Текст книги "Клад Соловья-Разбойника"

Автор книги: Александр Барышников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Часто сменяя друг друга, воины качали длинную жердь. От этого качания кожаное сооружение, похожее на огромную жабу, быстро раздувалось и тут же выпускало в беснующееся пламя могучую струю воздуха.

Прошло какое-то время, в течение которого жрецы, а вслед за ними и остальные биары, усердно молились великому Йомале. Молитвы их, несомненно, были услышаны – золото в горшке начало таять и вскоре стало жидким, как пригретая солнцем cосновая смола. Молодые биары принесли на носилках глиняное чрево и поставили его рядом с костром.

С трудом верилось, что этот большой уродливый ком засохшей глины смжет родить нового Йомалу. Но без него, великого охранителя и направителя, невозможна была новая жизнь, и биары молились, надеялись и верили, что все получится. Жрец Нырб был твердо убежден в этом. Не замечая нестерпимо жаркого дыхания пробудившегося в огне Большого Змея, он подошел к бурлящему горшку, бесстрашно зачерпнул глиняной чашей кипящее золото и через маленькую дырочку стал осторожно вливать его в чрево.. Кожа Нырба зарумянилась и заблестела, волосы потрескивали, одежда слаба дымилась, но жрец спокойно довел свое дело до конца. Когда чрево заполнилось доверху, на дне горшка оставалось еще немного золота. И тогда Нырб уперся чашкой в раскаленный бок горшка и опрокинул его на пылающие угли.

– Возьми, Большой Змей, в дар от всех живущих биаров, – сказал он, отступая от костра. – Ты шевельнул хвостом, и наш храм разрушился, но это позволило нам узнать волю нашего бога. Ты дал свою горячую плоть, без которой новый Йомала вряд ли смог бы родиться. Благодарим тебя, Большой Змей!

И Нырб низко поклонился на восхожую сторону, туда, в синюю даль, где безмятежно дремал огромный каменный исполин.

Когда на следующее утро Нырб разбил спекшуюся глину, все увидела нового Йомалу. Он был могуч телом, как самый сильный воин, и прекрасен ликом, как лучшая женщина, когда-либо жившая на земле. Но новорожденный бог был безжизнен и холоден, потому что на месте глаз его зияли пустые дыры. Это был красивый кусок металла, который не грел ни взор, ни душу. Чувствуя это, люди пораженно молчали.

Однако Нырб оставался спокойным, недаром же он слышал голос Йомалы и хранил в душе своей образ нового бога. Приблизившись к изваянию, жрец смазал пустые глазницы пахучим соком самой старой в близлежащей тайге сосны и воткнул в зияющие дыры драгоценные камни. Йомала ожил, но все еще как будто спал, и тогда Нырб омыл глаза его чистой водой из Большой Реки.

Всеобщий вздох долгожданной радости вознесся над враз ожившей толпой. Люди смотрели в сияющие глаза Йомалы и чувствовали, что преображенный бог, как и прежде, видит и знает все – как охотнику выжить в зимней тайге и добыть зверя, как рыбаку поймать много рыбы и не прогневить при этом Голубую Змею, как женщине сохранить очаг и вырастить детей здоровыми и добрыми: Вся накопленная веками мудрость лесного народа светилась в глазах Йомалы, а из глубин высокого неба биарам светило и грело их Солнце новой, прекрасной жизни.

Удача Федьки Коновала

В устье Полуденной Кельтмы дружина Светобора вынуждена была задержаться. Булгары могли уйти двумя путями – вниз по Каме, к ее истокам. Кормщик Тороп предложил разделиться, но Светобор с этим не согласился. Булгар нужно было не только догнать – одолеть! Силы и теперь были неравны, а малой дружиной сладить с батырами и вовсе никакой надежды не было. А посему нельзя разжимать кулак новгородский. Но как угадать, в какую сторону тем кулаком ударить?

Оставалась одна надежда – Юмшан.

Вогульский княжич, разумевший язык биаров, в сопровождении полудюжины ушкуйников отправился в прибрежное биарское селение.

Остальные новгородцы рады были немного отдохнуть. Одни затеяли варить похлебку. другие чинили одежонку, третьи направляли оружие, а иные просто грелись на солнышке. То же и мечник Кистень дремал у воды. Рядышком неугомонный Якуня зашивал порванный сапог. Работал споро, а вот молчать ему было скучно.

– Ты спишь, что ли? – спросил для начала. Кистень промычал что-то, шевельнул ручищей – отстань!

– А я ведь, Кистенюшка, все на твой перстенек поглядываю, – не унимался Якуня. – Да и ты, замечаю, частенько к нему взором тянешься. А ведь допрежь сего похода не было у тебя колечка этого:

Кистень открыл глаза и блаженно потянулся могучим телом.

– Никак, зазнобу завел, – Якуня тоненько хихикнул, – а нам не сказываешь.

Кистень тяжело поднялся, сел и привычно оглядел перстенек на мизинце.

– Да, брат, зазноба, – вздохнул он, – да только не моя.

– Как это? – еще сильнее оживился Якуня.

– Да чего там? – мечник безнадежно махнул рукой. – Какая мне теперь зазноба:

– Поведай, не томи, – попросил любопытный Якуня.

– Ну, слушай, коли охота, – согласился Кистень. – Все одно без дела сидим. В ночь перед походом зашел я к приятелю и с ним вместе набрался хмельного меда, да так яро, что в положенный срок не вышел на берег.

– Помню, – обрадовался Якуня, – Мы-то подумали, что ты занедужил.

– Занедужил: – ухмыльнулся Кистень. – Весь день спал, как зарезанный, а когда проснулся, другая ночь наступила. Приятель не отпускал меня, мол, плюнь ты на эти битвы, мы тут с ковшами да корчагами не хуже сразимся. Но мне стало совестно – вроде как оробел. И дошел я, почитай, через весь город к реке. Было почти темно. И вот в этой темноте услышал я какую-то возню. Пригладелся – три молодца тащат в заулок мешок, а он... извивается и стонет.

Следом еще двое. Чего несут – непонятно, однако, пищит дитячьими голосами. Чую, что черное какое-то дело деется. Сперва двоих задних лбами чикнул – они сразу готовые. Те трое мешок бросили и на меня. А я с перекисшего во мне меда угрюмый и очень злой:

– Понятно, – Якуня засмеялся тонким голосом.

– А после распутал я мешок да и вытряхнул из него женку молодую, Она сразу к чадам своим – кудахчет над ними, смешно вспомнить. Проводил я их до двора какого-то. Вышел хозяин, узнавши обо всем, совал мне серебро пригоршнями. А мне зачем – в чистом-то поле? Я уже тогда придумал догонять вас верхом по берегу. Тогда она, женка-то, снимает с пальца перстень. Не хотел я брать, да чую – обидится. Взад перстенек, а он х-эх,, никуда не лезет. На мизинец вот кое-как насадил...

– Чудно! – сказал Якуня. – Чей двор-то был?

–А кто ж его разберет в темноте? – Кистень махнул рукой и снова улегся на траву.

– Чудно, – повторил Якуня, ловко затянул дратву в узел и обрезал конец ее острым ножом.

Добравшись до биарского селения, Юмшан попросил сопровождавших его ушкуйников схорониться в кустах. Иначе, объяснил он, биары испугаются и ничего не скажут. Воины согласились, но глаз с вогулича не спускали.

Селение оказалось пустым, только в одной из хижин сидели три старухи с большим выводком ребятни. От старух Юмшан узнал, что все жители уплыли вниз по Большой Реке на великий праздник, а булгар они, старухи, не видели, Юмшан вышел из хижины и в задумчивости сел на перевернутую лодку, любопытные дети выгладывали из дверей хижины, впереди стоял рослый, постарше остальных, мальчик. Юмшан ласково улыбнулся ему, поманил к себе, мальчик улыбнулся в ответ, но шагнуть через порог все же не решился.

– Булгар видел? – спросил Юмшан, все так же улыбаясь. Мальчик молчал и шмыгал носом.

– Пять больших лодок с красивыми хижинами из тряпок, – подсказал Юмшан. Мальчик подумал и кивнул головой.

– Куда они ушли?

Мальчик еще подумал и решительно махнул рукой.

Итак, булгары ушли вверх. Там они перетащатся в Серебряную реку и, спустившись по ней, уйдут в свое царство. Но если отправиться в погоню немедленно, то булгары не успеют дойти даже до волока. Тогда вогульское серебро достанется новгородцам очень легко. Волчья стая завалит булгарского быка, хищник опьянится свежей кровью... Отец вряд ли успел увести своих людей за Камень. И на обратном пути ободренные успехом новгородцы могут потребовать добавочную дань за свои лишние хлопоты. Этого может и не случиться, но все же лучше выиграть время:

Вернувшись в лагерь, Юмшан сказал, что биарские жители ничего не знают, но говорят о каких-то людях, уплывших вниз по реке.

И снова дружно взлетели и разом опустились узкие крылья весел, взбурлила взрезаемая ушкуйными клювами вода, упругий речной стрежень подзватил легкие судениышки – дружина Светобора кинулась в погоню.

Воевода стоял на носу передового ушкуя и напряженно вглядывался в речную даль. Каждый новый поворот реки заставлял его напрягаться еще сильнее – за любым лесистым мысом могли обнаружиться булгары. Но мыс оставался позади, открывшийся речной плес был пуст – булгар не было.

Так продолжалось несколько дней, и Светобор незаметно для себя начал сомневаться в правдивости Юмшана. Неужели вогулич обманул? Но зачем?

Светобор украдкой бросал взгляд на княжича и всякий раз видел одно и то же – Юмшан напряженно вглядывался в речную даль, пыл погони в лице его смешивался с недоумением и тревогой. Однажды, почувствовав на себе взглед новгородского воеводы, он сам приблизился к Светобору и заговорил с ним.

– Булгары не могли уйти так быстро, и мне непонятно, почему мы все еще их не догнали. Может быть, они скрылись в устье одной из речек, но откуда им стало известно о погоне? А может, – биарские жители, убоявшись булгар, обманули меня: Хотя, впрочем, булгары могли пройти мимо их селения ночью, и люди вправду ничего не видели.

– Все может быть, – отвечал Светобор, испытующе глядя на вогулича. И тут в глазах Юмшана сполыхнулось удивление, которое Светобор принял за всплеск радости. Проследив за взглядом княжича, воевода увидел вдали темные точки лодок.

– Наконец-то! – радостно воскликнул он, – Наддай, братцы, пуще!

Второй день уже дул могучий встречный ветер. Он буровил речную гладь и сильно мешал движению, но ушкуйники, ободренные воеводой, налегли на весла, и караван заметно ускорил ход. Подойдя ближе, увидели, что лодок не пять, а четыре, к тему же это не булгарские лодки,, а новгородские ушкуи. Откуда? Что делают здесь неведомые ушкуйники?

Как занесло их в края незнаемые? I Когда подошли еще ближе, дело стало проясняться. Воины на двух ближних ушкуях всполошились, один из них даже вскочил на ноги и возбужденно показывал рукой а сторону светоборовой дружины, С одного из дальних ушкуев прилетела по ветру стрела, и он, сраженный наповал, рухнул в воду. По ветру же летел издали крик:

– Братцы! Выруча-айте!

Два ближних ушкуя рыскнули к берегу и бочком стали уходить вниз по течению. Самый дальний тоже развернулся и поспешно удирал прочь.

Четвертый ушкуй, распустив крыло паруса, быстро приближался.

Сидевшие в нем ратники крестились и кланялись, некоторые плакали и не скрывали своих слез.

– Господь Бог послал тебя, воевода. – радостно причитал их кормщик.

когда ушкуи сходилнсь бортами. – Слава тебе, Боже, что послал избавление от лютой смерти!

Он размашисто перекрестился и низко поклонился воеводе-избавителю.

–Бог-то бог, – сухо отвечал Светобор, – да и сам не будь плох. Кто такие?

– Кормщик Федька Коновал сотоварищи. – ушкуйник снова поклонился.

– Прыгай сюда, кормщик Федька Коновал. – позвал Светобор. – Потолкуем...

– А ведь я тебя, воевода, знаю, обрадовался Федька, перебираясь через борта. – Ты ведь Светобор,– из ратников Твердислава Михалковича:

– Садись, знаток, – усмехнулся Светобор, – а то выпадешь. Ну, рассказывай, чего в сих краях промышляете?

Юмшан, сразу же заприметивший скуластые лица Кытлыма и Юмы, ловко перебрался к ним в ушкуй.

– Вогулы? – спросил он на своем языке. Парень и девушка молчали.

– На войне были, – отвечал тем временем Коновал. – С великим князем Всеволодом Георгиевичем ходили булгар воевать. Про пешее войско ничего не скажу – не знаю, а мы за невеликой булгарской ватажкой погнались и на Каме-реке оказались.

Федька хитрил, не зная, стоит ли говорить о биарском золоте.

– Воевода! – закричал с коноваловского ушкуя Николка Семихвост. Товарищи наши в полоне биарском! Выручать надобно!

Светобор молча махнул рукой – разберемся. Повернулся к Федьке.

– Да, воевода. – вздохнул кормщик. Понадеялись на удаль свою, да промахнулись. Товарищи наши вместе с воеводой Петрилой влетели в биарские сети.

– Петрило? – насторожился Светобор. – Не Дмитра ли, сынка Мирошкина, подручник?

– Он, – тихо сказал Коновал, хорошо знавший давнюю распрю новгородскую. – Знаю, что недруги вы с ним, посему ничего не скажу более. Ты хозяин, у тебя сила, тебе решать.

–Значит, биары, – говорил меж тем Юмшан по-биарски. – В полоне у новгородцев?

Кытлым и Юма переглянулись. Они поняли вопрос, но не знали, как на него ответить.

– Куда же путь держите? – не отставал Юмшан.

– На Вотскую реку, – заговорила, наконец, Юма.

– Знаешь Вотскую реку? – заинтересовался вогулич.

– Слышала, – уклончиво отвечала девушка.

– Зачем тебе Вотская река? – спросил Юмшан. Девушка молчала, этот человек хорошо говорил по-биарски, но все равно он бил чужой.

– Прости, – вогулич слегка склонил голову. – это и вправду не мое дело:

– Булгар не видели? – спросил Светобор.

– Видели, – ответил Коновал. – Пять больших лодок с шатрами.

– Где? Когда? – вскричал воевода.

– Там, – кормщик махнул рукой в сторону нижнего плеса, в дали которого почти растаяли удиравшие ушкуи с воинами Чермоза. Давно.

Поднимались вверх по течению.

– А-а, – разочаровался Светобор. – Вперед шли.

– А куда бежит Вотская река? – спросил Юмшан. Ему хотелось возобновить разговор с биарами.

– В закатную сторону, далеко-далеко,. – ответила Юма. – А потом встречается со старшей сестрой,– – Как зовут сестру?

– Серебряная река.

– Вот как? – удивился Юмшан. Слова девушки неожиданно натолкнули его на новую затею, осуществление которой могло бы полностью охранить его народ от новгородской опасности. Юмшан помолчал, думая об этом.

– Я могу помочь вам добраться до Вотской реки. Хотите? Юма и Кытлым снова переглянулись.

– Что ты попросишь взамен? – спросила она осторожно.

– Ничего, – успокоил ее вогулич. – Ты покажешь мне дорогу к Вотской реке, вот и все. Согласна?

– Все мы новгородцы, – говорил Светобор. – В любом краю должны мы крепить делами своими силу Господина Великого Новгорода. Сила – в едином кулаке. Коли же один палец разжался и ущемился, то другим надобно поспешать ему на помощь. Где твой Петрило прячется?

– Слава тебе. Господи, – перекрестился Федька. – Надоумил раба своего Свето:

Договорить не успел – воевода ухватил кормщика за грудки и хорошенько тряхнул.

– Я тебе не раб! – гневно крикнул он. но тут же охолонул и брезгливо оттолкнул враз побледневшего Федьку. – Это вас грецкая вера рабами сделала, скоро не то что биары – мураши лесные вас одолеют, а вам все ладно, все терпимо: Так где, говоришь, холопский ваш воевода?

– О том Николке ведомо, – глухо отвечал оробевший Федька. – Да еще вон Юма с Кытлымом знают.

– Ступай на свой ушкуй, – приказал Светобор. – Николку этого посылай ко мне. Эй, Юмшан! Хватит языком чесать!

Вскоре все были на своих местах, и дружина двинулась дальше.

– А ты ведь обманул меня, княжич, – с укоризной и скрытой угрозой сказал Светобор, глянув сурово на вогулича. – За пустым местом гонимся. Непонятно только, зачем тебе это понадобилось? Юмшан смело встретил взгляд новгородца.

– Неправда твоя, – сказал твердо и решительно. – Мне незачем тебя обманывать. Только боги видят все и знают все. Я человек, а человек может ошибаться. В одном ты можешь быть уверен – я хочу помочь тебе.

– Уже помог, – буркнул Светобор. – Булгары-то, похоже, ушли вверх по Каме.

– Да, теперь я понимаю, что ошибся, – согласился вогулич, – Но теперь я знаю и другое – мы можем не только их догнать, но и опередить.

– Как это? – не понял Светобор.

– Из земли вогулов есть две дороги в булгарское царство. Одна прямая, вниз по этой реке, которую вы зовете Камой. Другая – вверх, к истокам, через волок в Серебряную и вниз по ней. Эта другая дорога идет через страну вотов.

– Ну и что?

– Я не зря чесал языком с молодыми биарами. Они знают путь на Вотскую реку, которая течет туда же, в страну вотов, и там впадает в Серебряную реку. Булгары на своих тяжелых лодках добрались сейчас в лучшем с-лучае до волока, а он длинный и трудный, я знаю об этом от вогулов, которые ходили этим путем к булгарскоку Ага-Базару. Булгары надолго застрянут на этом волоке, а мы очень быстро переберемся в Вотскую реку и, спустившись вниз, встретим их в ее устье.

– Складно у тебя получается, – недоверчиво сказал Светобор, – Вот так же складно все было, когда ты уводил нас из своего селения. Не лучше ли спуститься по Каме и встретить булгар в устье Серебряной?

– Не лучше, – уверенно сказал Юмшан. – Там булгары будут уже на своей земле, они могут позвать на помощь подвластные им племена.

– А кому подвластны воты? – спросил Светобор.

– Этого я не знаю, – не моргнув глазом, схитрил Юмшан.

– Хорошо, я подумаю. – согласился воевода. – Но смотри, парень, если опять промахнемся: Я сурово накажу не только тебя, но и весь твой народ.

Светобор и Петрило

Ранним утром следующего дня Николка Семихвост, нетерпеливо ерзавший в передовом ушкуе, – вскочил на ноги и уверенно махнул рукой в сторону знакомого ему прибрежного редколесья.

– Воевода? – радостно оказал, он. – Вот она, эта поляна. Смотри-ка, и ушкуи наши на берегу оставлены.

Юма и Кытлым, испуганно прижавшись друг к другу, спрятались на дне коноваловского ушкуя – они все еще боялись Чермоза. Когда дружина пристала к берегу. Светобор собрал кормщиков для совета.

– Ты, Кряж, возьмешь полторы сотни воинов и поведешь их к храму.

Особо не лютуйте, ваше дело – новгородцев из полона вызволить. Людей береги, дел впереди много.

– А ты что, же, воевода? – удивленно спросил кормщик Тороп.

– А я здесь останусь с меньшей ватагой. Нам ведь не только людей, но и ушкуи сохранить надобно.

– Чудно, – Тороп покачал годовой и оглядел других кормщиков, словно ища в них поддержки своему недоумению.

– Ступайте! – приказал Светобор. – Время ли нам лясы точить? Удачи вам! И пусть Перун Сварожич будет опорой в делах ваших.

Новгородцы вслед за нетерпеливым Николкой Семихвостом пересекли пустынную поляну и углубились в лесную чащу.

– Чудит воевода, – ворчал кормщик Тороп, приглашая товарищей подивиться Светоборову решению.

– Да не любо ему допрежь срока с Петрилой встречаться – объяснил кто-то сзади. – Большая меж ними нелюбовь, он и коноваловцев, Дмитровых приспешников, с собой на берегу оставил, чтоб в ратниках свары не случилось:

Когда Солнце перевалило вершину полдня, дружина добралась до места.

Никто не нападал на ушкуйников, вокруг было пустынно и тихо, но опытный глаз мог приметить тут и там следы поспешного бегства. На земле беспорядочно валялась брошенная утварь, какие-то палки, черепки, обрывки тряпок, слабо дымились угли большого костра, возле которого жалобно мяукал оставленный впопыхах котенок. Следы множества людей и животных широкой полосой уходили в восхожую сторону, к далеким холмам, затянутым синей дымкой неоглядного пространства. Искореженный храм печально зиял рваными прорехами, с покосившейся крыши его враждебно смотрели на пришедших нахохлившиеся вороны.

– Эй, Васька! – крикнул Семихвост и добежал к двери храмового пристроя. – Братцы, живые ли вы?

Весело крякнул отодвигаемый запор, радостно пропела открываемая дверь и на свет явился смущенный Васька Бессол. Следом за ним с низко опущенной головой вышел Петрило. Радостный Николка обнял Бессола, поклонился воеводе и побежал к сенному сараю.

– Будьте здравы, господа новгородцы, – весело сказал кормщик Кряж.

– Кто вы? – тихо спросил Петрило.

– Земляки твои, – отвечал Кряж.

Васька Бессол, отойдя в сторону, истово молился, шепча слова благодарности богородице-заступнице. А из отворенных дверей сенного сарая выбегали уже, выходили и выползали обросшие, бледные, расхристанные полоняники.

– Давно ушли биары? – спросил Кряж.

– Только, что, перед вашим приходом, – отвечал Петрило. – Сунули нам узелок со снедью и ушли.

– Пожалели, значит, – удивился кормщик. – Отчего же не выпустили вас на волю?

– Того не ведаю, – тихо сказал Петрило.

Васька Бессол, окончив молитву свою, неспешным шагом двинулся к широкому крыльцу храма. Понимал, что пусто внутри, да он и не думал уже о золоте, будь оно неладно, просто захотелось взглянуть на то местечко, к которому так долго стремились, из-за которого так много страдали-мытарились. Скрипнули ступени, пропела тяжелая дверь.

Внутри было сумрачно и тихо. Закутанный в рванье истукан с переломленной рукой равнодушно зиял пустыми глазницами, сквозь дырявую стену за спиной его вливались в храм золотые потоки солнца.

Казалось, что только эти сияющие столбы поддерживают готовое рухнуть строение, и взгляд невольно скользил по ним, рвался наружу в прекрасный, теплый, вольный мир с его синью, зеленью и ласковым шепотом листвы.

Подошел Николка, заглянул через плечо"

–Пусто?– спросил без надежды. Васька не ответил, не кивнул даже.

– Ну и ладно! – Николка бесшабашно махнул рукой. – Живы-здоровы, из полона выбрались, чего еще надо? Слава тебе, Господи!

Долгое, ожидание утомило душу, хотелось, наконец, исхода и освобождения, поэтому Светобор хмуро, с неудовольствием наблюдал, как тяжело и медленно шел Петрило к камскому берегу. Порывы ветра раскачивали усохшее, обвешанное тряпьем тело, на изможденном лице тоскливо тускнели усталые глаза, и в нем трудно было узнать дерзкого забияку, с которым Светобор когда-то рубился на мечах. Тогда он прервал полет смертоносного лезвия, чтоб добить словом и вполне насладиться униженьем сильного, ловкого, почти равного супостата. На этот раз перед ним был слабый, раздавленный, несчастный человек, и невольно теплая струйка жалости просочилась в твердый камень мужского сердца. Светобор сжал зубы и нахмурился еще сильнее.

Едва переставляя ноги, Петрило подошел, встал в двух шагах, досмотрел в закаменевшее лицо своего спасителя.

– Благодарю, – глухо сказал он и поклонился.

– Разве я икона, что ты мне кланяешься? – с суровой насмешкой спросил Светобор.

– Ты выручил меня и и моих людей из полона, и я благодарю тебя, – тихо сказал Петрило.

– То-то и оно, что людей, – проворчал Светобор. – Они не в ответе, что воевода неразумен.

Петрило без обиды принял эти слова, потому что в них была правда.

– Ты снова пожалел меня, – сказал он, взглянув в глаза Светобора, который тотчас отвел взор в сторону.

– Я пожалел твоих людей, – упрямо сказал Светобор, глядя в речную даль. – А что до тебя:

Он ответил Петриле прямым суровым взглядом.

– В третий раз – не пожалею! Помни об этом я держись от меня подальше.

Светобор резко повернулся и зашагал к ватажке своих стоявших поодаль кормщиков. Петрило проводил его взглядом и поплелся через лагерь светоборовой дружины к своему притихшему воинству.

Речная вода унесет тяжелый разговор, думал он, погаснет свет нехорошего дня, ночь пройдет, займется новая заря, встанет солнце светлое, все наладится и устроится. Так было много раз, так будет еще неодинова. Это жизнь:

– Воевода? – позвал незнакомый голос. Петрило поднял глаза – высокий носатый парень, приветливо улыбаясь, манил его к костру, возле которого вечеряли чужие ушкуйники.

– Хлеб-соль,– воевода! – парень вежливо поклонился и тут же бесцеремонно растолкал своих товарищей, освобождая место.

– За что такая милость? – спросил Петрило и оглядел незнакомые лица.

– Прости, воевода, – парень снова поклонился, – но не могу я спокойно смотреть на тех, кто тощее меня. Ушкуйники захохотали, и Петрило готов был нахмуриться.

– Не слушай его, воевода? – крикнул тоненьким голосом шустрый мужичок в ловко зашитых сапогах. – Не зря его Помелом кличут.

Хлеб-соль тебе, не побрезгуй!

Чужая беззаботность обогрела скорбное сердце, Петрило улыбнулся и сел к костру. А Помело уже тащил из котла немалый кус вареной дичины.

– О людях своих не печалься, – тоненько заговорил щустрый ушкуйник.

– Все будут сыты-довольны. Мало ли чего на волховском мосту случается, а здесь, в стране чужой-далекой, мы землякам всегда рады.

Вот так бы и в Новгороде, думал Петрило, кусая мясо, жить одним костром, одним котлом. Да хозяин его, Дмитр Мирошкинич, разве допустит этого?..

– А правда ли, воевода, – спросил неугомонный Помело, – что вы за биарским золотом ходили?

– Да уймись ты! – рыкнул здоровенный детина, сидевший рядом с Петрилой. – Пригласил гостя, так дай поесть спокойно.

Он замахнулся широкой ладонью, словно собираясь отшлепать шаловливое чадо, и в лучах заходящего солнца блеснул в глаза Петриле приметный камешек на узком золотом ободке. Не помня себя, Петрило перехватил на лету руку соседа своего, зорко вгляделся в колечко на толстом корявом мизинце.

– Откуда это? – спросил взволнованно.

– Долгая притча, – прогудел детина, высвобождая руку. – Ты, воевода, кушай, Помела не слушай, его слушать – только сердце рушить.

Но Петриле было уже не до еды. Поднявшись на ноги, он поблагодарил за хлеб-соль и сделал шаг в сторону от костра. Шустрый мужичок толкнул в бок носатого Помела.

– Ну вот, – сказал огорченно жиденьким голоском, – речью своей мимосмысленной смутил воеводу, ему и кус в горло нейдет:

– Как звать тебя, воин? – спросил Петрило детину с колечком.

– Кистенем кличут, – отвечал тот.

– Ты, Кистень, проводи меня, – попросил Петрило. – Потолковать надобно.

Когда отошли подальше, повторил снова:

– Откуда у тебя колечко это?

Кистень неспешно рассказал о давнем ночном происшествии, когда отбил он у неведомых татей чужую женку с малыми чадами.

– Да так ли было все? – допытывался Петрило.

– Истинно так, – подтвердил ушкуйник.

Петрило помолчал, все еще сомневаясь, веря и не веря в происшедшее тогда, на ночной новгородской улице, и происходящее сейчас, на этом чужом берегу за много верст от дома. Но вот он, перстенек, который сам же и дарил еще до свадьбы, с другим не спутаешь. А в бесхитростных глазах Кистеня не отыскивается даже самой крохотной лукавинки, да и какая ему корысть лгать-обманывать? Истинно так!

– Дай, воин, обнять тебя. – растроганно сказал Петрило. – Ведь женку мою, Варвару Калиновну, с чадами нашими, оборонил ты от злой доли:

– Во она как! – изумился ушкуйник, неловко высвобождаясь из петриловых объятий, и разом угас в душе его слабый, глубоко упрятанный огонек надежды: надежды на что? а кто ж это знает, кто ведает:

– Коли так, – молвил Кистень осевшим голосом, – возьми перстенек, тебе он более надобен.

– Нет, нет? – горячо возразил Петрило. – Прими его, но не в уплату за труды твои, а в знак благодарности. В теперешнем моем положении мне нечем заплатить, но знай – отныне я должник твой.

–Да ладно, – отмахнулся Кистень. Сердечно попрощавшись, Петрило побрел к своим ватажникам, Слава тебе, Господи, думал он, и неподъемный камень, давивший на сердце все это время, рушился и осыпался, скомканная душа расправлялась и наполнялась cветом, тихой радостью и новыми надеждами. Хитро ты, жизнь, устроена – одной рукой губишь, другой голубишь, сама в яму толкаешь, сама соломы подстилаешь: Хотя соломы той не так уж богато, а от толчков да затрещин только успевай утираться, Вспомнил Петрило старого Невзора, щербатьй рот его, извергающий словеса разящие, сощуренные глаза, наполненные обидным презрением. А что Невзор? Не вожжа рвет губу лошадиную – возница безжалостный:

Вспомнил Петрило разговор с Дмитром Мирошкиничем, масляные глаза его, участие и сочувствие к делам слуги своего, льстивые вопрошания о здравии женки и малых чад. Как приятно было слушать эти речи, и думать не думал отрок боярский, что ласковый хозяин змеем ползучим струится и доверчивую душу, ищет местечко самое ранимое, чтоб ужалить побольнее. Светобор, враг непримиримый, пожалел дважды, а боярин-благодетель: Как служить, как верить, как жить после этого?

Кимера

– Дедушка? Дедушка? – закричала девочка, вбежав в дом Доброслава. – Я тебе ягод набрала? Ох, и слад...

Она осеклась и остановилась на бегу, увидев сидящего в переднем углу незнакомого человека. Моргнув глазенками, перевела обеспокоенный взгляд на Доброслава.

– Не пугайся, солнышко, – ласково сказал старик. – Это гость наш, дядя Невзор.

Девочка улыбнулась, поклонилась гостю и поставила на стол туесок с земляникой.

– Спасибо, Жданка. – Доброслав легонько обнял девочку, другой рукой погладил пушистые волосы. – Устала, небось, по лесу гуляючи? Ступай, отдохни, а мы тут ягод твоих отведаем.

Жданка доверчиво потерлась лицом о его бороду и выпорхнула за порог.

– Ласкова внучка твоя, – с одобрением и скрытой завистью сказал Невзор.

– Не внучка, – Доброслав вздохнул. – Сирота пришлая, из-под Муром-града.

– Как же на Пышме-реке оказалась? – удивился Невзор.

– Родителей булгары убили, ее с меньшим братом в полон забрали, по дороге он из лодки выпрыгнул и утонул в реке. А Жданку увезли в Булгар, где и продали на Ага-Базаре богатому калмезу. Калмез привез ее сюда, в Куакар, она в первый же день сбежала. Добралась до нашего селения, а тут и погоня подоспела. Пришлось мне ее отстаивать – выкупил я Жданку у того калмеза...

Доброслав помолчал, вспоминая недавнее прошлое.

– Поначалу всего боялась, плакала целыми ночами – лиха-то хлебнула не по годам. Вылечил я ее травами, кореньями, а больше лаской да приветом. Теперь получше стало, прижилась, пригрелась, успокоилась.

Да и мне веселей – девчонка ласковая, умная, работящая, к тому же землячка моя...

– Так ты родом из-под Мурома? – опять удивился Невзор.

– Оттуда, – подтвердил старик, – из лесов тамошних, из самой глухомани.

– Что ж не пожилось на родине? – спросил новгородец.

– Это ты у слуг христовых спроси, – ответил Доброслав, посуровев и потемнев лицом. – Вера моя им не понравилась, Богомилово капище, возле которого вырос я и где с годами заместил отца моего, поперек горла встало. Великий-то князь Андрей Боголюбский, крепко возлюбивший бога грецкого, суров был к исконной славянской вере. И пока стояло Богомилово, не было покоя в Боголюбове. Вот и пришли ратью великой, селение общинное дожгли, капище разорили, людишек наших, вставших на защиту его, посекли, как капусту по осени.

Немногим удалось вырваться, ушли налегке, прихватив самое дорогое – по горсти родной земли, по щепотке пепла из очагов домашних...

– Ха, – согласно сказал Невзор. – у нас, в земле новгородской, распри такие тоже случались.

– Ничего! – сполыхнулся Доброслав. – В скором времени кара небесная обрушилась на голову благочестивого князя, и чужая Богородица не оборонила его от лютой смерти.

– А наши людишки обвыкли, притерпелись, приловчились...

– Вижу! – перебил Доброслав. – Сию науку и ты, похоже, освоил.

Он быстро протянул руку к висевшей на груди Невзора оловянной бляхе с Ярилиным знакам и повернул ее – на обороте изображен был Архангел Михаил.