Текст книги "Ставка больше, чем мир"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Типа того…

– Василий, а ты что, лично революционный процесс возглавить хочешь?

– Боже упаси, Петрович. Пока просто расставляю акценты. Я вовсе не отметаю, что среди дворян есть и вполне разумные, дальновидные люди, понимающие не хуже нас, что так дальше жить нельзя. Если на горящие усадьбы отвечать лишь «столыпинскими галстуками», нагайками и залпами в упор, катастрофа неизбежна. Не сомневаюсь я и в том, что среди здешних российских буржуёв есть вменяемые и даже патриотичные люди. И раз мы выбрали консервативную сторону баррикад, путь реформ, то и на тех, и на других нам и нужно будет опираться. Если все с этим согласны, тогда продолжу.

Во-вторых. Петрович, как ты думаешь, какая последняя мысль у меня крутилась в башке, когда проф с Фрилансером меня к саркофагу подключали? Не в курсе? А я вот прекрасно ее помню: сразу тебе мозги вышибить или сперва – в тушку, а уж потом – контролечку… А чему удивляться, Вадик? И «задача, которую папа озвучил», тут совсем ни при чем. Вы себя хоть на минуту в моей шкуре представляли? С тобой-то, Петрович, все ясно и просто. Как с котелком без ручки. Тебе только дай «Микасу» утопить по принципу «D квадрат πR»: «Давай-давай! Потом разберемся!» Да и с тобой, Вадик, не сильно сложнее: свалить из этого дерьма самому, но сперва к нам подлизаться да папаню потом сюда вытащить. Я представляю, как ты прифигел, когда ясно стало, что четвертый – это Фридлендер. А вот как мне все это?! Страны – нет. Всех, кого знал, с кем вместе под пулями на брюхе ползал, на караван ходил или к козлопасам на огонек, тоже нет. Прикончил их всех твой папик. Одним щелчком тумблера. Вопросик наводящий: я ему что-то должен?

Так что перспектива на дальнейшее рисовалась вполне логичная. Петровича – за борт без мозжечка. Знал вьюнош дофига как много. Самому – на «Варяге» до первого порта. А оттуда – на Гудзон. С моими-то знаниями, умениями и молоденькой-то тушкой, а я знал уже перед переносом, кого они тут зацепили… О-го-го, робяты! Я бы так устроился, что любому Арику Шварцу и не снилось! Но когда я прочухался тут, все это благое намерение сдулось. Потому как Вася Балк… он оказался не просто молодым. И не просто храбрым парнишкой. Он еще и только что побывал в первом своем бою. И кроме присяги, Родины, прочих звонких словесов, которые в его черепушке были не просто звуком, он теперь еще и обожал своего героя-командира. И такой у нас с ним интересный диалог вышел… типа, «сам с собою я веду беседу», что дальше все было так, как было. Спасибо тебе, Петрович, что коньяку вовремя плеснул. Крыша уехать могла. Или моя, или его. А совсем едины мы стали в Артуре. Веруньчику за то спасибо скажите. После ее кумулятивного взгляда вы оба и получили окончательную амнистию. А не отсрочку. Ясно я выражаюсь? Хотя именно сейчас, если рассуждать «по-коловски», самое милое дело – мне вас всех валить и рвать когти. Ага? Теперь оба вылупились…

Ладно. Для наивных поясняю. И это будет как раз в-третьих: войну мы Николаю выиграли, революцию в зародыше притушили. До фига чего ценного на тему кто, что, где и как – слили. Молодцы? Молодцы!.. Теперь ставим себя на его место.

Что там дальше, какая еще польза ему от нас? А может, наоборот, вред? Ведь и Балк, и Руднев, и Лейков, вернее, те, кто в них сейчас сидят, они выросли где? В социалистической республике. Без царя. И республика эта прекрасно себе развивалась после его убийства. Что там они еще задумают? Вадик тоже не далеко от них ушел. И брать на себя не много ли стал? Может, ну их, в огород, эти риски? И так много чего нагородили. Зачем мне эти нервотрепки с родней, эта чертова конституция? Армия и флот со мной… Достаточно, не? Понимаете теперь, на какой мы скользкой дорожке? А если сюда добавить еще, что обуревший германец этим своим набегом на Петербург и нашими с ним целованиями де факто поставил мир на грань всеобщей войны? Да. Не через десять лет, а уже завтра! Вы озадачились хоть на минутку тем, что думают обо всем этом в Париже и Лондоне?.. Да еще круг посвященных – шестеро со стороны. Это непозволительно много. И двое из них – тетки. Это сегодня все славно, Вадик. Поскольку любовь. А вдруг возьмет твоя, да и разлюбит? Или хуже того: ты дуриком залезешь на кого-нить по пьяни, и донесут? А от любви до ненависти сколько? А императрица? Да, скрытная. Да, себе на уме. Но ведь психованная же! Ладно, Мишкин и Макаров, за них почти не беспокоюсь – у первого своя любофф на носу, а второй слишком мудр для глупостей. Но уже имеем два заведомо слабых звена, плюс батюшка-поп – вещь в себе. И тут еще непрогнозируемый Фрилансер, мать его… Это, ребятки, безумно много для того, чтобы считать ситуацию контролируемой. Поэтому, с учетом того, что вариант «по-коловски», с душевной мукой и сознанием того, что сам себе усложняю жизнь, мною отставлен, ставлю на обсуждение два варианта. Первый. Резко нам отсюда рвать. Попутно отправив в Обводной канал тушку бедолаги Фридлендера, по совокупности содеянного. И второй. Продолжать наши игры «во славу России», но с трезвым пониманием того, в какой глубокой заднице мы сейчас находимся.

– Василий Александрович, спасибо за откровенность. Но я бы выбрал второй.

– Ясно, Вадик… Петрович?

– Тоже. Хоть, конечно, первый и безопаснее…

– Понятно. По вашим озабоченным фейсам, коллеги, делаю вывод, что серьезность момента и принимаемого решения осознана. А теперь внимание! Тот самый вопрос: сомнения в том, что парадом командую я, у кого-то возникли?.. Нет? И это хорошо… А вот что дальше делать с «дядей Фридом», Вадим, теперь предоставь решать мне. Я ясно выразился, надеюсь?

Про остальное отдельно поговорим. Главное, пока я не познакомлюсь с Зубатовым и не влезу в курс питерских дел, всем сидеть тихо, как мышатам под веником. И никакой самодеятельности, блин! Нам, Петрович, на ближайшее время систематизировать итоги войны. Тебе, Вадим, как можно теснее сойтись со Столыпиным и Дурново, подталкивать по мере сил индустриализацию и реформу на селе, начиная с переселенческой программы. В остальном, ребята, помнить главное: «кадры решают всё». Кто это сказал, не забыли? Все, пока, народ, я побежал за Верочкой. К царю не опаздывают. Его просьба – сиречь приказ. Подарком еще каким-то грозился…

– Василий Александрович, тут по поводу дяди Фрида я еще кое-что хотел…

– Вадик, потом это обсудим… хотя нет. Проводи-ка ты меня до вагона. А потом ждите меня и не пропадайте никуда.

* * *

– Вась! Ты с ума сошел! Я боюсь…

– Верок, ты что это у меня?

– Вась! Я не пойду… Можно, а?

– Тю… вот тебе раз. Счастье мое! Ни японцев, ни Стесселя с его Стессельшей, ни кровищи гангренозной не боялась, а тут?.. Ну, кисенок-мысенок, ты чего это вдруг? Да он такой же человек, как и я. Только росточком пониже да усами погуще! Ну, и чего тут страшного-то, господи? Не кусается же он.

– Он – ЦАРЬ!!!

– Верунчик, заинька, успокойся, прошу тебя, счастье мое… Он – человек. И вполне себе нормальный, а не упырь какой-нибудь. А царь, не царь… Работа такая. Давай, пудри носик, поправь глазки, и – пошли. Даже к соседу на званый ужин опаздывать не хорошо… Господи, Вер… какая же ты у меня красавица…

– Васенька, любимый…

– Уй… Верок!.. Аж голова закружилась… Прости, но правда, нехорошо получиться может. Пойдем.

– Ну, пошли, пошли. Веди к своему величеству, гвардеец…

* * *

– Заходите, заходите, любезный Василий Александрович! Сами будущую супругу представите?

«Блин! Вот только не заржать… почти как в незабвенном ”Иване Васильевиче”: ”Царь! – Очень приятно, царь”. Так-с-с?.. А не слишком ли долго мы ее рассматриваем? Ревновать к помазаннику Божьему тут не принято, или как? Василий, спокойно. Фух!.. Пронесло, кажется. Так, о чем это там перед ней величество распинается?»

– Очень рад за вас, мои дорогие. А и правда, молва народная не врет: действительно самая красивая пара Артура. Да и не только Артура, я полагаю… Значит, достойны вы, Василий Александрович, чтобы настоящая красавица на вас глаз свой положила! – Николай не преминул подметить мгновенного сумбура эмоций, промелькнувшего в глазах Балка, и жизнерадостно рассмеялся, поскольку списал его на удивление Василия, вызванное, судя по всему, монаршим внешним видом. И дабы не мучить гостя разными догадками, сразу объяснил в чем дело:

– На этот маскарад внимания не обращайте. Это мой кузен, император германский, обожает всякие переодевания. И поскольку он пожелал явиться к нашим раненым героям Шантунга в форме русского адмирала, этим званием, как вы знаете, он был недавно нами пожалован, мне, в свою очередь, пришлось переоблачиться в германский мундир.

– Ваше величество, вам любая форма к лицу. Военная… – Вера смущенно зарделась, потупив взгляд. То ли от собственной неожиданной смелости, то ли от недавних царских комплиментов.

– Спасибо, моя дорогая. Мы вот с Александрой Федоровной и девочками решили… – с этими словами Николай обернулся к шкафу и извлек оттуда на свет сначала вышитый рушник, а затем небольшую, но очень красивую икону в искусной раме и золотом окладе, – что заменять отеческого благословения нам не должно. Но и не напутствовать вас мы пока тоже не можем. Поэтому и Неопалимая. А рушник этот императрица и дочки вышивали. И Ольга Александровна. На долгую, добрую память и в благодарность. Мы никогда не забудем, как Василий Александрович трижды в огне войны спас от гибели нашего любимого брата.

«Ага. Один разок, правда, подстрелить его самолично пришлось, но зная Мишкина, думаю, что ты, твое величество, об этом никогда не услышишь…»

Василий почувствовал, что Вера тянет его за рукав. «Ах, ну да! Надо же встать на колени…»

– Дорогие мои. От души и сердца благословляю ваш союз. Любите друг друга верно и искренне. Дай бог вам пройти весь путь земной вместе, в согласии и в счастии. Себе и ближним на радость, а Родине нашей, Матушке-России, во благо. Мы же вниманием и участием своим вас отныне не оставим. НИКОГДА. Будьте счастливы!

И уже на пороге:

– Вера Георгиевна, вы простите нас, если мы с Василием Александровичем еще минутку-другую переговорим наедине? Благодарю. Подождите, я его вам скоро верну.

– Конечно, государь, – пискнула Верочка, присев в реверансе, и выскочила за дверь.

Николай притворил ее поплотнее и быстро повернулся к Балку:

– Василий Александрович, все потом, кроме вот этого: я просмотрел списки. Сделал себе небольшую выписку. Но время! Мы отправляемся в Артур и Владивосток, поездка долгая. А терять не хочется ни дня. Так что пока забирайте-ка это все обратно. Вот вам четыре записки от меня. К Столыпину, Коковцову, Дурново и Менделееву. Сначала пойдите к Дмитрию Ивановичу. Можете сослаться на данные военной разведки, или сами придумаете, что надо. Нужно начинать действовать немедленно. И по геологии, и по людям. И экспедиции спешно организовывать. Деньги на первые срочные траты Минфин выдаст под подпись Менделеева, об этом, собственно, я и написал Коковцову. Так что, как любит говаривать Михаил Лаврентьевич: инициатива наказуема. Впрягайтесь и в это тоже. Заодно и с людьми из «первой шеренги» познакомитесь. А с Зубатовым – второй список… Если вдруг почувствуете какой-то нездоровый интерес к себе с чьей-либо стороны, можете поставить в известность Петра Николаевича, он предупрежден. А паче чаяния понадобится отдельное мое вмешательство – немедля телеграфируйте. Ну, вроде все. Теперь ступайте. С Богом!

– Извините, государь, но я дерзну попросить вашего разрешения уделить мне еще минут десять-пятнадцать. В свете полномочий, данных вами мне утром. К сожалению, уже успел возникнуть вопрос, требующий вашего решения. Причем безотлагательного.

– Вот как? Да, конечно…

– Благодарю вас, государь, – с этими словами Василий быстро выглянул в коридор, шепнул Верочке: «Беги к себе, счастье мое, я задержусь», и плотно прикрыл за собой дверь императорского купе-кабинета.

– Что-то случилось, Василий Александрович?

– Да. И как мне представляется, ситуация весьма серьезна, ваше величество.

– Давайте-ка без титулов, хорошо? Когда мы одни.

– Спасибо, Николай Александрович.

– Итак? Я весь внимание…

– Я не получил от Вадима, то есть от Миши, доклада о задуманном вашими дядьями Владимиром и Николаем госперевороте. Своевременно не получил.

– Но я посчитал, что я в праве не…

– Нет. Теперь больше не вправе. И если вы хотите, чтобы я занимался проблемами обеспечения внутренней и внешней безопасности Российской империи с учетом опыта спецслужб моего времени и, следовательно, в первую очередь вашей безопасностью, Николай Александрович, как главы государства, я должен своевременно, то есть сразу, получать исчерпывающую информацию обо всех событиях, потенциально опасных для вас и вашей семьи. О выявленных событиях. Равно, как и о людях или организациях, ко всем этим событиям имеющих прямое либо косвенное отношение. В противном случае я не смогу эффективно анализировать ситуацию и предлагать способы реагирования на возникающие угрозы! В итоге все закончится очень и очень плохо. Так что, если вы со мной не согласны, государь, брать на себя ответственность за данное направление работы я не готов. Прошу простить! Вы можете располагать мной на любом другом участке, но…

– Василий Александрович, прошу, только не горячитесь, пожалуйста. Я все понял и должен тотчас извиниться перед вами за то, что еще утром не поставил вас в известность об этом, но…

– Не у меня, государь, а у ваших близких вам стоит попросить прощения, которых вы сейчас оставили в Царском Селе фактически в роли заложников.

– Ну, только не преувеличивайте, пожалуйста. Ведь Зубатов, Плеве и Дурново вполне контролируют положение в столице.

– Допустим. Но ваши дядья планировали поднять против вас четыре гвардейских полка. Позвольте полюбопытствовать, все ли замешанные в этом несостоявшемся действе офицеры из их рядов уже убраны?

– Нет. Но все они дали слово…

– Ясно, ваше величество. В ответ могу лишь процитировать вам слова англичанина Конана Дойла из его книжки про сыщика Шерлока Холмса: «Последние несколько месяцев вы ходили по краю бездны». Кстати, как обеспечивается устойчивость власти на время вашего вояжа на Дальний Восток?

– В Москве я планирую огласить Манифест о наделении императрицы Александры Федоровны регентскими полномочиями на время моего отсутствия.

– Замечательно. Это – окончательная катастрофа…

– Господи! Ну, с чего вы взяли такое, Василий Александрович?!

– Предположим, Вы погибаете в ходе поездки. Гвардия беременна мятежом. Имперская служба Секретного приказа по численности и вооружению с ней не сравнится. Про полицию и жандармов я скромно умалчиваю. Лица из вашего семейства, в мятеже заинтересованные, в наличии. Известные и уважаемые. Их отношение к вашему «думскому» манифесту известно. Ваш малолетний сын – гемофилик. Жена петербургским высшим светом не любима и никаким авторитетом в сферах не пользуется. От слова совсем. Ваша матушка, вдовствующая императрица, ее не поддержит, ибо Александра – немка. Мне продолжать?

– Довольно… – Николай с тяжким вздохом опустился в кресло у стола. – Что же мы теперь будем делать, Василий Александрович?

– Перестанем делать глуп… ошибки. Для начала.

– Ваши предложения?

– Вы сегодня назначаете регентом Михаила Александровича.

– Хорошо…

– Вы подпишете и передадите ему письмо на имя командиров преданных вам полков гвардии, шефами которых являетесь вы, Михаил, цесаревич и ваши дочери. Письмо о прямом их подчинении в случае особых обстоятельств Михаилу, а если его нейтрализуют, то – Зубатову. И такие же письма на имя Дурново и Плеве. На имя Зубатова вы подпишете и отдельное письмо. Вот такого содержания. Если что-то нужно поправить – зачеркните или впишите пером, – с этими словами Василий положил перед императором небольшой листок с машинописным текстом.

– Нет возражений, Василий Александрович, – Николай пробежал бумагу взглядом, – но получается, Банщиков все-таки проинформировал вас по ситуации заранее?

– Нет, государь. Я узнал о случившемся менее часа назад. Так что Михаил данное вам обещание – ничего не сообщать мне письменно, выполнил. К большому сожалению. Вы согласны с тем, что это письмо повезу я?

– Конечно. Только когда вы успели его составить и где напечатали?

– На «Варяге» во Владивостоке. Я предположил вероятность подобного развития событий сразу после того, как Михаил Александрович радостно сообщил мне, что вы телеграфировали ему о твердом решении посетить армию и флот на Дальнем Востоке после оглашения конституционного Манифеста, а мое назначение в контору Зубатова окончательно решено. Тогда же я попросил Михаила организовать отправку в Петербург отобранных мною бойцов, лучше всех показавших себя под Артуром и Токио, вместе со мной. А также нескольких отличившихся офицеров из полков Щербачева. Соломку стлать приходилось быстро, чтобы не так больно было падать, если что…

– Чудеса какие-то. Честное слово, вот теперь вы меня уже по-настоящему пугаете.

– Нет тут никаких чудес, Николай Александрович. Просто рассчитывать комбинации по устранению выявленных и вскрытию потенциальных угроз – это тоже моя работа… была. После окончания военной службы в спецназе Главного разведывательного управления Генштаба я зарабатывал свой хлеб в частной охранной структуре.

– Что это такое?

– Это такая маленькая, но профессиональная армия. Со своими разными охранными подразделениями, штабными аналитиками и бойцами спецназа для «горячих» дел. Только армия не государства, а отдельного бизнесмена. Да-да, не удивляйтесь. Концентрация капитала и монополизация неизбежно к такому приводят. И когда у тебя много заводов и пароходов, а еще много-много денег и несколько дерзких и упорных конкурентов, ты начинаешь думать не только о рыночных методах борьбы, но и…

– И эти мини-войны шли в мирной стране? В мирное время?

– Увы.

– Но вы, как я понял, сами уже не стреляли, а именно думали там, да?

– Ну, так уж получилось, – усмехнулся Василий. – Это длинный рассказ, государь, и я точно не уложусь в испрошенные пятнадцать минут.

– Какая мрачная картина будущего стоит за вашими словами…

– Зато все это давало шанс отставным военным и офицерам спецслужб еще какое-то время пожить безбедно. Если получалось пожить, конечно.

– Я понимаю вас. Но совсем не хочу для нашей страны такого будущего.

– Да и я тоже, откровенно говоря, ностальгией не страдаю.

– За Мишкиным нашим вы присмотрите, Василий Александрович?

Глава 4
Атас! Немцы в городе!

Станция Редкино, Балтийское море, Санкт-Петербург. 4–15 марта 1905 года

– Ну что же, наши мелкие делишки мы с государем, с грехом пополам, обсудили. И вас еще не хватились. Не удивительно: вечер у их величеств сегодня насыщенный. Как я разумею, сейчас у Мишкина смотрины. И пока будущий тесть выклевывает ему мозг, часок-другой у нас есть. Но не надейся, Вадик, что теперь мы с господином адмиралом кинемся рассказывать тебе байки Мюнхгаузена про то, как «мы были на войне, на вороном своем коне». Давай-ка, дружок, промочи горлышко и поведай про приезд их германского величества в стольный град Санкт-Петербург.

– Не, ну так не честно, мужики! Все я, да я… Вы что, прессу по дороге не читали, что ли? Охрипну с вами, а мало ли что, вдруг понадоблюсь?

– Ты цену себе не набивай, Вадюша, – поддержал Балка Петрович, – газеты это одно, у меня от одного списка этих фонов и цу в глазах зарябило, а ты там крутился в самом эпицентре. Сейчас мне с немцами почти две недели общаться. Вводи давай в курс дела про все, что у вас за закрытыми дверями обсуждалось. Я перед толковищем с Тирпицем тет-а-тет, а может, и с самим Вилли, должен быть подкованным на все сто.

– Да понимаю я все. На шею не давите только, ладно?

– Уговорил. Но не тяни время. Слушаем тебя.

– Сам я узнал о том, что кузен Вилли к нам намылился, вечером того же безумного денечка, когда по всей России громыхнуло Манифестом о будущем созыве Думы и до кучи – Указом о польской автономии. Знаю, Петрович, что ты был против него. И, скорее всего, в итоге, от поляков неприятностей меньше не будет. Но царь и Дурново, принимая это решение, даже с мнением фон Плеве не посчитались. И, знаешь, мне думается, что они правы. Пусть паны попробуют ответить «презлым за предоброе». В этом случае у России будут развязаны руки для соответствующего воздаяния. И у нас внутри страны тявкнуть никто не посмеет.

– Посмеют, не сомневайся.

– Василий Александрович, а вы-то на что? Псы цепные – кровопийцы-опричники? – усмехнулся Вадик. – Вы у нас теперь главные защитники Родины. Нежто слабо кое-кому язычки говорливые прищипнуть?

– Ох, балбес ты все-таки, – прищурился Василий. – Мы не защитники Родины. Мы ее центральные нападающие. И впредь заруби себе на носу, если вдруг в политес поиграться надумал: большинство обращений за помощью к хирургу – это итог действий бездарного терапевта. Понял, к чему это я, светило медицинское… Не отвлекайся, дальше излагай.

– Короче, за суматохой и суетой, телеграмму кайзера Николай только перед ужином прочел. Вилли оказался парень не промах. Слова Николая, в августе еще ему сказанные, о том, что как только дело с японцами завершится, он сразу ждет его в Питере, хитрый тевтон предпочел истолковать буквально. И отстучал кузену следующее: «Дорогой Ники! Не имею сил выразить тебе все счастье и весь свой восторг от твоего выдающегося успеха на Востоке письменно. Спешу к тебе, как договорились. Отплываем из Гамбурга. Прибуду в Кронштадт через три дня. Пришли ледокол к Даго. Твой навеки, IR…»

Бедняга Николай, уже замученный и уставший, чуть мимо стула не сел. Пришлось поднимать всех в ружье, на ночь глядя. Слава богу, повезло, и «Ермак» как раз оказался в Либаве, там очередной караван торговых судов формировали. А телеграф на нем исправно действовал. Встретил он их у самой кромки льдов, как будто специально репетировали: немцы из дымки выходят, а он их поджидает у Дагерортского маяка. Причем думали-то мы, что Вилли, как всегда, заявится на своем «Гогенцоллерне». Но в этот раз оказалось, что его личное транспортное средство пребывает в текущем зимнем ремонте. Но кайзера выручил Баллин, его яхта была в Гамбурге, причем стояла под парами – главный немецкий пароходчик собирался на ней куда-то на юга сплавать, после того, как Кайзер закончит представление с парадами и речами по поводу этого их нового Кубка. За ночь они прошли канал и с корабельным эскортом – к нам…

– Какого еще кубка? Это ты про что сейчас, Вадим?

– Газеты не читаете, мужики? Про «Атлантический Кубок» не слышали?

– Листаем, конечно, но больше про внутренние наши дела, и что с войной связано. Не все же от первой строчки до последней. Так глаза испортишь. И без этого дел полно.

– Понятно все с вами, Петрович. Ну-ка, стопку вон ту мне дайте. Смотрим. Ага… «Ведомости». За четвертое число тоже есть. Открываем и читаем: «Германия. В Гамбурге 3 марта германский император Вильгельм II торжественно учредил так называемый Клуб Атлантического Кубка – особый элитарный клуб для промышленников, финансистов, политиков и морских офицеров (как военной, так и гражданской службы). Клубный фонд целиком составлен из пожертвований частных лиц. В тот же день Клуб учредил две поощрительные награды: Кубок Атлантики (смотри фото) и с нею денежный приз, вручаемые ежегодно той судостроительной фирме Германии, чей лайнер несет Голубую ленту. Вторая награда – Крест Кубка Атлантики (и денежный приз) также вручаемый ежегодно. Причем в двух экземплярах – главным конструкторам этого корабля и его силовой установки. Сам кубок выполнен из чистого серебра, имеет весу более тридцати фунтов и является наградой переходящей, в отличие от медалей Креста Кубка Атлантики. Они остаются в полной собственности награждаемых лиц, с правом ношения при мундире, вицмундире и фраке.

В речи, посвященной знаменательному событию, его величество кайзер выразил пожелание, чтобы известная Голубая лента Атлантики отныне принадлежала только немецким судам, а значит – инженерам и морякам, несмотря на все отчаянные усилия их конкурентов. Трем крупнейшим частным кораблестроительным фирмам – «Вулкан», «Блом унд Фосс» и «Германия Верфт» – были обещаны дополнительные (к уровню закона 1888 года) государственные субсидии для постройки новых стапелей под трансатлантические лайнеры. Причем эти суда должны непременно иметь способность вместить не менее двух с половиной тысяч пассажиров и пересечь Атлантический океан за время, меньшее, чем четверо суток и двенадцать часов.

«Наши промышленники, финансисты, инженеры, ученые, рабочие и моряки обязаны отныне помнить, что удержание нашими судами Голубой ленты Атлантики есть не только предмет законной национальной гордости для всей германской нации, но и самая лучшая реклама для наших очевидных промышленных успехов!» – заявил в своем эмоциональном обращении к собравшимся в гамбургской ратуше германский монарх. Вот так как-то…

– Спасибо, Вадим. Да, момент и в самом деле очень интересный. В особенности насчет стапелей. На них ведь не только лайнеры можно будет строить, – многозначительно поднял бровь Петрович, – Вот вам, джентльмены, и кое-что о значении инсайдерской информации. В нашем-то мире ничего подобного не было. Но о чем это говорит еще? Да о том, что Вилли всерьез начинает разворачивать еще больше средств и сил на морское строительство. Слава богу! Боюсь сглазить, но, похоже, расчет наш начал оправдываться. Перед соблазном надрать задницу бабушкиному флоту, экселенц не устоял. Блесна заглочена по самые гланды. Представляю, как скрежещут жвалами господа-юнкера и их боевой авангард в лице Шлиффена и генералов. Эти-то тоже поняли, в чьи паруса подул ветер. Не грохнули бы парни в фельдграу нашего Вилли.

– Ну? И что ты на меня так смотришь, Петрович? Может, мне немцам еще и гестапу подсказать, как организовывать? Хотя согласен, опасения твои не беспочвенны. Совсем даже. А усатый нам еще нужен. Ладно. Убедил. Будем посмотреть, что на германском фронте предпринять можно. Есть тут пара забавных мыслишек. Но с этим – потом. Давай, Вадик, продолжай.

– Короче, с «Ермака» нам телеграфировали, что там к чему, и повел он немцев в Кронштадт. Причем их оказался целый отряд. И кроме баллиновской яхты еще два новейших броненосца, «Принц Генрих» да большой бронепалубный крейсер до кучи. Как оказалось, коварный тевтон не только самолично прется, но с собой прихватил брата, двоих сыновей, дочку, а ко всему благородному семейству в качестве бесплатного приложения почти сотню душ. Военных, конечно, в первую голову, в том числе флотское начальство с Тирпицем, Кёстером, Бюшелем, Гольцендорфом, Зенден-Бибраном, а еще – толпу промышленников и финансистов. Все сливки делового бомонда, кого он в Гамбурге собрал на эти «кубочные» торжества!

Николай от таких известий едва не впал в прострацию. Было ясно, что от приема такой немецкой делегации в Санкт-Петербурге у французов и англичан начисто посносит крыши. Там никто, никогда и ни за что не поверит, что этот «десант капитала» спонтанно затеян хитроумным германцем. Что это не загодя обговоренное и распротоколированное совместное действо. Несчастный Ламсдорф как узнал, так тут же за пузырек с нашатырем и схватился. Я думал, что он у царя прямо в кабинете рухнет, настолько наш «мадам» был бледен, если не сказать сер личиком. Но ничего не поделаешь, как говорится, назвался груздем, лезь в короб. Короче, все подготовить мы успели. В лучшем виде. Да еще и пришли они на полсуток позже, чем мы прикидывали. Лед был плотный на всем протяжении залива, и «Ермак» по дороге немцев несколько раз обкалывал. В Кронштадт он привел их только к вечеру седьмого числа.

А вы когда-нибудь слышали, господа хорошие, о том, как корабли входят на рейд гавани, в сопровождении гвардейского кавалерийского эскорта? Смотрелось это, я вам скажу… Вау! Вилли был в полном восторге. У него чуть треуголка не улетела, которой он Николаю махал с мостика флагмана. Вырядился, понятно, в нашу адмиральскую форму. Шинель нараспашку, усы торчком… Через день ему этот форс боком вышел, когда он с ухом слег с температурищей. У него, оказывается, отит хронический. Но отдельно об этом расскажу…

Крепость загрохотала. Немцы команды по леерам поставили. Флаги, иллюминация, колокола на соборе гудят, народу тьма. Шапки в воздух летят, все такое… У нас уже начали побаиваться, выдержит ли лед. Но, слава богу, обошлось без чрезвычайных происшествий. Гостям подали тройки с бубенцами прямо к трапам, горячий кофе на дорожку, и – с корабля на бал! По Неве, да с ветерком! Красота: снег только в обед подсыпал, все белым-бело вокруг. Вдоль пути – линейные: городовые с фонарями и двухметровые гренадеры-гвардейцы с примкнутыми штыками. Сплошная экзотика в стиле «а-ля рюс», короче. А наутро весь город смаковал передовицу в «Ведомостях». Там один борзый шутник выдал: «К нам в гости прибыл германский кайзер и с ним все три его Виктории-Луизы». И ведь не подкопаешься: дочка, крейсер и яхта Баллина. Действительно – три!

«Брауншвейги», конечно, хороши. Красавцы. Честно: я тащусь от этих корабликов. Вот только их одноорудийные башни среднего калибра на каземате – на мой предвзятый взгляд, полнейшая ерунда. Согласен, Петрович?

– Согласен. Глупость, конечно. Но сегодня сие совершенно не принципиально. Вот если герр Тирпиц с его разлюбезным доктором Бюркнером десяток дредноутов-«гаек» с одиннадцатидюймовками понаплодят, это будет – самая полная ерунда.

– Ну, а ты у нас на что? Растолкуешь товарищам генеральную линию партии.

– И я про то, Василий. Надо будет нашему «дедо Альфредо» как-то все разжевывать. Тактично. А деятель с большим гонором, судя по оценкам историков из нашего времени, да и по личному его мемуару. И перестраховщик к тому же тот еще.

* * *

Альфреду фон Тирпицу волею судеб довелось достичь в своей жизни таких высот, о которых ни его родители, ни он сам в молодые годы не могли даже мечтать. После себя имперский канцлер оставил потомкам Великую Германскую Империю, мощнейший флот в мире, Русско-германскую союзную Хартию и два тома мемуаров, которые, окруженный всеобщим почетом и уважением, Второй Великий немец писал долгих восемь лет.

В предисловии к капитальному автобиографическому труду, местами читающемуся как авантюрный роман, есть такие строки:

«Я много раз задавал себе вопрос о том, какое событие стало краеугольным камнем в мировом успехе германской нации и Империи? У большинства ученых-историков до сих пор нет на этот счет устоявшегося мнения. Это не удивительно: только за два десятилетия с момента занятия Циндао в жизни Германии произошли десятки важных событий.