Текст книги "Княжья доля"

Автор книги: Александр Бубенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

У государя от неожиданности пропал дар речи. Он только качал головой и морщился. Потом злыми-презлыми глазами посмотрел на сына и переспросил:

– Ну, как – хитро?..

Тот отвернул глаза от испепеляющего вопросительного взгляда отца: «Ну, как, принимаешь этот план неслыханного коварства сжечь и разграбить древнюю русскую первопрестольную столицу?» и пепельными губами прошелестел еле слышно:

– Это не для победителя татар… это для… – и задохнулся от внутренней боли и гнева. – …Разорителя чужими руками опасного союзника…

Государь ждал продолжения от Мамона. Дождался не скоро. Тот смотрел на Ивана Младого, словно ища его понимания и сочувствия. Потом начал говорить, почему-то с трудом и косноязычно, намекая, мол, и мысли о сожжении и грабеже Киева родились только потому, чтобы перетянуть Менгли-Гирея на сторону новых союзников, сватов господаря Молдавского Стефана и государя Московского Ивана Васильевича…

Государь слушал Мамона с напряженным вниманием. Иван Младой обхватил голову двумя руками, внутри его всё клокотало от ненависти при одной мысли, что древний первопрестольный град Руси может быть спалён и разграблен только потому, чтобы устроить семейный союз двух сватов, молдавского и московского. Когда он в бешенстве встал и хотел выскочить за двери, отец окатил его ледяным взглядом, как ушатом смертельно холодной воды ли, отравы ли, и рявкнул:

– Сиди… Слушай… дело говорит боярин… Крымский хан нам в спину нож наточил… А мы сделаем вид, что этого ножа не видим, только предложим короля подрезать в Киеве, если у хана ножик случайно какой завалялся… Тут он сразу и признается: «Есть у меня такой ножик на короля…» Ещё бы русский государь предложил татарину Киев порезать на куски ножичком, которым Москву король резать хотел… И сват Стефан только рад будет союзу с Москвой и Крымом… Такой триумвират ему в самом сладком сне не снился… А тут такая радость тройственного союза… И турки не страшны, и король Казимир на поводке… И дочка господаря – московская царевна… Каково?.. – Государь оглядел Мамона и сына и довольно хохотнул… – Ай, да Мамон отчебучил… Двум Великим князьям коленце выдал… Если Менгли-Гирея с твоей киевской затеей перетянем снова на свою сторону, если тройственный договор с господарем и с ханом сотворим, поедешь сватать Елену Молдавскую лично во главе великого посольства московского…

– Отец… о-о-тец… – простонал Иван Младой… – Ведь не может быть личного счастья на несчастье своих же единоверцев… Неужели ты не понимаешь, что, обрекая Киев на сожжение руками иноверцев, какими бы политическими мотивами ты не прикрывался, ты обрекаешь и триумвират союзников и венчание сына на…

– Ничего я не обрекаю… – взвился государь. – Наоборот, это новый путь…

…В никуда… к смерти… череде смертей… и ничего больше… – снова простонал Иван Младой с белым от муки лицом. – Ведь мы же прорвались в противостоянии на Угре с ханом Ахматом, и здесь прорвёмся… Только не надо сжигать Киев руками иноверцев…

– Без Менгли-Гирея мы никогда бы не одолели Ахмата, никогда не перехитрили короля Казимира…

– Господи… – простонал Иван. – Мамон, слушай, неужели ты поедешь с посольством к господарю Стефану?..

Тот задумался на секунду и сказал:

– Стар я уже для посольств государевых за невестами для Великого князя… Прав твой сын… Кого помоложе послать надо за невестой… А посредницей избрать нужно не старого боярина Мамона, а великую княгиню Марию Ярославну… А пировать на свадьбу сына, надеюсь, государь, пригласишь… – И хохотнул довольно. – Меда распивать на свадьбах знатным гостем возраст не помеха…

– Ишь, как губы раскатал… – незлобно усмехнулся государь. – Сначала нужно хана нацелить на Киев в ущерб Казимиру-латинянину, тем союз вечный с Менгли-Гиреем укрепить… Да, дьявольские мысли тебя, Мамон, посещают… это ж надо измены союзника не заметить, но предложить ему пожечь и пограбить православную столицу, до которой у самого руки не дотягиваются… Коротки пока государевы руки, да коварства с советчиками Мамонами не занимать… Авось, Господь простит за разоренный Киев… Не за собственную шкуру пекусь, а за всю землю Русскую… И ты, Иван, смотри и на ус наматывай… Знай, горьки хлеб и меда государевы, ибо…

– …ибо что?.. – встрял Мамон.

– …Тебе это не грозит это «ибо»… – успокоил его государь. – …Лукавцев это не касается…

– …А праведников?.. – не успокоился Мамон, легко согласившись с государем, что его при дворе держат за лукавца. – А как быть с праведниками, слушающих советы, государь?

– А праведникам ответ держать за советы и деяния лукавцев… – горько промолвил Иван Младой за отца. – Ибо за труды и свершения государей Господь судит строго, отрядив им свою власть небесную – волю князью превратив в господнюю – предоставив право святое распоряжаться на своей земле, как в господней отчине… Ибо государей не столько современники, сколько потомки судят за «господнюю долю», обращая её в народной памяти в «княжью долю».

Мамон неуклюже в пояс поклонился сначала государю-отцу, потом соправителю-сыну. И несколько ошеломленный, с бегающими мурашками по спине вышел, ибо не ожидал такого поворота темы господней и княжеской доли и воли от юного праведника Ивана Младого, смутившего старого лукавца неожиданными поворотами и прорывами мыслей об ответственности власти перед совестью и потомками.

3. Свадебные подарки хана-союзника

Государь тут же послал послов великокняжеских Юрия Шестака и Михайло Кутуза, чтобы разрушить мирный договор хана и короля предложением Менгли-Гирею воевать Киев уже в качестве неприятеля Казимира.

Послы что-то бубнили о мести королю за казнь киевского князя Михаила Олельковича… Хан слушал толмача вполуха… Менгли-Гирей сразу расколол послов: те нарочито обходили подводный камень заключения мира между Литвой и Крымом и напирали на предложение государя хану идти на Киев. Словно разрешение на разграбление первопрестольной русской столицы требовалось получить не у Казимира, а у Ивана Великого.

Смущало хана, что московский государь ни словом через своих послов не укорил хана за его королевскую измену и разрыв договора с Москвой. А от личной просьбы государя пойти на Киев и опустошить его у хана аж дух спирало, не ожидал он такого «совета» от русских государей.

Зло буркнул, поблескивая узкими заплывшими от жира глазками:

– Неужто не жалко Киева, послы московские?..

Те топтались неуклюже, спрятав голову в плечи, переминались с ноги на ногу, но не отвечали насчёт московской жалости и жестокости. Хан понял, что не получит ответа ни на один интересующий его вопрос ни по поводу московской жалости к Киеву, ни об осведомленности государя относительно ханского мирного договора с Казимиром.

Послам хан сказал, что своё решение идти или не идти опустошать Киев он сообщит завтра. Тут же вызвал одного ученого иудея Моисея, которого рекомендовал в ближний круг советчиков хана ещё с давних времён заключения мирного договора Таврической Орды с Москвой кафский купец Кокоса. Собственно, через Моисея хан Менгли-Гирей осуществлял сношения и с иудейской анти-королевской партией в Литве, и с самим королем Казимиром.

«Пусть иудеи считают, что крутят ханом и королём, – думал хитрый Менгли-Гирей. – Король пусть пляшет под иудейскую дудку, а хан сам возьмёт из рук иудеев их дудку и заставит плясать иудеев, хан любит весёлых плясунов, из иудеев особенно».

Хан спросил пришедшего к нему советника Моисея, знает ли государь Иван о договоре Литвы и Крыма, и почему московский государь натравливает его на Киев – неужто только из-за мести королю после показательной казни бывшего киевского князя Михаила.

Моисей для начала напомнил хану, что Менгли-Гирея на государя Ивана вывели небезызвестные ему Кокоса и Мамон, и что государь Московский не изменял своему устному или письменному слову ни в дни торжеств, ни в дни опалы Менгли-Гирея. Хан кивнул головой, давая понять, что ценит слово государя и усилия иудеев, вообще, и Мамона с Кокосой, в частности, по расположению его, Менгли-Гирея, к дружескому, искреннему союзу с государем Московским.

Относительно того, знает или не знает государь об измене хана и его договоре с королём, Моисей осторожно сказал, что, конечно, знает, но внял мудрому совету Мамона сделать вид, что «знать об этом не хочет, чтобы не разочароваться в старом друге и союзнике».

Хан весело хлопнул кулаком себя по колену и зло подумал про себя, что призывом идти и опустошить Киев государь предоставляет ему последний шанс подвести черту под испытаниями, выпавшими их дружбе и как бы оживить выдохнувшийся мирный договор старых друзей и союзников. Можно было бы этим и удовлетвориться, но хан спросил иудея насчёт стратегических целей государя, где набег на Киев крымских оказывался всего одним, пусть немаловажным звеном, в цепочке сложной восточноевропейской геополитики.

Ученый иудей Моисей подробно просветил Менгли-Гирея, что набегом на Киев выстраивается временный антиказимировский блок Москвы, Крыма, Молдавии и Венгрии. И сразу за набегом Менгли-Гирея на литовский Киев последует утверждение мирных договоров Москвы с Венгрией и Молдавией. А знаменательным апофеозом триумвирата государя, господаря и хана будет свадьба дочки Стефана и сына Ивана в Москве.

– Пришлю я свадебный подарок Москве из сожженного и опустошенного литовского Киева, порадую, раз он того хочет, русского государя, моего верного союзника… – расплылся в зловещей улыбочке хан. – Порадую, блаженного друга-союзника Ивана, так сказать, великого в своих дипломатических коварствах…

Хитрый Моисей тактично и бесстрастно поправил хана:

– Подарки из киевских трофеев следует послать государю непременно… – он сделал легкую паузу, и хан метнул в него свой гневный вопросительный взор – ну и что дальше? – …Только не надо обижать государя нарочитым намёком, тем более, письменным или устным, что это трофейные подарки посланы ханом на свадьбу сына государя…

– Как это?.. – удивился Менгли-Гирей. – Послать подарки киевские и не обидеть подарками… Разве так можно?..

Иудей мягко улыбнулся и добавил ангельским голосом:

– Послать киевские подарки нужно как можно быстрее, не привязывая их к свадьбе Ивана Молодого и Елены Волошанки… А уж после этого мы и союзы государя с господарем и свадьбу устроим, как полагается… Укрепим дружеский союз их семейственным… А хану уроки из двух договоров извлечь надо и оставить один договор, старый и проверенный годами с государем…

Последнее замечание было неслыханной дерзостью. Хан хотел дать волю своему гневу, ещё бы его укорили в неверности государю и данному ханскому слову… Но Менгли-Гирей, закрыв глаза, ослепшие от нахлынувшей ярости и боли, прошелестел одними губами:

– Я буду верен своему ханскому слову и своим союзникам московским государю Ивану и его соправителю-сыну… до гроба… Аллах тому свидетель. На нашем веку измен не будет, а после нас пусть решают потомки наши – быть или не быть союзу Москвы и Крыма…

Менгли-Гирей по напряженному лицу Моисея понял, что в этих торжественных клятвенных словах должно быть место и иудеям, без усилий и трудов которых не было бы и союза Москвы и Крыма, и анти-литовской их коалиции… Хотел было уже озвучить мысли о месте иудеев в союзе Москвы и Крыма, их праве воспользоваться плодами этого союза, будь то в землях Москвы или Крыма, но передумал и раздраженно махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.

Утром хан вызвал послов государевых Шестака и Кутуза и велел им передать, что по-прежнему считает себя верным союзником государя и неприятелем короля, и в знак ненависти к Казимиру исполнит то, что он должен совершить, укрепив союз с Москвой, – опустошить литовский Киев…

Уже скоро осенью 1482 года хан Менгли-Гирей с многочисленной татарской конницей подошел к Киеву. Сопротивление хану на берегах Днепра на удивление многих в Москве и Литве было небольшим, робким – чувствовалось, что горожане не ждали набега…

Киевские вельможи даже не успели толком организовать достойную оборону, а королевский наместник вместе с воеводой Иваном Хоткевичем продемонстрировал всем свою полную беспомощность в отражении угрозы. Крымские полководцы уже не могли, да и не хотели сдерживать своих воинов, нацеленных на знатную добычу киевскую, раздраженных и сдерживающих себя от разорения и грабежа мелких городов на своём пути. Войско крымчаков жило мечтой об опустошении первопрестольной столицы, упоении неслыханным грабежом – и дорвалось до своей цели.

Киев был взят в одночасье, пленён тамошний никудышный воевода Хоткевич, вооруженная до зубов литва побежала, русские защитники Киева забились в свои щели…

Крымчаки, как прожорливая степная саранча растеклась по первопрестольному Киеву. Крымчаки не щадили ни старого, ни малого, ни женщин, ни детей, в охотку грабили и богатеев, и бедняков, если у тех было хоть что-то малость ценного, что можно было унести и увезти в конских повозках. Обдирали с неслыханной радостью и энтузиазмом знаменитые на весь мир церкви и монастыри, возрожденные после Батыева нашествия и отстроенные заново.

В Софийском соборе и Киево-Печерской лавре крымчаки расхитили утварь и ризы, содрали оклады с драгоценных старинных икон, выдирали украшения со стен, потолков, полов. В довершение всего крымчаки запалили и обратили в пепел монастырь Печерский. Волна татарской конницы, озверев от грабежей и опустошения, как нахлынула неожиданно, так и отхлынула, уведя с огромный полон вместе с откупом со всех живых, кто остался в разоренном и опустошенном Киеве.

А в Венгрии у короля Матфея уже находился с московским посольством дьяк государев Федор Курицын. Вельможа Ян не обманул его в Москве. Дьяку был оказан поистине королевский приём сразу после нападения татарской конницы крымчаков на многострадальный Киев, принадлежащий врагу Венгрии и Москвы королю Польши и Литвы Казимиру. Обе стороны при утверждении договора, заключенного в Москве, и разменных государственных грамот условились вместе воевать Польское и Литовское королевство в удобное для государя Ивана и короля Матфея время.

К тому же государь московский через своего доверенного посланника, дьяка Курицына потребовал в свете заключенного договора от короля Матфея поспособствовать улучшению гражданского образования Руси и развитию новых ремёсел и промыслов. Доставить из Европы в Москву инженеров и пушкарей, умеющих лить пушки и стрелять из них; получать серебро для производства драгоценных больших и малых сосудов; зодчих для строительства и обустройства церквей, домов, городов; горных мастеров для добывания драгоценных руд и металлов.

«У нас есть огромные запасы серебра и золота, но мы не умеем чистить руду… – передавал слова государя дьяк Курицын королю Матфею в присутствие вельможи Яна. – Услужи нам в добыче и очистке руды, и тебе услужим всем, что находится в моём государстве».

Надо ли говорить, что московская политика сдерживания Казимира и союза с Менгли-Гиреем проводилась в русле дружбы государя Ивана и с королём Матфеем, и с господарем молдавским Стефаном, мужественном в опасностях и в многочисленных победах над турецким и венгерским воинством. Одно плавно перетекало в другое. Дружба и союз с господарем Стефаном были даже более важны для Москвы, поскольку объединяющими были единая вера греческая, сходство в обычаях и нравах, употребление одного языка в церковной службе и в делах государственных.

Радостью для короля Матфея стал и искренний ответ Москвы утвердить семейные узы между сватами, господарем и государем, по их взаимному желанию, наметив в самое ближайшее время венчание и свадьбу невесты молдавской Елены Волошанки и жениха, великого князя Московского Ивана Младого. Наверное, такая свадьба могла бы служить оберегом и Венгрии, и Молдавии от турецких поползновений, если гарантом невмешательства султана Баязеда мог считаться верный союзник государя хан Менгли-Гирей, смело посягнувший на Казимиров Киев, преподнесший тем самым своего рода свадебный подарок московскому союзнику, свату…

Посланник к королю Матфею дьяк Курицын, возвращаясь в Москву, неожиданно был задержан турками, но стараниями короля и ещё большими усилиями хана Менгли-Гирея, лоб разбивавшего в усердии доказать верность и привязанность московскому государю, был вскоре освобожден.

К господарю Стефану, на радость династических сватов, за невестой Еленой Волошанкой отправилась в Молдавию московская дружина во главе с Михайло Плещеевым. Еще бы, такое ответственное поручению государя. В Молдавии должен был и свершиться торжественный обряд обручения невесты Елены Волошанки и жениха Ивана Младого. И обряд свершился в присутствие господаря Стефана, покровителю добродетели, радостному в привалившем его отчизне счастье отца и правителя. Стефан отпустил дочь-невесту в Москву со своими знатными боярами: Ланком, Синком, Герасимом и с женами их.

Свадебному поезду по дороге из Молдавии в Москву надо было ехать через южные земли Великого Литовского княжества. Казимир после разгрома, учиненного ханом Менгли-Гирея, мог бы и завернуть свадебный поезд к московскому свату, союзнику крымского хана. Молдавские бояре тревожно жужжали о злокозненном короле в полной уверенности, что всего можно ожидать от противника господаря и государя.

Но на границе литовского княжества свадебный поезд встретил какой-то невзрачный иудей, посланник от короля Казимира, сообщивший, что король не только дал молдавской невесте свободный путь к её московскому жениху, но даже обещал прислать дары в Москву ко дню её свадьбы в знак особой королевской учтивости.

Король куртуазный, пусть недруг сватов, все же сделал «жест доброй воли» при зарождающемся чуде любви и молодости. Мол, войны и политические интриги, с одной стороны, временны и преходящи но любовь и венчание со свадьбой молодых, с другой – это вечное, непреходящее…

Пусть в мире всё смешано-перемешан, пусть мясо варится в чанах, а над чанами мухи жужжат; мудрый король, отдающий дань любви, всегда за то, чтобы мухи жужжали отдельно, и мясо тоже подавалось к праздничному свадебному столу отдельно – без надоедливых, тем более, несущих заразу мух…

Король здесь явно оказался на другой победной стороне – любви жениха и невесты, любви, которой ещё дано пробудиться и молодости, быстрокрылой, не всегда обращающейся в старость, а не на стороне сватов, старых по всем меркам правителей и старых неприятелей короля.

Ведь король был тоже женат неоднократно, многажды влюблялся и имел множество любовниц, отдавая предпочтение почему-то красивым южанкам, среди которых часто встречались роскошные волоокие и пышнотелые иудейки. Казимир считал, что королевские обязанности любви, не важно, платонической или плотской, не помеха. И что все безлюбые, не влюбленные люди достойны презрения, потому что святая любовь, а не греховная война должна править миром.

Король Казимир имел тайные надежды, что когда-нибудь по примеру Стефана Молдавского и Ивана Московского он тоже устроит династический браки породнится с русским государем, только отдаст за московского престолонаследника не свою дочь, а сына Александра женит на княжне из государева рода… И вот тогда удастся обтяпать свои делишки с влиянием на Москву, перетягиванием политического одеяла на свою сторону… Только когда такое сбудется?.. Может, и короля Казимира уже не будет на этом свете?

А крымский хан Менгли-Гирей незадолго до венчания и свадьбы Ивана Молодого прислал Великим князьям, соправителям Русского государства поистине ханский подарок: трофейные золотые дискос и потир киевского собора Святой Софии.

Сын и отец вместе с самыми приближенными боярами и священнослужителями, среди которых был Григорий Мамон и протоирей Алексей, с чувством огорчения и даже стыда разглядывали массивное блюдо из чистого золота, на котором во время богослужения лежали хлебные просфоры, и чашу-потир, где освещалось вино для причастия.

Сей странный, по форме и содержанию, ханский дар оскорблял чувства православных, о чём кто-то пробурчал за спиной государя, выражая горькое сожаление, что новая православная столица послала варваров-иноверцев в древнюю русскую православную столицу, где Русь крестилась, жечь и грабить святые церкви и святыни христианские. И вот такой оскорбительный подарок…

Государь, не оборачивая головы, сделал недовольный жест в сторону оскорбившихся шептунов их бояр и духовных и сказал твёрдым голосом, не терпящим возражения:

– Я мог бы даже не показывать вам этих даров хана… Если бы оскорбился, как многие из вас, выкинул бы или отослал назад – в Киев, разумеется, не хану-иноверцу… – Зыркнул по глазам, как опалил молнией государевым взглядом. Вовремя вспомнил, что из присутствующих кроме сына и Мамона никто и не знает, что хан-союзник исполнял волю и требование Москвы. Сказал, взвешивая каждое слово, которое впечатывалось в своды дворца, как раскат грома. – Не из-за этого дара, а за союзническую помощь в борьбе с королём Казимиром, за взятие Киева в литовских землях, я вынужден изъявить глубокую благодарность верному союзнику. Я думаю сначала и единственно о выгодах Русскому государству из союзнических обязательств против врагов Руси, к которым относится её давний, закоренелый и коварный враг король Казимир… За взятие Киева я буду благодарить хана, убеждая его и впредь ревностно исполнять условия союза Москвы и Крыма… Насчёт даров не будем спешить в своих оценках… Крепко подумаем. прежде чем оскорбляться или радоваться…

Государь дал понять, что разговор окончен, но уже в дверях попросил задержаться протоирея Алексей и боярина Мамона.

Пока те медленно и церемонно подходили к государю, Иван Младой шепнул отцу:

– Вот и получил подарок ко свадьбе… Удружил хан… Своей издёвкой горло сдавил верёвкой…

Тот, не разжимая губ, недовольно процедил, еле слышно:

– Разобраться бы надо во всём, а потом уже оскорбляться или горевать… Что-то сказать хотел хан или кто надоумил его…

– Мамон говорил, что при нём в главных советчиках иудей Моисей ходит, они с Кокосой так хану Менгли-Гирею насоветовали… – И уже тревожным свистящим шепотом… – Неужто иудеи знак подали?.. Откуда непосвященному в тайны православия знать смысл таинства причащения, тайну евхаристии?..

Они долго молчали вчетвером: великие князья, отец и сын, Мамон и Алексей-«Авраам». Понимали, что им придётся разгадывать загадку из области высших религиозных и человеческих откровений…

Начал каким-то странным глухим голосом государь

– Перед тем, как вместе разобраться в том, какой знак нам, властителям и духовным православной церкви подал хан или…

Грозно посмотрел на Мамона, потом на священника Алексея.

– …Его советчики из иудеев или латинян… вот что хочу сказать. Пусть сначала Иван по памяти прочитает слова Христовы, сказанные на Тайной Вечере, а потом призываю вас задуматься о тайне знака, таинстве причастия, связать всё это воедино и высказаться… Не надо пока возбуждать ропот недовольства, чтобы знали о подарке многие… Тех, кто видел ханский подарок, я заранее предупредил: если будут худые мысли, прикажу замолчать, а не то язык отрежу… Иван…

– В Евангелие от Матфея так сказано: «И взяв хлеб, и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть новый завет в Моей крови, которая за вас проливается…» – Иван Младой остановился и легонько кашлянув, продолжил яснее и звонче. – Поэтому и называется таинство причащения-евхаристии Вечерей Господней, Трапезой Господней, таинством Тела и Крови Христовым…

Государь лёгким движение пальцев правой руки оборвал сына и пригласил к размышлениям вслух отца Алексея-«Авраама».

– Всё правильно… Сами же Тело и Кровь Христову называют в церкви Хлебом небесным, Чашей жизни или Чашей спасения… И ещё называют Святыми Тайнами или Бескровной Жертвой… – Посмотрел на государя, потом на Мамона – может, они что хотят добавить. Видя, что мамон нарочно отвёл глаза в сторону, отказываясь пока брать слово, Алексей продолжил. – Таинство, как известно всем христианам, состоит из двух главных моментов: пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Господни, осуществляемые Духом святым по молитве священника; причащения-принятия верующими этих знаков…

– Продолжай, продолжай, святой отец… – ласково поддержал Алексея государь.

– Хорошо, государь… Для разгадки смысла дара из Киева надо вспомнить, что греческое слово «евхаристия» буквально означает «благодарение», так как священнослужитель перед освящением хлеба и вина в молитве вспоминает великие дела Бога, прославляет и благодарит Бога за заботу о простом человеке. Важно напомнить тебе, государь, что верующие в христовой церкви в это время также благодарят Бога за ту жертву, которую Он принёс всем людям для их спасения…

Как бы размышляя вслух в унисон своих мыслей о таинстве причащения, государь, глядя почему-то в упор на Мамона, продолжил оборванную на полуслове мысль протоиерея Успенского собора.

– …Обряд причащения совершается только после таинства покаяния… Слышишь, Мамон… При условии отпущения всех совершенных в прошлом грехов… Насчёт будущих грехов – не знаю… Несоблюдение условия отпущения всех грехов, а также недостойное принятие причащения – то есть без всякой внутренней благодарности господу! – является грехом огромным, возможно, смертным…

– …Не смертным… – спокойно возразил Мамон. – Это для меня очень важно, что не смертным…

Государь тревожно посмотрел на отца Алексея, чтобы он тут же разрешил заблуждение по поводу «смертного греха» при несоблюдении условий отпущения грехов или недостойном принятии покаяния.

– …Не смертным, но очень большим грехом… – равнодушным голосом засвидетельствовал протоирей маленькую победу Мамона в возникшем летучем споре с государем. – …Суть не в определении малости или величины греха, а в непостижимости для человеческого разума таинства причащения… Поскольку таинство евхаристии из разряда неразгаданных… – кивнул на дискос и потир, подарки хана, к тому же из Киева, столицы крещения Руси и зарождения христианства в русских землях. Повторил упрямо и нравоучительно. – …Таинство евхаристии является, пожалуй, самым непостижимым в христианстве… Не такие умы, как мой… – На секунду задумался, желая сказать «наши», но чтобы не обидеть чувств великих князей, показал глазами на Мамона и продолжил говорить. – …Мамонов и других остановились перед барьером непостижимости… Хотя, правда, есть у меня одна шальная мысль насчёт присутствия в таинстве Святого Духа и работы души и внутренней свободы простого смертного человека, но как-нибудь потом… Если во всех других таинствах передача божественной сверхъестественной силы происходит в форме внешних священнодействий, то в евхаристии это осуществляется посредством принятия пресного хлеба и вина, превращенных, по церковному, как правильно сказал Великий князь Иван Младой – «пресущественных» в тело и кровь Христовы…

Снова долго молчали… Потом, наконец, Иван Младой взял в руки дискос и потир из Киевского собора Святой Софии, странные, страшные, в какой-то мере просто оскорбительные дары хана и государю, и жениху-сыну великому князю и с душевным надрывом, со слезами в горле стал говорить.

– …По глубинному, внутреннему значению это таинство евхаристии, совершаемое с помощью этих священных драгоценных атрибутов христианской церкви, приравнивается к искупительной голгофской жертве…

Иван вспомнил и свою мать, её и свои собственные пророческие сны в «последних временах семитысячелетия» о её и его собственных «последних временах» человеческой жизни и ещё глуше, проникновеннее заговорил:

– Как в искуплении, в таинстве евхаристии посредством принятия Тела и Крови Христовых происходит не только полное духовное очищение и освящение человека, но и действительное соединение верующих с самим Иисусом Христом… А вместе с тем происходит соединение всех верующих между собой и объединение их в единое Тело Христово. Как сказано в Священном писании, «едущий Мою Плоть и пиющий Мою кровь пребывают во Мне, и я в нем»… Может быть… Нет, именно, непременно поэтому, единение со Христом является для человека истинным источником его духовной жизни, залогом спасения и Воскресения не только духом, но и телом…

Только про себя Иван Младой подумал с убийственным отчаянием и оцепенением: «Когда говорят о Воскресении, то подразумевают происшедшую до этого смерть… Воскресение Христа уже произошло, а до воскресения всех смертных, умерших и тех, кто умрёт завтра, послезавтра, на последнем отрезке «последних времён» – для всех надо ждать второго пришествия Христа… Дождёмся ли?.. Дождусь ли я?.. А чего собственно ждать сначала – завтра, послезавтра… Воскресение…».

«Иудеи прислали Киевскую Святыню для обряда евхаристии в Москве… Что бы это значило?.. – Подумал, поморщившись, Мамон. – Или хан сдуру на золотишко позарился? Потому и подарок дорогой жениху Ивану Младому и невесте Елене Волошанке отрядил…»

– Хан прислал это государю-свату, как подарок ко свадьбе жениху и невесте… Пусть так думают все и мучаются, что бы это значило… Это нам знак, от Моисея… – сказал на ухо Мамону протопоп Алексей.

– От ханского советчика Моисея?.. – переспросил Мамон еле слышно.

– Нет… Не только от того… От пророка, слушавшего на горе Сиона глас Бога Яхве, и предупредившего всех о рождении Христа и о его втором пришествии тоже…

– О чём вы шепчитесь?.. – недовольным голосом с внутренним раздражением спросил государь…

– Есть догадка, государь… Обмозговать надо, как следует… – И неслышно для Великих князей московских Алексей-«Авраам» прошелестел холодными губами. – Насчёт новой обновленной веры христианской в соединении с Моисеевыми откровениями Старого завета… В освобожденной от хана-фараона Москве – втором Священном Израиле…