Текст книги "Нечисти"

Автор книги: (Александр Чесноков) О'Санчес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Васька только мурлыкал довольно, подставляя под Ленкины пальцы лоб, спинку и бока, и человеческим языком заговаривать не желал. В горнице баба Ира с кем-то вела беседу и конечно же за самоваром. Ленка заглянула: в комнате была только бабка Ира, перед нею чашка с блюдцем, самовар, вазочки с конфетами и вареньем и зеркало. А из зеркала улыбалась живая и невредимая Шиша.

– Как спалось? – в два голоса спросили чаевницы Ленку, и не дожидаясь ответа на первый вопрос, бабка Ира высказала догадку: – Есть хочешь, небось?

– Нет, спасибо, – вежливо ответила Ленка, но если вспомнить – что она за сегодня съела? Пару тянучек да бутерброд с маслом...

– Воздухом сыта? Нет, голубушка, щи на первое да курочка на второе. И я поем за компанию, и Шишка не откажется. А щи со свеженькой капустой, да с говядинкой, да со сметанкой. А укропчик я порежу, петрушечкой присыплю... М-м-м... Разогреть – одна минута...

– Вот, Лен, картофь, предположим. Жили мы ее, не зная, и не тужили нисколечко: кисели, да лапша, да каши, да щи, да борщи хохляцкие, да вареники... Знать мы не знали такого слова. А потом раз отведали да второй, вот тебе и земляные яблоки! Без картофи теперь – и обед не в обед, да и праздник не в праздник. Вот как нас приучили, что сами и выращиваем, и картофь, и табак...

Бабка Ира обличала иноземный овощ, но раскладывала его по тарелкам не скупясь. Ленка и не заметила, как съела первое с добавкой, второе с добавкой, молока пузатую кружищу да ситного кусок...

– Фу, не могу больше... Спасибо, баб Ира, наелась как хрюшка, теперь опять диета, худеть придется...

– Я вон всю жизнь худа, а ни в чем себе не отказываю. Ну ладно, давай посуду приберем да будем потихоньку к ночи-то готовиться. А ты погляди телевизор или погуляй возле дома, пока не стемнело. Часы мне Петр Силыч наладить обещался, да некогда ему. Я вызвала Лешку Чичигина, он мне и починил за бутылку. Сейчас наговором проверю да и заведу, по Москве точность проверю, посмотрим... Ты вот что, Лен, раз никуда не идешь, нарви в огороде веток черной смородины, собери из них метелочку, длиною на мой локоть. Да перевяжи не веревочкой, а лыком, лыко я тебе дам, сама уж надрала...

Начало темнеть, стемнело. До полуночи минут двадцать осталось, звезды с неба опять в тучи попрятались, но близкого дождя не ощущалось. Так свежо и радостно пахло в бабкином саду-огороде, так буднично вычесывалась и пыхтела возле своей будки белая громадина, собака Дуська, что и не верилось Ленке в страхи предстоящей ночи. Но вскочила вдруг Дуська, гремя цепью подбежала к девушке, потерлась головой в подмышку и словно стала оттеснять ее к дому: из лесу прилетел переливчатый, пока еще осторожный, но уже набирающий жадную злобу голос, за ним еще один и еще, – волки, – поежилась в догадке Ленка. Дуська молчала, не выдала себя ответным лаем и скулежом, только шерсть на холке вздыбилась.

– Лена, давай-ка домой, внученька, поздно на улице стоять, разве что татей ночных и дождешься. Идем, идем, здесь Дуська посторожит... – Но не испуг услышала Ленка в скрипучем тенорке бабки Иры, деревенской ведьмы и колдуньи, Ирины Федоровны Корюхиной, а нетерпение и азарт. По ночному времени и цепь с Дуськи была скоренько снята. Волки словно издалека услышали человечьи разговоры: так поддали голосов, что не выдержала Дуська, рявкнула коротко, стала перебирать лапами, приседать, задрала было голову – чтобы удобнее отвечать, но получила метлой по хребтине и дунула к воротам – подальше от метлы и от бдительной хозяйки – молча службу нести. ... – А самый первый Ложкин на бобах гадал, плясун был, сказывали – и конокрадством промышлял, непутевый. Порчу хорошо снимал, а сам же ее и наводил. Поехал однажды на заработки, в Карпаты, далеко, да и помер там на колу осиновом. У нас вся деревня толк знает в старинных свычаях; Анька из продмага, к примеру, животных понимает, что они говорят... А может и врет, как тут проверишь, но обращаться с ними умеет...

– А откуда эта... Анна узнала про меня, что я у вас?..

Бабка Ира и Шиша из зеркала с изумлением воззрились на Ленку:

– Да видно же!..

Ленка ничего не поняла из такого объяснения, но спрашивать дальше поленилась. Она вновь подсунула опустевшую чашку под самоварный носик, успела наполнить ее кипятком и заваркой, и тут часы стали бить полночь. Целая и невредимая выглянула кукушка и обычным голосом стала отсчитывать: два ку-ку, пять, шесть, восемь... Бабка Ирина разрешила ей смотреть и в зеркало, и без него, вокруг. И кукушка, и ее отражение глаза не засвечивали зловещей краснотой, голосом не чудили – что значит при хозяйке! Десять ку-ку, одиннадцать, двенадцать. Т-тринадцать...

– ...И француз, и фриц нас стороной обошли, даже партейные ни разу... Что такое?

– Пятнадцать, баб Ира...

Ведьма и зеркальница смолкли и повернулись смотреть – каждая в свою сторону: кукушка накуковала девятнадцать раз и смолкла, но обратно в домик не убралась, так и осталась торчать на приступочке с открытым клювом.

– Ну-ка, Васятка, сорви эту куклу, – велела бабка Ира.

Кот метнулся к комоду, и с него уже взвился свечой, когтистой лапой ударил механическую птицу. Кукушка надломилась, изнутри вылетела длинная металлическая лента-пружина, и кот Васька запутался в ней лапой и повис. В истошном мяве Васьки было столько ужаса, что бабка Ира очутилась возле часов едва ли не быстрее своего любимца. Одной рукой она подцепила его под задние лапы, чтобы снять нагрузку, другой ухватилась за ленту-пружину. Из-под кукушки с дзеньканьем выскочили еще две пружины, норовя захватить в плен бабкину десницу. Ленка успела кинуть взгляд в зеркало – Шиша не стала подражать хозяйке, а сидела, оборотясь, спиной к зеркалу и загораживала вид. Ленка перекинула взгляд: у бабки Иры вместо ногтей – глазом мигнуть – оказались длинные острые когти – и тоже с металлическим отливом: дзиньк, скрежет, дзиньк, скрежет, от лент одни обрубки на пол упали. Бабка выпустила из рук освобожденного кота, с маху воткнула когти в кукушкин домик и в циферблат. Оттуда сразу же повалил дым, запах которого Ленка запомнила с прошлой ночи.

– Надо было не полениться, Силыча уговорить – часы вылечить. Теперь их в печку или на помойку. Восемьдесят лет служили, я и горя не знала... – Бабка быстро и остро рыскала глазами по стенам, потолку, окнам – поняла вдруг, что ягодки впереди. – Шиша, тихонько пройдись вдоль очерченного, не стерся ли где мел... Близко к меже не подходи. Очень уж прытко они запрягают... Елена, внучка, смотришь – смотри, но сиди – где сидишь. И ни звука. Васька, на руки к Ленке и смотри в оба! – Ну где вы там, гости дорогие, зажда-ались мы вас, попотчевать будем рады...

Стучали сердца – одно в груди, другое, маленькое, часто-часто билось в Ленкину ногу: котяра все еще не мог оправиться от испуга. Девушка гладила его, успокаивала, чесала за ушком и сюсюкала всякую ерунду, лишь бы забыться, отвлечься от окружающего ужаса. Ведьма Ирина Федоровна бесшумно и не торопясь двигалась по избе, голос ее рокотал уверенно и мерно, но страх так и не отпускал Ленку, напротив, все беззастенчивее гнул, пригибал ее голову к коленям: она знала, что стоит ей поднять глаза и посмотреть вокруг, то она увидит!.. Нет! Только на Ваську, ох, какие у него серенькие ушки, а какие у него вибриссы, ах, как... Ленка машинально покосилась в зеркало – о-о-амамааа!!! Ваську, наверное, постиг кошачий обморок от Ленкиного крика: нет чтобы бежать – он заорал и изо всех кошачьих сил впился ей в ноги всеми когтями и мало сам не вплющился туда!

В зеркало с изнанки, там, где жила Шиша, смотрела на Ленку... она сама... Синее лицо почти улыбалось, мешал толстый всунутый на сторону язык. Широко открытые глаза были мертвы, Ленка сразу это поняла, ей не раз доводилось видеть покойницкие глаза и читать по этому поводу специальную литературу. Зазеркальная покойница-двойняшка словно в окошко обозревала реальность, потом повернулась и Ленка увидела испуганную Шишу: та заверещала и стала отступать к стене, все ближе к мелом проведенной черте, туда, куда бабка Ира не велела ей заходить. Удавленница проворно раскинула руки и пошла на Шишу. Самое страшное заключалось в том, что Ирина Федоровна продолжала осматривать потолок, стены и пол, словно не видя и не слыша происходящего.

– Что ты вопишь, как ненормальная, аж сердце зашлось. Молодая, а туд...

– Баб Ира, Шиша!!!

И словно морок соскочил со старой ведьмы: она вперилась в зеркало и зарычала; выскочили и вновь убрались под тонкие губы клыки, ведьма боком скакнула к шкафу, в один миг растворила его и сорвала с внутренней стенки большое, в половину человеческого роста зеркало. Полетели щепки, а бабка Ира уже приставила его под прямым углом к настольному зеркалу:

– Шишка, сигай сюда!

Спиной она загораживала Ленке обзор, и девушка, не в силах побороть шокового любопытства, отклонилась, чтобы видеть происходящее. И все равно мало что можно было рассмотреть: вроде как Шиша увернулась от удавленницы и впрыгнула в другое отражение, а бабка Ира вбила когтистые руки в первое зазеркалье и зацепила ими Ленкину копию-мертвячку. И опять повалил дым и лопнуло первое зеркало, а бабка Ира завалилась назад, потеряла равновесие и со всего маху стукнулась костлявой задницей о половицы...

– О-о-хо... Больно-то!.. Лен, помоги...

Ленка вскочила и подбежала к бабке. Взмявкнул забытый ею кот Васька, спрыгнул с ее коленей и уткнулся в хозяйкин бок – тереться. Ленка ухватилась за твердую старухину руку, помогла ей встать (ох и тяжела бабуся!) и только тогда заметила, что колготки и ноги ее все в крови и в глубоких царапинах.

– Ой, лихо мне! Ой, дура старая!. Правильно говорят: cтарость – не радость. Что это? Васька подрал поди. Постой-ка... – Ирина Федоровна наклонилась, дунула ей на колени и распрямилась, держась за поясницу и охая.

Ленка глянула на ноги: кровь на порванных колготках осталась, где была, а ноги – вновь чистые, ни царапинки, ни кровинки. Ленка для верности провела рукой – точно, даже волосинок абсолютно не осталось. Вот бы...

– ...Что ты, старая, совсем нюх потеряла! Я кричу-ору, а она... Ефузица, поганка, едва ведь меня не съела! Страху-то натерпелась!

– А сама на что? – виновато огрызнулась ведьма. – Вот ведь – не слышала! Ох и морока тут! Два вопроса на повестке дня: чего им от нас, то есть от тебя, внученька ненаглядная, надо, а во-вторых – не дано бы тебе такую чуть проявлять, ан ты вперед моего почуяла. Странно это... – Старуха вдруг встрепенулась: – Лен, а сейчас – чуешь что ай нет?

– А что я должна... чуять?

– Тебе было страшно нонче вечером?

– Ха, баб Ира!.. Еще бы!

– Сейчас – страх меньше? Или больше? Или такой же?

Ленка озадаченно прислушалась к себе: вроде бы отпустило, разбился ужас вместе с зеркалом, а... нет, что-то ужасное осталось, и сердце ноет и вся спина дрожит... и затылок...

– Не знаю, баб Ира, все равно страшно... Баб Ира, не отдавай меня!!! Бабушка Ира, пожалуйста-а!..

– Что голосишь! Видишь чего? Сейчас?

– Н-нет... Баб...

– Тих-хо! Я же тебя обещалась охранить, не отдам, не выдам. Шиша, Васька, Лена – ну-ка тихо все... Замерли... Ушки на макушке – до утра еще далеко... Глаза старой ведьмы светились желтым, вновь отогнулись краешки губ над острыми клыками, сходство с тигрицей усугубляли кривые когти на руках, но теперь Ленка ясно видела, что грозная Ирина Федоровна озадачена и испугана...

– Всякое встречала, но такого наката – не припомню лет этак... Лен, тебя учил кто или ты сама в себе силу нашла?

– Какую силу, баб Ира? У меня нет ничего, то есть абсолютно!

– Есть, знать сама еще не поняла. Ты беду раньше чуешь, чем я, к примеру, и раньше, чем она начинается. Ты когда на кукушку крикнула – сколько насчитала?

– Пятнадцать.

– А по моему счету – на одиннадцатом заголосила. А всего было девятнадцать. Или сколько?

– Девятнадцать, баб Ира. А почему...

– Потом поболтаем, Давай, Лен, послушаем да подумаем, какая каверза нам еще предстоит... Стремно было ждать новых ужасов. Ленка добросовестно слушала и смотрела, но с непривычки отвлеклась, стала высчитывать время до рассвета. Вдруг во дворе забухала сигнальным лаем Дуська, стукнула наружная дверь в сенях, мужской голос выругался испуганно, и в комнату постучали:

– Эй, хозяева! Ира Федоровна, Лена у тебя все еще? Это я, Саша! Где у вас ручка, хрен откроешь в темноте, да еще и за жопу кусают!

– Ой, баб Ира! Чет приехал! Баб Ира!

«Какой еще Чет на ночь глядя, за тобой, что ли», – забурчала ведьма, но Ленка, счастливая уже тем, что кончились кошмары второй ночи, крикнула:

– Да толкай дверь и входи, она внутрь открывается!

Дверь открылась, и на пороге показался Сашка Чет, рот до ушей, нормальный, без седины и морщин.

– Тут черт ногу сломит: лужи, собаки, ни одного фонаря... Ой, а что тут такое... ноги запутаны, шагу не ступить...

Старуха хмуро покосилась на него:

– Заклятие для непрошеных гостей. Постой смирно чуток, сейчас распутаю...

Ирина Федоровна взяла пучок черносмородиновых веток в обе руки, направила их в сторону двери и нараспев стала выкрикивать непонятные слова... Она пела и притоптывала, словно бы плясала, но не было веселья в лице ее и голосе...

– Э-э-эээ! Так не распутывают. Ты что, ведьма старая, с глузду съехала! Остановись!!!

Чет побелел, оскалился, попытался сделать шаг, но у него ничего не вышло. Ленка в недоумении смотрела на них, и вдруг словно бы открылось в ней еще одно зрение, внутреннее: словно бы фиолетовый вихрь ударил от бабы Иры в Чета, снося его, выталкивая обратно в двери, однако Чет уперся и не поддавался вихрю. Но черты лица его странным образом деформировались: вот он уже и не Сашка Чет, а чужой, совсем уже незнакомый чел... нет, не человек! В дверях рычал и бесновался зверь на задних лапах, словно бы в цирке обряженный в штаны и рубашку – то ли огромный волк, то ли чудовищная крыса. Баба Ира продолжала петь и водить пучком веток, пот тонкой струйкой тек с костлявого подбородка, глаза выпучились так, что казалось – вот-вот выпадут, но руки не дрожали и наговор ее был громок, хрипл и грозен.

Ленка смотрела и видела, да она ощущала, она начинала понимать увиденное: с обеих сторон бились друг в друга две силы и очень большие: половицы под лжечетом и ведьмой покрылись инеем, пространство между – преобразовалось в прозрачную линзу, которая содрогалась, словно гигантское желе, шла волнами, склоняясь то в одну, то в другую сторону. Вот линза протекла было в сторону бабки, кот Васька прыгнул к ней на спину, на плечо, прижался к бабкиному плечу и линза остановилась. И опять поползла...

Зачем она так сделала – Ленка саму себя и не поняла, но она ухватила новое зеркало, подвинула его так, чтобы Шише было бы рядом стоять в зазеркалье. И Шиша запищала что-то одобрительное, и линза двинулась в сторону непрошеного гостя. Тому тоже, видать, приходилось несладко: сила, что его подпирала, отступала и, похоже, существенно рвала пришельца: лопнула морда возле пасти, черная жидкость сгустками поперла на грудь, ниже на штаны и на заиндевевший пол, который сразу же задымился, или то был пар – рассматривать было некогда. Зеркало очень быстро заледенило руки, грудь, так что Ленка и шевельнуться не могла; видимо, оно требовало слишком много энергии... Но в Ленкино сознание проник новый страх, и она заплакала бы, если бы хоть что-нибудь могла, кроме как держать в онемевших руках проклятое зеркало, дышать и смотреть. И она смотрела...

На комоде стояла фарфоровая статуэтка: румяный купидон с полунатянутым луком в пухленьких ручках. Купидон ожил: медленно, украдкой он развернулся в сторону ведьмы Ирины Федоровны и стал целиться ей в спину. Ленка хотела крикнуть, но замерз крик, только тихий клекот шел изо рта, и руки свело, и шею не повернуть... Личико у купидона сохранило прежние черты, но странным образом выглядело теперь еще отвратительнее и более зловеще, чем у рычащего монстра на пороге. Купидон спустил тетиву, и Ленка услышала тишайший звук выстрела: т'к...

Дрогнула линза, заходила крупными волнами и размазалась в пространстве. Ведьма бухнулась коленями в половицы, выдавила из себя короткий стон и завалилась ничком. Чудовище у порога заревело, прыгнуло на середину комнаты. Верный кот с яростным мяуканьем вцепился ему в ногу. Ленка, откуда только силы взялись и храбрость, двумя руками подняла за бока зеркало и обрушила на врага. Эффект получился неожиданным, не по Ленкиным силенкам: чудовище кубарем отлетело почти на прежнюю позицию, на метр левее двери и стукнулось о стенку. Зеркало разлетелось в прах, не оставив после себя ни одного осколка.

Кот, видимо, не захотел лететь вместе с врагом, он уже сидел на спине у хозяйки и шоркал лапой, словно пытаясь выковырнуть предательскую стрелу. Тот, кто обманом назвался Четом, все же очухался от тяжелейшего удара и вновь был на ногах, но мешкал, видимо опять попал на спутывающее заклинание.

– Не уйдешь, сквернавочка, сейчас, сейчас... – Голос его был теперь гнусав, сер и высок. Ленка беспомощно оглянулась по сторонам... Купидон замер в прежней кукольной позе, Шиши нет... Все. Он уже выпутывается... Безразличие овладело Ленкой, покорность судьбе, даже не отчаяние... Он уже идет...

И... прокричал петух... Кот мерзко орал над самым ухом, каркали вороны на дворе, кто-то барабанил в окно... Ленка очнулась, спросонок не в силах сообразить, почему она лежит одетая и на полу. Потом пришло удивление: почему она до сих пор жива и по-прежнему в избе у бабы Иры. Голова болела, стоило пошевелиться – сразу свело шею... В комнате почти все выглядело как и до ночного вторжения, только зеркала исчезли, да шкаф полуоткрыт, да стул из-под Ленки упал... И Ирина Федоровна ничком на полу – там и лежала, где свалила ее предательская купидонова стрелка... Кот, видя, что девушка очнулась, орать не перестал, но характер его криков стал чуть иным: теперь Васька сидел на подоконнике и явно пытался привлечь ее внимание именно туда. В окно наперебой барабанили клювами три черных вороны. Ленка заколебалась, глядя на беспомощное тело бабы Иры, но все-таки решила прислушаться к ситуации и сначала выяснить, что это за странные вороны такие... Стоило ей только шагнуть к двери, как вороны исчезли из поля зрения. Лена потянула дверь на себя, и тотчас в сенях послышались женские голоса.

– Отворяй, отворяй, с рассвета топчемся... – В комнату гуськом просеменили три старушки, сплошь в черном, от нитяных чулок в черных же ботах до шерстяных платков, надвинутых по самые брови.

– Зина... Зоя... Уля... – представились они девушке.

– Лена...

– Что с Федоровной? Отрава?

– Вон тот, купидон... стрелой... Часа четыре назад это было...

Старухи дружно обернулись смотреть купидона, но подходить к нему или что-то еще активное творить со статуэткой – явно не собирались. Ленке нестерпимо захотелось в туалет, она пробормотала извинения и побежала во двор. Слева от крыльца кроваво-грязным сугробом лежало то, что осталось от бедной Дуськи. Ленка поспешно отвела глаза, но... По двору словно прогулялся торнадо средних размеров; видимо, Дуська старалась продать свою жизнь подороже, да куда было ей, если уж саму хозяйку уходили неведомые Ленке враги...

За время, что она отсутствовала, старухи успели похозяйничать: раздели догола Ирину Федоровну, уложили животом на стол, сцепились руками в кольцо вокруг стола и теперь хором пели заунывный речитативный наговор. Васька сидел в головах у хозяйки и внимательно глядел на одну из старух, Зою, как запомнила девушка. Солнце вставало все выше, в комнате становилось душно даже с открытыми настежь окнами. Вдруг что-то блеснуло между ребрами у самого позвоночника... Ленка вгляделась повнимательнее: точно из худого, дряблого тела бабы Иры показался металлический кончик – та самая стрела. И опять Ленку без спросу подхватила внутренняя сила, она протянула пальцы поверх рукотворного кольца, большим и указательным ухватила кончик стрелы и легко вынула его из бабкиной спины. Ирина Федоровна глухо вскрикнула и закашлялась. Руки и ноги ее, до этого неподвижные, моментально ожили, зашевелились беспорядочно – ведьма все еще была без сознания. Старухи от неожиданности свершенного расцепились, песня-речитатив прервалась на полуслове, они стояли и ошеломленно смотрели на девушку, до предела распахнув свои круглые птичьи глазенки.

– Во как – по-городскому-то! Не Лена, а сорвиголова! Больно поди?

Ленка поглядела на трофей, для этого ей пришлось согнуть руку в локте и поднять повыше – скрюченные пальцы и вся кисть онемели и ничего не чувствовали. Стрелка была узенькая, маленькая, с мизинчик. Пальцы побелели, словно обмороженные, и не слушались...

– Не трогай, отраву не трогай, она все еще на спице на этой! Жива – и то ладно! – загомонили старухи. Но Ленка и сама вдруг «увидела», что стрелу лучше не трогать лишний раз, не добавлять порчи...

– Девки, вы что ли? На помощь прилетели, подруженьки, не забыли милые... – Ирина Федоровна очнулась и заговорила слабеньким, с присвистом, басом. – Лен, как же ты устояла, голубушка. Да еще и меня, старуху, считай из могилы вытащила... Ну-ка, девоньки, спойте мне поддушную, чтобы на ноги мне встать... О-ох...

Девушку усадили на мягкий стул возле печки, где она и сидела, со скрюченной кистью на отлете, три часа, пока бабки-вороны приводили в чувство старшую свою подругу, пока баба Ира, едва встав на ноги, тут же взялась выяснять события предыдущей ночи и составлять реестр убытков и потерь. Материальный урон был минимален: два зеркала, сломанный стул и поврежденный шкаф, не о чем говорить. А на дворе побольше наворочено, да все одно – пустяк. Но вторая ночь принесла беды куда горшие: погибла Шиша, это ее жизненной силой ночного оборотня в последний раз отбросило от добычи – Ленки. Дуська также погибла – чертов оборотень зарезал. Но собака была не простой – чудовище извело на нее изрядную толику своей мощи, и если бы Ленка не поддалась на обман и сама не впустила его в комнату... Но девушка, конечно же, не виновата в смерти Шиши: ведьма крикнула ей – не приглашать, но подлая нечисть очень уж сильна оказалась – заморочила Ленкины уши, извратила сказанное...

– Вот что, девоньки, магарыч с меня и благодарность по гроб жизни, а сейчас возвращайтесь домой, у нас с внучкой забот полон рот, да вот – сил немного осталось... нет-нет... благодарствую... Сегодня третья ночь будет, что мы, войско старушечье, сами сделаем?.. Нет, не миновать Петра Силыча в подмогу звать. Не хотелось бы его заступы; а все думалось – сама управлюсь... Куда там – таких делегатов подсылают, что... Идите, одним словом, а я за вас живота не пожалею, вы меня знаете.

– А ты, Лен, вот что... Сходи на Болотную, дом один, с краю, попроси Петра Силыча, мол, Ирина Федоровна зайти очень просит прямо сейчас или когда сможет, а заодно пусть дрянь с твоей руки снимет. Я-то потерплю, да и сама уж вполовину очистила, а тебе – срочно бы надо, мало ли чего... Скажи, челом бью, очень прошу зайти, не мешкая...

Ленка пошла без вопросов и пререканий, рука-коряга на весу, волосы растрепаны, в шаркающих тапочках... Не то что просить, а видеть этого Петра Силыча, наглое брюхо, свинячьи зенки, эти штанищи... Ничего не сказала Ирине Федоровне – обе натерпелись, и Шишу – она, Ленка, погубила, совесть не накормишь, как говаривал мальчик Вовочка... Свою жизнь – Шишиной выкупила, так что иди и не чирикай...

У Петра Силыча – не как у других: у него двор позади дома, что в нем – и не увидеть, а вход прямо с улицы Болотной.

На звяк дверного колокольца вышла женщина лет тридцати-пятидесяти, с тихим голосом и бесцветным нравом. Молча кивнула, молча впустила и провела в горницу, также молча растворилась в полутемках обширной избы.

Просторна была комната и не по-деревенски пуста: окна без занавесок – ставнями прикрыты, печной бок с заслонкой, крашеные коричневые половицы, оранжевый абажур на три лампочки, квадратный стол под простой белой скатертью, две табуретки и стул. Все. И две электрических розетки по стенам, и включатель для абажура. Ленка поискала глазами образа или хотя бы радиоточку – ни фига. Она мало смыслила в деревенской жизни, но и ее неискушенному взгляду ясно было, что камера в поселковом отделении милиции – для проживания гораздо уютнее, чем гостиная в доме Петра Силовича, на которого ведьма баба Ира возлагала такие надежды.

Хряснули по сторонам оконные ставни, резко и одновременно открылись без видимого вмешательства со стороны материальных сил, затряслись половицы, и зазвенели окна: похоже, Петр Силыч собственной персоной готовился вступить в горницу.

И он вошел, и органично вписался в кусочек своего жилища: головой под абажур, обширный и донельзя аскетично одетый: волосы горшком, усищи вниз и здоровенные синие сатиновые трусы.

– Здравствуйте, Петр Силович, меня баб Ира прислала, просила...

– А, Ленка! Здорово, здорово, я бык, а ты корова... Шутка. Зови меня Силыч, а еще лучше – дядя Петя, а то как в милиции... Часа не поспал – будят... Хрена бы моржового я встал, да уж слышал про Федоровну, Зоя доложила... Дуська-то... Какую собаку загубили!.. Я ее щеночком, бывало, дразню – а она уже скалит пасть, ненавидит! Ух, настоящей породы...

– И Шиша умерла...

– Что ж поделать, нежить, и есть нежить, до первого зеркала, как говорится. Так и то Федоровна целый век ее хранила... Цыц, паскудина!!! Мурман!!!

Ленка вздрогнула от громкого крика и от тона, каким дядя Петя проорал эти слова. Она старалась смотреть в пол, чтобы не видеть гигантское розовое брюхо барабаном, без единой складочки, мутно-зеленые глаза и сальную улыбку этого старикана, смотрела и просмотрела, как возле ее ног очутилось нечто безобразное-собакообразное. Ростом от спины до пола – сантиметров семьдесят пять, но длинная, пропорцией – словно такса, а громадная голова-булыжник больше чем наполовину состояла из оскаленной пасти – у покойной Дуськи и то меньше была. Мальчик, как успела разглядеть испуганная неожиданным криком Ленка. Пес, или кто он там, Мурман по-прежнему истекал слюной, клыков не прятал, но тут же припал на брюхо перед хозяином и обрубком хвоста продемонстрировал беспредельную вассальную верность.

– То-то, а не то наизнанку выверну и кишки выдерну... Что у тебя с рукой?

Ленка объяснила с пятого на десятое, но и дядя Петя слушал вполуха. Он вынул из деревянных пальцев злополучную стрелку, осмотрел ее близко, не глядя бросил – стрелка плавно подлетела к подоконнику и тихо легла на него. Затем он занес ладони над покореженной кистью, пошевелил пальцами, бормотнул коротко, и между ладоней его заплясало бледное пламя, бесформенное, словно скомканный лист бумаги. Дядя Петя сблизил ладони, и комок также ужался, после чего дядя Петя развел руки и словно утратил интерес к добытой субстанции. А комок, или сгусток огня или свечения, воздушным шариком опустился на половицы.

Хррясь! – лязгнули суперчелюсти! Это Мурман в мгновение ока пожрал добычу, а в следующее – уже катался по полу, попеременно кашляя и жалобно воя. Когтистые лапищи терли морду, чудище то кружилось волчком, то вдруг прыгало вверх-вниз, отталкиваясь от пола одновременно всеми четырьмя лапами, и подлетало на метр с лишним – видимо, боль была нешуточная. Дядя Петя полюбовался молча с минуту и в два пинка выбил страдальца за двери.

– А будет знать, как хватать без спроса! Ничего, только на пользу пойдет, авось с этого раза поумнеет... Но зато, слышь, Ленка, тебя Мурман и его братья уже никогда не тронут, потому что ты для него – невкусная оказалась. Ну разве что я прямо прикажу. Г-ы-ы, шутка. Как рука?

Ленка растерянно опустила руку, сжала-разжала кулак, потрогала пальцами пальцы – не болит, не сводит...

– Вот спасибо... Петр... дядя Петя. Все абсолютно нормально! Спасибо.

– Хы. Спасибо в стакан не нальешь! – Ленка смутилась, не зная, что на это ответить – бутылку пообещать или денег, что еще смешнее... – Не обращай внимания, красавица, это у меня настроение хорошее. Ну что там Федоровна, жива? Зайти, говоришь, просит? Да еще и срочно? Порчево сняла? Вражеского шпиона, кто дрянь внутрь защиты наводит, нашла?

Ленка ответила то, что знала, что, мол, ходит бодро Ирина Федоровна и даже ругается. А зовет, наверное, не из-за раны.

– И я думаю то же, она старуха самостоятельная и очень знающая. Придется идти. Вот позавтракаю, соображу кой-чего, да и приду. Хочешь чаю?

– Нет, спасибо, дядя Петя, пора мне, как там баб Ира...

– С медком, липовым, с оладушками?

– Нет, я побегу, спасибо вам огромное за помощь. А... Мурман, с ним все в порядке?

– Мурман!.. Ну как хочешь, была бы честь предложена. Мурм... Что жопой крутишь, бурдюк с говном! Проводи радетельницу свою. Матрена! На стол собери! Где полотенце? Где бумага?..

– ...Сейчас придет, только позавтракает, сказал... – Ирина Федоровна встретила ее во дворе, где она пыталась восстановить подобие прежнего порядка. Дуську похоронили в ближайшем леске, кто – Ленка не уточняла. Цепь убрали в сарай, сломанную березу распилили, клумбы, растительность на грядках, смородиновые кусты восстановлению не подлежали, но Ленка надеялась, что она покинет этот дом до наступления пахотных работ. – Как вы, баб Ира?

– Да помаленьку. Всю гадость из себя я чисто убрала: чесночок, смородиновый отвар, да правильные слова пошептала маленько, все пройдет. А вот... Дуську уж не вернуть. А уж какая собака была! Умнющая, тихая, шелк... Оборотня один на один запросто брала...

Ленка видела, как заторопилась в словах старуха, завспоминала Дуську, чтобы изгнать из разговора заминку, когда она Шишу чуть было не вспомнила при Ленке, ни в чем не повинной, да все равно виноватой...

– ...Пойдем-ка в дом, Лен, нехорошо, когда гость пришел, ан его звали, да не ждали. Он с похмелья или как?

– Говорит – не спал, перегара не чувствовала.

– Не спал? А-а-а! Верно, ведь с сегодня на завтра... Это уже удачно, Лена, у Петра мощи много будет. ... – Милости прошу, Петр Силыч, уж побеспокоили тебя не от хорошей жизни... – Ирина Федоровна рассказывала долго, с непонятными Ленке колдовскими подробностями. Дядя Петя сосредоточенно пил чай, кружку за кружкой, слушал очень внимательно, без обычных своих плоских шуточек.

– Так, говоришь, выявила «агентов»?

– Выявила. За наличником нашла свежее осиное гнездо, с мой кулак. Глянула внутренним (зрением. Прим. авт.) – батюшки мои! – оттуда это их адское волшебствование-магия клубами так и прет!

– Спалила?

– А куда ж еще. Сосновую дощечку, на ней комиссарскую пентаграмму, сверху гнездо, да и на березовый жар. Не в доме, в банную печку я их...

– Ну это понятно... А купидона что – жадничаешь трогать?