Текст книги "Из западни"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

В отчаянной попытке предупредить эскадру об атаке брандеров Рощаковский приказал выпустить все имеющиеся под рукой ракеты, и в небо взвились три огня красного цвета…

Реакция «Новика» и оставшихся боеспособными трех русских миноносцев на появление семерки эсминцев противника была предсказуема – при «бегстве» японцев от его крейсера в открытое море Эссен, естественно, ринулся за ними. Восьмой японский истребитель с «Новика» не заметили: «Асагири», погнавшийся было за «Решительным» в попытке добить подранка, получив в скулу 75-миллиметровый «привет», временно потерял способность идти полным ходом из-за пробоины и благоразумно «отполз» в темноту.

Когда через двадцать минут гонки крейсер попытался прекратить преследование более шустрых дестроеров, «беглецы» неожиданно все вместе повернули на него и попытались провести скоординированную атаку. «Новик» и увязавшиеся за ним «Сторожевой», «Скорый» и «Страшный» встретили противника частым огнем. В ходе этой схватки наш крейсер 2-го ранга не только удачно уклонился от выпущенных мин, но и всадил в шедший головным «Хаядори» сразу три 120-миллиметровых снаряда.

Настала очередь флагмана четвертого отряда дестроеров, травя пары и туша пожар в машине, пытаться затеряться в темноте. Только, в отличие от «Решительного», под боком у него не было берега, на котором стоят свои береговые пушки, гарантирующие относительную безопасность от преследования. Лейтенант Хоменко на «Скором», разглядев бедственное положение японца, развернул на него свой контрминоносец[4]4
  Контрминоносец, он же истребитель, он же дестроер, он же эсминец, он же «большой» миноносец. Когда в конце XIX века для флотов мира стало очевидно, что маленькие, но кусачие миноносцы на самом деле опасны для крупных кораблей, встал вопрос об их защите. Лучшим средством для этого были признаны более крупные миноносцы с сильной артиллерией. Кроме охраны своих, им вменялись в обязанности и атаки чужих крупных кораблей, поэтому де-факто они просто стали чуть более крупными миноносцами и со временем полностью вытеснили своих мелких коллег. Но в начале XX века термин «эсминец» или эскадренный миноносец еще не был общепризнанным.


[Закрыть]. Но «Харусаме» и «Мурасаме» не бросили флагмана: минная атака «Скорого» была сорвана сосредоточенным обстрелом с трех дестроеров противника. С «Марусаме» он сошелся буквально на пистолетный выстрел. При «обмене любезностями» сам Хоменко был ранен револьверной пулей в плечо.

Но противопоставить орудиям «Новика» японцам было нечего. Отбившись от Пятого отряда истребителей, русский крейсер изменил курс и направился в сторону потерявшего ход «Хаядори». Не теряя времени, командир Четвертого отряда истребителей капитан второго ранга Нагай приказал «Харусаме» и «Мурасаме» снять с обреченного корабля команду, а сам остался на борту. Вместе с ним сходить с истребителя отказались его командир, капитан-лейтенант Такеноучи, и семь матросов. Все они до последнего отстреливались от «Новика» из носовой 75-миллиметровой пушки и разделили судьбу корабля, пойдя с ним на дно, когда «Скорый» во второй заход всадил неподвижному эсминцу торпеду в борт.

Эссен со своими офицерами еще радовался победе, досматривая в бинокли последние конвульсии складывающегося пополам, как перочинный нож, японского истребителя, когда с левого крыла мостика донеся крик сигнальщика: «Миноносцы с зюйда, пять штук, идут прямо на нас!»

«Новик» мгновенно – сказалась отличная выучка команды и прекрасные маневренные характеристики этого небольшого кораблика – развернулся к противнику левым бортом на сходящихся курсах. И не успели на головном, несколько оторвавшемся от остальных миноносцев, показать свои позывные, как на него обрушился град 120– и 75-миллиметровых снарядов. К сожалению для «Сторожевого», который пытался уйти от преследующих его четырех миноносцев противника, огонь крейсера опять был точен.

Пока на «Новике» разобрались, в чем дело, пока чертыхнувшийся с досады Николай Оттович приказывал перенести огонь на преследующих наш истребитель японцев, а разгоряченные комендоры выполняли этот приказ, русский миноносец успел проглотить четыре русских же снаряда: один 120-миллиметровый и три 75-миллиметровые болванки общей ценой в пять жизней…

В кутерьме преследования, отворотов, циркуляций, новых преследований, атак и уклонений основные силы охраны рейда Порт-Артура ушли от входа на фарватер как минимум на пять миль. План Того по отвлечению охранения рейда приманкой из миноносцев удался на все сто.

К этому моменту наконец-то проснулись и артиллеристы береговой обороны. С Золотой горы засветили прожектор, луч которого уперся в окутанный паром «Решительный», на остатках давления в котлах плетущийся к берегу. Артиллеристы с Электрического утеса сразу же открыли огонь по несчастному кораблику, которому до бурунов прибоя оставалось еще с полмили. До момента его входа в мертвую зону батареи № 15 они успели выпустить по нему восемь снарядов, один из которых, прошив палубу, распотрошил угольную яму и вышел через днище. Без взрыва…

Спасло миноносец только то, что снаряды утеса в начале войны были… скажем так – несколько специфическими. Ибо в случае взрыва десятидюймовой бомбы его разорвало бы пополам. «Решительный» быстро садился носом и кренился на правый борт, но через минуту под днищем заскрежетали камни, и израненый корабль выполз на прибрежную отмель.

Вот только на этом проблемы его экипажа не закончились. Моряки еще крестились и помнали Николая Чудотворца, спасшего их от утопления, как с берега по эсминцу открыли пальбу винтовки пехотной полуроты, охраняющей побережье… На ломаном немецком поручик Северский потребовал от «японского капитана» немедленно спустить флаг и не пытаться взорвать корабль. Ему вторили простые пехотинцы на русском, в основном крывшие «узкоглазых макак», азартно выпуская в застрявший в сотне метров от берега истребитель обойму за обоймой.

В ответ донесся усталый мат, объясняющий истинное положение дел. Но прибой заглушал крики с палубы, и пальба продолжалась еще пару минут. К счастью для моряков, перепуганные «высадкой японского десанта» солдаты стреляли из рук вон плохо. От их пуль пострадал только боцман миноносца, получивший ранение в руку, которой он пытался махать, объясняя, что он русский. Первое, что он сделал, добравшись до берега, это сломал кулаком здоровой руки скулу первому из подвернувшихся под нее солдатиков…

Тем временем, пока суматоха жаркой перестрелки «Новика» и «соколов» с японскими дестроерами отдалялась от Тигровки все дальше и дальше, подходящему к фарватеру в компании пары старых корветов и трех транспортов «Фусо» пришлось иметь дело только с «Манджуром» и неторопливо шествующей с внутреннего рейда «Дианой», на которой при снятии с якоря еще и заело шпиль…

«Манджур», обнаружив неспешно, на девяти узлах[5]5
  Максимальный ход, при котором из труб пароходов не вырывались факелы, и предел того, что мог дать броненосец-брандер «Фусо».


[Закрыть], крадущийся к проходу транспорт противника, осветил того прожектором и немедленно покатился на пересечку. Но не успели еще его канониры навести на цель носовые восьмидюймовые орудия, как вокруг самого «Манджура» начали рваться неприятельские снаряды явно не противоминного калибра…

* * *

В принципе, если бы Порт-Артур имел единую систему обороны от угрозы с моря под единым командованием – после первого выстрела «Фусо» по «Решительному» русские бы поняли, что к фарватеру идет что-то, вооруженное шестидюймовками. Звук выстрела орудия среднего калибра перепутать с татаканием миноносных пукалок практически невозможно.

Но береговое и морское командование жили пока каждое в своем информационном вакууме, абсолютно независимо друг от друга, и своми планами не делились. Поэтому артиллеристы береговой обороны были уверены, что если в море постреливает что-нибудь шестидюймовое – это «Диана» или «Баян». В порту же залпы «Фусо» приняли за огонь береговой артиллерии по миноносцам противника. Традиционное русское разгильдяйство и ведомственная несогласованность усугублялись ночной темнотой и четкими действиями японцев по заранее отрепетированному сценарию…

Когда луч прожектора «Манджура» уперся в решительно направляющийся к фарватеру «Ариаке-Мару», на «Фусо» и следующих за ним корветах поняли, что дальше стесняться в средствах смысла нет. На канонерку обрушился град снарядов всех калибров, от тридцати семи миллиметров до шести дюймов. В ответ «Манджур» успел выпалить из его носовых восьмидюймовок всего пять раз.

Первый залп по пароходу лег с перелетом. Второй был направлен уже по частым вспышкам выстрелов в темноте. А на циркуляции во время отворота к берегу с «Манджура» выпустили из левой погонной пушки последний снаряд. К этому моменту для экипажа канонерки главной задачей стала борьба с затоплениями и пожаром: шестидюймовый «ответ» с «Фусо» поджег подшкиперскую со складированными в ней парусами.

Невероятно, но факт: один из выпущенных практически наугад восьмидюймовых снарядов попал в борт «Фусо». Однако при подготовке старого броненосца к последнему походу японцы творчески использовали опыт Руднева по бетонированию «Сунгари». Небольшой запас угля, необходимый для перехода к Порт-Артуру, был размещен в единственной угольной яме и непосредственно у котлов. Все остальные угольные ямы были залиты бетоном для того, чтобы усложнить жизнь русским водолазам при подъеме корабля.

Бетон спас «Фусо» от пробоин во время этого и пары других попаданий. Старая броня не выдержала попадание восьмидюймового фугасного снаряда, но когда треснувшая болванка протиснулась внутрь корабля, она с разгону впечаталась в стенку угольной ямы, подпертую изнутри десятками тонн застывшего бетона… Взрыватель сработал уже после того, как снаряд окончательно раскололся. Хотя с внутренней стороны бетонировки откололо большое количество осколков, а снаружи почти оторвало броневую плиту, такая комбинированная конструкция не допустила обширных затоплений, которые в противном случае были бы неизбежны. Небольшие же течи не могли остановить корабль, экипаж которого твердо решил умереть, но выполнить свой долг.

«Манджур» «словил» от «Фусо» и трех корветов в общей сложности шесть снарядов среднего калибра, что в который раз доказало преимущества скорострельной артиллерии. Последнее, что успела сделать канонерка перед поворотом к берегу, это выпустить по «Ариаке-Мару» мину из носового аппарата, которую никто на транспорте даже не заметил.

Получив от трюмных доклады о повреждениях: пожаре, перебитом паропроводе и многочисленных течах, в том числе и в погребе восьмидюймовых снарядов, Кроун решил на всякий случай приткнуться к берегу, что «Манджур» вскоре и сделал. И слава богу, поскольку через десять минут после перестрелки с «Фусо» один за другим вышли из строя оба трюмных насоса. Рассвет канонерка встретила на мели с частично затопленным котельным и носовыми погребами. После ремонта помп и заводки пластырей буксиры утащили ее в док…

«Ариаке-Мару» от жертвенной судьбы не ушел – на Электрическом утесе включили прожектор, который немедленно навели на обнаруженный и подсвеченный «Манджуром» транспорт. Батарейцы к этому моменту уже осознали, что чуть было геройски не добили свой миноносец, и с удвоенным рвением стали засыпать транспорт снарядами, дабы загладить ошибку. Получив подряд пару попаданий, японский брандер сначала потерял ход, а потом вспыхнул ярким, чадящим костром от носа до кормы, освещая крадущиеся за ними в ночи корабли. Идея полить керосином бревна старых бонов и рисовую шелуху, которыми набили транспорт для обеспечения плавучести была не совсем удачна…

По первоначальному плану «Ариаке-Мару» лишь отвлекал на себя огонь береговых батарей. А также внимание дозорных кораблей, которые потом в упор расстреливались «Фусо». Если по выполнении этой миссии пароход каким-то чудом оставался на плаву, ему разрешалось выкинуться на берег под Ляотешаном. Но топиться в проходе было запрещено. Категорически. Все трюмы транспорта были набиты разным нетонущим мусором и старыми, отслужившими свой век гнилыми боновыми заграждениями. И задержись он на входном фарватере у Тигровки, вряд ли быстро утонул бы даже с открытыми кингстонами и крышками грузовых люков. Зато, потеряв управление, он запросто мог заблокировать дорогу главной звезде выступления – «Фусо».

Но… его командиру, лейтенанту Мидано, хотелось умереть во славу Японии красиво. И он решил: раз уж не судьба утопиться на фарватере, то при случае, если удастся незаметно проскользнуть в гавань, стоит попробовать протаранить первый же подвернувшийся русский корабль. А для пущего эффекта зажечь свой пароход перед этим. Брандер так брандер! Не взорвем врага с собой, так хоть панику учиним. Закупив на свои средства несколько бочек керосина, командир посвятил в свой план только ближайших друзей, поэтому командование не имело шансов разъяснить ему всю неуместность этой идеи…

Подожженная снарядом туша парохода освещала идущие за ней корветы не хуже, чем русские прожектора. Повезло только «Фусо». Следуя сразу за жертвенным транспортом, он успел, хоть и рискуя пропороть борт о затопленный неподалеку «Хайлар», взять чуть мористее до того, как «Ариаке-Мару» совсем потерял ход, но главное – до того, как огонь на трампе разгорелся всерьез. В момент обхода «Ариаке-Мару» на броненосце шальным снарядом с берега снесло единственную трубу. Резкое падение скорости привело к тому, что «Конго», идущий менее чем в кабельтове за кормой последнего буксируемого «Фусо» катера, поочередно раздавил свои форштевнем все три «билета на спасение» экипажа броненосца…

Беда не приходит одна – тяга в котлах упала моментально, а давление пара и скорость через минуту. На «Конго», заметив, наконец, опасность столкновения, отвернули в сторону берега. Он получил попадание в клюз и теперь тащил за собой по дну моря правый якорь, перепахивая морской песок и постепенно замедляя ход.

Скрепя сердце и скрипя зубами, командир «Фусо» отдал приказ послать на помощь кочегарам подносчиков снарядов от орудий. Эта вынужденная мера – сокращенная смена кочегаров физически не могла без трубы поддерживать давление пара для продвижения на скорости более четырех узлов, – как ни странно, спасла всю операцию.

Если корветы азартно отвечали на огонь с берега изо всех стволов, то «Фусо» вынужден был временно прекратить огонь. Через пять минут тихого, неспешного движения под завывание проносящихся высоко над палубой снарядов и бомб Окуномия с удивлением понял, что весь огонь русских сосредоточен на отставших корветах. Теперь он уже сознательно приказал не открывать огня до тех пор, пока русские не прекратят «игнорировать» ползущий к входу на фарватер броненосец.

У артиллеристов и прожектористов утеса и Золотой горы было занятие поинтереснее, чем выискивание в темноте нестреляющей мишени. Их орудия радостно рвали на куски подставившиеся корветы, которые упорно отстреливались из своих допотопных пушек… Причем отстреливались не всегда безобидно – один удачно пущенный кем-то из корветов снаряд погасил береговой прожектор со всей обслугой, а второй разорвался на территории «подшефного» хозяйства на Электрическом утесе, вызвав жертвы среди кур и свиней.

Потеряв в темноте головной корабль, на котором был единственный опытный штурман, знающий подходы к Порт-Артуру как свои пять пальцев, остальные брандеры японского отряда стали расползаться кто куда. Два корабля попытались прорваться к гавани под берегом, но один наскочил на мину, а второй налетел на затопленный ранее пароход. Остальные были в конце концов добиты береговой артиллерией, в зону действия которой эти тихоходные пароходы зашли слишком далеко, что и предрешило их судьбу.

Тем временем, оставив за кормой весь этот шум и гвалт, японский броненосец-камикадзе добрался наконец до начала входного фарватера у Тигровки.

* * *

Навстречу «Фусо» по проходу нетопливо и величественно, как и полагается богине, шествовала «Диана». Задержка крейсера с выходом из-за заевшего шпиля усугубилась решением командира корабля капитана первого ранга Залесского не расклепывать якорную цепь, а устранить задержку.

На недоуменный вопрос старшего офицера Семенова «а как же срочность выхода по тревоге?» тот, невозмутимо потягиваясь, пробурчал, что «нам вообще можно было бы не выходить, миноносцев „Новик” и сам погоняет, как всегда, а для чего крупнее есть утес и Золотая гора. Нам сегодня ночью в море делать нечего, каждую ночь по два крейсера в дозоре – вообще блажь адмирала».

Заметив впереди в темноте медленно идущий по фарватеру небольшой корабль, командир «Дианы» совершил вторую, главную и непоправимую ошибку – он принял его за поврежденного «Манджура», возвращающегося в гавань. Не запросив позывной, он сразу приказал дать задний ход и принять вправо, чтобы «пропустить бедолагу». Залесский отдал приказ об обстреле «Фусо» только после того, как по тому открыла наконец огонь батарея Золотой горы. Но попасть даже по медленно плетущемуся в ночи броненосцу из мортир никак не удавалось.

Пара снарядов из шестидюймовок «Дианы» бессильно раскололись о бронированный борт японца. Еще через две минуты с «богини», наконец открывшей прожектора, увидели, что пришелец медленно разворачивается поперек фарватера в самом узком месте и на нем отдают якоря. У Залесского хватило ума задробить стрельбу, чтобы не топить брандер на фарватере, но что делать дальше, он придумать уже не смог – времени на посылку десантной партии и заведения буксира явно не было.

С японца доносились приглушенные взрывы – видимо, подрывали кингстоны и двери водонепроницаемых переборок. На «Диане» ожидали, что он в любой момент может взлететь на воздух. Но этого так и не случилось. Причиной, по которой на «Фусо» не взорвали погреба, было почти полное отсутствие в них боезапаса. Того решил не рисковать возможностью случайного преждевременного подрыва от попадания русского снаряда.

* * *

Когда разводя изрядную волну на максимальных для него одиннадцати узлах мимо застопорившего крейсера с воем сирены прокатился портовый буксир «Силач», на мостике «Дианы» наступила гробовая тишина. Похоже, там никто просто не мог понять, куда и с какого рожна понесло эту посудину. И ее сбрендившего командира.

Командовал «Силачем» лейтенант Балк 2-й, старший двоюродный брат недавно ставшего лейтенантом Балка 3-го с «Варяга»…

Давно известно, что хорошие офицеры всех армий мира делятся в основном на две группы: офицеры бывают идеальные для мирного времени и для войны. Причем переходы из группы в группу практически невозможны. Во времена долгого мира офицеры военного времени чахнут и хиреют. Их затирают по службе чистенькие, умеющие тянуть носок, навести лоск в казарме и бодренько отрапортовать офицеры мирного времени. Их не любит начальство за излишнюю независимость и хулиганистость. Поэтому их поголовье неумолимо сокращается, несколько поддерживаясь только за счет притока недоигравших в детстве в войну мальчишек-романтиков.

Зато когда начинается серьезная, большая война, естественный отбор начинает идти совсем по другим критериям. Неожиданно выясняется, что блестящий капитан или ротмистр может блистать только на паркете бального зала или светском рауте, а под огнем теряет не только блеск и шик, но и голову. Тем временем перед лицом вполне реального врага, а не достающего по мелочам начальства, задерганный выговорами за пьянство и хулиганские выходки лейтенант может неожиданно пустить свою неумную, бьющую через край на горе начальникам энергию в нужное русло.

К чему это все написано? Просто лейтенант Сергей Захарович Балк 2-й, третий год «временно» командующий буксиром «Силач», которого по цензу и выслуге еще более полугода назад должны были произвести в капитаны второго ранга, был не просто идеальным офицером военного времени, он был уникумом. На «Силач» его «задвинули», буквально убрав с глаз долой Алексеева, в надежде, что на медленном буксире он наконец остепенится.

Куда там! Вместо этого он внушил команде, что «экипаж военного буксира „Силач” должен фактически соответствовать названию корабля», и менее чем через год команда в охотку, под руководством и при активнейшем личном участии командира, жонглировала каждое утро пудовыми гирями. На верхней палубе буксира всегда были в наличии не только гири, но и штанги, тяжеленные цепи и прочие снаряды бодибилдеров начала прошлого века.

Вскоре «силачи» дожонглировалась до того, что в кабаках Порт-Артура появилась новая традиция – на тех, кто с «Силача», меньше чем втроем на одного не нападать. А еще через полгода перестали задирать вообще, потому что обидчиков «силачи» находили всегда, а их командир никогда не выдавал членов команды для наказания, назависимо от того, что те натворили в городе.

Подобно легендарному поручику Ржевскому, о нем слагали анекдоты, причем почти все они имели под собой реальную подоплеку. Он спасал утопающих, тиранил чиновников всех мастей и рангов, а иногда даже «купал» наиболее зарвавшихся прямо в гавани, перебрасывая через борт на радость команде.

Но если надо было послать куда-либо невооруженный корабль, Балк всегда был тут как тут. Его буксир всегда и всюду поспевал, не раз попадая в переделки. В другой, в нашей истории, перед сдачей крепости он прорвался из блокированного Порт-Артура на катере, тогда, когда полноценные боевые корабли предпочли не рисковать и самозатопиться. Перед этим он, в нарушение прямого приказа коменданта крепости, взорвал свой пароходик, чтобы тот не достался японцам.

Он получил за геройство два ордена, что для командира буксира – беспрецедентно… Но увы. После войны он так и не вписался в стремительно «механизирующийся» флот, постоянно конфликтовал с любым начальством по любому поводу, скучал, хандрил, много пил. И в конце концов, не найдя себя в мирной жизни, переведенный за очередное свое художество, которому, кстати говоря, умудрились даже пришить политический подкрас, с отряда миноносцев на должность командира транспорта «Рига», Сергей Захарович морально сломался. Не смог перенести очередное унижение и застрелился…[6]6
  Реальная характеристика на Балка 2-го: «Капитан второго ранга С. З. Балк представляет собой исчезающий тип флотского офицера-парусника, образованность его не идет далее чисто морской специальности. Поддаваясь алкоголизму в мирное время, капитан второго ранга Балк во многих случаях является элементом для службы нежелательным, но его решительность и беззаветная храбрость, проявленные на войне, его безукоризненно честная и симпатичная натура дают право на снисходительное отношение к его недостатку. Любимый подчиненными, в военное время капитан 2-го ранга Балк сделает из них героев, а в мирное – заставит с охотою выполнить всякое тяжелое дело, всякую экстренную работу, удивляя окружающих быстротою ее исполнения. Жизнь его неразрывно связана с кораблем, на котором он плавает, береговых привязанностей у него нет; как командир, он известен во флоте по лихости управления своим кораблем и заботою о его штатном и нештатном снабжении и устройстве. Капитана 2-го ранга Сергея Захаровича Балка надо беречь для военного времени».


[Закрыть]

Но сейчас этот жизнерадостный, бородатый хулиган, вечное бельмо на глазу начальства, любимец команды и всех молодых бесшабашных офицеров, несся полным ходом навстречу японскому брандеру и своей судьбе.

* * *

По случаю начавшейся войны буксир был штатно вооружен парой 37-миллиметровых пушечек, а по случаю предприимчивости командира на него поставили еще и пару старых картечниц Гатлинга. Как поговарили на флоте, их Балк то ли выиграл в карты, то ли просто украл у кого-то из миноносников. Впрочем, экипаж миноносца и сам снял их с наскочившего на мель при первой попытке заблокировать проход на рейд японского брандера.

Вообще-то по сигналу тревоги буксиру сниматься с якоря было не обязательно, даже если он и стоял под парами рядом с выходом. А снявшись, разумно было бы отходить в глубину гавани, а не пробираться по мелководью к открытому морю, потому что гонять по рейду японцев – не его дело. Для этого в составе эскадры было достаточно боевых кораблей. Но Балку не сиделось в гавани. Для себя он придумал оправдание – если какой-то из русских кораблей потеряет ход, он сможет быстрее отбуксировать его в порт. Эта отговорка уже пару раз выручала его при разборах «неподобающего» поведения буксира во время ночных схваток на рейде.

Наконец, когда утром третьего марта Балк сумел притащить в гавань после ночного боя подорванный японской миной и лишившийся хода «Властный», вытащив его буквально из-под носа собиравшихся добить неподвижную мишень японских миноносцев, он получил благодарность от адмирала Макарова, представление к Станиславу, а главное – разрешение находиться при атаках там, где сочтет нужным. При условии, что его буксир не будет путаться под ногами боевых кораблей.

Сейчас «Силач», не «путаясь под ногами» у нерешительно замершей «Дианы», с которой пытались спустить паровой катер, а обойдя крейсер по дуге, шел прямо на «Фусо». Его капитан на мостике громко кричал:

– Держись крепче, ребята! Приготовиться к столкновению!

Балк, жадно читавший все доходившие до Порт-Артура газетные статьи о подвиге «Варяга» и «Корейца», прекрасно помнил детские игры со своим двоюродным братом, в которых он, более старший и крупный, всегда выходил победителем. Теперь и у него появилась тень шанса совершить что-то, хоть немного похожее на подвиги его удачливого кузена, и уж он-то ее точно не упустит.

Впрочем, кроме жажды подвигов непоседливым лейтенантом двигал элементарный здравый смысл. Если брандер, в котором он, к своему удивлению, в свете прожектора опознал старый японский броненосец, затонет там, где сейчас становится на якоря, из гавани смогут выходить только миноносцы. Сам три года шныряющий по фарватеру туда-сюда почти каждый день, Балк прекрасно понимал, что японец выбрал для затопления идеальное место. Он даже успел с усмешкой подумать, что именно там потопился бы и сам, реши он насолить занудствующему начальству типа Старка, Греве или Ухтомского по-крупному.

На «Фусо» поначалу отстреливались от «Дианы», но, разглядев несущийся на все парах с включенной сиреной портовый пароходик, перенесли огонь на него. Однако к этому моменту на старом броненосце в строю остались только одна шестидюймовка и пара орудий калибром поменьше. В планширь буксира попал шестидюймовый снаряд, изрешетивший рубку и мостик. Мелкий осколок пробил дерево рубки и завяз в мощной грудной мышце капитана, упершись в ребро. Смерть не достала до сердца лейтенанта всего-то какой-то дюйм. Рулевому повезло меньше – осколок, влетев в иллюминатор рубки, попал ему в лоб, а еще пяток вошли в тело. Он умер практически мгновенно…

Когда «Силач» приблизился на три кабельтова, в «Фусо» наконец-то попал первый одиннадцатидюймовый снаряд с Золотой горы. По стоящей мишени вечно мазать не могли даже не слишком точные мортиры. Сразу после этого в телефонной трубке на командный пункт батареи[7]7
  Одно из нововведений, которые Макаров почерпнул в папке с предложениями Руднева, переданной ему лекарем с «Варяга».


[Закрыть] раздался зычный голос адмирала, который потребовал прекратить огонь по стоящему на фарватере кораблю.

После впечатляющего взрыва на палубе огонь с «Фусо» прекратился на минуту, которой хватило Балку на то, чтобы снять со штурвала тело рулевого и взяться за рукоятки самому. Ювелирно отработав за кабельтов до борта брандера «полный назад», он снизил скорость с одиннадцати до пяти узлов. Поэтому энергия удара была потрачена не на проламывание бронированного борта «Фусо», а на его разворот вдоль фарватера. На какое-то время наступило шаткое равновесие – «Силач» пытался развернуть стоящий поперек фарватера брандеро-броненосец, кормовой якорь «Фусо», вцепившись в дно, с истинно самурайским упорством пытался не дать ему этого сделать.

На мостике «Фусо» Окуномия мрачно наблюдал за усилиями русского буксира, который был уже на волосок от того, чтобы пустить все жертвы, принесенные в этот день, к восточным демонам. Что еще он мог сделать при условии, что почти все орудия выведены из строя и только пара 47-миллиметровок все еще пытается достать навалившийся на борт буксир, который вообще-то давно в мертвой зоне? Только повести всех, кто еще был на ногах, в последнюю атаку и попытаться, пробившись в рубку, отвести буксир от борта его тонущего корабля, который уже осел на пару футов. А может, даже удастся утопить этот чертов пароход прямо у борта «Фусо», тогда уж точно фарватером еще долго не смогут воспользоваться крупные корабли!

Над палубой броненосца пронесся последний приказ командира:

– Команде вооружиться всем, чем можно! За императора и Японию, на абордаж!!!

Рулевой матрос, который, схватив с переборки пожарный багор, кинулся было в схватку, был послан в машинное отделение с тем, чтобы донести приказ об атаке до низов броненосца, где сейчас была сосредоточена большая часть команды.

Первой волне атакующих не повезло – их встретила уцелевшая картечница Гатлинга, из которой азартно и метко палил прапорщик Щукин. На борт «Силача» успели перепрыгнуть только десять палубных матросов из трех десятков, кинувшихся в атаку. Пятнадцать человек были выведены из строя в момент рывка, остальные попрятались от ливня свинца за кнехтами и раструбами вентиляторов.

Окуномия резонно решил дождаться второй волны из кочегарок, погребов и машинного отделения и приказал уцелевшим матросам затаиться и ждать. Столь удачно отстрелявшаяся картечница была снесена за борт внезапно ожившей 75-миллиметровой пушкой, вместе с перезаряжавшим ее расчетом. К счастью, второй выстрел трехдюймовка сделать уже не успела – на «Диане» наконец проснулись и всадили в место, откуда раздался выстрел, три сегментных снаряда. Промазать с четырех кабельтовых не смогли даже артиллеристы крейсера, носившего гордое прозвище «сонной богини».

– Илья, подкинь-ка мне с палубы гриф от штанги. От той, что побольше, и быстро, – прокричал Балк вестовому.

– А зачем он вам, ваше благородие? – оторопело спросил матрос, притащив к рубке полутораметровую стальную палку.

– Так у нас на борту из оружия только пара револьверов и пяток винтовок, – усмехнулся Балк с лихим прищуром, наскоро промокая рану на груди салфеткой, – а макаки сейчас снова полезут. Да, кстати, о револьвере. На, держи!

– А как же вы сами-то? Не ровен ведь час…

– Не дрефь! Иди воюй, давай. А я и без него обойдусь. Это ты у нас на борту меньше месяца, сопля худородная. А те, кто с нами хоть полгода отходил, им эти пукалки ни к чему. Да и у японцев их не густо будет, я думаю. Но сперва рви в машину, предупреди духов, чтобы вооружались чем найдут да готовились отбиваться – косоглазых раза в три больше будет, могут и до них добраться.

Через три минуты на палубу «Силача» ринулась толпа кочегаров из низов броненосца. Ее прилив был частично остановлен пулеметным огнем с фор-марса приблизившейся «Дианы», но часть нападавших все-таки смогла под руководством размахивающих мечами офицеров перебраться на «Силач». Пулемет захлебнулся, подавившись первой же очередью – металлические ленты для пулеметов еще не вошли в обиход, а холщовые постоянно давали перекосы…

И во второй раз за эту войну на палубе корабля закипела жаркая абордажная схватка. И опять во главе русской стороны стоял офицер по фамилии Балк… Тенденция? Или уже традиция?..

Долгого боя не получилась – команда «Силача» доказала, что последний год не зря была грозой ночного Порт-Артура – японцев вымели с буксира, как мусор метлой. В схватке на ломах и цепях преимущество в силе явно было на стороне русских. На носу буксира боцман Хотько с разбойничьим посвистом крутил вокруг себя двухметровой стальной цепью, раз за разом снося за борт пытающихся перепрыгнуть через фальшборт японцев. Он продержался три минуты, пока кочегар с «Фусо» в прыжке не уволок его за борт. Впрочем, в отличие от японца, Хотько выплыл.

К этому моменту цепь японского якоря не выдержала напора русской паровой машины и лопнула. «Силач» успел-таки развернуть брандер вдоль фарватера до того, как под днищем старого броненосца заскрежетали камни и он, медленно заваливаясь на правый борт, башмаками обломанных выстрелов сетевого заграждения распорол обшивку в носу парохода. Поняв, что дальнейшее «пихание» с севшим на грунт японцем бессмысленно, Балк еле успел приткнуть свой стремительно набирающий воду буксир носом к берегу.