Текст книги "За жизнь мира"

Автор книги: Александр Протоиерей (Шмеман)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Жизнь мира

«... так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную».

Ин. 3:16

1.

«Человек есть то, что он ест» – провозгласив это, немецкий философ-материалист Фейербах был убежден, что этим утверждением он положил конец всем «идеалистическим» рассуждениям о природе человека. На самом деле, однако, сам того не подозревая, он выразил самую что ни на есть религиозную идею человека. Ибо задолго до Фейербаха такое же определение человека было дано в Библии. В библейском рассказе о сотворении мира человек представлен, прежде всего, как существо алчущее, а весь мир – как его пища. Согласно автору первой книги Бытия, сразу же за приказом плодиться и владычествовать над землею, человеку предписывается есть от плодов земли: «... вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя... И всякое древо, у которого плод древесный, сеющий семя: вам сие будет в пищу» (Быт. 1, 29). Для того, чтобы жить, человек должен есть; он должен принять мир в свое тело и превратить его в себя, в свои плоть и кровь. Человек, действительно, есть то, что он ест, а весь мир явлен как праздничная трапеза. Этот образ праздничного пира, пронизывающий всю Библию, и есть центральный образ жизни. Образ жизни при ее сотворении, а также образ жизни в ее конце и исполнении: «... да ядите и пиете за трапезою Моею, в царствии Моем» (Лук. 22, 30).

Я начинаю с этой, казалось бы, второстепенной, темы пищи – второстепенной в перспективе «религиозных проблем» нашего времени, так как главная задача этого очерка, посвященному вопросу христианской миссии в мире, состоит в попытке ответить на вопрос: о какой жизни мы, христиане, говорим, какую жизнь возвещаем и проповедуем, когда исповедуем, что Христос умер за жизнь мира?

Существующие ответы на этот вопрос распадаются на два общих типа. Есть те, с одной стороны, для которых жизнь, обсуждаемая в религиозных понятиях, означает религиозную жизнь. Эта религиозная жизнь есть как бы некий «мир в себе», существующий отдельно от секулярного мира и его жизни. Это мир .духовности» и похоже, что в наши дни, он завоевывает все большую и большую популярность. Ибо эта современная .духовность» воспринимается, прежде всего, как обещание помощи. Потерянный и сбитый с толку шумом, спешкой и трудностями «жизни», человек охотно принимает приглашение сосредоточиться на самом себе, уйти в себя и насладиться «духовной пищей», предлагаемой ему в виде бесчисленных книжек и брошюр, посвященных духовности». Он верит, что эта .духовная пища» поможет ему. Поможет восстановить внутренний мир и духовное равновесие, поможет претерпеть тяготы жизни, одним словом – поможет жить.

Эта первая категория включает в себя великое множество ,духовностей», начиная со всевозможных .духовных возрождений» и кончая изощренным интересом к «восточным» эзотерическим и мистическим культам и сектам. На глубине, однако, это одно и то же учение, в котором религиозная жизнь противопоставлена жизни «мирской», «секулярной», и эта последняя, тем самым, лишается всякого подлинного смысла, воспринимается всего лишь как испытание нашего терпения и благочестия... Иными словами – ни мир, ни его жизнь – не рассматриваются здесь как объект христианской миссии, воцерковления, спасения, возвращения к Богу.

С другой же стороны есть те, для которых, в отличие от первых, утверждение за жизнь мира естественно подразумевает – за лучшую жизнь мира. Здесь мы имеем дело с религиозными активистами. И хотя давно уже отброшены, как наивные, триумфальные призывы «обратить мир ко Христу в одно поколение», «завоевать его для Бога», хотя выдохлась эйфория «социального Евангелия» – основная уверенность в том, что христианство исторично, социально, «действенно» и что объект миссии его – этот мир и его жизнь, не только не ослабевает, но усиливается. Христианство, утверждают активисты, утеряло мир и утеряло потому, как раз, что ушло в «религию», в .духовность», и предало заботу о человеке, его жизни, его «проблемах». Поэтому цель его в том, чтобы «догнать» мир, ушедший от Бога. А это значит, что сама Церковь должна включиться в разрешение этих «проблем», будь то социальных и политических, будь то экономических и т.д. Здесь именно алчущий – голодный и страждущий – человек составляет объект христианства как «миссии»...

Но вот, и здесь тоже не найдем мы ответа на главный вопрос: что же такое эта жизнь, которую мы должны отвоевать для Христа, и к которой, как к своему исполнению, должна стремиться наша «активность», наша «борьба»? В чем, короче говоря, сущность той жизни вечной, без благовестия которой христианства просто нет. Можно сказать так: когда все цели нашей активности, нашей борьбы, нашей «включенности» в дела мира достигли своей цели, должна наступить радость. Но радость о чем? Пока мы не дадим ответа на этот вопрос, не преодолеть нам разрыва между религией и жизнью, о котором сказано выше. «Спиритуализируем» ли мы жизнь, или же, напротив, «секуляризируем» религию. Зовем ли людей к духовной трапезе, или же заботимся о пище материальной – в обоих случаях та жизнь мира, за которую отдал Бог Сына Своего Единородного, остается безнадежно недоступной нашему религиозному восприятию.

2.

«Человек есть то, что он ест». Но что он ест и почему? Этот вопрос представляется ненужным и несущественным не одному Фейербаху. Еще более несущественным казался он «религиозным» противникам. Для них, еще более, чем для него, «питание» было чисто «материальной» функцией, и единственно важным был вопрос, есть ли у человека – вдобавок – некая .духовная надстройка». Фейербах отвечал нет, «религия» – да. Однако, оба эти ответа давались, да и сейчас даются, в рамках все того же, основоположного противоположения одного другому, «духовного» и «материального», «естественного» и «сверхъестественного», «священного» и «профанного», так что и сам Фейербах, со всем своим материализмом, на деле был всего лишь наследником старой, как сам мир, «дихотомии»...

Но вот где «дихотомия», где дуализм этот .духовного» и «материального» отсутствует, так это в Библии, которая, как мы видели, также открывается определением человека, как существа алчущего, который «есть то, что он ест». При этом, однако, в Библии – и это бесконечно важно – совершенно отсутствуют те противоположения, которые для огромного большинства людей являются самоочевидным контекстом подхода к «религии». В Библии пища, которой питается человек, мир, к которому он должен «приобщиться», чтобы жить, даны ему Богом и даны, как причастие Божественной жизни.

Как пища человека, мир не есть нечто материальное, ограниченное «физическими» потребностями человека, и, тем самым, противоположное потребностям его .духовным». В Библии все существующее, все творение, есть дар Божий человеку, оно существует, чтобы человек мог познать Бога, чтобы его жизнь стала причастием Богом созданной. Богом дарованной жизни. Мир – это Божественная любовь, ради человека соделанная его пищей, его жизнью. Бог благословляет все, что Он творит, и на языке Библии это означает, что все творение есть знамение и орудие Его присутствия, мудрости, любви и откровения» «вкусите и видите, яко благ Господь!» (Пс. 33 : 9).

Человек – существо алчущее. Но алчет он Бога. Всякое «алкание», всякая жажда, суть алкание и жажда Бога. Разумеется, в этом мире алчет не только человек. Все существующее, вся тварь, живет «питанием» и зависимостью от него. Но единственность человека во Вселенной в том, что ему одному дано благодарить и благословлять Бога за дарованные Им пищу и жизнь. Только человек способен и призван на Божие благословление ответить своим благословлением, и в этом – царское достоинство человека, призвание и назначение быть царем Божьего творения...

Сотворив животных в помощь человеку. Бог приводит их к Адаму, «чтобы видеть, как он назовет их, и, чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей» (Бытие 2,19). А в Библии имя – это неизмеримо больше, нежели средство для отличения одной «вещи» от другой. В библейском миропонимании, имя являет саму сущность вещи, или – вернее – сущность ее, как дара Божьего. Назвать вещь – это значит в Библии – принять, опознать вложенные в нее Богом смысл и ценность, принять как дар Божий, познать место и назначение ее в Божьем мироздании. Назвать вещь, таким образом, означает – благословить Бога за нее и ею. И в Библии это не «культовый» акт, а сама сущность жизни, как постоянно даруемой Богом. Бог все сущее наполнил Своей любовью, .Своей благодатью, все сотворил «хорошим весьма». И потому «естественным», а не «сверхъестественным» ответом на этот дар и является ответное благословление.

Благословлять Бога, благодарить Его, видеть мир таким, каким видит его Бог, быть «соработником» Бога – и в этом благодарении и приятии – познавать мир, называть его, распознавать сущность его, как «алкания и жажды» Бога – таковы те свойства человека, которые и отличают его от всей прочей твари. Homo sapiens – да, homo faoer да, но, прежде всего – Homo Adorans, человек способный благодарить, славословить и понимать...

Но не только царем твари создан человек, а и священником – будучи средоточием мироздания, человек объединяет его в акте благословения получая мир и, одновременно, принося его Богу. И, совершая это благодарение, эту евхаристию, он претворяет свою жизнь – ту, которую в «пище» принимает от мира – в жизнь в Боге, в причащение Божественному бытию. Мир был сотворен, как материя одной всеобъемлющей Евхаристии, а человек – как священник, совершающий это космическое таинство...

И люди, если не разумом, то инстинктом, знают и понимают это. Столетия «секуляризма», отпадения от Бога, не смогли превратить пищу и питание в нечто всего лишь «материальное» и утилитарное. Принятие пищи по-прежнему сохраняет черты обряда – последнего «естественного таинства», совершаемого в кругу семьи или друзей, таинства жизни, которое есть нечто большее, нежели просто «еда» и «питье», чем простое удовлетворение телесных нужд. И вот, даже не отдавая себе отчета – в чем это «нечто большее», люди все равно стремятся к нему. Сами того не зная, они алчут и жаждут жизни как таинства.

3.

Не случайно библейский рассказ о грехопадении сосредоточен опять же на пище. Человек съел запретный плод. Помимо всяких прочих толкований, плод этот отличается от всех остальных плодов в раю: он не был предложен в дар человеку. Не дарованный, не благословенный Богом, он был «пищей в себе», а не в Боге, образом мира, любимого ради самого себя. Любить нелегко и человек предпочел оставить любовь Божию без ответа. Человек возлюбил мир – но, опять таки, не в Боге, не как общение с Ним. И такое, прежде всего, эгоистическое отношение к миру, стало постепенно чем-то само собою разумеющимся. Человек стал воспринимать мир «как таковой», ограниченный самим собою, а не пронизанным присутствием Бога. Это и есть мир, называемый в Евангелии – «миром сим», миром собою живущим и в себе заключенном. И уже привычным стало жить не вознося благодарение Богу за дарованный Им мир, естественной – утрата евхаристического отношения к творению Божьему.

Наш мир есть падший мир, ибо он утратил сознание, что Бог есть все во всем (1 Кор. 1 : 28). И это пренебрежение Богом и есть первородный грех, в котором задыхается жизнь. Ибо даже религия в этом падшем мире не может ни исцелить, ни исправить его, потому что она согласилась низвести Бога в область «священного», противопоставить Его «миру профанному». Религия – и это очень страшно – примирилась с «секуляризмом», тогда как Бог оказался удаленным в сферу «священного».

Изначальное назначение человека состояло в постоянном претворении человеком своей естественной зависимости от мира в причащение божественной жизни, которая была, согласно Евангелию, «светом человеков». Он был создан священнослужителем благодарения. Принося мир Богу, он—в этом отношении, в этом благодарении – получал дар жизни. Но грехом он лишился этого священства. Его зависимость от мира стала всецелой. Его любовь сбилась с пути. Он по-прежнему любит, по-прежнему алчет. Он сознает свою зависимость от того, что вне его. Но и любовь его, и зависимость отнесены к миру, только к миру. Человек забыл, что сами по себе – этот мир, его воздух, его пища, не могут дать нам жизнь, что они – источник жизни постольку, поскольку они получены и приняты «ради Бога» и в Боге, как носители Божественного дара жизни.

В мире, воспринимаемом как самоцель, все приобретает самодовлеющую ценность, но, тем самым, утрачивает и всякую ценность, ибо смысл и ценность всего – в Боге, и мир наполняется смыслом только тогда, когда он становится таинством Божественного присутствия. «Естественный» мир, оторванный от источника жизни, это – мир умирающий и, вкушая этой тленной пищи, человек, на деле, причащается смерти. Да и сама наша пища мертва и ее приходится хранить в холодильниках, словно труп.

«Возмездие за грех – смерть» (Рим. 6 : 23). И жизнь, которую избрал человек – ущербленная и смертная жизнь. Бог показал ему, что вкушение земной пищи, которое человек сам избрал, приведет его в землю, из которой взяты и пища и человек: «Ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт. 3 : 19). Человек утерял подлинную – евхаристическую – жизнь, потерял жизнь самой жизни. Он перестал быть священником мира и стал его рабом.

Согласно библейскому рассказу, произошло это «во время прохлады дня», т.е. ночью. И когда Адам покинул райский сад, его жизнь перестала быть евхаристией – благодарственным приношением мира Богу – с собою, во тьму, он увел и мир. В византийском песнопении, описывающем изгнание человека из рая, Адам сидит перед вратами рая, лицом к нему, и плачет. Это – образ человека в падшем мире...

4.

Отвлечемся на время от темы пищи. Мы начали с нее с одной лишь целью – освободить понятия «сакраментальный», «евхаристический» – от тех напластований объяснений, которыми они обросли за века «школьного» богословия, употребляющего их почти исключительно в рамках противопоставления «естественного» и «сверхъестественного», «профанного» и «священного», т.е. того противоположения религии, с одной стороны, жизни с другой, которое делает невозможным ни преображение жизни, ни осмысление религии. Но «первородный грех» состоит не в том, что человек «ослушался» Бога, нарушил «религиозные правила». Грех состоит в том, что он перестал алкать Бога, перестал свою жизнь опознавать как таинство общения с Богом. Грех – не в пренебрежении «религиозными обязанностями», т.е. религией, а в том, что Самого Бога человек стал воспринимать в категориях «религии», и это значит в противопоставлении Его – жизни. Единственное настоящее грехопадение человека – неевхаристическая жизнь в неевхаристическом мире. Грех человека не только в предпочтении мира Богу, не в нарушении равновесия между духовным и материальным, а в том, что мир сделался миром материальным, тогда как его надлежало претворить в жизнь в Боге, исполненную смысла и духа.

Христианство, однако, благовествует, что Бог не оставил человека в изгнании, не обрек его лишь на тоску по подлинной жизни... Бог сотворил человека «по сердцу своему» и для себя, и вот, сама свобода человека есть усилие понять гложущий, таинственный голод... И эти потемки, эту тоску по потерянному раю. Бог освятил Своим светом. И сделал Он это не только чтобы спасти человека, но и в исполнение предвечного о нем замысла, чтобы мог понять человек – Куда и к Кому извечно зовет его неумолимый голод.

Посланный Богом свет – это Сын Его Единородный, который всегда и неугасимо светил во тьме мира и вот, явлен теперь в полноте Своего сияния. Еще до пришествия Христа Бог обещал Его миру. Об этом обещании свидетельствовали ветхозаветные пророки, но не только они. Мы, христиане, верим, что свидетельством этим, обещанием, ожиданием Христа, так или иначе, пронизана, ими светится всякая истина, сколь бы ни была она частичной и ограниченной. Истина всегда ведет ко Христу и потому, по словам Симоны Вейль, если стремится человек к Истине, то даже и убегая от Христа, он на деле к Нему идет. Так и в длинной, смутной истории религии. Много было явлено таких истин о Боге, истин, в полноте своей, раскрывшихся и вечно раскрывающихся во Христе. Словно всегда, с самого начала, звучала в мире, хотя и заглушаемая, и «сбиваемая с тона», Божественная музыка, полноту которой дано услышать человеку в явлении в мире Иисуса Христа.

Однако, в глубочайшем смысле, христианство означает конец религии. В евангельском рассказе о встрече с Самарянкой у колодца Иакова, Христос не оставляет по этому поводу никаких сомнений. «Господи – говорит Ему женщина – вижу, что Ты пророк. Отцы наши поклонялись на этой горе, а вы говорите, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме», Спаситель говорит ей: поверь, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу... Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе» (Ин. 4, 19—21 : 23). Самарянка задала вопрос о культе, т.е. о религии, а Иисус, отвечая ей, коренным образом изменил сам вопрос. Нигде в Новом Завете христианство не явлено нам, как «культ» или «религия». Ибо религия нужна там, где существует непроходимая преграда между Богом и человеком. Но Богочеловек Иисус Христос разрушил эту стену, ибо возвратил и даровал нам не новую «религию', а новую жизнь.

В ранний христианский период эта свобода Церкви от «религии» в обычном смысле этого слова, давала язычникам повод обвинять христиан в атеизме. Ибо не занимала их ни священная география, т.е. места, где бывал Христос во дни земного Своего служения, ни храмы, ни культы. Они не пускались в паломничества. У «старых» религий были тысячи храмов, тысячи «святых мест», но для христиан все это было в прошлом. Они не нуждались в «рукотворных» храмах: сама Церковь, Тело Христово, собранный народ Божий – были в сознании верующих подлинным храмом. «Разрушите храм сей, – сказал Христос об Иерусалимском храме, – и Я в три дня воздвигну его» – но говорил Он это о храме Тела своего (Ин. 2, 19, 21). Сама Церковь была новым, небесным Иерусалимом – и вера в то, что Христос невидимо приходит и присутствует среди любящих Его была для них достаточной. «Историчность» Христа, конечно, была бесспорным основанием христианской веры, но для верующих важнее «исторической» памяти о Христе был опыт Его пребывания среди них. Таким образом, в Нем был явлен конец религии, потому что он сам был ответом на всякую религию и исполнением ее, утолением всей человеческой жажды Бога, потому что в Нем жизнь, утраченная человеком, была возвращена ему.

5.

Эта книга – не богословский трактат и не попытка исследовать и объяснить все содержание и все аспекты этого Ответа. Я не претендую добавить, будь то самую малость, к мудрости, накопленной в бесчисленных богословских фолиантах. Моя цель – неизмеримо скромнее. Она состоит в том, чтобы напомнить, что во Христе жизнь во всей ее полноте возвращена человеку, вновь дарована ему, как таинство и причастие, вновь стала «евхаристичной». И в том еще моя цель, чтобы указать, хотя бы отчасти и поверхностно, на значение этой «обновленной жизни» для христианской миссии в мире. Западный христианин привык противополагать Таинство – Проповеди, и связывать миссию не с Таинством, а именно со Словом. Поэтому, в отношении Таинств, он интересуется, прежде всего, формальными вопросами: числом таинств, условиями их совершения, освящением ими совершающемся. Моя цель – показать, что существует, и всегда существовал, другой подход к Таинству, другое его восприятие, и что как раз от этого подхода зависит жгучая проблема христианской миссии во все дальше уходящем от Христа современном мире.

О чем же наше свидетельство? Что мы видели и осязали руками нашими? Чему мы причастились? Куда мы зовем людей? Вот наши главные, прежде всего к себе обращенные, вопросы. Очерк написан православным христианином. Однако, это не просто книга о православии, как его обычно понимают и описывают в наши дни. На Западе, да и среди нас самих, православной церкви часто отводят место Церкви, прежде всего, «литургической», духовной, более или менее безразличной к миссии и к «миссионерской» деятельности. Но все это неверно. Пожалуй, православным и в самом деле зачастую не хватает понимания подлинного смысла православного восприятия таинства. Однако, это вовсе не означает, что воспринимается оно как бегство во вневременную .духовность», подальше от скучного «активизма». Автору этого очерка хотелось бы этот подлинный смысл раскрыть и поделиться им с читателем.

Величественные храмы с иконами, крестными ходами и всенощными бдениями, богослужение, для правильного совершения которого – двадцать с лишком богослужебных книг – все это, на первый взгляд, противоречит пониманию христианства, как «конца религии». Но так ли это на самом деле? И если нет, то каков же смысл всего этого мира, в котором мы живем и за жизнь которого Бог отдал Сына своего?