Текст книги "Слово шамана (Змеи крови)"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Ты умница, Фейха…

– Я знала, что Захар выдаст. Что он обманет. Я его заколола сразу… Он еще копал, когда я его заколола. Потом я забрала его крест, закидала яму, и разделась. Я одела старое, которое мы выбрасывали туда за ветхостью.

– Неужели ты сделала это, Фейха?..

– Когда я поднялась, они уже сломали дверь. Они были в гареме, мой господин. Там все кричали. Там кричали и дети и… И все. Они так кричали, что мне пришлось зажать уши и закрыть глаза. Они меня тоже схватили, мой господин. Начали рвать одежду, но увидели крест и отпустили. Они сказали, что я могу идти домой. Что я пойду с ними… – персиянка опять прижалась к груди своего господина. Она говорила и говорила, вновь испытывая ужас от воспоминаний, но не в силах остановиться. – Я сразу побежала из дома. Я боялась, что меня заметят наши невольники, и скажут кто я такая. Меня ловили на улице много раз, но крест оставался со мной, и меня отпускали. Я говорила, что я черкеска и хочу домой. Они сказали, что все пойдут вместе, и мы пошли. Это было так страшно, мой господин… Они убивали всех, кого встречали на пути. Они насиловали маленьких девочек и перерезали горло уставшим женщинам. Они смотрели на меня, и я боялась, что меня тоже схватят… Что меня тоже… Что… Что… Но я уберегла себя для вас, мой господин…

Она сбилась и снова заплакала.

– Моя родная Фейха… – крепко обнял ее мурза.

– Идемте, мой господин, – внезапно спохватилась девушка. – Идемте, мы должны проверить.

Схватив наместника за руку, она потащила его к стене двора напротив гарема – там, в небольшом подвальчике, образовавшемся из-за изгиба горного склона, обычно хранился запас дров для печи. Невольница кинулась в выбитую дверь. Боязливо посмотрела направо – но начавший смердеть труп раба уже успели унести. Тогда Фейха метнулась к другому краю помещения, разметала невысокую поленницу, отшвырнула грязную, изломанную рогожу, копнула под ней прямо руками и протянула мурзе сразу два тяжелых матерчатых мешочка:

– Оно здесь! Его не нашли!

– Фейха… – только и смог качнуть головой Кароки-мурза.

Позвав нукеров, они быстро перенесли золото обратно в сундуки верхней комнаты, после чего изможденную наложницу наконец-то догадались прокормить холодной кониной и сытным инжиром. Потом она пошла отмываться. Когда Кароки-мурза уже расположился в своих любимых угловых покоях на отдых, свежеотремонтированный балкон заскрипел от осторожных шагов, и в комнату вошла невольница – ее широкие бедра на фоне светлого проема двери невозможно спутать ни с чьими другими.

– Вы здесь, мой господин? – осторожно поинтересовалась она.

– Да, Фейха…

– Сегодня я назначила себя к вам в сладости.

– Ты всегда была прекрасной и распорядительной ключницей, Фейха.

Девушка тихонько засмеялась в темноте и вскоре скользнула к нему под одеяло. Мурза сразу ощутил на груди горячие поцелуи.

– Моя девочка… Как же тебе удалось сбежать?

– Они считали меня убежавшей из рабства полонянкой, мой господин, – прошептала в ответ персиянка. – Нас почти не охраняли. Однажды ночью я отошла в горы и спряталась там. Подождала несколько дней, а потом стала пробираться назад. К вам, мой господин…

Мужчина опять ощутил на себе ее горячие поцелуи. От подзабытой ласки плоть стала быстро напрягаться. Персиянка заметила это, удивленно охнула, забралась сверху, и Кароки-мурза с наслаждением ощутил, как проникает в пышущие жаром раскаленные врата. Тело метнулось вверх, еще и еще, выгнулось крутой дугой, словно сведенное судорогой.

– Мой господин… – сладостно застонала девушка.

Наместник испытывал некоторое разочарование – все закончилось до обидного быстро. Но что еще можно ожидать после многих дней воздержания и страшных переживаний?

– Мой господин… – уставшая Фейха вытянулась рядом, и он понял, что девушка уже засыпает. – Спасибо вам, мой…

* * *

– Остановись! – придержал невольницу мурза, когда поутру она попыталась выскользнуть из-под одеяла. – Ты заслужила награды, Фейха. Любой, какой пожелаешь. Чего тебе хочется? Я могу дать тебе свободу, но ты уже не один раз имела возможность сбежать от меня, и ни разу не сделала такой попытки. Я могу сделать тебя своей старшей женой, но ты и так всегда распоряжалась в доме, карала рабов и совершала покупки. Ты не станешь от этого ничуть властнее. Я могу дать тебе золото – но ключи от верхней комнаты и так находятся у тебя. Скажи мне, чего ты хочешь, Фейха?

– Я хочу быть с вами, мой господин…

– Ты и так всегда будешь со мной.

– Я боюсь одного, – облизнув губы, решилась невольница сказать о самом потаенном. – Если с вами что-то случится… Новый хозяин может вдруг прогнать меня или продать…

– Я понял, – положил палец ей на губы мурза. – Да, я позабочусь о твоем спокойствии. Сегодня же я напишу обязательство, по которому ты получаешь от меня свободу и кошелек золота. Ты сможешь воспользоваться этой бумагой, когда пожелаешь, хоть завтра, хоть после моей смерти, и никто не посмеет сказать, что ты – беглая рабыня. Ты довольна?

– Да, мой господин, – Фейха кинулась к нему, прильнула в горячем поцелуе. – Как я люблю вас, мой господин! Я буду с вами всегда, до самого последнего дня, мой господин. Вам не захочется покупать себе новых наложниц и заводить жен…

– Ты уверена? Не покупать новых девушек?

– Почему? Мне нужно три невольницы для работы в кухне и приве… – Фейха запнулась.

– Ступай, – улыбнулся Кароки-мурза. – Мне нужно подниматься.

– Я хочу полежать с вами еще.

– Но мне нужно вставать, – дернулся было мужчина, но Фейха снова придавила его к коврам:

– Прошу вас, мой господин. Мне так приятно быть рядом с вами. Еще немного. Еще совсем немного.

В окно уже светило жаркое дневное солнце – но этой невольнице он был готов простить все…

* * *

Когда смеющиеся Девлет-Гирей и Менги-нукер вошли через калитку во двор дворца султанского наместника, они обнаружили, что возле разрушенного колодца постелен на дорожку толстый войлочный молитвенный коврик, а на нем стоит, прикрыв глаза, Кароки-мурза.

Гости замерли.

Мало того, что хозяин дома выглядел помолодевшим лет на двадцать – но он впервые за последние дни повернулся к колодцу спиной!

– Если он смог обратиться к Богу, он больше не безумен, – пригладил подбородок Гирей-бей. – Аллах способен излечить любого, готового открыть ему свою душу.

Кароки-мурза в последний раз наклонился вперед, коснувшись лбом пахнущего конским потом войлока, потом поднялся и пошел к гостям:

– Пойдемте наверх, – вежливо склонил он голову перед людьми, посетившими его дом, и гости обнаружили, что у пятидесятилетнего мурзы исчезли мешки под глазами и его извечная одышка.

– Велик Аллах, и бесконечны дела его… – изумленно пробормотал Девлет.

Они вошли в угловые покои, пока еще выглядевшие совсем нищими – пара протершихся дорожных ковров на полу, несколько подушек, низкий столик с отломанной ножкой, из-за чего под угол пришлось подложить дровяной чурбачок.

– Фейха! – оглянувшись во двор, распорядился мурза. – Принеси нам кофе!

– Кофе?! – настала очередь изумиться Менги-нукеру. – Кофе здесь?! Пожалуй, Аллах действительно велик.

– Не богохульствуй, – одернул его Девлет.

– А ты не согласен, хан? – еще больше удивился русский.

Османский наместник тем временем разлегся среди подушек и приглашающе указал на них гостям.

– Я продал всех невольников, Кароки-мурза, – начал было Гирей-бей, но хозяин предупреждающе поднял руку, и степняк замолчал.

– Надеюсь, русские пищали, про которые я слышал из разговоров твоих нукеров, ты продать не успел?

– У меня осталось еще почти тысяча стволов, уважаемый Кароки-мурза…

– Что же, это хорошо… – лицо мурзы неожиданно расплылось в улыбке: в комнату, мягко покачивая бедрами, вошла персиянка, выставила на стол чашки, кувшин с холодной водой. Воздух наполнился горьковатым горячим ароматом. – Выдели десяток нукеров в сопровождении моей ключнице, уважаемый Гирей-бей. Ей необходимо совершить много покупок.

– Пусть она передаст моему сотнику, Аязу, что я приказал дать ей охрану.

– Благодарю тебя, бей, – Кароки-мурза поднял со стола одну из широких глиняных чашек, сделал маленький глоток. Потом наполнил холодной водой деревянную пиалу. Привередничать не приходилось – теперь не скоро доведется поднести к губам тонкий китайский фарфор. – На наши земли пришла большая беда. Язычники посмели вторгнуться в древние мусульманские земли, предав огню наши дома и кочевья. Видно, Аллах прогневался на нас за леность нашу и бездеятельность, на попустительство неверным, которые все ближе и ближе подступают к границам правоверной Османской империи, которые поработили братьев наших в Казани и Астрахани.

– Но, уважаемый Кароки-мурза, – опять начал говорить Гирей, но хозяин опять остановил его, вскинув свою руку.

– Я знаю… Так вот. В годину эту тяжкую, когда народ крымский, подданные великого нашего султана Селима обливался кровью, крымский хан Сахыб-Гирей предавался неге в своем дворце возле Чуфут-Кале и никак не препятствовал язычникам. И только мужество друга моего, бея Девлет-Гирея, позволило изгнать неверных из крымских земель, побив многих из них, освободив скот и полонян, и захватив немало оружия.

– А-ага… – до Гирей начал доходить сокровенной смысл услышанной речи.

– Да, Девлет. Я не знаю нового султана и близких друзей его, но пока еще я остаюсь его наместником в Балык-Кае, и могу смело писать письмо самому Селиму. Может быть, он не прочитает его сам. Может быть, его прочитает кто-то из советников. Но если они не заметят такогописьма и никак не ответят на него, значит империя действительно умерла, и мне незачем больше служить этому господину! – гневно взмахнул руками Кароки-мурза, но быстро успокоился, прихлебнул кофе и продолжил: – Я мог бы еще десять лет писать о твоих подвигах, Девлет, и еще десять лет Великолепная Порта могла бы их не замечать. Но они не могут не заметить русского набега на окраину великой империи! А значит – не смогут не заметить и воина, этот набег остановившего. Я напишу письмо сегодня, и специально найму лодку, которая доставит его в Стамбул. А ты, Девлет, приложишь к этому письму в качестве подарка султану все пищали, которые еще у тебя остались. Пусть знают, что все написанное – не ложь и не преувеличение.

– Я прикажу привезти их все вам во дворец, уважаемый Кароки-мурза, – заметно повеселел бей.

– Но это не все, – опять прихлебнул кофе османский наместник. – Тебе нужно собрать все силы, какие только возможно, совершить новый поход и взять какой-нибудь большой город, захватить в полон какого-нибудь знатного князя или известного воеводу. Ты должен одержать достаточно заметную победу, чтобы слухи о ней дошли до Великолепной Порты со всех сторон. Пусть это окажется победой на один день или даже час, пусть ты не возьмешь добычи – но о победе должны услышать все! И хорошо иметь знатных невольников, которых получится послать султану в подарок.

– В этом году большого похода не получится, – хмуро сообщил Тирц.

– Почему? – повернули к нему голову подданные османского султана.

– Насколько я понял, казаки довольно лихо прошлись по кочевьям и поселкам. Думаю, в этом году в Крыму не удастся собрать достаточно фуража для большой армии. Русские уже давно каждую осень, где-то в конце августа, когда трава окончательно пересыхает, выжигают степь. Она непроходима, если не везти сено и зерно для лошадей с собой. После осенних дождей кое-что опять из земли вырастает, но это перед самыми холодами, когда идти в поход уже поздно.

– Июль еще только начинается, – не понял Кароки-мурза. – Неужели вам не хватит полутора месяцев, чтобы выйти в поход по еще не пересохшей траве?

– Это будет слишком рано, – покачал головой Тирц. – До уборочной страды почти полмесяца останется. Вытравить все русские хлебные поля конницей все равно невозможно. Нужно нападать во время страды, чтобы разогнать пахарей не дать возможности собрать урожай.

– Аллах с ним, с урожаем. Нам нужен поход…

– Нет не Аллах! – взорвался Тирц. – Мы должны ходить в походы весной и осенью, чтобы не давать русским сеять хлеб и собирать урожай! Мы должны выморить их голодом! Когда я сюда пришел…

– Когда ты сюда пришел, – зловещим шепотом перебил его Кароки-мурза, – ты обещал за десять лет поставить Московию на колени. Тогда я поверил тебе, Менги-нукер. Я поверил, и дал тебе возможность получить под свою руку отборные ногайские отряды. Ну и где твоя покорная Московия? Она не только не сдалась, она начала устраивать набеги на наши священные земли! Но смотри, я не приказываю посадить тебя на кол, иноземец. Я все еще верю тебе, и ты все еще ведешь ногайцев дважды в год во все новые набеги. Но сейчас, Менги-нукер, я говорю тебе: сделай то, что хочу я! Пусть в этом году русские обожрутся своим хлебом, мне все равно. Для меня намного важнее русского голода взять пару городов и представить султану знатных полонян. Ты меня понимаешь, Менги-нукер? Я хочу, чтобы посланцы Великолепной Порты, когда приедут благодарить Девлет-Гирея за подарок, застали его не в шатре с чашей кумыса, а услышали, что он снова в седле, снова в походе, что он один за другим покоряет языческие города. Ты меня понимаешь, Менги-нукер?

Тирц несколько минут молчал, играя желваками. Ему приходилось делать нелегкий выбор между тем, что хотелось лично ему, и между тем, что хотелось людям, дающим ему силу для исполнения заветной мечты – уничтожения России.

– Если вы хотите захватить хоть один город, нам нужна артиллерия, – наконец выдавил он. – Пушки. Как минимум десять стволов, иначе нечего и дело затевать.

– А как же твои глиняные воины?

– Вы забыли, что случилось с ними у Тулы? – вздохнул Тирц. – Близкий картечный выстрел из крупной пушки их просто разрывает. У меня не хватит крови создавать по голему каждый день. Я могу сотворить только двух или трех. И прежде, чем посылать их к стенам, нужно заткнуть все стволы, которые будут стоять в ближайших башнях.

– Десять пушек, – Кароки-мурза задумчиво прикрыл глаза. – Хорошо, я найду тебе пушки.

– Тридцать или сорок тысяч воинов я соберу недели за две, – пообещал Гирей-бей. – После той добычи, которую мы пригнали этой весной, и при той цене, что дают сейчас за невольников, каждый род станет сам проситься встать ко мне под руку.

– Решено, – Кароки-мурза допил кофе, и откинулся на подушку. – Через две недели я тоже подойду к твоему кочевью у Кривого Колодца, и приведу воинов принадлежащих мне родов. Мне хочется самому посмотреть, что и как вы собираетесь делать в этом походе…

И мурза многозначительно посмотрел на Менги-нукера, ясно давая понять, что не допустит никаких оттяжек или обманов, которые превратят задуманный им победоносный поход против гяуров в обычный набег на вышедших в поле землепашцев.

* * *

Бакы Махмуд ничуть не удивился тому, что примчавшийся из города татарин передал приказ султанского наместника явиться к нему во дворец. Скорее, не понял, почему Кароки-мурза вспомнил про него так поздно.

Бакы не был, подобно своим солдатам, взят малышом из семьи неверных или захвачен в походе. Будучи вторым сыном сирийского сипаха, он попал в янычарский корпус из-за бедности – свою гвардию султан кормил, поил, одевал и вооружал за счет казны. Благодаря происхождению он сразу стал сотником – да так и провел им всю жизнь.

Иногда, конечно, в походах ему удавалось взять хорошую добычу, и он мечтал о богатстве – но золото утекало из рук так же стремительно, как и попадало в них в удачные дни, а потому свой пятый десяток лет Бакы Махмуд встречал точно так же, как и восемнадцатый: нищим и бездомным сотником янычарского корпуса, готовым по команде правителя кинуться на любого врага, или умереть, стоя на указанном месте. Изменилось только то, что ныне он уже перестал мечтать о великом будущем, да постоянно ныли нижние ребра, переломанные в египетском походе Сулеймана Великолепного.

Именно из-за увечья, мешающего ходить в дальние походы, его и поставили командовать гарнизоном из престарелых ветеранов в тихий далекий уголок великой империи… Может, и не умирать на покое – но уж, во всяком случае, не славу себе добывать.

Добыл…

– Передай, скоро буду, – Бакы хлопнул по луке седла татарского всадника, потом вернулся в свою комнатенку, достал из-под топчана кувшин с вином, взболтал и допил остатки прямо из горла.

К этому тайному греху его приучили наемники из числа неверных. Султан, конечно, прощал своей гвардии очень многое – но все равно не стоило предаваться веселым разгулам очень уж откровенно. Правда, теперь это уже не имело никакого значения.

Как ни смешно, полкувшина вина оказались единственным имуществом, оставшимся у него после тридцати с лишним лет верной службы. Имелось, правда, с десяток золотых, но…

Во время русского набега он как раз шел по улице к знакомому торговцу рыбой, которому обещал дать в долг. Услышал вопли и грозные крики, обернулся, увидел всадника в точно таких же, как у него самого, синих шароварах и полотняной рубахе, перетянутых широким кушаком, ощутил боль в голове… Чалма выдержала, десять слоев ткани смягчили удар и спасли ему жизнь – но когда Бакы пришел в себя, кошель с золотыми уже исчез.

– Вот тебе и тихий гарнизон, – вздохнул он, ставя кувшин на стол.

Итак, во время нападения неверных из полутора сотен янычар пятьдесят, оказавшихся в городе, были вырезаны все до единого, а остальные отсиделись в крепостной башне во главе с остроносым арабом, начальником порта. В то время, как начальник гарнизона пребывал неизвестно где.

– Интересно, наместник имеет право посадить меня на кол, или для этого придется ехать в Стамбул? Он сунул ножны с ятаганом под кушак, поперек живота, и вышел на улицу.

До дворца наместника от бухты, над которой стояла казарма, идти было совсем рядом – Бакы даже не успел полюбоваться напоследок чистым голубым небом, блеском воды в расстилающейся внизу бухты, подышать чуть солоноватым прохладным воздухом.

К его удивлению, стоящие у дверей дома татары не потребовали отдать оружие, и пропустили внутрь, просто указав, что наместник ждет наверху, в покоях. Мелочь – но в душе моментально всколыхнулась надежда, и Бакы Махмуд внезапно пожалел, что от него пахнет вином. А ну, правоверный Кароки-мурза учует запах и разгневается?

Однако изменить что-либо было уже невозможно, и Баки вошел в покои наместника, сложив ладони на груди и низко поклонившись.

– Садись, янычар, – разрешил Кароки-мурза. – Возьми со стола яблоко или грушу, коли хочешь. И расскажи, как так случилось, что за время моего отъезда в Кара-Сов дикие язычники успели захватить город и разгромить его до основания?

– Они просто въехали в раскрытые ворота, уважаемый Кароки-мурза, – признал сотник. – Янычары, стоявшие в карауле, почему-то приняли их за татар и пропустили в город.

– Почему?

Хороший вопрос «почему?». Бакы Махмуд вспомнил и то, что Блак-Кая стоит на берегу внутреннего моря империи, вдали от враждебных поселений. Что здесь никогда ничего не случалось. Что весь гарнизон состоял из ветеранов, которые знали, что султан прислал их в спокойное безопасное место мирно доживать свой век. Вспомнил мчащегося на коне всадника, которого и он сам поначалу принял за одного из янычар или богатых ногайских татар…

– То ныне одному Аллаху ведомо, уважаемый Кароки-мурза, – склонил голову сотник. – Русские вырезали караул полностью, как и всех воинов, что находились в городе.

– А где ты сам был, Бакы Махмуд?

– Я дрался на улицах города, и был сбит одним из казаков.

– Я не вижу ран на твоем теле, Бакы Махмуд.

– Моя чалма прорублена насквозь, от нее остались одни лохмотья.

– Полагаю, она осталась на улицах города?

– Да, уважаемый Кароки-мурза…

Сотник и сам понимал, насколько неправдоподобно выглядят его оправдания. Но разве он виноват, что чалма спасла ему жизнь, что разрезанная вражеской саблей ткань не удержалась на голове, что от удара он лишился чувств!

– Я служил султану Сулейману тридцать лет, и никто никогда не смел обвинять меня в трусости! – повысил он голос, поднимаясь на ноги и кладя руку на рукоять ятагана. – Я провел в сражениях больше времени, нежели в своей постели! Я…

– Ты хочешь жить, Бакы Махмуд?

– Жить?

– Да, жить. Есть, пить, дышать, спать в своей постели, сидеть на берегу и смотреть на море? Перестань хвататься за ятаган и сядь на ковер. Мы ведь с тобой оба понимаем, что допустили разорение доверенного нам города, что пропадали неизвестно где в самый важный момент. И что именно сейчас султан Селим, может быть, приказывает отправить мне в подарок шелковый шнурок и вкопать себе подокном кипарисовый кол для тебя. Разве не так?

Кароки-мурза немного помолчал, ожидая ответа, потом продолжил:

– Ты хочешь жить, Бакы Махмуд? Как раз сейчас я собираюсь отправиться в поход на неверных, и если мне будет сопутствовать удача, то вернусь с победой, богатым полоном и добычей, пошлю султану много подарков. Наверное, после этого он сменит гнев на милость и оставит шнурок при себе для другого случая. Разве достойно правителя казнить удачливых полководцев? Так вот, Бакы Махмуд. Мне нужно десять пушек и умелые пушкари для стрельбы из них. А в крепости стоит двадцать бомбард.

– Они стоят в башнях для защиты города, уважаемый Кароки-мурза.

– Я знаю, Бакы. Но если ты даже украдешь десять бомбард, твой кол уже невозможно сделать ни толще, ни острее. А я зову тебя в поход на неверных. Победа сохранит тебе жизнь, а поражение все равно ничего не изменит. Что касается янычар, которые согласятся пойти с тобой – им нечего опасаться вовсе. Ты пока еще их сотник, и они обязаны слушаться твоих приказов.

– Для десяти пушек понадобится двадцать пушкарей и три десятка янычар для их защиты и для помощи в походе, не меньше тысячи ядер…

– Я верю тебе, Бакы Махмуд. У тебя больше опыта в походах с бомбардами. Поэтому обо всем остальном подумай сам. Если ты желаешь заслужить прощение, то послезавтра, на рассвете, ты должен быть здесь вместе с пушками и верными тебе янычарами. Я хочу успеть уехать отсюда до того, как в Балык-Каю прибудут султанские посыльные.