эту убыль десяток ратников из разоренных поселков и покроет. Вот где бы еще хоть полсотни мечей найти?

– В Долгуше мы еще не были.

– А большая деревня?

– Домов пять-шесть будет…

– Да-а, солидно, – вздохнул Олег. – Ладно, поскакали. Малюту позови, а то опять спит, паршивец. Еще потеряется…

Долгуша оказалась совсем дремучим углом, потерянным в лесу между мельницей Творимира и Кшенью. Половцы ее не нашли. А может, груженные добычей, взятой в других местах, решили, что им и так хватит, и не стали соваться в непролазную чащобу. Когда Олег увидел темные избы без труб, зажатые между древними дубами, извилистую пахоту, проложенную прямо в зарослях между пирамидальными тополями, навесы, крыша которых была примотана к стволам подрастающих вязов, и погреба, на крышах которых росли цветы и бурьян, он сразу почувствовал, что никакого отклика в этом месте не найдет, а потому остановился возле бьющего из-под склона холма родника, обложенного камнями, напился воды и вытянулся в траве, предоставив искать хозяев и разговаривать с ними Лабуте.

Бортник явился примерно через четверть часа, разлегся рядом:

– Они ничего не видели, не слышали и ничего не хотят.

– Хорошая позиция, – согласился Середин. – Многим только она и помогает выжить. Или умереть без лишних мук.

– Как же поступить, кузнец? Получается, мы даже сотни охотников в поход не соберем. Придется простить степнякам набег? Может, засаду какую придумать, коли снова будущим летом явятся?

– Без толку, – сморщился ведун. – Тот, кто нападает, всегда имеет преимущество. Он выбирает удобное время и место, на его стороне неожиданность. Когда нападаешь, даже малой силой можно разгромить могучего противника.

– Дык, может, хватит сотни, коли внезапно налететь?

– Половцев было сотни две. Всем кочевьем они прийти не могли. Кто-то должен за стадами приглядывать, женщин охранять. Кто-то болен, кто-то мал. Можно считать, в кочевье нас встретит вдвое больше степняков, сотни четыре. Опять же, свою берлогу даже последняя крыса защищает со всей отвагой. Нет, одной сотней не обойдемся. Нужно собрать хотя бы две… – Середин почесал кончик носа. – Скажи, Лабута, а в Кшени ты часто бывал?

– А то, – рассмеялся бортник. – Как общине чего надобно, так сразу меня дергают. У кого поле, у кого скотина, а мои пчелы сами работают, и рыбка в тине сама растет. А посему – поезжай, рыжебородый, вези, купи, продай.

– Правду сказывал Захар, что нравы в Кшени общинные? Сход всем заправляет, народ волен и иной власти, кроме своей, не признает?

– Так и есть, – отозвался Лабута. – Ни князей, ни бояр нет ныне в Кшени. Разве за последний месяц появились.

– Значит, нету, – кивнул ведун. – А нравы там, обычаи местные таковы, как в Новгороде, или хитрости какие есть?

– Не ведаю, каково в Новгороде Великом живется, но в Кшени народ вольный.

– А скажи мне, Лабута, что, если…

– А и верно! – вскинулся бортник. – В Кшени зов бросить надобно. Людей там куда как больше, нежели во всех деревнях наших обитает. Наберем две сотни, и глазом моргнуть не успеешь! Едем!

Увы, добраться до города засветло они не успели. Сумерки застали путников в пути, и ночевать пришлось прямо рядом с трактом, на первой попавшейся, достаточно широкой поляне.

* * *

Утро опять взбодрило людей морозцем. Наскоро перекусив вчерашними пирогами, они торопливо оседлали скакунов и пустились рысью, разгоняя по жилам холодную кровь. Километров десять пути – полчаса скачки размашистой рысью, – и впереди показалась крепость.

– Малюта! – спешиваясь, окликнул мальчишку Середин. – Теперь-то ты выспался? Расседлай лошадей, напои, пусти пастись, да приглядывай за ними. А мы, надеюсь, за пару часов обернемся.

– Справишься? – поинтересовался Лабута.

– Ништо, – зевнул паренек. – Дурное дело нехитрое. Присмотрю.

– И на земле не спи, – добавил Олег, снимая чересседельную сумку с деньгами, травами и сушеным мясом и перекидывая ее через плечо. – Простудишься.

Мужчины спустились к самому берегу, бортник тут же замахал рукой отплывающему от пристани горожанину:

– Эй, браток! Перевези на тот берег, а то вода холодная.

Тот ничего не ответил, но повернул к ним, и вскоре широкая долбленка, распертая несколькими палками, приткнулась к берегу. Внутри стояло несколько корзин без ручек, лежал моток суровой нити. Не иначе, рыбак – снасти проверять отправлялся. Лабута столкнул долбленку, прыгнул внутрь. Горожанин, ловко орудуя одним веслом, быстро развернул свою посудинку и уже через минуту опустил весло вниз, воткнув в илистое дно и удерживая лодку возле причала.

– Спасибо, друг. – Рыжебородый выбрался на жерди, придержал борт, помогая вылезти Олегу – Ты не бойся, мы не долго.

– Мне-то что? – хмыкнул рыбак и толкнулся веслом.

– Может, на двор постоялый зайдем, коли всё равно здесь? – предложил бортник. – Там Мелетина такой студень варит, нигде вкусней не пробовал. Пивка маленько отпробуем.

– Ты чего, голодный?

– Тебе хорошо, кузнец, тебя Людмила с тоски бабьей, небось, кажевный день медом угощает. А мне токмо вода с медом и достается. Пошли, чего не посидеть, коли тут оказались?

– Ладно, – кивнул Середин. – Всё едино осмотреться надобно.

Кшень раскинулась вокруг крепости, места не жалея. Срубы, что стояли на врытых в землю дубовых чурбаках, были раза в полтора больше в длину и ширину деревенских пятистенков, дворы захватывали на глазок соток по десять, а то и больше, огороженные иногда обычными плетнями, иногда заборами в три жерди. Кое-где на этих «приусадебных участках» зеленела капуста, торчал сельдерей и пожухлый лук – но в большинстве мест горожане урожай свой уже попрятали, и теперь среди грядок гордо ходили, что-то выклевывая, куры.

Постоялый двор, наоборот, размерами похвастаться не мог. Тот же двор на десять соток, два сруба, поставленные бок о бок. Разве только плетень был повыше и подперт изнутри, да конюшня длиннее, нежели у соседей – чтобы у гостей лошади возле яслей не теснились. Сейчас, впрочем, тут было пустовато – три коня, да и те, пожалуй, хозяйские. Правда, в обширной горнице за десятком столов сидели-таки несколько человек – кто хлебал вчерашние щи, кто запивал пироги горячим сбитнем.

Бортник, довольно потирая руки, уселся ближе к двери в кухню, из-за которой струились аппетитные запахи, громко позвал:

– Малетина! Поделись-ка с нами студнем своим бараньим из погреба, да пивка свежего принеси.

– Это опять ты, Лабута? – послышался громкий голос из-за двери. – Ты чего приперся? Кто меня о прошлом разе обещал медом кормить, пока сама более есть не смогу? Ну, и где твоя колода?

Рыжебородый испуганно втянул голову и округлил глаза.

– Что, не помнишь? – усмехнулся Олег. Лабута помотал головой.

– А пива сколько в прошлый раз выпил, тоже не помнишь?

– Не, не помню, – признал мужик.

– Бывает… – ехидно хмыкнул Середин. – Ну, что могу сказать? Ты, парень, попал.

Подошел мальчишка в длинной нестираной рубахе с расшитым красной нитью воротником, поставил на стол большую деревянную миску с холодцом, схватившимся настолько крепко, что даже не вздрагивал от рывков; затем принес кувшин с пивом, две грубо слепленные глиняные кружки. Ведун налил себе, выпил, налил еще. Пиво было так себе. Мутное, слабенькое, с явным привкусом муки. Поковырявшись в миске, Олег понял, что восторгов по поводу этого лакомства тоже не разделяет, и, поднявшись из-за стола, поправил саблю, перекинул через плечо сумку:

– Ладно, пойду, погуляю. Торг тут где?

– Аккурат перед воротами крепости, – махнул рукой бортник. – В стороне чуток, но с дороги видно.

Торжище в Кшени богатством тоже не баловало. Три десятка лавок, причем только десять – нормальные, прочные срубы с открытой к покупателю стороной, а остальное – так, столы грубо сколоченные, даже без навеса. Еды тут никакой не продавали. Своей, видать, у каждого хватало – кто же станет за серебро покупать то, что само растет? На двух лавках молодые пареньки торговали товаром шорным. Видать, подмастерья – мастера сами делом заняты. Еще была лавка гончарная – но всё казалось настолько кривым и косым, что покупать этакий товар Олег решился бы только от большой нужды. В одном месте купец хвастался мехами, в другом – медным товаром, тщательно отполированным и покрытым топкой чеканкой. У третьей ведун остановился, взял за пару новгородских чешуек несколько клубков разноцветного катурлина – нитей для вышивания. Людмиле подарить, чтобы за мавкин визит не очень злилась. Подумал, а потом взял отрез в десять локтей белой льняной ткани – детям на новые косоворотки. Отмахнувшись от продавца, пытавшегося до кучи всучить еще и кусок атласа, пошел дальше и остановился перед прилавком со всякого рода железным добром: стременами, ножами, подковами, косами, мечами.