Текст книги "Фаворит"

Автор книги: Александр Башибузук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Я так и не нашелся, что ему ответить в тему, и буркнул:

– Меня направлял Господь. И хватит об этом, мы делаем то, что должны. Идем, Хасан, покажу что…

– С радостью, мой друг, к тому же у меня тоже есть кое-что для тебя… – Капудан загадочно подмигнул мне и указал пальцем на орден на моей груди. – Я смотрю, у тебя появилось другое золото. Что оно означает?

– Мелочи, Хасан, – я приподнял пальцем цепочку, – всего лишь орден. Он называется «орден Золотого Руна», и его удостаиваются только…

– Брат мой! – Капудан неожиданно остановился и почтительно поклонился мне. – Ты удивишься, но я о нем слышал. Ты оказываешь мне честь…

– Пустяки, Хасан… – отмахнулся я и показал на мелкокалиберный длинноствольный фальконет на корабельном вертлюге, богато изукрашенном бронзовым литьем в китайском стиле. – Смотри, это подарок тебе, мой друг.

Оглянулся и увидел, что счастливые родственники так и стоят обнявшись. Ну ладно…

Капудан провел пальцем по загогулине на фальконете, изображавшей лапу дракона, и с каменным лицом еще раз поклонился мне. Только его глаза выдавали, что он неимоверно доволен. Еще бы: такая пушечка, только гораздо хуже качеством, сейчас стоит как полный комплект доспеха в готическом стиле. Исаак чуть ли не плакал, когда я изымал фальконет из его загашника. Хитрый еврей задумал продать пять таких, очень задорого, своим соотечественникам в Кастилии, которые, в свою очередь, намеревались ими задобрить самого кастильского рея.

– Брат мой… – Хасан оторвал взгляд от орудия и несколько раз хлопнул в ладоши. Тут же рядом с ним возник слуга с большой бархатной подушкой в руках, – прими, в знак глубокого уважения к тебе, вот эту мелочь…

Тут настал уже мой черед раскланиваться. Угадал, басурманин. Ох и угадал…

– Этот клинок кован в Хиндустане, – капудан бережно взял с подушки длинную слабоизогнутую саблю с богато изукрашенным эфесом и снял с нее ножны, – великим мастером Чоурдаром для почтенного эмира Алибека не менее ста лет назад. Подобная сталь у нас называется «пулад» или «фаранг», сами хинды ее называют «вуц»… – Хасан с легким поклоном вручил мне клинок. – Но этот меч – особенный, он сделан из розового пулада, секрет производства которого был утерян со смертью мастера Чоурдара…

На меч упал луч заходящего солнца, и я едва не охнул от удивления. На клинке проступил сложный булатный узор, действительно слегка розового оттенка из-за мельчайших вкраплений красного металла. М-да… вот ты какой, литой тигельный индийский булат…

Сабля, а скорее даже меч с полуторной заточкой оказался знакомой мне конструкции: клинок с ярко выраженной елманью, практически весь прямой, лишь в своей первой трети слегка изогнутый – удобный как для колющего, так и для рубящего удара. С волнистыми долами и крестовидной гардой, один ус которой загибался к рукоятке. Черненое серебро, грубо ограненные рубины – стиль обработки довольно древний, судя по всему, даже для нынешнего Средневековья. Похоже, меч изготовлен очень давно. Да, по сравнению с европейским оружием восточное изначально проигрывает по многим показателям, кроме отделки, но иногда встречаются вот такие уникальные образцы, преимущественно индийского происхождения. Угодил пират, явно угодил…

– Мы с почтенным ибн Зульфикаром, – капудан слегка улыбнулся, разглядев на моем лице удовольствие от подарка, – долго думали, чем обрадовать тебя, Жан… – и, не удержавшись, похвастался: – За этот меч давали два его веса в золоте, но мы решили, что только ты достоин его.

– У вас получилось обрадовать меня, почтенные. – Я вложил клинок в ножны и передал его Луиджи. После чего опять кинул украдкой взгляд на Земфиру и ее родственников.

Сирийка стояла на коленях, держа в своих ладонях отцовские, и что-то ему рассказывала. Ее брат, немного в стороне, ждал своей очереди на общение.

Ага, как раз и он подошел: лицо растроганное, плачут с отцом, уже даже не стесняясь. Нормально; ну а как себя вести после столь долгой разлуки?

Пока счастливые родственники общались, мы с капуданом успели наговорить друг другу кучу любезностей и наконец разместились за столом. Где воздали должное превосходному кебабу, запеченному целиком барашку, пилаву, после чего продолжили обмен подарками.

Капудан, похоже, решил вконец меня забороть своей щедростью или готовил почву для какого-то предложения. Но и я не сдавался. С его стороны последовал подарок – пара штук шелка и атласа, я ответил парой тюков английской шерсти, старый пират атаковал тончайшей кольчугой, тоже индийской работы, которую можно было собрать в две горсти, пришлось парировать, вручив ему арбалет-аркебуз тонкой австрийской работы, взятый трофеем с посольской барки…

М-да… а я хотел его Мегги подарить…

Но наконец поток подарков иссяк; Хасан, видимо, решил, что уже достаточно дипломатических экивоков, и перешел к делу, правда уклончиво намекнув, что для меня есть еще сюрприз.

Все оказалось очень банально: старому пирату нужна была большая партия железа. Откованная в полосы сталь из города Инсбрука, славящаяся не только в Европе, но и на Востоке. Естественно, он хотел ее получить из рук в руки, нелегально, без сумасшедших пошлин, наложенных на такого рода товары. И диких накруток, ибо австрийское железо венецианцы продавали в Леванте воистину по бешеной цене.

Ну и помимо этого он загорелся идеей приобрести с пару десятков таких же фальконетов, как тот, который я ему подарил. Расплачиваться готов был пряностями. Ну а чем же еще… его бизнес.

С фальконетами-то несложно, даже в этом сезоне, вот с железом сложнее, но прохиндей Исаак что-нибудь придумает к следующей навигации. Пряности – это хорошо, но мне надо совсем другое.

– Китайский снег, то бишь селитру… – озвучил я свои требования. – Два, три корабля, чем больше – тем лучше. Мало того, готов поставить сию негоцию на постоянную основу, организовав некое совместное предприятие.

– Друг мой, – капудан скорбно покачал головой, – это сложно…

– Для тебя, почтенный, – я сдержанно улыбнулся, – нет ничего невозможного…

Обсуждение было долгим и бурным, так как я не особо владею нюансами средневековой торговли, будь она неладна. Вот какого хрена городить такие дикие сложности?! Но в итоге мы все же пришли к предварительному согласию, договорившись продолжить завтра. А потом я обнаружил, что возле столика появился брат Земфиры с большой резной шкатулкой в руках. Он почтительно поклонился, испросил разрешения и заговорил на неплохом итальянском языке:

– Почтенный эмир, я хотел бы выкупить у тебя эту девушку… – после чего положил шкатулку на столик и открыл ее, продемонстрировав квадратные большие монеты. – Здесь тысяча динаров.

– Она не моя пленница, Самир, – отрицательно покачал я головой. – Пусть сама решает.

С бесстрастным лицом парень хлопнул в ладоши, и тут же два сарацина подвели к нам плотно задрапированную в шелка хрупкую девушку с покрытой головой. Самир еще раз поклонился:

– О благородный эмир, я догадываюсь, что твое слово будет решающим для Земфиры. Тогда воздействуй на нее, а мы можем предложить тебе равноценную замену…

Я скосил взгляд и увидел, что Хоттабыч с интересом слушает парня, явно одобряя его поступок. Земфира и ее отец ничего не замечали, поглощенные разговором.

– Я уже все сказал, Самир… – Я подавил начинающую зарождаться злобу и подозвал к себе Земфиру. Сирийка немедленно подошла к столику, и следом за ней – отец. – Ответь, каково твое желание: остаться со мной или вернуться к родным? Господь свидетель тому: я поступлю, как ты скажешь.

Земфира откинула покрывало с лица, сверкнула глазами на своего брата и гордо заявила:

– Я останусь со своим господином. Таков мой ответ! И призываю Господа нашего в свидетели, что не изменю решение! Я все уже объяснила отцу!

– Да, так и есть… – Гассан обреченно кивнул.

– Ты слышал, Самир? – Я чувствовал себя довольно неловко. Это черт знает что: семья все-таки, видно, что переживают и даже страдают, а я отдаю все на откуп женщине, решение которой будет продиктовано эмоциями. И о котором, вполне возможно, она сама потом пожалеет.

Самир обратился к ней на незнакомом мне языке. Говорил долго, спокойно и проникновенно. Сирийка слушала, опустив голову, но потом резко вскинула руку, останавливая брата, сделала шаг к нему и сказала, словно плюнула, прямо ему в лицо:

– Он господин мне. Мне и моему телу… А ты… ты не мил мне!..

Услышав ее, парень страшно скривился лицом, дернулся всем телом, словно в судороге, а потом зло выкрикнул:

– Так не доставайся ты никому, подлая тварь!..

С первым же его словом мои пальцы схватились за рукоятку пистоля. Скрипнул взводимый курок…

В руке Самира появился короткий кривой кинжал…

Зашипела пороховая затравка на полке…

Кинжал, блеснув серебром, клюнул Земфиру в шею. Отец, что-то гортанно выкрикнув, подхватил тело дочери, ставшее безвольным, подобно тряпичной кукле…

Грохнул выстрел, все заволокло сизым вонючим дымом…

Когда он рассеялся, Самир, извиваясь в конвульсиях и прижимая руки к груди, бился в судорогах на земле. Гассан тихо выл, не отпуская от себя Земфиру.

Охранники капудана рванули из ножен сабли, один из них, видимо напуганный звуком выстрела, упал на колени и зажал уши ладонями. Хрипло выкрикнул команду Альмейда, мосарабы вскинули аркебузы…

– Стоять!!! – Почти теряя сознание от ненависти к себе, я медленно подошел к телу Самира и разрядил ему в голову второй пистоль, избавляя от мучений. Потом, кинув взгляд на сирийку, скрипнул зубами, увидев громадную лужу крови под ней, хлещущие из-под ладоней отца алые струйки, и повернулся к капудану. – Хасан Абдурахман ибн Хоттаби: ты хозяин своим словам, тебе и отвечать…

Даже ослепленный злобой, я понял, что для него случившееся – тоже неожиданность. Сарацин крутнул головой, коротко и зло что-то приказал своим людям, после чего подошел ко мне и, склонив голову, тихо сказал:

– Аллах милостив и милосерден – это так же верно, как верно и то, что я хозяин своему слову и в ответе за смерть девушки. Но клянусь Всевышним – этого я не ожидал. Милостивый эмир, я отвечу тебе, но разреши мне сначала выяснить обстоятельства, приведшие к такому. Для себя выяснить…

Я кивнул ему и без сил упал на подушку. Абсолютно ничего не чувствовал: ни ненависти, ни злости, ничего не видел и не слышал, ощущая только щемящую пустоту и горе. Какое-то время просто выпало из моей жизни…

– Эмир…

Я открыл глаза и увидел капудана перед собой.

– Говори…

– Эмир, яви милость, сначала выслушай его. – Капудан отступил в сторону и пропустил ко мне отца Земфиры.

Лицо Гассана ибн Зульфикара казалось полностью бесстрастным и было похоже на каменную маску. О пережитом горе напоминали только влажные дорожки от слез на изрезанном морщинами лице.

– Благородный эмир… – Он запнулся, но выправился и заговорил громко и ровно: – В первую очередь, я хотел бы поблагодарить тебя за спасение моей дочери…

– Старик, – я вытащил из ножен эспаду и встал, – время бесценно, остерегись тратить его зря. Ты называешь благодарностью чудовищную ложь и черное лицемерие? Ну что же, пусть так. Но терпение мое не безгранично, поспеши…

– Видит Господь, в моих словах не было лжи… – Сириец умолк, покачнулся, охранники капудана, стоявшие у него по бокам, схватили его за руки, но он с силой вырвался и опять заговорил: – Моя жизнь твоя по праву, о мой эмир. Ты успеешь ее взять, но сначала я тебе хочу рассказать правду.

Увидев, что я никак не реагирую на его слова, он продолжил:

– Я не кривил душой, называя Самира сыном. Он мне им и был, несмотря на то что другой крови. После смерти его отца, моего кровного брата, мальчик воспитывался в нашей семье как родной. Они росли с Земфирой вместе, и поверь, столь трогательной дружбы и преданности друг другу этот мир не знал. Когда Самир болел, Земфира отказывалась есть и сутками сидела у его постели. Когда моя девочка подвернула ногу, Самир тащил ее на спине целый парасанг, стер ноги до крови, но все-таки принес домой. А ему тогда было всего шесть лет. Дети росли, и со временем дружба переросла в любовь. Я не стал перечить их чувствам, а потом и обручению. Видит Господь, я никогда не смог бы принудить свою девочку к чему-либо без ее на то согласия. Близилась свадьба… Но тут…

Старик замолчал, слезы опять блеснули на его глазах.

– Я добрый христианин и, согласно обычаю, всегда оказывал приют единоверцам. Мы имели дело с португальскими купцами, которые часто останавливались в моем доме. Однажды с ними прибыл некий Луиш Нуньес, знатный кабальеро из Лиссабона. И случилось страшное… Он околдовал мою девочку – не иначе злыми чарами, другим я не могу объяснить произошедшее, – и они сбежали прямо перед ее свадьбой… Я думал, Самир лишится разума, настолько тяжело он воспринял это предательство. Мальчик даже дал обет безбрачия и поклялся не прикасаться ни к одной женщине, пока не найдет Земфиру. Со временем он пришел в себя, стал мне опорой и готовился принять наше семейное дело в свои руки, но тут пришло известие от тебя, благородный эмир. Мы бросили все и отправились сюда. Клянусь, Самир ничем не выказывал свои намерения, наоборот, он кротко уговаривал Земфиру вернуться…

– Да… так и было… – мрачно подтвердил капудан. – Он даже читал ей стихи…

– Дочь всегда отличалась своенравием, а Самир, несмотря на свой ум и рассудительность, был излишне горяч… – печально продолжил купец. – Почтенный Хасан здесь ни при чем, вся вина на мне. Совсем недавно я проводил в последний путь возлюбленную жену, а сейчас лишился своих детей… И теперь мне незачем жить. Прошу тебя, эмир, прекрати мои страдания своей рукой… Так будет справедливо…

Старик стал на колени и опустил голову. В воздухе повисла тяжелая тишина, прерываемая только шелестом волн и далекими криками чаек.

«Всех… всех порубить, к чертям собачим! Ну, давай, тряпка! Никто не может так оскорблять конта д’Арманьяка, и похрен, кто виноват, а кто нет. Ответят все… – Давно не проявлявший себя настоящий бастард дико орал в моей голове, словно вампир, требуя крови. – Ну же! Да как они смели!..»

Мозги даже услужливо подсказали траекторию, по которой волнистый клинок эспады упадет на шею Гассана, продолжая движение, крутнется в полувольте и самым кончиком перерубит горло капудану. Мосарабы держат на прицеле остальных, достаточно будет одного залпа. Поваров прирежут близнецы. Кровь смоет все: злость, обиду, ненависть…

Сопротивляться настоящему хозяину тела уже не было сил, я поднял голову, приготовился к движению, но неожиданно увидел на заднем плане, как незадачливого охранника, испугавшегося звука выстрела, оттащили, заломив руки, в сторону и поставили на колени. Коренастый сарацин с рваным шрамом через все лицо коротко пробормотал молитву, блеснула кривая сабля, раздался тупой хруст, и, расплескивая по сторонам алые брызги, бритая голова покатилась по камням.

– Надо жить, старик… – чужим, хриплым голосом пробормотал я, совершенно неожиданно для себя. – Возвращайся домой, похорони детей и найди о ком заботиться… А ты… – я полуобернулся к капудану, – ты… я не вижу твоей вины…

– Мудрость эмира равна его благородству и доблести, – сдержанно поклонился мне Хасан. Лицо его так и осталось непроницаемым, но в глазах сарацина плеснулась радость облегчения.

Я еще нашел в себе силы подойти и прикоснуться губами ко лбу Земфиры, закрыл ей глаза и побрел к баркасу. Что было дальше – просто выпало из моей памяти. Очнулся уже в своей каюте от чьего-то горячечного шепота.

– Господин… я должен вам сказать… должен… простите… – предо мной стоял Энвер Альмейда, согнувшись в полупоклоне и держа сложенные ладони перед своим лицом.

– Говори…

– Господин, я знаю… – Мосараб запнулся. – Я знаю, как вам тяжело… Поверьте, я это понимаю. И тем сильнее мое восхищение вашей мудростью… Наше восхищение… Вы… вы… Извините меня, господин, я не могу красиво говорить, поэтому… Короче, теперь, даже вне контракта, мой меч и мечи моих людей – ваши…

Я почти не слушал его, пытаясь сорвать с фляги с арманьяком заевшую крышку. Но смысл сказанного Альмейдой все же понял и оценил.

Мосараб откланялся и вышел из каюты. За ним выскользнули близнецы, предварительно уставив стол закусками. А я наконец содрал крышку и, расплескивая по столу янтарные капли, набулькал себе родового напитка в стопку.

– Ой-ей… мамочка… ой-ой-ой… мамочка, родненькая моя…

Сначала я подумал, что сошел с ума. И от этого чуть не сверзился со стула. Что за хрень? Точно спятил. И не мудрено…

– Ой, горюшко мне, горюшко, из огня да в полымя… ой-ой-ой… – раздавался в каюте жалобный тихий женский голосок. – А страшный-то како-о-ой… носище длинный, очи бесноватые, усищи торчать, патлы расхристаны, видать, злющи-и-ий, прям страсть… ой-ой-ой… ли-и-ишенько мне…

– Мля, белку поймал… – Я с силой двинул себя кулаком по лбу и хватил арманьяка прямо из фляги.

Точно белка… вот уже на русском языке кто-то болтает – хотя и дико архаичном, но на русском! Скоро и черти зеленые поскачут. Стоп… какая белка… я вроде не в запое. Только собираюсь…

Жгучее пойло подействовало. Мозги немного пришли в порядок, и я наконец сообразил, что причитают за ширмой, отделяющий спальный закуток от остальной части каюты.

– Видать, тоже басурманин али еще какой нехристь… Ой-ой-ой!..

Я подскочил к ширме и с треском отдернул ее в сторону…

– А-а-яй!!! – Тоненькая фигурка, закутанная в шелка с головы до ног, соскочила с кровати, забилась в угол и тоненько заверещала девчоночьим голосом: – Ай-яй-яй!.. Не замай меня, дядечка, не замай, я песни тебе петь буду, сказки рассказывать, тока не замай…

– Ты… кто… такая… мать… твою… – медленно, с расстановкой, тоже на русском языке поинтересовался я. И неожиданно вспомнил, как мне предлагали взамен Земфиры какую-то рабыню. М-да… но кто ее сюда притащил?

– Феодора я, а кто еще… – озадаченно пискнула девушка. – Ой-ей-ей… так ты, дядечка, нашему языку учен?

– Учен…

– Это хорошо… – облегченно выдохнула Феодора. – А сильничать меня будешь? Ну не нада, Христом Богом молю…

– Не… не буду…

– Обещаешь?

– Обещаю…

ГЛАВА 11

Не глядя нащупал рукой табурет, подтянул его к себе и сел. Заливаться спиртным отчего-то перехотелось. Щемящая тоска, горе и злость тоже куда-то испарились. А вернее, притупились. Нет… вот это баян так баян. Очешуеть… наконец с соотечественницей повстречался. Нет, я прекрасно знаю, что русичей в басурманском полоне томятся многие тысячи, и теоретически они могли попасть в Европу, но вот как-то даже с упоминаниями не сталкивался. А тут на тебе…

Высокая, стройная, худенькая, мордашка симпатичная, глаза чуть раскосенькие, большущие, с виду хитрющие, русая коса едва ли не до пят. Лет так четырнадцати-пятнадцати на первый взгляд. А может, еще меньше. Сидит на кровати, глазенками по сторонам зыркает, ручки на коленках примерно сложила. Ей бы еще сарафан да кокошник, чем не персонаж для Васнецова…

– Давай по порядку. Кто, откуда, как в полон попала…

Феодора кашлянула, вскочила, отвесила мне русский земной поклон и скороговоркой протарахтела:

– Боярская дочь, Феодора Микулишна Сунбулова, рязанские мы, с Переяславля, пошла с дворовыми девками по землянику на бережок, тут нас ушкуйники и прихватили, лиходейники окаянные…

Я проследил за ее взглядом, подошел к столу, навалил на тарелку еды и сунул Феодоре в руки.

– Жуй.

– Добрый ты, боярин… – Девчонка живо откусила от краюхи хлеба и пожаловалась: – Не ела седни я, проголодалась, прям страсть… – а потом с опаской добавила: – А это… не изволь гневаться, боярин, так куда это я попала? Тут християне али кто?

– В Бретань; ты ешь, ешь… – Я вытащил крестик из-под колета и показал Феодоре. – Христиане, только латинского обряду. Католики.

– А-а-а… – понимающе протянула девушка. – Это хорошо, что не бусурмане. При дворе великого князя Василия Ивановича такие тоже были. Фряг… фряз…

– Фрязи. Генуэзцы или венецианцы. Купцы?

– Ага, они самые! Тятька их тоже так называл, – довольно подтвердила девушка, аккуратно откусывая ветчину от ломтика. – А ты сам кто будешь? На нашем языке мудрено говоришь.

– Боярин… – Я задумался, подыскивая русский аналог своего титула. – Ну… даже не знаю, как сказать на русский манер… словом, род идет аж от царей. А язык сам выучил, оттого и не совсем правильно. Ну так что там дальше-то было?

Феодора горько вздохнула.

– Поведаю, отчего не поведать. Ушкуи продали нас армянским купцам, армяне, проверив мое девство… – девушка всхлипнула, – продали жидве, ну а те прям в Кафу доставили. А уже из Кафы татары меня продали на этот… остров большой такой, вроде как Делос его называли. А там эти купили… ну-у… тот, которого ты стрелил… эх, словом, намучилась… всяко разно обижали меня ироды… Но не сильничали, врать не буду, этого не было…

Феодора опять всхлипнула, бурно разрыдалась и… кинулась мне на грудь.

А я… обнимая ее и успокаивающе поглаживая по торчащим остреньким лопаткам, неожиданно понял… понял… что вот за эту девчонку я глотки грызть буду. Своя же, родная… Господь наградил еще одной дочуркой…

– Сир?.. – ворвался в каюту Логан и застыл на пороге как громом пораженный. – Гм…

– Проходи, братец… – кивнул я ему. – Хлебни крепкого с устатку. А я сейчас… с девой разберусь и присоединюсь. Рассказали уже тебе?

– Угу… – Тук мрачно кивнул. – История, однако… больше ничего сказать не могу. Поражаюсь вашей выдержке, сир. И мудрости. Я бы так не смог. А это…

– Это княжна Феодора, бывшая пленница сарацин. Из Московии… Княжна – это… дочь владетельного герцога, так по-нашему будет…

– Княжна? – Скотт даже рот раскрыл от удивления. – Из Московии? Ага… слыхал… Ух ты… – И тут же сорвался с места, изобразив пред девушкой поклон по всем куртуазным правилам.

Феодора с испугом вытаращила на него глаза, но кивнуть сподобилась.

– Федюнька… ты тут посиди, поешь… А я быстро… – Я погладил Феодору по голове и вышел к Логану. – Ну, братец, рассказывай.

– Берется оный Вельзер… – Логан опрокинул в себя стопку. – Уф… Я ему обозначил ваши пожелания, вашсиятельство. Он грит, подберет во владениях дюка подходящий залог, с которым тот без сожаления расстанется. Даже кое-что уже предложил. Островок подле побережья, с фортом полуразрушенным да с бухточкой удобной. Сами потом глянете. Но за проценты пришлось полаяться. Он, собачья душа, хотел свой интерес, как с общей суммы, так и с самих процентов. А что там тех процентов, слезки одни. Вы же сами такой назначили. И зря, я так считаю… А его работа – только займ сопроводить… И еще этот паразит ободрал нас как липку при переводе серебряной посуды в монету. Сволочь, однозначно. И это… там герольд с персеванами топчутся, от дюшесы, с приглашением…

– Не до них мне сейчас… – Горе от потери Земфиры немного притупилось, но все равно чувствовал я себя так, будто через мясорубку пропустили.

– Сир?..

– Ладно, прикажи звать…

Позвали. Под завывание фанфар персеванов герольд торжественно известил, что кавалер ордена Золотого Руна, барон ван Гуттен приглашен ко двору, на званый ужин.

Ну что же… Тук оперативно сработал, так что я к встрече готов. Действительно, чего тянуть.

– Известите ее высочество, что граф де Граве, да, именно так я теперь именуюсь, испрашивает приватной аудиенции перед ужином, располагая важными известиями. Луиджи…

Паж ловко сунул герольду несколько монеток и выпроводил из каюты.

– Братцы, собираемся. И нафанфароньтесь как следует, чтобы блестело всё, как у кота яйца. И это… оружие с собой взять боевое. Кинжалы не забудьте. И прочее железо. Да… и не делай круглые глаза, дамуазо Пьетро… возможно, предстоит повеселиться. Возможно. Всем нам… Да откуда я знаю, братец, есть ли у них монета в кошелях?.. Логан, ты никогда не поменяешься… вот же…

Сборы много времени не заняли. Перед самым выходом я заглянул к Феодоре. Девочка, сжавшись в комочек, уже мирно дремала. Что-то почувствовав во сне, она улыбнулась и протянула ко мне руки.

– Тятенька?.. – Феодора вдруг открыла глаза и испуганно отпрянула к переборке.

– Тихо, Федюнька… это я, не бойся…

– Так меня тятька называл… – Глаза девочки опять наполнились слезами.

– И я буду… – Я погладил ее по руке. – Успокойся. Все плохое уже закончилось. Я отлучусь на некоторое время… И… сними ты эти басурманские тряпки. Видишь сундук – там теперь все твое. Должно быть по размеру. Переоденься. В каюту никто не зайдет, и ты никуда не выходи. Еда и питье – на столе, нужник – вон за той дверцей. Ну… я пошел…

Феодора согласно кивнула, а потом очень серьезно сказала:

– Ты уж теперь не брось меня, боярин. Не по-христиански это будет.

– Не брошу, обещаю…

– Верю…

Я растрогался. Даже не ожидал от себя такого. И побыстрее ретировался на берег, чтобы не разреветься. Да, вот так. Тут все одно на одно наложилось: смерть Матильды и Земфиры, неожиданное появление вот этого родной девчушки, похожей на нахохлившегося воробушка… Да и вообще, что-то излишне сентиментальным стал барон… то есть граф.

Рослые поджарые носильщики живо доставили портшез к герцогскому дворцу, где в переулочке нас уже ждал майордом. Пажи и Логан остались в какой-то каморке, а меня провели по тайным коридорам в кабинет дюшесы. Впрочем, она там оказалась не одна, а вместе с мужем – Франциск только-только вернулся с фронта, в честь чего и закатывался бал.

– Ваше высочество… – по обычаю склонился я в придворном поклоне.

– Оставьте, граф… – устало отмахнулся дюк. – На войне не до этикета. Рад вас видеть. Надеюсь, вы по пути опять надрали зад чертовой лилии.

Дюшеса поморщилась при словах мужа, но мне улыбнулась.

– Не довелось, – благоразумно утаил я факт грабежа посольской галеры. – Но еще надеру. И не раз…

Дальше герцогская чета стала выспрашивать про подробности, так сказать, из первых уст, последней битвы Карла. Ибо в Европе царили совершенно дикие слухи об этом событии. Просветил, конечно. Затем немного уделил времени настоящему моменту в Нидерландской Бургундии, войне с Пауком, состоявшейся свадьбе Максимилиана с Марией, положению при дворе и так далее и тому подобное. Газет, сами понимаете, еще нет, так что подобные новости нарасхват. Впрочем, утоляя информационный голод герцогской четы, я все же умудрился изложить свое дело.

– А воевать я с кем буду? – угрюмо буркнул Франциск, явно не обрадованный просьбой. – Он обещается набрать тысячу ломбардцев. Причем на свои деньги, в счет будущей оплаты.

– Ваше высочество, единожды предав…

– Формально… – воспользовавшись паузой, спокойно заметила дюшеса, поглаживая сидевшего у нее на руках белоснежного хорька. – Формально он не совершал преступлений пред короной Бретани. Вы же просите передать де Монфора в ваши руки. На каком основании? Да, он, возможно, предал государя Карла, но не будем забывать, что ломбардец – кондотьер, то есть наемник, и вполне может отговориться несвоевременной оплатой. Тем более справедливый суд в данных условиях невозможен. Мы понимаем и разделяем ваши чувства, но, к сожалению, должны руководствоваться буквой закона. К тому же, как вы слышали, граф, его услуги нами востребованы в настоящий момент…

– Вот-вот… – поддакнул дюк своей жене. – У меня каждое копье на счету.

Честно говоря, я уже был готов к подобному ответу. Франциск воюет с Пауком, война – это деньги, а с деньгами у него на данный момент неважно. Свидетельств тому много: безбожно задрал пошлины, ввел пару новых налогов на войну, обдирает купцов…

– Сир, – я опять склонился в поклоне, – смею предложить выход из данного положения.

– Какой?.. – Франциск саркастически улыбнулся и ожесточенно поскреб плохо выбритый подбородок. – Предоставите мне две тысячи спитцеров?

– Для вас их наймут, – пришлось постараться, чтобы моя улыбка не смазала торжественность момента, – а я обеспечу оплату, пять тысяч ливров серебром, завтра же, к концу дня…

Усталые глаза дюка мгновенно стали похожи на прицел зенитной установки. Дюшеса едва заметно улыбнулась, и эта улыбка предназначалась мне.

– Залог? Проценты? Сроки? Кого вы представляете, граф? – заговорил дюк сухими рублеными фразами.

– Залог – формальный, точно отвечающий сумме, никак не больше. Подойдут даже земельные угодья… – скромно потупился я. – Проценты – минимальные, ниже общепринятых, практически тоже формальные. Сир, в конце концов, у нас общий враг. А представляю я только себя и своего покойного государя. Сам займ предоставит дом Вельзеров.

– Граф, вы отдаете отчет в своих словах? У него сейчас нет таких сумм… – недоверчиво пробурчал Франциск. – И вообще, на такие условия эти скряги вряд ли…

– Граф де Граве успел зарекомендовать себя в наших глазах человеком слова… – осторожно напомнила о себе дюшеса.

Я мысленно изнасиловал ее со всей страстью и пылом. Нет, женщины рода Фуа – это что-то! Богини, ёптыть, все без исключения! И умные богини!!!

– Сам Вельзер готов немедля обговорить с вашим аудитором условия и формальности.

– А десять?.. – после некоторого раздумья выдавил из себя дюк. – Я даже готов отдать в залог серебряные рудники…

– Сир, я действую только в пределах своих возможностей… – пришлось немного осадить герцога. – Шесть, и не больше.

– Нет, ты смотри, какой негодяй и бесчестный предатель этот де Монфор… – задумчиво проворчал герцог. – Я насквозь вижу этого ломбардца…

– Вы очень проницательны, мой господин, – серьезно заметила герцогиня, – и справедливы.

А я восхитился самим собой. Как же это тонко – оплатить денежкой Паука войну против него самого! Да еще получить земельки за это и решить свои же проблемы. Ну ты и хват, Жан Жаныч…

Вопрос с Николя де Монфором графом де Кампобассо решился очень быстро. Впрочем, не буду забегать вперед, он далеко еще не решился; герцогская чета все же элегантно меня надурила, ограничившись некой правовой поддержкой операции и свалив все дело на меня же.

Черт… казуисты хреновы, театралы, мать вашу… Если бы я знал, и без вас бы справился. Но все равно, так тоже должно нормально получиться…