Текст книги "Россия — Англия: неизвестная война, 1857–1907"

Автор книги: Александр Широкорад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 3. Цепь неудач в психологической войне с Англией

Внешнеполитические успехи России в XVIII в. были обусловлены не только успехами на поле брани, но и не в последнюю очередь грамотным ведением психологической войны. К сожалению, после смерти Екатерины Великой Россия стала постоянно проигрывать Англии в этом противостоянии.

Александр I и Николай I с успехом играли роль жандармов Европы. Николай I в 1848 г. мог позволить себе громогласно заявить на балу: «Седлайте коней, господа! В Париже революция».

Александр I и Николай I ухитрились внушить ненависть к России во всей Европе, причем никаких политических и экономических выгод роль жандарма не принесла и не могла принести нашей стране.

Полицию и на бытовом, и на межгосударственном уровне любят лишь тогда, когда возникает реальная угроза нападения сильнейшего противника. Но как только непосредственная угроза пропадает, присутствие полиции начинает тяготить как отдельных граждан, так и целые народы, а попытки чужеземного жандарма заставить жить народ по выдуманным жандармом законам вызывают ненависть «охраняемых». К полицейскому лучше, чем к кому-либо иному, применима формула: «Мавр сделал свое дело, и мавр немедленно должен уйти».

Увы, ни Павел I, ни его сыновья не поняли этого и возмущались неблагодарностью Европы. Действительно, когда Европе угрожал Наполеон, монархи и народы обращались с мольбами о помощи к Павлу, а затем к Александру. Немцы, итальянцы и другие народы Европы с восторгом встречали русские войска. Александр I и его окружение забыли, как австрийцы в 1799 г. предали Россию, после того как Суворов вернул им Северную Италию. Александр и его окружение наивно полагали, что монархи и народы Европы будут всегда благодарны России за избавление от Наполеона.

Хорошо известно, что М. И. Кутузов в конце 1812 г. неоднократно уговаривал Александра I не переходить границу и не ввязываться в новую войну. Александр I не послушался, и русские войска вошли в Париж. Все наши историки восхищаются триумфом русских войск, но никто не задает естественного вопроса, а что дала эта война России? Ведь уже тогда была известна классическая формула: «Война есть продолжение политики другими средствами», а иначе это не война, а дурацкая драка.

Что же произошло после отречения Наполеона I и его ссылки на Эльбу? Ну, потешил свое самолюбие Александр, погарцевали казаки на Елисейских Полях, Англия получила Мальту и часть французских колоний, Австрия – огромные территории в Италии и Германии, а России достался всего лишь маленький кусочек Польши – Герцогство Варшавское. Да и то Англия, Австрия и Людовик XVIII, привезенный в Париж в русском обозе, решили Герцогство Варшавское России не отдавать и заключили против нее военный союз. Россию же от новой войны спас Наполеон, бежавший с Эльбы и на сто дней вновь ставший императором Франции. Наполеон нашел в кабинете Людовика XVIII текст договора о военном союзе против России и отправил его Александру. Но великий актер оказался на высоте, он величественным жестом показал договор австрийскому канцлеру Меттерниху, а затем не менее величественно кинул документ в огонь.

26 сентября 1815 г. в Париже Александр I, австрийский император Франц I и прусский король Фридрих-Вильгельм III заключили Священный союз. Суть союза – вечная консервация режимов, престолов и государственных границ в Европе. Увы, монархи забыли античную пословицу: «Все течет, все изменяется». Историю никогда не загнать в прокрустово ложе договоров.

Но дело не только в том, что Священный союз был нежизнеспособен. Его суть противоречила интересам России. Если Австрия заглотила гораздо больше, чем могла переварить, и не только не могла претендовать на большее, но и стала быстро терять захваченное (Италия, германские княжества), то вопрос обеспечения безопасности России на юге так и не был решен. Вот послушал бы Александр I Кутузова, не полез бы в Европу, и война там продлилась еще лет десять как минимум. А за это время Россия, глядишь, и могла бы решить вопрос с Проливами.

Ввод войск в Венгрию в 1849 г. был роковой ошибкой Николая I. Европейская, и прежде всего британская, пресса получила возможность еще больше разжечь ненависть к России в европейских странах. В свою очередь австрийский император Франц Иосиф I через шесть лет отплатил России черной неблагодарностью, фактически присоединившись к Англии и Франции в ходе Крымской войны.

У Николая I не было никаких оснований опасаться переноса революции из Венгрии в Россию. А вот развал Австро-Венгерской империи в 1849 г. мог кардинально изменить исход Крымской войны и всю последующую историю Европы.

В ходе Крымской войны наши генералы и адмиралы не только не смогли защитить отечество ни на море, ни на суше, но они, в отличие от обыкновенного обывателя, даже не сумели покричать: «Караул, грабят!» Дело в том, что союзники, и в первую очередь англичане, постоянно и грубо нарушали все общепризнанные правила и обычаи войны.

Так, 8 (20) апреля 1854 г. англо-французская эскадра подвергла жестокой бомбардировке город Одессу, которая до войны вообще не имела укреплений.

По этому поводу в германской газете «Neue Preussische Zeitung» говорилось:

«Адмиралы очень хорошо знали, что английский и французский консулы давно уже выехали из Одессы. Целью их прибытия была рекогносцировка, и только… Как громко вопили журналисты в английских газетах и министры в парламенте по случаю бомбардировки Палермо и Мессины в 1848 году! Они говорили, что нужно назвать варварством бомбардирование неукрепленных городов… Действительным же варварством было бомбардирование Одессы, города совершенно открытого. Только злоба и страсть к разрушению могли побудить союзников на подобный поступок. Частное имущество истреблено, но военная сила России от этого нисколько не уменьшилась»

(26. С. 222).

Еще ранее, 31 марта (12 апреля) английский пароход, прикрываясь австрийским флагом, захватил под Севастополем русское каботажное судно. 1–3 апреля англо-французская эскадра, избегая подходить к одесским батареям ближе, чем на 2,5 версты, стреляла по русским торговым судам и захватывала их. Подвиги союзной эскадры в окрестностях Одессы заключались в «приобретении» восьми частных каботажных судов и двух бригов. 2 апреля винтовой пароходофрегат союзников, прикрываясь русским флагом, подошел к Кинбурну и захватил там шесть торговых судов.

Русское командование за полтора года войны не сумело достаточно укрепиться в Керченском проливе. И в начале мая 1855 г. при подходе союзных кораблей генерал-лейтенант барон Врангель, командовавший всеми русскими войсками в районе пролива, приказал все береговые батареи взорвать, корабли Керченской флотилии затопить, а полевым частям отступить в глубокий тыл. В результате союзная эскадра, большинство которой составляли английские корабли, беспрепятственно вошла в Азовское море и начала расстрел беззащитных русских портовых городов – Геническа, Таганрога, Мариуполя и Ейска, где не только пушек, но и солдат-то не было, если не считать нескольких полицейских.

То же самое доблестные союзники творили и на Балтике. Так, 24 июня (6 июля) 1855 г. английский винтовой корвет за отказ жителей маленького финского городка Ништадта отпустить англичанам провизию бомбардировал город в течение четырех часов.

И если на Черном море и на Балтике союзники не только грабили, но и вели боевые действия, то на севере России по вине царского правительства регулярных сил вообще не было, т. е. англо-французской эскадре воевать было попросту не с кем, и занималась она исключительно разбоем. Вот только один эпизод из книги Л. Горева:

«В Белом море десять английских и французских судов появились 5(17) июня 1854 года, и первое, что они сделали, – это захватили две ладьи крестьянина Ситкина и мещанина Ломова с грузом муки. 11 (23) июня они отобрали у кемского мещанина Василия Антонова шхуну «Волга», шедшую в Норвегию («Волга» имела свидетельство норвежского консула, но англичане заявили, что свидетельство недействительно, так как написано не на гербовой бумаге!). 14 (26) июня три неприятельских судна захватили кочмару Кольского крестьянина Андрея Ильина с грузом трески. 29 июня (11 июля) английский винтовой корвет остановился против одинокой рыбацкой избушки между селениями Чаванским и Кузонемском; два офицера и 15 матросов вломились в избушку, отняли у крестьянина Василия Климова ружье, три ножа, 50 саженей бочевы, 15 деревянных ложек, бумажный кушак, головной убор жены, прихватили с собой корову и теленка и ушли… 9 (21) июля 1855 года английский пароход подошел к приморскому селению Мегры и высадил десант, который сжег три дома (из шести), уничтожил лодки рыбаков, а три карбаса с припасами увел. В августе с Мурманского берега в Архангельск шли на трех собственных шняках с грузом рыбы крестьяне Кемского уезда Сороцкой волости Павел Малашес, Семен Галанин и Петр Леонтьев; английский пароход остановил их, две шняки сжег, а третью увел. 18 (30) сентября во время отсутствия жителей, ушедших на рыбный промысел, английский десант сжег Екопский лопарский погост (7 избушек и несколько веж)»

(10. С. 271).

6 (18) и 7 (19) июня 1854 г. два английских парохода вели обстрел Соловецкого монастыря. Правда, тут монахи не растерялись и открыли ответный огонь из пушек времен царя Алексея Михайловича.

Вряд ли нужно давать оценку действиям просвещенных мореплавателей. Но вот что интересно – при малейшем отклонении противника от норм международного права британская и зависящая от англичан европейская пресса поднимали страшный вой. К примеру, кто не знает «варварского» потопления английского пассажирского лайнера «Лузитания», совершенного германской подводной лодкой U-20 в мае 1915 г.? Ах, какой ужас, погибли сотни пассажиров! Стенания и вопли по сему поводу унялись лишь к 1950-м гг. О «Лузитании» были написаны тысячи газетных статей и десятки книг, сняты десятки кинофильмов. Но вот что любопытно – в лайнер водоизмещением 32 тыс. т, т. е. в пять раз больше крейсера «Аврора», попала всего одна торпеда. Для потопления такой громады требовалось по крайней мере 8–12 торпед. А тут корабль разнесло в считанные секунды. Ларчик открывается просто: трюмы «Лузитании» были забиты боеприпасами, произведенными в Соединенных Штатах Америки для британских войск, сражавшихся на Западном фронте. Они-то и сдетонировали, став причиной гибели сотен пассажиров. И вот вместо того, чтобы наказать негодяев, начинивших взрывчаткой пассажирское судно, британское правительство и пресса в течение тридцати пяти лет лишь проливали слезы по поводу «Лузитании».

А, между прочим, в том же 1915 г. британская подводная лодка пустила на дно Мраморного моря турецкий паром, перевозивший несколько сотен мирных жителей. Но об этом инциденте, в отличие от «Лузитании», знает только узкий круг военно-морских историков.

В ноябре 1914 г. германские линейные крейсера обстреляли пару раз военные объекты в Англии, и британская пропаганда завопила на весь мир о разрушении целых городов. Все германские линейные крейсера получили название… «детоубийц».

Когда же к действиям противника придраться было невозможно, британская пропаганда прибегала к беспардонному вранью. В 1917 г. вся английская пресса внезапно начала расписывать преступления «тевтонских варваров», которые трупы убитых на Западном фронте солдат скармливали свиньям. Этот «ужастик» потряс обывателей всех стран, а правительство Китая сочло это за casus belli[7]7
  Повод к войне (лат.).


[Закрыть] и объявило Германии войну. И лишь в 1924 г. два британских журналиста публично похвалились, что именно они придумали это.

Но вернемся к Крымской войне. Русское правительство обладало огромными финансовыми средствами, за ничтожную часть которых десятки, а то и сотни европейских газет начали бы ежедневно печатать фотографии изнасилованных английскими матросами чухонок, ограбленных русских купцов, а также лубочные рисунки, где британские корабли громят горящий Соловецкий монастырь.

Увы, ничего этого не было сделано. Мало того, когда несколько петербургских газет назвали действия британского флота пиратскими, то космополит канцлер Нессельроде строго предупредил редакторов о недопустимости подобных выражений.

В ходе же Парижских переговоров Россия допустила огромный просчет, подписав 4 (16) апреля 1856 г. Декларацию по морскому праву. Тут уж были повинны не Николай I и Нессельроде, а Александр II и князь Горчаков.

В первой статье Декларации говорилось об уничтожении каперства.[8]8
  Капер – корабль, снаряженный с разрешения своего правительства частным лицом и укомплектованный вольнонаемной командой для ведения крейсерских действий на море.


[Закрыть] Мало того, даже пассажирский или портовый корабль, принадлежащий правительству данной страны, не может вести никаких боевых действий в море, если он не поднял военный флаг в порту своей страны и об этом не было официально заявлено. Согласно Декларации

«нейтральный флот признан прикрывающим собственность неприятеля, а нейтральные товары – не подлежащими захвату под неприятельским флагом, за исключением военной контрабанды; наконец, постановлено, что блокада обязательна только тогда, когда действительно содержится морскою силою, достаточною для преграждения доступа к неприятельским портам и берегам»

(56. Кн. первая. С. 225).

К подписанию такого соглашения лучше всего подходят слова министра иностранных дел Франции Талейрана: «Это хуже, чем преступление, это – ошибка».

Увы, в России ни Горчаков, ни другие политики и адмиралы не осознали, какой подарок они преподнесли «владычице морей». Вот, к примеру, известный русский историк С. С. Татищев в 1902 г. написал по этому поводу:

«Русские уполномоченные тем охотнее приложили свои подписи к этому акту, что провозглашенные им начала были те самые, которые положены Екатериной II в основание ее знаменитой Декларации 1780 г. о вооруженном нейтралитете и в течение целого столетия упорно отвергались Англией, тогда как Россия занесла их в конвенцию с Северо-Американскими Соединенными Штатами, заключенную как раз накануне Восточной войны»

(56. Кн. первая. С. 225).

Да, действительно, Екатерина Великая добивалась подобной декларации. Но ведь за 70 с лишним лет ситуация кардинально изменилась. В конце XVIII в. Англия почти непрерывно вела морскую войну с Францией, Америкой и другими странами, но даже не помышляла о нападении на Россию. Зато британские военные корабли и каперы постоянно захватывали русские суда и российские грузы на нейтральных судах. В такой ситуации принятие декларации было крайне выгодно нашей стране.

Однако в 1854–1855 гг. Англия совершила прямое нападение на Россию на Черном и Балтийском морях, на Севере и на Тихом океане, и с тех пор до 1907 г. постоянно грозила повторить его.

В мирное время в России в 60–70-х гг. XIX в. большая часть зарубежной торговли шла через порты Балтики и Черного моря (до 70 %), а остальная часть приходилась на гужевой и железнодорожный транспорт. Однако с началом войны с Англией торговые пути на Балтийском и Черном морях противник мог легко прервать, как это случилось в ходе Крымской войны. И есть ли декларация, нет ли ее, русская морская торговля сводилась к нулю. Причем следует заметить, что с развитием железнодорожного транспорта при наличии больших сухопутных границ России, любая морская блокада ее неэффективна и может привести лишь к небольшому росту цен, и то, когда перевозка по железной дороге дороже, чем по морю.

Для любого островного государства (Англии, Японии и др.) эффективная морская блокада равносильна гибели. Вспомним, какой ущерб экономике Страны восходящего солнца нанесла в 1944–1945 гг. блокада японских островов американским флотом. И решающую роль в блокаде Японии сыграло не столько количественное и качественное превосходство флота США, сколько метод ведения крейсерской войны.

Представим себе фантастический вариант – американские корабли и подводные лодки в 1942 г. получили приказ вести крейсерскую войну в строгом соответствии с парижской Декларацией 1856 г. Американские крейсера и эсминцы должны были останавливаться, спускать шлюпки, сажать на них призовые партии, которые должны были осматривать японские транспорты. Подводные лодки, естественно, должны были еще и всплывать. Вся процедура занимала бы несколько часов. При таком методе ведения войны американцы в минимальном варианте понесли бы в 1941–1945 гг. вдвое большие потери, а в максимальном – проиграли бы войну.

На самом же деле командующий американским подводным флотом адмирал Локвуд отдал приказ – «Sink them all!» («Топи их всех!»). И американские подводные лодки выполняли его в буквальном смысле, т. е. топили любое судно в любом районе Тихого океана, где по их сведениям не было американских судов. Так были без предупреждения потоплены многие десятки нейтральных судов, включая и советские. В отдельных случаях это происходило вблизи наших берегов. Так, подводная лодка SS-281 6 июня 1944 г. потопила советский пароход «Обь» в Охотском море у западного (!) берега Камчатки.

Замечу, что после войны американцы не только не извинились перед владельцами нейтральных судов, но тот же Локвуд набрался нахальства и выпустил свои мемуары под названием «Sink them all!» («Топи их всех!»).

Подписав парижскую Декларацию о крейсерской войне, Россия сделала большой подарок Англии, существенно сузив возможности действий собственного флота и к тому же лишив русских дипломатов весомых козырей в переговорах.

Русский крейсер в отдаленных районах Тихого или Индийского океана еще мог себе позволить роскошь обыскать британское судно со всеми формальностями. Но в водах у берегов Европы, перенасыщенных английскими военными кораблями, подобный метод означал смертельный риск для нашего крейсера. Чтобы свести этот риск к минимуму, крейсер должен был без предупреждения атаковать и потопить судно противника, и немедленно уходить на полном ходу, не принимая никаких мер к спасению экипажа потопленного корабля. В море крейсер в целях маскировки должен был постоянно менять флаг, устанавливать на палубе фальшивые надстройки, мачты, дымовые трубы и т. д., т. е. делать то, что делали германские рейдеры в 1914–1918 и 1939–1943 гг.

Если бы у русских моряков были развязаны руки, то «владычице морей» стало бы накладно не только воевать с Россией, но и даже шантажировать ее, искусственно создавая кризисные состояния на грани войны. При действии Декларации, отправляясь в плавание в ходе очередного русско-британского кризиса, матросы и пассажиры английских судов ожидали в самом худшем случае, что их пересадят в теплые каюты русского крейсера, а затем высадят в нейтральном порту. Совсем другое дело проснуться от взрывов снарядов и торпед, а затем искупаться в ледяной воде Атлантики. Степень риска совсем другая, и убытки от отказов на перевозку пассажиров и грузов, возрастание стоимости фрахты, страховок вполне могли привести к краху британских судоходных компаний и без объявления войны.

В заключение стоит заметить, что парижскую Декларацию о крейсерской войне не подписали Соединенные Штаты Америки, Испания, Мексика, а позже к ней так и не присоединилась Япония.

Правительство Соединенных Штатов заявило, что уничтожение каперства может быть выгодно лишь для державы, обладающей сильным военным флотом, и ни одна нация, сколько-нибудь уважающая себя, не может никому позволять определять или как-либо иначе ограничивать характер ее вооружений. И государство, не обладающее достаточно мощным военным флотом, имеет полное право прибегнуть к выдаче каперских свидетельств, чтобы нанести неприятельской морской торговле тот вред, который терпит ее собственная торговля от крейсеров противника, что неизбежно, раз частная собственность на море не признается неприкосновенной.

Глава 4. Русский флот выходит в океан

В 1853–1860 гг. в истории русского флота произошло несколько вроде бы взаимоисключающих друг друга событий. В ходе позорно проигранной Крымской войны русский флот с блеском выиграл одно сражение (Синопское), и не проиграл ни одного. Мало того, союзным флотам не удалось потопить ни одного русского корабля. В ходе нападений в 1854–1855 гг. на Свеаборг на Балтике и Петропавловск на Тихом океане русские корабли совместно с береговой артиллерией успешно отразили нападения англо-французов и, можно сказать, выиграли эти сражения по очкам (с обеих сторон не было потоплено ни одного корабля).

Но к концу войны Россия осталась без флота, а еще через два года русские корабли вышли в океан. Дело в том, что к началу войны Россия опоздала со строительством парового флота, и наши парусные корабли не могли противостоять паровым кораблям союзников в бою в открытом море. Советские историки сводили все к косности царского правительства и непониманию им роли парового флота. На самом же деле Николай I и его адмиралы, пусть не очень хорошо, но все понимали.

Еще осенью 1852 г. адмирал Лазарев представил в Петербург планы и сметы для строительства Севастопольского пароходного завода. В начале апреля 1853 г. Николай I утвердил план строительства на Черном море шести 120-пушечных линейных кораблей. Два таких корабля, «Босфор» и «Цесаревич», были заложены в 1853 г. в Николаеве. Начато было строительство новых и переделка старых линейных кораблей в паровые и на Балтике.

Однако медлительность бюрократической машины и неготовность отечественной промышленности к изготовлению мощных паровых машин затормозили создание парового флота. В итоге к началу 1854 г. на Балтийском флоте имелся только один винтовой фрегат «Полкан» и десять пароходофрегатов, а на Черноморском флоте – только шесть пароходофрегатов.

Пароходофрегатами в России называли большие колесные пароходы, вооруженные несколькими (6–18) пушками, обычно крупного калибра.

Для сравнения скажу, что в июне 1855 г. крепость Свеаборг была атакована английской эскадрой из восьми линейных кораблей (от 131 до 51 пушек), двух винтовых фрегатов (34 и 20 пушек) и восьми колесных пароходов; и французской эскадрой в составе трех винтовых линейных кораблей (100–90 пушек), винтового корвета, а также нескольких десятков канонерских лодок.

Суда союзников по конструкции и огневой мощи мало отличались от русских кораблей соответствующего ранга, но имели паровые машины с винтовыми движителями. Практически это были те же парусные линейные корабли и фрегаты, в которые были встроены паровые машины. В сражении в открытом море парусные корабли становились легкой добычей равного по силе парового корабля. Пароход мог просто зайти с кормы или с носа и продольным огнем разнести противника. Отсутствие паровых кораблей вынудило русское командование держать флот в базах.

Огромный вред нанес и застой военной мысли во времена Николая I. Вспомним, как при Петре русские солдаты на лодках брали на абордаж шведские суда. А в 1854–1855 гг. и на Черноморском, и на Балтийском флотах имелись десятки малых пароходов, не уступавших по скорости хода британским линейным кораблям и фрегатам. Эти малые пароходы и паровые катера можно было оснастить шестовыми минами или переделать в брандеры. От выхода из Севастопольской бухты до стоянки французского флота в Камышовой бухте – около пяти верст, до Балаклавы, где стоял британский флот, – около сорока верст, т. е. ходу 30–40 минут и 2–2,5 часа соответственно. Обе гавани имеют небольшие размеры, союзные суда (боевые и многочисленные транспорты) стояли скученно. Ворвись туда пара пароходов-брандеров, и все заполыхало бы любо-дорого, почище Чесмы. Увы, русские адмиралы и не помышляли о ночных атаках, активных минных постановках и диверсиях в портах неприятеля.

В ходе Крымской войны произошли события, совершившие революцию в военном морском деле. В конце сентября 1855 г. к входу в Днепро-Бугский лиман подошел флот союзников из пятидесяти английских и сорока французских судов. Впервые в истории в состав флота были включены броненосные корабли. Это были три плавучие батареи «Lava», «Devastation» и «Tonnante» («Лава», «Опустошение» и «Гремящий»), покрытые железной броней толщины 111 мм на 203-мм деревянной подкладке. Вооружение каждой батареи состояло из шестнадцати 50-фунтовых (194-мм) и двух 12-фунтовых (116-мм) пушек.

Крепость Кинбурн в последний раз перестраивалась еще при Екатерине II. Вооружение крепости состояло из 70 орудий. Из них 55 пушек (24–, 18– и 12-фунтовых), 5 единорогов (одно – и полупудовых) и 10 мортир в 5 и 2 пуда.

5 октября 1855 г, в 9 часов утра три бронированные плавбатареи и несколько канонерских лодок подошли к Кинбурну на дистанцию одного километра и открьли огонь. Во время этой бомбардировки в плавучую батарею, «Опустошение» 31 снаряд попал в броневые плиты, и 35 снарядов ударили в палубу. Якорь в 650 кг весом, лежащий, на баке, был разбит на несколко кусков. Батареи «Лава» и «Гремящий» получили каждая около 60 попаданий, из которых около 50 пришлось на покрытые броней борта и около 10 – в палубу. Несмотря на это, потери личного состава были совершенно незначительны и нанесены были только теми снарядами, которые попали в пушечные порты. Потери составили: 2 убитых на «Опустошении» и 30 раненых на всех трех плавучих батареях. К 12 часам русские батареи почти замолчали, а в крепости возник сильный пожар. К вечеру комендант Кинбурна генерал Коханович сдал крепость, хотя возможности к сопротивлению далеко не были исчерпаны.

Таким образом, выяснилось, что бронированные корабли неуязвимы для всех существующих береговых и корабельных орудий. Однако значения этого боя полностью не осознали ни в Европе, ни тем более в России. Потребовалось еще шесть лет и поединок броненосцев «Монитор» и «Меримак» в годы Гражданской войны между Северными и Южными штатами, чтобы все европейские и наши адмиралы осознали суть произошедшей революции.

Но вернемся к русскому флоту. Уже в 1854 г. выяснилось, что боевое значение всех парусных кораблей стало равно нулю, за исключением разве что крейсерских операций в отдаленных частях Мирового океана. Поначалу наши адмиралы решили копировать Европу с отставанием на 5–10 лет, т. е. строить обычные парусные линейные корабли и фрегаты со вставкой внутрь корпуса паровых машин. А чтоб еще дешевле было, попросту снабжать паровыми машинами старые парусные линейные корабли.

Так, в 1857–1860 гг. после тимберовки паровыми машинами были оснащены парусные линейные корабли 74-пушечные «Константин» и «Выборг» и 84-пушечные «Гангут» и «Вола». Переделка этих кораблей – воплощенный образец бюрократической глупости и технической безграмотности. Эти корабли с самого начала были не боеспособны. И дело не в том, что они не могли драться с броненосными судами, они просто не могли выходить в море. В результате «Выборг» числился в строю около трех лет и в 1863 г; был исключен из состава флота, «Константин» исключили в феврале 1864 г., а «Гангут» 6 марта 1862 г. перечислили в учебно-артиллерийский корабль.

На Балтике в 1854–1860 гг. были построены три новых линейных корабля: 84-пушечные «Орел» и «Ретвизан» и 11-пушечный «Император Николай I». В Николаеве были достроены два 135-пушечных линейных корабля, заложенные еще до войны, «Цесаревич» и «Синоп». Последний первоначально назывался «Босфор», но потом решили не срамиться и переименовали корабль. Машины в Николаеве нельзя было изготовить, и поэтому оба корабля под парусами прошли через Черноморские проливы, обошли вокруг Европы, и в 1860 г. в Кронштадте на них установили паровые машины мощностью по 800 номинальных лошадиных сил, изготовленные в Англии. Понятно, что и от новопостроенных линейных кораблей проку было мало. Из-за перегрузки они были маломореходны. Так, к примеру, на «Ретвизане» орудия не могли стрелять даже при малейшем волнении, поскольку волны заливали открытые порты.

Куда более эффективными кораблями оказались винтовые фрегаты, корветы и клипера. Для удобства читателя я буду называть их крейсерскими судами, хотя термин «крейсерские суда» времен Екатерины II был забыт, а термин «крейсер» ввели позже. По возможности, крейсерские суда строили из лучших пород древесины, в наборе корпуса начали использовать элементы из железа. Суда стали длиннее. Так, например, отношение длины корпуса к ширине у фрегата «Александр Невский», спущенного в 1861 г., составило 5,3 против 3,97 у парусного фрегата «Паллада», спущенного в 1832 г.

Фрегаты, корветы и клипера сочетали паровые машины с отличным парусным вооружением. Любопытно, что максимальная скорость этих судов под паром была в среднем ниже, чем под парусами. Так, фрегат «Илья Муромец» давал под паром до 8 узлов, а при полном ветре под парусами – 12 узлов. А скорость хода корвета «Богатырь» под парусами достигала 14 узлов.

Фрегаты, корветы и клипера предназначались для действий в океане и должны были большую часть времени проводить под парусами. Машины вводились в действие лишь в штиль, в узкостях прибрежных вод и, разумеется, в бою. Чтобы не мешать действиям с парусами, на многих судах паровые трубы делались телескопическими, т. е. убирающимися. Поэтому часто на фотографиях и рисунках парусно-паровые суда выглядят как чисто парусные. Чтобы гребной винт не создавал дополнительного сопротивления при ходе под парусами, его разъединяли с валом и поднимали внутрь корпуса через специальный колодец.

Парусно-паровые суда обладали огромной автономностью и могли по многу месяцев не заходить в порты. И это в мирное время, а ведь в случае войны они могли пополнять запасы воды, продовольствия и угля с захваченных торговых судов.

После Крымской войны на вооружение флота и береговых крепостей были приняты новые мощные 60-фунтовые (196-мм) пушки. Кстати, замечу, что в рассматриваемый период все береговые крепости относились к Военному ведомству, а не к Морскому. Причем береговые крепости располагали паровыми, парусными и гребными транспортами и судами, а также минными заградителями, а с 80-х гг. XIX в. даже сверхмалыми подводными лодками.

До Крымской войны на вооружении кораблей и береговых крепостей имелись длинноствольные 36-фунтовые (173-мм) пушки с длиной канала до 16 калибров и короткие двухпудовые (245-мм) бомбические пушки с длиной канала 11,4 калибра. Первые стреляли сплошными ядрами, а вторые – сферическими бомбами.

В 1851 г. в России были изготовлены первые образцы 60-фунтовых пушек системы Баумгардта, принятые на вооружение уже после Крымской войны. 60-фунтовая пушка № 9 (длинная) имела длину канала 17,6 калибра, а № 2 (короткая) – 15,4 калибра. Эти пушки могли стрелять ядрами, бомбами и картечью. Дальность стрельбы ядром составляла 3,5 км, а бомбой – 3,1 км.

Таблица 1. Вооружение винтовых фрегатов на 1862 г.

60-фунтовая пушка пробивала на оба борта любой деревянный корабль. Но когда в 1855–1856 гг. на Волковом поле (полигоне под Петербургом) был проведен обстрел английской брони толщиной 114 мм (4,5 дюйма) под углом 19°, то ядра 60-фунтовой пушки на дистанции 213 м (100 сажень) проникали в броню на 60 мм и там застревали, причем чугунные ядра разбивались вдребезги, а железные плющились. Тогда впервые в русской артиллерии для 60-фунтовых пушек были отлиты стальные ядра. На испытаниях 60-фунтовой пушки № 1 при увеличенном заряде (9,4 кг против штатного 6,56 кг) на дистанции 213 м стальные ядра насквозь пробивали 114-мм броню, но застревали в деревянной обшивке. Дело в том, что в 1863 г. на Волковом поле был воссоздан целиком кусок борта британского броненосца. Позже там построили еще много макетов отсеков британских кораблей.