Текст книги "Основатель службы «Диалог»"

Автор книги: Александр Борянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Ну что, Иван Исаич? – поднял глаза Телятевский.

Взгляды их встретились. «Взгляды встретились» – обычно так говорят о влюбленных. Но здесь было больше.

– Теперь я поговорить пришел, князь.

– Я знаю.

– И что ты мне теперь скажешь?

– Ты ведь поговорить пришел, ты и говори. А я послушаю.

Болотников сел и поставил перед собой горящую свечу в высоком подсвечнике. Его глаза оказались на уровне пляшущего огонька, который, отражаясь, заплясал в зрачках воеводы.

– Я ведь гореть хотел, – сказал он. – Гулять и гореть. Сжечь собой все это… всю эту жизнь. И запалить новую, огненную. Я чувствовал себя пламенем, я люблю огонь. Я хотел гореть долго. А сгорел так быстро. Как эта свечка. Оказалось, я не могу быть пламенем. Я всего лишь свечка, способная растопить свой собственный воск, не более. Московский кремль так же недосягаем для меня, как для этой свечки стог сена в конюшне. Она, конечно, может его поджечь, но только если ее к нему поднесут и если она до этого не потухнет от сквозняка.

Я люблю волю больше жизни. Но одним вольно умирать, а другим вольно убивать слабых. Нужна ли такая воля? Но над волей бояре, а я ненавижу бояр! Так что же делать? Не пойму… То все ясно, а то…

– Ты еще не сгорел, воевода, – медленно произнес Телятевский.

– Да… Еще не все. Еще не достали. Знаешь, меня всегда даль манила. Даль широкая-а! дымчатая! – Он взмахнул рукой и задел свою свечку. Она опрокинулась и погасла. – Видишь? Почему так? А остальные – ничего, светят себе.

– Дольше всего светят те свечи, что по церквям ставят.

Болотников рассмеялся.

– Ха!.. Так в церквях меня ж анафеме предают! Ну, не здесь, в Туле нет, что ж они, самоубийцы, что ли? А по всей остальной Руси попы поют, что я дьяволом одержим. А может, и вправду так. Я вот что думаю: во мне, князь, и Бог и дьявол живут. Если дьявола боишься, то и Бога никогда не узнаешь.

– Значит, попов тоже не любишь?

– Мог бы уже давно заметить, что не люблю.

– А я давно и заметил.

– Почему тульский архиерей меня не проклял? Боится! Знает, видит, что плевать я на него хотел. Я в одной церквушке как-то Христа видал… Рот маленький, сжатый; глаза строгие, холодные… заранее осуждающие. Он весь как будто говорит: «Творите добро! Добро творите, сволочи!» Я удивился… Знаешь, бывает: каждый день смотришь и не замечаешь, а потом вдруг раз все, увидел. Вот и я так увидел и удивился. А потом узнал, что эту церковь по личному заказу Иоанна Грозного расписывали. Выходит, стал Спаситель таким, каким его хотел видеть царь-батюшка. То-то.

(«Действительно, хорошо было бы сравнить изображения Христа разных времен: Киевской Руси, татаро-монгольского ига, Дмитрия Донского, Иоанна Грозного, Смутного времени и позже. Надо будет посмотреть, интересно.»)

– А вообще, князь, появилась у меня еще в Венеции золотая мечта. А потом постепенно растворялась она в дорогах, в боях, в крови, даже в удачах растворялась и растворилась почти совсем. Не верю я уже. В себя верю, в удачу еще могу верить, а в мечту – нет, не верю. Выдумка это моя, бред, вызванный слишком тяжелой галерной цепью.

– Трудно было на галерах?

Болотников не ответил.

– Много с тобой случилось всего.

– Я всегда куда-то шел. От вас, князей Телятевских, – на вольные степи. Потом – в татарский полон. Потом невольничьи дороги, не хочу вспоминать. Об этом никто здесь, кроме тебя, не знает. Потом… В общем, вся жизнь – дорога. И дорога привела меня сюда – в Тулу, в эту крепость. А что тебя привело сюда? Неужели только стремление возвыситься? Ведь этого мало для тебя, князь, здесь что-то еще.

Телятевский улыбнулся. Очень хорошо улыбнулся, прежде он так не улыбался.

– Моя жизнь – тоже дорога, тоже постоянное странствие. И меня тоже привела сюда моя дорога. Я ведь к тебе пришел, Иван Исаич.

Из «Теории психотерапевтической помощи в системе множества ненулевых плоскостей» М. И. Андриевского, Киев, изд. «Наука», 2113 г.:

«…Открывать себя или нет – надо решать в каждом конкретном случае. Бывает, что можно обойтись без этого: судя по моему опыту где-то в тридцати процентах случаев. Но чаще приходится все же говорить о своем происхождении или о цели визита. Обычно после этого объект находится в двойственном состоянии: сердце впитывает ваши слова, а мозг отказывается вам верить».

– Я ведь к тебе пришел, Иван Исаич.

– Зачем?

– Посмотреть, поговорить.

– Зачем?

– Я прихожу к очень немногим. Лишь к тем, кто этого стоит.

(«Всегда приятно осознать себя избранным. Тем более, если ты этого заслуживаешь.»)

– Я не понимаю.

– Не нужно понимать. Послушай – этого достаточно. Я прихожу только к тем, кто оставил о себе в веках добрую память.

– Я оставил добрую память?

(«Любопытно, что первый вопрос почти всегда не: «Кто ты?» или: «Откуда ты?», а вот такой: «Я оставил добрую память?»)

– Да, пожалуй, – ответил князь Телятевский.

– Чем же?

– Подумай.

– Что ты, князь, мне голову морочишь? – качая головой, спросил Болотников. Однако это не было простым вопросом; это было больше утверждением, вернее, убеждением самого себя.

– Князь Андрей Андреич Телятевский давно был бы в лагере царя Шуйского.

– Тогда кто же ты?

– Твой ангел-хранитель – или же черт, покупающий твою душу. Что тебе больше нравится.

– И чего же ты хочешь?

– Открыть тебе глаза.

– Я с двадцати лет живу с открытыми глазами, князь.

(«Хорошо, что он не спросил: «Зачем?» Это тот вопрос, на который мне тяжелее всего отвечать.»)

– Ладно. Чем же в таком случае я оставил добрую память? Почему ты пришел именно ко мне?

– А как ты сам думаешь? За что я пришел именно к тебе?

Молчание.

– Потому что я пошел против Шуйского?

– Нет. Шаховской тоже пошел против Шуйского. Многие пошли против Шуйского.

– Против царя Шуйского?

– Нет.

Молчание.

– Я не побоялся объявить народу волю. Поднял всю Русь.

– Нет. Да и далеко не всю Русь ты поднял.

Молчание.

– Я люблю людей и хочу, чтобы у них было весело на душе. Чтоб гулялось, пока гуляется.

– Нет.

– За что же?

Молчание.

– За что же?

– Ты еще не сделал этого. Ты только задумал и сам боишься своих мыслей.

Болотников сорвался с места и бешено замахал руками перед самым носом Телятевского.

– Я не верю тебе, князь! Ты врешь, ты подло врешь!

– Не верь, не надо. Только послушай. А верить не спеши, всегда успеешь.

Телятевский подождал, пока воевода остынет и добавил:

– Я вижу, что будет.

Болотников прижался лбом к стене.

– Я не верю, я не верю тебе, князь!..

(«Интересно, почему Контролерам до сих пор не пришло в голову немного попиратствовать. Например, залезть в того человека, с которым я веду Диалог. Вот было бы весело, если бы в Болотникове вдруг оказался Бенью… Но нет, они этого не умеют; они бы в него просто не попали.»)

Болотников обернулся и впился в Телятевского еще более сильным, чем всегда, глубоко проникающим взглядом.

– Я убью тебя! Я убью тебя прямо сейчас!

Телятевский улыбнулся.

– Рано, – только и сказал он.

Болотников сжал кулаки, сжал челюсти и, казалось, весь он сжался подобно пружине, которая вот-вот распрямится и уничтожит не только князя, но и Тулу, вражеское войско, Москву, а с нею всю Русь, весь мир. Как же должен был сдерживать этот человек свою огромную, бешеную энергию!

Пружина не разжалась.

– Выходит, ради нескольких тысяч тулян я должен пожертвовать своим делом? Все бросить, лишь бы оставить им жизни. А зачем им такие жизни, они ведь живут как скоты, в рабстве, они не знают, что такое воля, что такое настоящая жизнь.

(«А ведь я его ни в чем не убеждаю. Я просто был бы не в силах заставить его на что-то решиться. Он все уже решил без моей помощи. Но бремя этого решения он все время стремился переложить на меня. Что ж, я приму это бремя. Затем я здесь…»)

– Ты уверен, что если они погибнут, остальным станет намного лучше?

– Нет. Теперь уже нет. Но почему это так?..

Из «Теории психотерапевтической помощи в системе множества ненулевых плоскостей» М. И. Андриевского, Киев, изд. «Наука», 2113 г.:

«…В неустроенных обществах, а пока что почти все общества, нам известные, можно назвать неустроенными, счастье всегда существовало за счет несчастья. Люди счастливые обязательно существовали благодаря тому, что существовали люди несчастные. И последних обычно было больше. Для более благоприятной ситуации просто не было материальной и духовной базы.

Но счастье имеет тенденцию увеличиваться со временем. Если в начальной стадии развития человечества для него очень подходила известная фраза Данте «Оставь надежду всяк сюда входящий», то постепенно все больше рождалось людей, которым надежду можно было уже не оставлять. Это закон: с течением времени доля счастья все увеличивается, а доля несчастья уменьшается. Для каждой плоскости характерно свое объективно сложившееся соотношение между счастьем и несчастьем.

Надо раз и навсегда понять, что пока несчастье неизбежно, особенно неизбежно оно в старых плоскостях, так как чтобы в итоге прийти к всеобщему счастью, нужны многие миллиарды людей, прошедших за всю историю человечества через муки и страдания. И чем лучше человек, чем чище его душа, чем сильнее и свободнее его ум – тем больше он будет страдать, в какой бы плоскости он ни жил. Правда, веке в одиннадцатом, чтобы прожить жизнь в мучениях, достаточно было быть просто хорошим человеком. В двадцать первом веке просто хорошие люди уже могут позволить себе роскошь жить счастливо. Однако великие, выдающиеся личности всегда будут обречены на страдания.

Отсюда великий парадокс революционных изменений: с одной стороны, вдохновители переворотов, бунтов и революций чаще всего люди искренние, они стремятся резко уменьшить долю несчастья; с другой стороны, в результате неизбежно нарушается установившийся баланс, из-за чего доля несчастья в конце концов только возрастает. Прогресс необратим, но он не любит забегания вперед.

Я пишу: «счастье», «несчастье»… Я понимаю, что это абстрактные, конкретно ничего не выражающие понятия и что наука имеет достаточное количество терминов, которые можно было бы употребить. Но, наверное, я слишком весь обращен в прошлое, потому что не хочу пользоваться терминами и ничего не могу с собой поделать. Мне удобней так.»

– …И все же… Можно ли бросать свое войско, спасая несколько тысяч? Можно ли бросать огромную страну?.. Прав Шаховской, десять раз прав… Руси нужны новые люди, которые поведут ее за собой!..

– Ты все равно не смог бы стать таким человеком, воевода. У тебя для этого слишком много совести.

– Если ты видишь… скажи, что же будет дальше. Потом… – Болотников на несколько секунд замолчал, – после моей смерти.

– Много чего будет. Придет твой Димитрий. Вернее, Лжедимитрий. Приведет под Москву шляхту. Потом Русь подымется, погонит ее куда подальше. Лжедимитрия-самозванца в Калуге убьют. Потом новая династия править начнет… Да много всего. Важно другое: доля счастья в русской жизни будет постепенно увеличиваться, а доля лиха горького – постепенно уменьшаться. Медленно, но будет.

– Князь… Так, по-твоему, из всей моей жизни только конец ее светлым оказался.

– Нет. Нет, Иван Исаич. Ты сумел побороть свой страх. Это – главное. Страх велик. Именно он двигает людьми и одновременно сковывает их. Все неприятности, вся злоба, все преступления движимы страхом. Человек боится – и убивает. Боится остаться голым и голодным – и грабит. Боится погибнуть – и губит других. Только потому что боится. И так во всем, вплоть до государств. Государства – существа наиболее пугливые, так как собранные вместе люди боятся еще больше, чем каждый в отдельности. Они делятся своим страхом, обмениваются им. Выходит, что всякое движение вперед – это подавление страха. Ты поборол страх. Ты хотел добра. Теперь ты опять боишься: ты боишься ошибиться, боишься потерять то, чего не было. И еще ты все-таки боишься за себя. Совсем немножко. Боишься мучений. Ты ведь догадываешься, чем все кончится. Да, ты прав. Цари очень редко держат свое слово. И они никогда никому ничего не прощают. Чтобы оставаться царями. Вот так. Это последний страх, который ты должен преодолеть. Ты ведь всю жизнь хотел добра. И это запомнят. Знай!

Из «Теории психотерапевтической помощи в системе множества ненулевых плоскостей» М. И. Андриевского, Киев, изд. «Наука», 2113 г.:

«…Прогресс общества, прогресс человечества – это процесс подавления страха. Страх обычно проистекает от незнания, непонимания и отсюда неуверенности. Однако чем дальше развивается общество – тем больше оно узнает, а чем больше узнает – тем лучше понимает, как мало оно еще знает, тем глубже становится неуверенность. Так что страх в принципе побороть очень тяжело, он развивается вместе с обществом и все время выступает в новом качестве. Если в средние века люди панически боялись нечистой силы, то теперь руководители Контрольной Службы боятся меня и моего Диалога.»

– Князь… – тихонько позвал Болотников. – Но если ты не князь, ты, наверное, многое можешь?

Телятевский покачал головой.

– Я многое знаю. Очень многое. Но я ничего не могу.

Пружина разжалась.

– Тогда зачем ты здесь?! – неистово закричал воевода. – Что же это, князь?! Зачем?!.

– Чтобы сказать… Ты не проиграл. Ты сделал свое дело. Это твоя судьба. И поверь, неплохая судьба.

– Но я не хочу ее! Я хочу еще раз начать и все, все сделать не так! Если бы я мог заново родиться, я бы все сделал по-моему, все бы получилось!..

Он смотрел с надеждой. Но Телятевский-Андриевский ответил:

– Чтобы заново родиться, нужно как минимум умереть.

Повисло молчание.

– Ладно, – вставая, неожиданно спокойно сказал Болотников. – Ну что ж, пошутили, князь, и ладно. Готовься к последней, решающей вылазке.

Болотников вышел.

(«Ну, вот и все. Поговорили. Теперь осталось красиво умереть.»)

Атаман Беззубцев привел Степана Стеблова к князю Шаховскому и, не говоря ни слова, удалился. Князь и бывший стрелецкий сотник остались одни.

Шаховской с уважением оглядел мощную фигуру Стеблова.

– Слышал о тебе много доброго, Степан…

– Тимофеевич, – с ухмылкой подсказал Стеблов.

– Да, Степан Тимофеевич, – продолжил Шаховской. Он не понял юмора. Так вот, Степан Тимофеевич, сразу спрошу прямо: хочешь ли стать моим человеком?

Стеблов потоптался на месте.

– Быть моим человеком хорошо. Полезно. Вскорости особенно пригодится может. Ты понимаешь: не просто воином под моим началом, а МОИМ человеком.

– Что я должен делать? – спросил Стеблов.

– Подожди. Сперва скажи, согласен ли ты. И знай: своих людей я люблю. Но за измену караю смертью. Если узнаю, что, выйдя отсюда, ты передал кому-нибудь хоть слово, сказанное наедине – ты умрешь.

– Я согласен.

– Ты не прогадал.

Шаховской сделал характерный для него энергичный жест.

– К делу. Необходимо убрать из крепости князя Андрея Телятевского.

(«Хороший принцип – брать быка за рога. Что ж, хватка у него есть.»)

– Зачем?

Шаховской еще резче взмахнул рукой.

– Тебя это не должно волновать! Ты всегда должен будешь спрашивать не «зачем?», а «как?» – запомни. И то только на первых порах. Потом я буду намекать, что мне нужно, и ты будешь понимать меня с полуслова.

(«Не люблю вождей. Цезарь, Чингисхан, Сталин, Гитлер… Не люблю. И Шаховского не люблю.»)

– Впрочем, скажу: он слишком много времени стал проводить один на один с Набольшим Воеводой. Мне это не нравится. Ты думаешь – почему? Отвечу: это может стать угрозой нашему делу. Ты должен убрать князя. Как хочешь!

(«Какие знакомые слова! И какая парадоксальная ситуация: этот человек дает мне МОЕ задание, да еще говоря при этом то же самое, что неделю назад сказал мне щеф! Вот это ситуация, черт побери!»)

– Я сделаю это! – вполне искренне ответил Степан Стеблов. – Я обязательно все сделаю.

Телятевский внезапно проснулся среди ночи. На краю кровати сидел человек со свечкой, пламя которой он прикрывал рукой. Увидев, что князь проснулся, человек убрал руку, и Телятевский узнал недавно перебежавшего к восставшим Степана Стеблова.

– Здравствуйте, Михаил Игоревич, – сказал Стеблов.

Андриевский протер глаза и спустил ноги на пол.

– Что, нашли? – хриплым со сна голосом проговорил он. Бенью на мгновенье даже показалось, что это настоящий, подлинный голос Андриевского.

– Нашли, Михаил Игоревич, нашли.

– Вам повезло.

– Вам тоже. Что вы ему наговорили?

– Да в общем, почти ничего. Ему не надо было ничего пространно объяснять. Он оказался очень понятливым.

– А я-то сначала подумал, что вы у Циолковского.

– Зачем? Я уже был там.

– Когда?

– В молодости.

– В чьей?

– В своей. Читайте «ЖЗЛ», Бенью, это вам поможет в работе.

Бенью обиженно засопел.

– Кстати, Бенью, вам не надоело за мной гоняться? Неужели вы не видите, что после моих посещений ничего не происходит?

Бенью промолчал.

– Я убеждал Спартака: уходи во Фракию, уходи. Иди домой! Я был молод и не понимал. Я хотел изменить конец – мне было жалко этого сильного человека. И что же?

Бенью твердо решил не отвечать. Все уже было двадцать раз переговорено и лишний раз затевать спор ему не хотелось. Андриевский это понял.

– Значит, пора сматываться из этой плоскости, – сказал он.

– Да. Но на этот раз смерти не будет. Михаил Игоревич, с каких пор вы стали вселяться в людей, которым предстоит прожить еще пять лет?

– Не понял?

– Князь Андрей Телятевский умер в 1612 году.

– Вы ошибаетесь, – спокойно ответил Андриевский. – Это ошибочная версия, к сожалению, вошедшая во все издания. По моим данным, князь убит вместе с воеводой.

– Это красиво, – согласился Бенью. – Но это не так. Что у вас за данные?

– Я понимаю ваш ход. Вы хотите, чтобы я открыл вам свои источники информации. Но я не сделаю этого. Еще я понимаю вашу досаду: имея целый информационный отдел КС, о некоторых вещах вы знаете меньше, чем я. Конечно, это неприятно.

– Да, нас интересует, откуда вы берете информацию. Но в данном случае это не ход. Это факт – князь Телятевский умер в 1612 году. Это не из истории и не из энциклопедии – это факт проверенный, проверенный нашей Службой. Двадцать пять часов назад наш агент присутствовал при смерти князя. Узнав об этом, я сомневался целые сутки, прежде чем поверил, что вы находитесь в Андрее Телятевском. Оказывается, вы тоже способны ошибаться, Михаил Игоревич.

– Но я должен был умереть у него на глазах, – пробормотал Андриевский.

– Если бы это случилось – параллельность возникла бы вне всякого сомнения.

Андриевский изменился в лице.

– Подождите… – прошептал он. – Подождите, Бенью…

– Ждать некогда, Михаил Игоревич. Все подготовленно и через… через 13 секунд начнется насильственная телепортация.

– Нет! Нет!.. – закричал Андриевский. – Постойте, Бенью! Вы ведь ничего не знаете о темпоральных вихрях! Вы ничего о них не знаете!.. Не знаете… не знае…

Князь Андрей Телятевский проснулся утром в своей постели. В голове шумело.

– Что это? – спросил князь, недоуменно оглядываясь по сторонам.

– Тебе, князь, ночью дурно сделалось, – объяснил подоспевший лекарь. – Это все после отравления, это пройдет.

– После какого отравления? – удивился князь.

– Ну, которое четыре дня назад приключилось. А воевода-то меня сразу прислал. Смотри, вылечи мне, говорит, князя Андрей Андреича, обязательно вылечи…

Князь вспомнил, как ему сделалось дурно, как за столом внезапно закружилась голова… Дальше тоже что-то было, но уже очень смутно. Вроде бы воевода. Причем почему-то разгневанный. И еще какой-то человек. И еще что-то… Но нет, не вспоминалось.

И тут в дверях Телятевский увидел Болотникова.

– Идем, князь, – сказал тот, – близка развязка.

И в этих словах Телятевскому почудилось тоже что-то знакомое… Но он так и не вспомнил.

Как известно из истории, Иван Исаич Болотников в 1607 году сдал Тулу царским войскам. Особой необходимости в этом не было: восставшие могли бы продержаться еще довольно долго, а к Туле уже шло подкрепление. Однако слезные мольбы наполовину затопленных местных жителей, среди которых начался голод и мор, достигли-таки своей цели. В обмен на обещание сохранить всем жизнь, а также уничтожить запруду, губящую город, Набольший Воевода сдался на милость обрадованных победителей. Большинство восставших Шуйский действительно не тронул: князь Телятевский, например, даже остался боярином. Но на зачинателя всей этой смуты, на самого Болотникова царского слова уже не хватило. Ему Шуйский приготовил ужасный, мучительный конец. Болотников был заточен в Каргопольский острог, потом безжалостно ослеплен шилом, продержан несколько суток в ледяной воде и, наконец, утоплен.

Но, говорят, перед самой смертью он улыбнулся. Видимо, что-то вспомнил.

* * *

Просторный, светлый зал суда ничем не напоминал переполненного инфернальностью средневековья.

– Встать, суд идет!

Все меняется в этом мире, а данная формула уже долгое время остается неизменной.

– Слушается дело Андриевского Михаила Игоревича по обвинению в нарушении 5 Закона Плоскостных правонарушений и незаконном пользовании закрытой Визой.

Как все знакомо… Какой это уже раз?

– Андриевский Михаил Игоревич, две тысячи пятьдесят первого года рождения, семь раз осуждался за нарушение 5 Закона Плоскостных правонарушений и шесть раз за незаконное пользование…

…Болит голова.

Позади 186 диалогов. Много.

Теперь, после всего этого, он уже не может спокойно смотреть кино или читать книгу – все время лезет в голову, что было бы, если показать это кому-то из них, ушедших в вечность. Что если прочесть «Войну и мир» Пушкину? Или Кутузову? Или показать Шекспиру цветной стереофильм из жизни Древнего Рима? Наверное, к лучшему, что это невозможно – физические тела не могут передвигаться по плоскостям. Правда, когда-то давно он почитал Лермонтову кое-что из Высоцкого. «Я хотел бы увидеть этого человека, сказал Лермонтов. – Если, конечно, он еще жив. Вообще-то я не верю, что подобным людям суждена долгая жизнь…» Это было сказано за два дня до дуэли с Мартыновым.

Ох, опять… Все существо пронзает острая боль. Впрочем, ему ли привыкать к боли?..

Болит, болит голова. Это даже не голова, а мозг, там, глубже. Как нехорошо, когда болит мозг! Он уходит, проваливается куда-то. Мозг отклеивается от внутренней поверхности черепной коробки, безжалостно разрывает всякие связи с ней. И вместе с тем ему так не хочется разлучаться с телом. Тяжелая разлука. «Разлука ты, разлука…» – где это он слышал?..

Воссоединиться… Хочется… Боже, как дико, как ужасно хочется воссоединиться! Мозг хочет собрать в себе все 186 личностей, в которых он побывал. В себе одном. Не много ли? Да он взбесился, этот мозг!.. Он совсем свихнулся! Хотя что такое мозг? – это только связной. Связной между телом и биополем, между материей и разумом. Связной, позволяющий назвать эту сложную конструкцию человеком.

Взбесившийся связной.

Но что теперь делать? Что это?..

Кто эти люди?!

Обвиняемый с трудом открыл глаза.

– Слушается свидетель обвинения Франсуа Бенью. Что вы можете сообщить суду, господин Бенью?

– Вы наверняка знаете, что это уже пятый суд по делу Андриевского, на котором я выступаю свидетелем обвинения. Ну и каждый раз я говорю в сущности одно и то же. Варьируются лишь место и время действия. На этот раз обвиняемый вселился в князя Телятевского Андрея Андреевича, в теле которого незаконно провел четверо суток, после чего был мною обнаружен и подвергнут насильственной телепортации…

Вот! Насильственная телепортация. Какое жестокое слово! Как приговор. Они ничего не знают о темпоральных вихрях. Он пал жертвой случая и их невежества. Насильственная телепортация в зоне АХ-завихрения.

И их невежества!

Впрочем, кто ему мешал передать им информацию? Просто раньше передать информацию. И тогда сейчас все было бы нормально. Не болела голова… Мозг не распадался на множество осколков и не было бы этой…

Но тогда умер бы «Диалог». А так умрет он. Потому что насильственная телепортация + АХ-завихрение – это темпоральная чума.

А темпоральная чума – «несуществующая болезнь, досужая выдумка психотерапевта Михаила Андриевского»

И как все выдумки психотерапевта Михаила Андриевского это вещь еще более реальная, чем Контрольная Служба. И еще более опасная.

Обвинитель Георгий Симонишвили, Главный Прокурор Северо-Востока:

– Безусловно, действия обвиняемого, чем бы они ни побуждались, вступают в противоречие со статьями пятой, седьмой, девятой и шестнадцатой Пятого Закона Плоскостных правонарушений. Особо я хотел бы напомнить о статье девятой, категорически запрещающей всякое пиратство. Андриевский прежде неоднократно заявлял, что он входит лишь в тех, кто должен умереть в ближайшие несколько дней, и поэтому, мол, никакой угрозы линии Степаняна его действия не несут. Однако последний случай опроверг все эти доводы. Сам Андриевский высветил огромную опасность пиратства ярче, чем это сделал бы кто-либо другой. Несмотря на всю уверенность в собственной непогрешимости, он умудрился влезть в тело, которому оставалось еще пять лет жизни. Это счастье, что работники КС успели обезвредить обвиняемого прежде, чем он совершил бы непоправимое. На этот раз мы должны сказать спасибо КС за такую оперативность.

Уже долгое время Михаил Игоревич Андриевский пытается доказать человечеству, что цель оправдывает средства. Однако, насколько мне известно, на этот вопрос человечество уже ответило. У современного человека не могут не вызывать недоумения те средства, с помощью которых обвиняемый завладел «Ковбоем». На мой взгляд, при всем уважении к господину Андриевскому это нельзя назвать иначе, как заурядным воровством. Так надо ли спорить о какой-то цели, если она достигается такими средствами?

Об использовании закрытой Визы можно уже не говорить. Это самое легкое из правонарушений обвиняемого.

Имя Андриевского у сотрудников КС вызывает сегодня только тяжелый вздох. Уже не один десяток лет он третирует КС. Кстати, знаменитый «дипломат Андриевского» так и не найден. Когда сотрудники КС взяли Андриевского – я имею в виду подлинное тело, – они отобрали у него «Ковбой», а вот дипломата при нем не оказалось. Франсуа Бенью не рассказал только что об этом, так как в Туле-0 в настоящий момент ведутся активные поиски. Но я сомневаюсь, чтобы они увенчались успехом. Как и следовало ожидать, Андриевский спрятал «дипломат» еще до ухода в плоскость 7/XVII-АК 6,8. А это значит, что он собирается снова и снова третировать Контрольную Службу да и всех нас.

Я понимаю, мы живем в гуманном обществе. Но сколько же может продолжаться подобное издевательство? Сколько может один человек держать в напряжении целую цивилизацию?! Я считаю, что если мы действительно хотим называться обществом гуманным, необходимо защитить Нулевую Плоскость от посягательств этого бесспорно талантливого, но, увы, безответственного и аморального человека. Ограничения свободы передвижения пределами одной плоскости на этот раз явно недостаточно.

Я требую высшей меры!

Защитник Андраш Збройовски:

– Я согласен с тем, что действия моего подзащитного носят противоречивый характер. Я полностью разделяю слова о том, что цель ни в коем случае не оправдывает средства. И все же давайте вспомним, что двигало господином Андриевским, когда он совершал эти самые противоправные поступки. Давайте, кроме того, вспомним, что Михаил Игоревич не только нарушитель. Он еще и психотерапевт высшего класса, доктор медицинских наук с сорокалетним стажем. Он автор сенсационных теоретических разработок, хотя и спорных. Его книга принята к обязательному изучению в Киевском и Мельбурнском психотерапевтических институтах. Более семидесяти процентов студентов КИПСИНА считает его лучшим психотерапевтом мира.

Нет, я прекрасно понимаю, что это не повод для оправдания, но все-таки… По-моему, стоит задуматься.

Ведь что-то заставляло этого уважаемого человека тридцать лет биться лбом об стену, созданную Контрольной Службой. Неужели только амбиции? Неужели только упрямство?

Да, и это тоже, если назвать упрямством многолетнюю верность своей идее, пусть даже ошибочной (хотя это не окончательно доказано), а амбициями – желание как можно больше сделать для облегчения человеческих страданий.

Моим подзащитным двигал гуманизм. И как знать, быть может, мы этого гуманизма просто еще не понимаем, быть может, он опередил свое время…

Председатель суда С. А. Муравьев, Верховный Судья Северо-востока:

– Суд считает господина Андриевского виновным в нарушении 5 Закона Плоскостных правонарушений и незаконном пользовании закрытой Визой. Суд поддерживает требование обвинителя о назначении высшей меры наказания господину Андриевскому.

Перед тем, как господа присяжные выскажут свое мнение, я хочу сказать еще вот о чем. Дело очень сложное и громкое. Я уверен, что дело Андриевского еще вспомнят, и вспомнят не раз. И на присяжных сегодня лежит очень большая ответственность.

Как мне кажется, надо задуматься прежде всего о том, что на этот раз мы были чрезвычайно близки к прорыву линии Степаняна и нарушению стабильности. Все понимают, что это такое. Все это более чем очень серьезно.

А благородные личные качества и огромный опыт обвиняемого, упомянутые защитником, должны были заставить Михаила Игоревича с гораздо большей ответственностью отнестись к своим действиям.

– Итак, слово предоставляется обвиняемому. Михаил Игоревич, вы хотите что-нибудь сказать?

Андриевский встал, тряхнул головой, словно собирая разлетевшиеся мысли, и хрипло проговорил:

– Две с половиной тысячи лет назад один умный человек спросил меня: «Как по-твоему, что самое страшное в этом мире?» Я подумал и ответил: «Потерять интерес к жизни». – «Нет, – сказал он. – Потерять интерес к смерти».

Обвиняемый сел и закрыл глаза.

Все 124 присяжных единогласно признали Андриевского М. И. виновным. А вот в вопросе о мере наказания мнения разошлись. В результате 92 голосами против 32 Андриевскому М. И. была присуждена высшая мера – ограничение свободы пределами одного города пожизненно. Исключаются Киев и Мельбурн.

Городом, в котором Михаилу Игоревичу предстояло безвыездно провести остаток жизни, по его желанию была избрана Тула-0.

* * *

После приговора прошло три недели.

В центре Тулы, в маленьком кафе «У самовара», за столиком в самом темном углу в одиночестве сидел осужденный Андриевский.

Все посетители кафе смотрели футбол. На огромном экране, приковавшем к себе взгляды возбужденных людей, развивалась полуторачасовая драма ответного полуфинального матча Кубка Чемпионов. Только Андриевский остался неболельщиком, которых с каждым годом становится все меньше.

Андриевский подумал о том, как глубоко он ушел за последние годы в свою одержимость. Люди смотрят футбол, радуются, огорчаются, переживают, полностью погружаясь в азарт, а он при взгляде на экран вспоминает лишь одно: «За игру на футбольном тотализаторе в ненулевых плоскостях с использованием знания будущих по отношению к данной ненулевой плоскости результатов предусматривается наказание в виде закрытия межплоскостной Визы на срок от одного до трех лет».