Текст книги "Цепь"

Автор книги: Александр Буклешев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Буклешев Александр
Цепь

Александр Буклешев

Цепь

"Женщины – животные ночные; и до сих пор, при кажущейся доступности и простоте контакта, их поведение остается малоизученным, а порой и вовсе необъяснимым и загадочным..."

Он вынул отпечатанный лист из машинки и положил на самое видное место письменного стола, не сомневаясь, что она прочтет; завтра же, пока он будет завтракать, по привычке заглянет в кабинет навести чистоту и порядок и, переворошив бумаги, украдкой посмотрит, что он успел сделать за ночь.

Раньше он не скрывал своего недовольства, заставая ее за чтением рукописи. Он свято верил в приметы и считал, что неоконченные вещи нельзя показывать никому, иначе из них ничего толком не получится.

Иногда по утрам он выходил из кабинета со стопкой листков в руках или в кармане халата, желая прочесть ей наиболее удавшиеся, как ему казалось, куски. Он спешил в гостиную, где она обычно ждала его, сидя за накрытым столом, усаживался напротив, многозначительно прокашлявшись, заявлял:

– Я кое-что написал... Хочу, чтобы ты послушала...

Прочитав несколько предложений, он замолкал и смотрел на нее. Она перепархивала к нему на колени и, обняв за шею, говорила, улыбаясь:

– Ну интересно же, милый. Мне понравилось, честное слово! Умница!

А после, чмокнув его в лоб, садилась рядом, откладывала рукопись в сторону и, тряхнув головой, приказывала: "Ешь!"

До еды ли ему было, когда, словно увидев впервые, он не мог оторвать глаз от ее лица, одухотворенного радостью и потребностью жизни, от непокорной завитушки спадавших на лоб и пьянящих своим запахом и цветом волос, от обтянутой легкой тканью халата груди. Желание слиться с нею, прикоснуться губами к ее шее, к ее мягким податливым губам вытесняло все другие желания и мысли. С глубоким вдохом, несколько ослаблявшим его внутреннее напряжение, он осторожно касался ее руки.

Она мгновенно поворачивала к нему голову, и в ее вопрошающем выражении лица и глаз появлялись едва уловимые искорки всепонимающего лукавства.

Сейчас он удивлялся, как можно было что-либо скрывать от нее, запрещать что-то, уходить в себя, удаляясь от ее жизни. Конечно, он смирился с тем, что она читает его сочинения в зародышевом виде, для нее он готов был открыть не только свои записи, но и душу, вывернуть всего себя наизнанку.

Вспоминать о тех прекрасных солнечных днях их совместного житья было особенно горько и тоскливо. Он облокотился на стол, подперев висок ладонью, и тяжело вздохнул.

"Я давным-давно ничего не писал... Признаться, ничего стоящего на ум не приходит... А стоит ли вообще писать? Я же чувствую, что не получается так, как раньше". Он снова вздохнул и, подняв вокруг себя непроницаемым щитом многочисленные и тяжелые волны былых воспоминаний, погрузился в прошлое так же, как погружается в холодную мутную воду бассейна белый медведь, доведенный до отчаяния зноем, мухами и толпой зевак, наполняющей зоосад.

Раньше... Просто рядом была она – его Муза из плоти и крови, дарящая ему и свое зрение, сливавшееся с его видением, и свои нервы, переплетавшиеся с его нервами, и любовь, благодаря чему ему было доступно многое, что ускользало от других, и он мог писать, не стыдясь за свой труд. Во всяком случае, так ему казалось сейчас.

Он представлял ее прежней, живой, улыбающейся из окна отходящего поезда. Поезда, канувшего в никуда и не достигшего станции конечного назначения, потому что спустя час сорок минут с момента отправления весь состав и все его пассажиры были погребены под снежной лавиной. Лишь единицам посчастливилось выжить среди искореженной груды металла и пластика под безжалостно удушливой громадой снега, камней и льда.

Он вспомнил, как все началось...

Они позвонили во вторник, через три месяца после ее похорон. Было десять часов утра. Обычно в это время по многолетней привычке он садился работать, но в тот день, как, впрочем, и во все предшествовавшие дни бесконечно тягучих и липких своей горечью трех месяцев одиночества, скорбь господствовала над его мыслями и сердцем.

Поэтому он не сразу услышал сигнал видеотелефона.

Мягкий мужской голос участливо спросил:

– Господин Юл Кейн? Добрый день. Говорит представитель компании "Нью Велд Электроник Систем" Клод Бьюар.

– Добрый день, – нехотя ответил он и потянулся включить экран, но передумал. – Слушаю вас.

– Приносим вам свои глубокие соболезнования, господин Кейн. Извините за внезапное вторжение. Как известному писателю и человеку, уважаемому в общественных и деловых кругах, наша компания желает оказать одну очень важную, как нам кажется, услугу, касающуюся вашей жены, госпожи Санты Фло... Не могли бы вы уделить нам полчаса на этой неделе? Время и место выбирайте сами. Если желаете, я могу посетить вас. Если нет – после обеда, с вашего позволения, вам доставят проспекты нашей фирмы, где указаны адрес и телефон.

– Не беспокойтесь, мистер Бьюар. Могу встретиться с вами в четверг в одиннадцать часов. При возможных изменениях предупрежу вас заранее.

– Благодарю, господин Кейн. До скорой встречи.

– До свидания, – ответил Кейн и положил трубку.

До четверга он жил в смутном беспокойстве ожидания, догадываясь, что должно произойти нечто важное. Казалось странным, что совершенно посторонние люди проявляют интерес и не забывают о Санте, в то время как друзья и близкие уже свыклись с мыслью о ее кончине.

В четверг он подъехал к одиноко стоящему на небольшой площади высотному зданию, на котором огромными, сияющими перламутром буквами светилась надпись: "Нью Велд Электроник Систем".

В вестибюле его ждал Клод Бьюар. Поднявшись на восемнадцатый этаж, они долго шли по длинным, хорошо освещенным коридорам, устланным каким-то мягким синтетическим покрытием, поглощающим практически все звуки, миновали массу дверей со всевозможными надписями на входных сигнальных табло и, наконец, вошли в зал, две дальние стены которого составляли наружные стеклянные окна.

Направо от двери, в самом углу, стоял массивный подковообразный стол, за ним сидел худощавый светловолосый мужчина с правильными, почти классическими, чертами лица. При их приближении он встал, протянул руку и, поздоровавшись, представился: "Пол Исон".

Исон предложил им сесть и улыбнулся.

– Мы искренне рады видеть у себя такого известного человека, как Юл Кейн. Но, разумеется, не желание познакомиться с вами поближе дало повод для приглашения. – Говоривший замолчал и внимательно посмотрел на Юла. Мы действительно заинтересованы оказать вам... не знаю, как лучше выразиться. Давайте посмотрим кое-что, может быть, тогда нам легче будет объясняться.

Окна автоматически задернулись плотными белыми шторами, не пропускающими свет. Наступивший полумрак прошили два тонких пучка света. Коснувшись штор, они превратили их в киноэкран.

Санту он узнал сразу. На двух огромных экранах, в незнакомой ему обстановке, она танцевала в широком голубом наряде, кружась под какую-то приятную мелодию. Сначала он решил, что его просто шантажируют и, желая содрать как можно больше денег, показывают пленку, порочащую репутацию его бывшей жены. Но затем на экране произошло событие, приведшее его в полное замешательство, и мысль о шантаже он сразу отбросил.

Санта подошла к телевизору и, нажав кнопку включения, встала рядом, пальцами указывая на загорающийся экран. Вскоре на нем появилась заставка ведущей телекомпании страны, означавшая начало передач, и известный миллионам телезрителей диктор с торжествующей стандартной улыбкой провозгласил:

– Доброе утро, сограждане! Начинаем нашу программу. Сегодня – четверг, четырнадцатое мая 20...6 года.

После этой фразы Санта выключила телевизор и, подойдя к столу, написала на лежавшем там перекидном календаре: "Милый, я очень прошу тебя верить этим людям". Последнее было показано крупным планом.

На этом кадре пленка кончилась. Шторы автоматически разъехались в разные стороны, и в комнату снова полился дневной свет.

"Пленку можно смонтировать... и двойника найти несложно... Если это шутка, то дурная, – лихорадочно размышлял Юл. – Впрочем, на шутку не похоже. От меня явно чего-то добиваются, поэтому лучше подождать объяснений".

Он повернулся к человеку, сидящему за столом, ожидая, когда тот начнет говорить.

– Вам это кажется по меньшей мере странным, не правда ли? – спросил Исон. – Поверьте, мы не хотим ничего плохого. Все, что вы здесь видели и слышали, делалось для того, чтобы как-то подготовить вас к дальнейшему разговору. Прошу заранее отнестись к тому, что будет сказано, весьма серьезно и не спешить с эмоциями.

– Хорошо, – согласился Юл. – Я тоже прошу, больше не надо готовить меня к неожиданностям, говорите сразу, в чем дело.

– Итак, вы видели свою жену живой и невредимой, – начал Исон. – Это не двойник Санты Фло, и пленка не смонтирована – на ней сняты действительные события сегодняшнего утра. Вы меня понимаете?

– Санта жива? Я хоронил другого человека?! Останки были страшно обезображены...

– Нет, Санта Фло мертва, как и большинство пассажиров того поезда. Я кое-что хочу вам напомнить, господин Кейн. Четыре года назад ваша жена забеременела, и ей необходимо было кесарево сечение.

– Я не понимаю, мистер Исон, какая связь между этими событиями, перебил его Юл.

– Самая прямая. По существующему сейчас в акушерстве правилу перед планируемыми заранее операциями у женщин берут кровь, чтобы в случае осложнений возместить кровопотерю их собственной кровью. Кровь эта надежно консервируется и может храниться годами. Ваша жена не была исключением... Женщина, которую несколько минут назад вы видели на экране, создана искусственно из клеток собственной крови...

При этих словах у Юла все похолодело внутри, во рту стало сухо, и он судорожно сглотнул, стараясь не выдавать своего волнения.

– Так что ваша жена воскресла, – продолжал Исон, – но у нее, к сожалению, есть ряд особенностей. Она появилась на свет чуть более полутора недель назад. Это новорожденный в образе взрослой женщины, и мозг ее практически пуст, как и подобает мозгу младенца.

– А как же на пленке?! Она ведь писала! – воскликнул Юл.

– Сейчас я все объясню, потерпите, – вмешался в разговор Клод Бьюар, до этого молча наблюдавший за говорившими. – Чтобы новоявленная Санта Фло проделала все, что мы недавно видели, с ней пришлось заниматься целую неделю.

Вся информация, точнее программа, была внушена ей под гипнозом, а затем она выполнила задание, находясь снова под гипнозом, уже перед камерой.

Наша компания тесно сотрудничает с проблемными лабораториями. Санта Фло – одна из первых людей, полученных искусственно. Положительных результатов, откровенно говоря, мало – всего полтора десятка человек. Сами понимаете, для исключения недоразумений в опытах используются случайно сохранившиеся живые ткани умерших людей.

Разумеется, о ведении таких работ широкая публика знать не должна, и вот почему.

Известно, что клетка любой ткани или органа хранит информацию о строении всего тела и при наличии определенных условий может воссоздать его полностью, причем до того возраста, в котором была изъята из организма. Воссозданный организм, образно говоря, помнит свое прошлое, но воспроизводит его крайне неохотно, особенно мозг. Этого удается добиться особой методикой гипнотического внушения, но она настолько кропотлива, медленна и требует такой отдачи гипнотизера, что применима в течение весьма непродолжительного времени... Мозг воскрешенного, как мозг новорожденного, подобен листу чистой бумаги. Этих людей надо учить, учить долго и по специальной программе около десяти лет, только тогда они способны на самостоятельное существование как полноценные члены общества. Окончательных результатов пока нет, потому что обучение началось совсем недавно, и какими они будут, эти воскресшие люди, еще неизвестно... Может, им предстоит доживать свой век в домах скорби из-за слабоумия... Вероятнее всего, мы сможем заставить мозг вспомнить свое прошлое, но сумеем ли научить его жить в настоящем – покажет время.

– Так какое же вы имеете право?! – Юл старался говорить как можно спокойнее, хотя внутри у него все клокотало от возмущения. – Зачем вам эти несчастные?! Зачем вам понадобилась моя жена?!

Бьюар замолчал и, растерянно посмотрев на Юла, опустил глаза, а Пол Исон произнес извиняющимся тоном:

– Вы вправе думать о нас все что угодно. Я очень прошу вас выслушать, господин Кейн... Существует еще один способ, возвращающий новую, полноценную жизнь. Мы, собственно, и пригласили вас сюда, чтобы его обсудить...

Юл повернулся и с недоверием воззрился на человека, сидящего рядом с ним.

– Да, да, – повторил Бьюар, утвердительно закивав головой, – есть еще один вариант, который нас устраивает больше, мы им практически и занимаемся... Это пересадка искусственного мозга, или создание искусственного интеллекта. Речь идет об электронном мозге, умещающемся в черепной коробке человека, полноценном и думающем не хуже, чем мой или ваш. Мозг искусственный, все остальное – нормальное; человеческое тело, подверженное обычным человеческим недугам и, так же, как ваше и мое, истекающее слюной, желчью и кровью, ломающееся при травмах с треском в костях... Если вы пожелаете, господин Кейн, мы попытаемся возвратить вам жену с искусственно восстановленным интеллектом, одним словом, пересадить ей электронный мозг. Такие люди у нас уже созданы, мы наблюдаем за ними, и, представьте себе, никаких отклонений.

– Больше всего мне хочется, – перебил его Юл, – чтобы бред прекратился.

– Господин Кейн, – Исон коснулся его руки. – Простите, пожалуйста, мы действительно желали вам помочь. И посвятили в тайны, о которых не знают даже члены правительства. Все потому, что случайно, поймите, случайно воссоздали вашу жену. Мы имели полное право, может, это и звучит кощунственно по отношению к личности, воспользоваться ее оболочкой, как нам заблагорассудится. Хотя в данном случае никакой личности, по сути, нет, так как пока в ней нет разума...

Мы предлагаем вернуть вам жену почти такой же, какой она была несколько месяцев назад. Единственное, что будет отличать ее от прежней, искусственный мозг.

– А если ее обучать... без пересадки, – возразил Юл.

– На это потребуются годы. По самой совершенной программе, с учетом развития кибернетических систем – около семи лет. Кроме того, если вообще удастся пробудить разум, человек получится иным. Для него все будет ново: и семья, и муж, и дети. Вы с сыном будете относиться к ней, как к жене, матери, а она... Я не знаю, как она будет относиться к вам, вашему сыну, заметьте, к вашему, а не ее. И вообще, сможет ли она полюбить его... вас. Представьте, вы прождете много лет, а ваши надежды будут обмануты. Исключить этого нельзя.

– Так вы полагаете... с искусственным мозгом... Боже, зачем я согласился на встречу с вами, – простонал Юл.

– В случае отказа, господин Кейн, – донесся до него голос Бьюара, – мы просим подписать несколько бумаг о неразглашении корпоративной тайны... Но мне кажется, вам надо подумать, – добавил он, доставая из стола тонкую папку с документами. – Меня не покидает ощущение, что вы обожали свою жену. Я читал ваши книги, и все они посвящены женщинам, а героини внешним описанием напоминают Санту Фло. Простите, конечно, это всего лишь предположение...

– Я любил свою жену, если хотите, обожал, – ответил Юл. – И вы правы многое написано про нее и для нее... Я подумаю над вашим предложением, господа.

– Не хотите ли посмотреть на свою жену? – спросил вдруг Исон. – То есть... на эту женщину...

Юл почувствовал, как тяжелая волна щемящей тоски поднялась откуда-то снизу и перехватила дыхание свинцовым комом. Осевшим от волнения голосом, с трудом выговаривая слова, он ответил:

– Пожалуйста, если можно.

– Клод, проводите господина Кейна, – обратился Исон к Бьюару. Затем, слегка поклонившись Юлу, вежливо произнес:

– До свидания, господин Кейн.

– Прощайте, господин Исон, – отозвался Юл и вышел вслед за Бьюаром.

Она сидела посреди комнаты на высоком вращающемся стуле полностью обнаженная, застыв в неудобной, как ему показалось, позе. Черная бархатная накидка с капюшоном сползла с ее плеч и, зацепившись краем за спинку стула, тяжелым шлейфом стелилась по полу. На черном фоне ее тело смотрелось неестественно белым и потому неживым. Он подошел поближе и стал жадно и придирчиво рассматривать ее.

Это была она, его Санта, вернее, ее точная копия. Те же глаза и лицо, характерный разрез мочки уха и волосы, уложенные тяжелой волной на затылке, та же родинка телесного цвета на левой груди возле самого соска и маленькая изящная кисть, застывшая на бедре, – все было так близко и знакомо.

Ему захотелось прикоснуться к ее телу, ощутить мягкость, бархатистость ее кожи. Он вдруг, как прежде, ощутил ее запах, пряный, ни с чем не сравнимый запах новорожденного ребенка, который источало ее тело. У него перехватило дыхание, невыносимо запершило в глотке, и глаза наполнились слезами.

Три месяца назад он похоронил Санту, но только сейчас, рядом с ее копией, понял весь ужас и невосполнимость потери.

Прикрыв пальцами рот, правой рукой по привычке потирая губы и подбородок, Юл едва слышно прошептал: "Санта, кто знал, что я увижу тебя снова... Какая ты?"

Его глаза в который раз ловили плавные линии ее тела и спокойные, немного отрешенные, до боли родные черты красивого лица в тщетной попытке найти что-то чуждое, незнакомое. Именно сейчас ему предстояло решить судьбу сидящей перед ним женщины с внешностью Санты, именно сейчас где-то глубоко внутри него уже зрело окончательное решение.

Он подумал, что может подарить ей жизнь, второе рождение... пусть даже таким необычным способом.

"Чеду сейчас чуть более трех, – вспомнил он о сыне. – Почувствует ли он разницу?.. И какой она будет матерью, женой?.. Ведь нам придется жить вместе. Делить кров, пищу... ложе. Господи! Так можно сойти с ума!

Отказаться? Нет! После того, как увидел ее, – поздно. Не смогу".

Юл сознавал, что в своем решении исходит из эгоистических соображений и лишь потом думает о сыне, о последствиях, связанных с тем, что рано или поздно тайна матери станет ему известна. И второе рождение Санты он невольно связывал со своим возрождением, потому что после ее гибели его нормальная жизнь оборвалась, и зияющая пустота с монотонной однообразностью дней, лишенных для него всякого смысла и интереса к окружающему, напоминала о том, какое место жена занимала в его судьбе.

"Нет, нельзя отказываться от нее, она моя жена. И я ее никому не отдам, тем более для сомнительных экспериментов".

Юл встал перед ней так, чтобы заслонить собой от чужих взглядов, и ощутил, что за ними наблюдают и, вероятнее всего, снимают скрытой камерой.

Его окликнули и сказали, что свидание закончено.

Клод Бьюар вывел его из здания по тем же пугающе унылым, длинным и пустым коридорам. Перед самым выходом он протянул Юлу конверт:

– Здесь перечень необходимого для ее программирования: письма, дневники, ваши рассказы, посвященные ей, описание привычек... Ознакомьтесь, если, конечно, надумаете, господин Кейн.

Более двух недель Юл собирал необходимые для программирования Санты документы и материалы, перечисленные в пакете. Весь последующий месяц ему пришлось посещать филиал компании, где проводились многочисленные медико-психологические обследования. К концу месяца он просто выдохся от различного рода анкетирований, тестирований, энцефало-, флюидо-, гамма– и спектрограмм. Ему казалось, что не осталось ни одного вопроса, касаемого ее или его личной жизни, увлечений, интимной сферы, на который бы он не ответил.

Более всего их интересовало отношение к ней: как он ее видел, воспринимал, чувствовал, любил; как она относилась к нему, к сыну. Каждый штрих, каждую черточку ее характера, поведения, речи и даже смеха он должен был воскресить в своей памяти и в подробностях донести до чужих людей, до безучастных микрофонов и датчиков равнодушных приборов, не улавливающих ни мучительного стыда, ни боли, которые он нередко испытывал. Юл воспринимал происходящее как пытку, которая рано или поздно должна кончиться. И она кончилась. Он даже запомнил точную дату: тридцатое июня. Ему сказали, что необходимые исследования проведены, и нужно несколько дней для того, чтобы систематизировать полученную информацию и кодированными блоками поместить в "мозге" Санты Фло.

Позже он узнал, с какой кропотливой настойчивостью древних кладоискателей Пол Исон и Клод Бьюар создавали алиби Санте Фло. Оно должно было быть так же невероятно, как и правдоподобно, без темных пятен и шероховатостей, могущих испортить все дело.

Лучшие социопсихологи корпорации разработали версию спасения Санты. Двумя неделями позже она была перепечатана всеми ведущими газетами и журналами и передавалась три дня в новостях по радио и телевизионным каналам.

"Счастливая ошибка

Мы еще не успели забыть об ужасной железнодорожной катастрофе, случившейся пять месяцев назад в Трильских горах, когда магнитоэкспресс, шедший из Монрова в Клостерн, был погребен под снежной лавиной.

Трагедия, унесшая 306 жизней, была крупнейшей по числу жертв и первой за последние 38 лет на нашем континенте. Сегодня она вновь напомнила о себе совершенно неожиданным образом.

Среди погибших пассажиров обнаружили жену известного писателя Юла Кейна, госпожу Санту Фло. Он самолично опознал ее останки на месте крушения. Но, видимо, потрясенный происшедшим, Юл Кейн ошибся.

На самом деле Санта Фло осталась жива и в тяжелом состоянии была доставлена в нейрохирургическую клинику Клостерна, где ее здоровье постепенно поправлялось.

Единственное, что беспокоило пациентку и врачей, – развившаяся после травмы ретроградная амнезия, то есть потеря памяти на прошлые события. Пострадавшую нашли на месте катастрофы без сознания, рядом с ней отрыли дамскую сумочку с документами на имя Аниты Манк, каковой она и считалась до самого последнего времени. Пациентке пытались вернуть память, раздражая специальными электродами соответствующие участки коры головного мозга. Добившись результата, врачи обнаружили свою ошибку, поистине счастливую.

Благодаря ей Юл Кейн и его сын Чед вновь обрели любимую мать и супругу. Сейчас Санта Фло в кругу своей семьи и старательно избегает всяческих интервью".

Юл прекрасно помнил удушливые июльские дни, когда они поселились на загородной вилле в надежде быстрее привыкнуть друг к другу, а Клод Бьюар и его люди старались сделать все возможное, чтобы избавить Санту от круглосуточной назойливости репортеров и изысканного любопытства праздношатающихся.

То была самая короткая и самая легкая часть задачи.

Гораздо сложнее было поместить в блоках памяти компьютеров, следящих за госпитализацией, пребыванием и выпиской больных, несуществующие данные о Санте Фло, а также отснять километры пленки палатными камерами наблюдения именно в той палате, где она якобы находилась вместе с роботами персонального обслуживания и лечащими врачами.

Третьего июля Санту выписывали, и Юл поехал за ней в Клостерн.

Он стоял на площади святого Лаврентия перед ступенями у входа в клинику нейрохирургии и ждал ее. Мимо проходили люди, на мгновение застывая и исчезая во входных дверях. Со стоянки, начинавшейся за его спиной, медленно и бесшумно отползали автомашины, но он не замечал всего этого, напряженно наблюдая за входом и ожидая ее появления.

Когда он увидел Санту, она уже спускалась по ступеням ему навстречу в бирюзовом платье с короткими рукавами и небольшим вырезом на груди, плотно облегавшем ее красивую фигуру. Пышные светлые волосы, переливаясь, блестели на солнце и мягкой копной плавно взлетали в такт ее шагам.

Санта подошла к нему вплотную. Юл внутренне напрягся и не мог вымолвить ни слова" Заметив, что ему не по себе, она слегка щелкнула его по носу и спросила:

– Ну что, Юл, заждался? – Затем уткнулась лбом в его щеку и заплакала, всхлипывая по-детски горько.

Он ожидал чего угодно, но такого не мог предположить. Ледяной столб, который он совсем недавно ощущал внутри себя, лопнул и растаял. Подняв ее на руки и целуя в мокрые, ставшие красными от слез глаза, он понес Санту к машине.

Как только они выехали на автостраду, Санта прильнула к его плечу, пристально посмотрела на него снизу вверх и тихо сказала:

– Юл, как ты хоронил меня, если я жива...

Ему пришлось остановиться. Глядя в ее широко раскрытые, полные ожидания и слез глаза, он произнес:

– Я никогда не предавал тебя, Санта.

– Спасибо тебе. Юл... Прости меня. Ты еще не привык ко мне воскресшей. – Санта теснее прижалась к нему и закинула правую руку на его плечо.

Юл отчетливо увидел на внутренней стороне предплечья маленькое, величиной с горошину, родимое пятно – единственное, чего не было у прежней Санты Фло.

Ему вспомнился Клод Бьюар, с его монотонными наставлениями.

– Вот кнопка выключения, – говорил Бьюар, поднимая правую руку Санты и указывая пальцем на родимое пятно, – почти что рядом с местом прощупывания пульса. Думаю, будет удобно... при необходимости. Нажать с силой, отключение через две секунды. Попробуйте, под кожей должно быть плотное образование.

Юл послушно нажал на родимое пятно, ощутив под ним плотный выступ, похожий на кость.

– Помните, каждые шесть месяцев надо менять нейтронные батареи для нормальной работы мозга. Включать мы будем сами. Завтра получите свою супругу живой и невредимой. Удачи вам и счастья. И не бойтесь, все будет в порядке.

– А Чед ждет меня? – спросила Санта, прервав его воспоминания.

– Конечно, поехали быстрее. – Юл осторожно освободился из ее объятий, и машина тронулась с места.

Всю дорогу до дома, слушая Санту и отвечая ей шутками и внимательной улыбкой, Юл думал о том, как Чед прореагирует на возвращение навсегда потерянной матери.

Увидев друг друга, оба застыли на противоположных концах длинного коридора. Санта стояла, беспомощно опустив руки, и не отрываясь смотрела на малыша, по-взрослому прислонившегося к стене и крепко сжимающего в руках игрушечное ружье.

– Чед, – одними губами прошелестела Санта и медленно пошла навстречу сыну.

– Чед, – повторила она тихо, и голос ее дрогнул, – Чед!

Ребенок отпрянул от стены, быстро присел, бережно положил ружье на пол и рванулся к матери.

– Мама, мама, где ты была? Папа говорил, что ты больше ко мне не придешь. Ты останешься, мама?!

Санта обернулась к мужу, и в ее взгляде одновременно смешались укор, растерянность и обида. Юл подошел к ним, поцеловал каждого и уверенно сказал:

– Мама теперь от нас никуда не уйдет, малыш. Я больше ее никому не отдам, не бойся.

– Слышишь, Чед! С сегодняшнего дня мы всегда будем вместе, – успокоила сына Санта, и они втроем направились в детскую комнату.

Весь вечер Чед не отпускал мать от себя ни на минуту. Засыпая, он держался за ее указательный палец и просыпался каждый раз, как только она хотела освободиться. Юл сидел рядом и был благодарен сыну за то, что тот оттягивает момент, когда они с Сантой останутся один на один перед лицом наступающей ночи.

Когда Санта в последний раз поцеловала спящего сына и ее рука, словно птица в гнезде, привычно и мягко поместилась в его ладони, он понял, что перед возрастающим желанием обладать ею как женой и женщиной ширится пропасть отчуждения и боязни ее, как неестественного, чуждого и, может быть, опасного механизма. Но отступать было некуда. В конце концов он сам выбрал и сам стремился возвратить свое прошлое, хотя мог отказаться еще вначале.

Он обнял ее, удивляясь привычности и надежности своих движений, и решил усыпить разум, полный страхов и сомнений, в надежде, что их руки, тела и губы на древнейшем языке чувств скорее договорятся и найдут выход из нелегкой ситуации.

Все прошло нормально. Юл мог поклясться, что с ним была его прежняя жена.

В упоении возвращенной, ставшей на привычные рельсы, полновесной жизнью пролетели первые шесть месяцев. Вспоминая о том времени. Юл признавался себе, что был счастлив, насколько это слово могло отразить его состояние и мироощущение.

Когда первый раз пришлось отключать Санту для замены батарей, волна предчувствия приближающейся пустоты и непредсказуемой потери захлестнула его, не давая проделать эту процедуру быстро и незаметно.

Трудно было нажать на кнопку... Видеть, как застывает жизнь в любимом существе, сознавать, что отдал Санту в чужие руки в виде неподвижного, беспомощного манекена.

Поневоле пришлось переступать через свое "не хочу", и однажды Юл, проводив Санту в отдаленную комнату, чтобы Чед случайно не увидел происходящего, посадил ее в кресло перед столиком, на котором лежала маленькая коробочка для ювелирных украшений.

– Что это? – спросила она, с изумлением наблюдая за Юлом.

– Не догадываешься? Сегодня ровно полгода, как ты возвратилась к нам.

Он наклонился над столом, желая открыть коробочку.

– Юл... спасибо.

Санта потянулась к нему, и Юл, прижав ее правую руку к своему плечу и быстро нащупав кнопку под кожей, резко надавил на выступ.

– Прости, Санта, – прошептал он и пошел звонить Бьюару. Через два дня Санту привезли обратно. Ее принесли в спальную комнату и осторожно уложили в постель. Включение должно было осуществиться радиосигналом в четыре утра.

Всю ночь он просидел у ее постели. Перед самым включением его охватило волнение. Он часто вставал, ходил по комнате, приближался к ней, заглядывал в лицо и тут же отходил, чтобы не испугать ее, когда она откроет глаза.

Утром они встретились в гостиной за завтраком. Юл постарался вести себя так, чтобы не выдать недавних волнений и усталости от проведенной в напряженном ожидании ночи.

И снова он привыкал к ней, намеренно забывая, откуда ее привезли и зачем отвозили. Привыкал к тому, что каждые полгода Санта умирала, и к тому, что для продления жизни жену надо было отдавать и получать обратно неподвижным беспомощным существом, оживление которого никак от него не зависело.

Незаметно для Юла в сумасшедшем ритме прощаний и возвращений пролетело два года, может быть, самых счастливых из тех, что он прожил с ней.

День тот отчетливо стоял перед его глазами.

С самого утра Санта была очень весела, еще до завтрака она устроила в детской шумные игры с Чедом. У всех было прекрасное настроение. Чед с Сантой без конца хохотали над шутками, понятными им одним, а Юлу ничего не оставалось, как поддерживать компанию довольной улыбкой главы счастливого семейства.

После трапезы Юл засел в своем кабинете, а Санта с малышом поехали на прогулку за город.

Когда они возвратились, Юл заметил, что Санта чем-то взволнована, но старается скрыть свое состояние за чрезмерной суетливостью движений.

– Санта, – улыбаясь, спросил он, – наш мальчик опять натворил глупостей, несовместимых с твоими взглядами на воспитание? Отвечай, проказник, почему мама не в духе? – обратился он к Чеду, шутливо встряхнув сына за плечи.