Текст книги "Забытые битвы империи"

Автор книги: Александр Музафаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

НА ГРАНИЦЕ ДВУХ РУССКИХ МИРОВ

 Первое упоминание о Бобруйске относится к 1387 году, когда великий князь Литовский (и будущий польский король) Ягайло по договору уступил его своему брату князю Скиргайло. Поскольку в грамоте Бобруйск назван центром волости, можно предположить, что возник значительно раньше своего первого упоминания в источниках. Археологические раскопки подтверждают, что поселение сельского типа существовало в этих местах еще во времена Киевской Руси. Однако городом Бобруйск стал именно в составе Великого княжества Литовского.

Это название мало что говорит современному российскому читателю. Любой школьник твердо помнит путь развития русской государственности – Киев – Владимир – Москва – Санкт-Петербург. В целом эта схема проста и понятна, но в ней есть слабые звенья. Описав величие Киевской державы, взгляд учебника фокусируется на Руси Владимирской, одном из княжеств-полугосударств, образовавшихся в XII веке. После Батыева нашествия поле зрения сужается еще больше – до границ крошечного удельного княжества Московского.

С педагогической точки зрения такой подход, безусловно, оправдан, так как именно из этого княжества и начнет свой отсчет магистральная дорога русской государственности. Но при этом за пределами внимания остаются другие русские земли. Они исчезают вплоть до того времени, когда государи московские, создав новое централизованное государство и скинув ордынское иго, обратили свой взор на запад.

А на западе вот уже два с половиной века разворачивалась совсем другая история. Для начала укажем, что полное название государства, которое в наших учебниках именуется Великим княжеством Литовским, было Великое княжество Литовское, Русское и Жемайтское. Литовцами в нем были правящая династия (потомки великого Гедиминаса), часть высшей аристократии и население собственно литовских земель – Жмуди. Официальным языком, на котором велись все документы и акты, вплоть до конца XV века был западнорусский диалект русского языка – один из источников современного белорусского. Процесс подчинения западнорусских княжеств Литве проходил быстро и относительно мирно. Писатель Дмитрий Балашов так образно описал этот процесс;

«Древние земли и грады русичей почти без боя сдавались и отдавались под руку Литвы. Это было даже не завоеванием. Многие литовские князья, покоренные очарованьем высокой культуры, крестились, принимали – кто лицемерно, кто искренне – православную веру, женились на русских княжнах, зачиная литовско-русские династии на захваченных землях. И мало кто из них, подобно сыну Гедимина Кейстуту, продолжал свято хранить древнюю языческую веру свою. Творилась пышная свадьба двух народов, казалось, научившихся жить рядом и в мире, и малого не хватало уже, чтобы Литва, а не Русь стала во главе православной Восточной Европы».

Но литовские князья повернули историю в другое направление. В конце XIV века великий князь Ягайло принимает католичество с именем Владислав, женится на наследнице польского престола и становится польским королем, основателем династии Ягеллонов. И хотя вплоть до 1569 года оба государства формально оставались независимыми друг от друга, будучи объединенными лишь династической унией, польское влияние быстро стало определяющим. Приняв католичество сам, Ягайло-Владислав обратил в католичество и Литву, уничтожив древний языческий культ страшного бога Перкунаса. Через унию с Польшей Литва вошла в состав западноевропейского мира, пусть и в роли его восточной периферии. С одной стороны, это открыло русскому населению княжества доступ к таким благам европейской цивилизации, как образование, городское право, письменная культура, с другой – католичество постепенно начало наступление на православную веру. К тому же поляки, в отличие от литовцев, не рассматривали православных русских как равных себе, что с постепенным проникновением польской шляхты в западнорусские земли привело к возникновению национального гнета.

В результате сложился особый западнорусский мир – феномен, пока еще малоизученный нашей исторической наукой, чье основное внимание сосредоточено на изучении Русского государства, сложившегося вокруг Москвы. Между тем русское население Литовского княжества сохранило национальное самосознание, более того, сложившаяся в западных землях русская интеллектуальная культура в XVII веке окажет существенное влияние на развитие России.

В 1569 году Великое княжество Литовское и Польское королевство объединились в конфедеративное государство Речь Посполитая, после чего польское влияние в литовских и русских землях значительно возросло. Возросла и активность католического духовенства. Начавшаяся в Европе Реформация заметно снизила уровень веротерпимости католиков. Помимо административного давления на православных (особенно усилившегося после объявления в 1596 году Брестской унии) католические миссионеры сосредоточили свое внимание на русской элите. Были созданы многочисленные учебные заведения для шляхты, находившиеся под контролем иезуитов и других католических орденов. Помимо первоклассного по тем временам образования они также исподволь склоняли молодое поколение русского дворянства и знати к принятию католичества.

Эта деятельность была настолько успешной, что к середине XVII века среди магнатов и князей польско-литовского государства не осталось ни одного православного. Надо отметить, что православные интеллектуалы пытались противостоять этому процессу, создавая русские учебные заведения, самым знаменитым из которых стала киевская академия Петра Могилы – единственное русское православное высшее учебное заведение. Отметим, что в России первое высшее учебное заведение (Славяно-греко-латинская академия) появится лишь полвека спустя.

Надо отметить, что отношения между двумя русскими мирами складывались не просто. В Российском государстве всех жителей Великого княжества Литовского без разбора именовали литвинами, а там в свою очередь подданных русского царя считали московитами, москалями, но никак не русскими. Русскими обе стороны считали себя, что не мешало развитию торговых, культурных и интеллектуальных связей. И, несмотря на все предубеждения, обе стороны помнили о былом единстве.

Эта   память   порой   превращалась   в   активные   попытки объединить два русских мира в один. Несколько раз кандидатуры русских царей выдвигались на выборах польского монарха. В свою очередь, в разгар Смутного времени польский королевич Владислав был избран на русский престол. Но ни одна из этих исторических альтернатив не была реализована. Процесс объединения начался в середине XVII века после восстания малороссийских казаков во главе с полковником Зиновием Богданом Хмельницким, а окончательно завершился в 1795 году после раздела Речи Посполитой и краха польской государственности.

Прошу прощения у читателя за столь длинный экскурс в прошлое, но без хотя бы краткого представления об истории западнорусских земель нам будет сложно разобраться в событиях 1812 года.

КОГДА КРЕПОСТИ ЕЩЕ НЕ БЫЛО

 Но вернемся к истории собственно Бобруйска. Наиболее древние следы поселения обнаружены на правом, высоком берегу Березины, чуть выше впадения в нее речки Бобруйки, которая и дала название городу.

При великом князе Литовском Казимире Ягеллончике (правил в Литве с 1440 по 1492 год и был польским королем с 1477 по 1492 год) жители Бобруйска были обязаны содержать в порядке городские укрепления, нести дозорную службу против татар и поставлять стройматериалы для ремонта Киевской крепости (тут сыграло свою роль удобное расположение города на берегах полноводной Березины).

Начиная с конца XV века окраины Литовского государства, так же как и окраины России, подвергались опустошительным набегам крымских татар. Русские, польские и литовские дипломаты стремились в буквальном смысле натравить хана на земли друг друга, чтобы, с одной стороны, ослабить соперника, а с другой – отвести угрозу от собственных земель. Централизация власти в русском государстве позволила создать эффективную систему защитных рубежей, защищающих русские города от набегов крымцев, в Литве же ситуация была много хуже. В 1502 году татары взяли Бобруйск, разграбили и сожгли город. На следующий год они снова явились с подобными целями, но тут им крупно не повезло – лихой и отважный князь Семен Михайлович Слуцкий наголову разгромил татарское войско, отнял добычу и освободил пленных.

В XVI веке на месте древнего городища построили высокий и крепкий замок, в котором находился постоянный гарнизон, хранился запас огнестрельного оружия и боеприпасов. Сам город был обнесен земляным валом, в котором были проделаны четверо ворот – Подольные, Свислочские, Киевские и Прудовые.

Однако основные бедствия городу причинили не внешние враги, а внутренние мятежи, сотрясавшие Речь Посполитую в XVII веке. В 1648 году город захватили казаки во главе с полковником Филоном Гаркушей. Город был взят без боя при поддержке местных крестьян, и в замке водворился казачий гарнизон во главе с неким Поддубским. Казаки и примкнувшие к ним крестьяне в течение четырех недель мужественно обороняли город от отрядов шляхты и королевских наемников. Однако далеко не все горожане были сторонниками новой власти. Некоторые из них мечтали о возвращении традиционного порядка. В январе 1649 года они открыли ворота войску князя Радзивилла, устроившего в городе резню и перебившего всех повстанцев.

Но на этом бедствия города не закончились. После вступления в войну России в начале 1655 года Хмельницкий послал в Белоруссию войско наказного гетмана Ивана Николаевича Золотаренко. Перед его двадцатитысячным войском город не устоял и был сожжен дотла, а гарнизон – полностью истреблен. Атаман доносил царю Алексею Михайловичу – « Бобруйск и Королевскую слободу войска спалили, чтоб впредь нe было при чом держатися врагам и недругам вашего царского величества».

От этого разорения город долго не мог оправиться. Восстановленные сразу после окончания войны, городские укрепления быстро пришли в упадок и в конце XVII века постепенно пришли в запустении. В краеведческой литературе приводится описание состояния замка в 1692 году: « У въездной брамы уже не было “фортки”, а вороты великие, двоистые, старые опали. В башне“ от костела” отсутствовала дверь, а глиняная обмазка “з исподу выбита”. Башни к тому времени “опали” и требовали ремонта, совершенно не упоминаются редуты».

В XVIII веке остатки замка и вовсе обратились в руины, а сам Бобруйск числился уже не городом, а местечком [1]1
  Местечком в Речи Посполитой назывался населенный пункт с характерным для города торгово-ремесленным населением, но не имеющий официально городского статуса. Местечко не имело своего герба, городского самоуправления и привилегий, положенных городам (Магдебургского права).


[Закрыть], в котором жило чуть более 2000 жителей.

Новую жизнь в него вдохнуло вхождение в 1792 году в состав Российской империи. Во-первых, Бобруйск перестал быть собственностью княжеского семейства Радзивиллов, а во-вторых, получил городской статус и собственный герб. С 1795 года Бобруйск – уездный город Минской губернии.

Герб Бобруйску был дарован Высочайшим указом государыни императрицы Екатерины II от 22 января 1796 года. Описание герба, сохранившегося в городе и по сию пору, гласит: «В серебряном поле французского щита вертикальная корабельная мачта с двумя положенными крестом деревьями натурального цвета».

Герольдмейстерская контора так пояснила выбор рисунка герба для возрожденного города:

« В сем округе находится довольно мачт годных деревьев, и промысел оными составляет не малую часть пользы тамошних жителей, которые сплавливают их по реке Березиной, для отправления к Рижскому порту, куда такия же деревья провождаются из Брянска и других мест; в сходство сему изображается изображается па средине серебрянаго поля, мачта и к ней приставленныя два для мачт изготовленный дерева крестообразно».

По свидетельству местных историков, новый герб очень понравился жителям города. Во-первых, он подчеркивал их новый, городской статус, а во-вторых, рисунок герба был прост и понятен новоявленным горожанам.

Помимо получения новой символики Бобруйску предстояло обрести новый облик, достойный уездного города Российской империи. Комиссия по строительству городов в Санкт-Петербурге в 1800 году разработала новый план города, и началась подготовка к работам. Однако этот план никогда не был реализован, потому что летом 1810 года государь император Александр I утвердил решение о строительстве в городе мощной крепости.

ПОЧЕМУ БОБРУЙСК, ИЛИ СЛОВО О ВОЕННЫХ ПЛАНАХ

 В классическом труде русского военного инженера В.В. Яковлева «История крепостей» об основании Бобруйска говорится следующее:

 « В период 1810—1812 гг., кроме существовавших тогда крепостей в Риге и Киеве (Печерская крепость), решено было усилить западную границу постройкой между этими двумя пунктами новых крепостей – Бобруйска и Динабурга и вспомогательной Борисовской укрепленной позиции между ними. Крепость Бобруйск должна была служить опорным пунктом в Полесье и плацдармом для сбора войск в случае войны России на западе».

На первый взгляд все предельно ясно, но если обратить внимание на некоторые аспекты, появятся вопросы, а если еще и посмотреть на географическую карту, то вопросов станет еще больше, и главный из них – почему для строительства крепости был избран именно Бобруйск?

Сначала скажем несколько слов о прикрытии границы крепостями. После образования Русского единого государства его власти уделили большое внимание укреплению западных рубежей – были построены мощные крепости в Можайске, Вязьме, Дорогобуже, Великих Луках, Ржеве и как главный опорный пункт – Смоленск, отвоеванный у Литвы в 1514 году. Его мощная крепость, построенная выдающимся русским зодчим Федором Конем, выдержала годичную осаду польской армии в 1609 году, а его потеря стала одной из самых тяжелых для России по итогам Смутного времени. На протяжении первой половины XVII века русские трижды пытались отвоевать город обратно, и лишь в 1654 году армия под командованием царя Алексея Михайловича добилась успеха.

Однако в XVIII веке укрепления Смоленска и других приграничных крепостей пришли в упадок и не восстанавливались. Русское правительство считало агонизирующую Речь Посполитую неопасным противником.

Но войны с революционной и наполеоновской Францией, в которых Россия с отдельными перерывами участвовала начиная с 1798 года, заставили задуматься об укреплении собственных границ. Особенно остро встал этот вопрос после того, как в 1807 году французская армия вышла к границам России. Тогда, после фридландского разгрома, царь вынужден был подписать в Тильзите мир с Бонапартом, который в обществе восприняли как позорный.

К 1810 году стало ясно, что не только союзные отношения, но и простое мирное сосуществования с Французской империей невозможно в принципе, обе стороны практически одновременно начали подготовку к новой войне. Тут-то и вспомнили о крепостях на западной границе, а вернее – об их полном отсутствии.

Упомянутые выше крепости в Киеве и Риге были построены еще в XVIII веке, но поддерживались в относительном порядке и могли быть быстро приведены в оборонительное состояние. Логичной выглядит и постройка крепости в Динабурге. Этот город (ныне – латвийский Даугавпилс, а до этого – русский Двинск) находится на Западной Двине в том месте, где через нее проходит прямая дорога на Псков и далее на Петербург. Если бы удалось укрепить эту позицию, то вместе со стоящей в устье все той же Двины Ригой русские войска получили бы мощный оборонительный рубеж, надежно прикрывающий дорогу к столице империи.

А вот выбор Бобруйска выглядит странным. Прямая дорога от западной границы к центру России вела через Вильно к Витебску и далее к Смоленску. Другой тракт проходил через Борисов на Оршу и опять же к Смоленску. Несколько южнее этой дороги располагался Могилев, бывший центр белорусского наместничества, связанный новыми трактами с Псковом (и через него – Петербургом) и Смоленском.

А Бобруйск? Бобруйск лежал в стороне от этих путей. Он был связан дорогами с Луцком и через Рогачев со Смоленском, но эти дороги не имели важного значения.

Получается, что вторгшаяся в Россию неприятельская армия могла и вовсе оставить Бобруйск в стороне. Точно так же крепость плохо подходила и для сосредоточения русских войск. Ведь для того чтобы использовать сосредоточенную в городе армию, нужны дороги, а их-то и не было.

Понятно, почему русское командование не рассматривало в качестве места для постройки крепости такие стратегически выгодно расположенные города, как Вильно, Ковно, Минск или Брест, – эти территории были присоединены к империи всего полтора десятка лет назад, и обладание ими казалось неустойчивым. Стремление строить крепость в Восточной Белоруссии было логичным и верным, но почему в Бобруйске? Ведь Витебск, Орша или Могилев подходили для этой цели куда лучше. Известно, что перед составлением проекта крепости русские инженеры провели рекогносцировку местности и первоначально планировали построить укрепления еще восточнее Бобруйска, в Рогачеве, но потом решили перенести позиции на берега более полноводной Березины.

Но в плане стратегического положения Рогачев и Бобруйск – одного поля ягоды: оба лежат в стороне от основных транспортных путей и никаких выгод на первый взгляд не несут.

И все-таки русские военные инженеры целенаправленно изучали именно этот район Белоруссии. Почему?

Попробуем посмотреть на проблему с другой стороны. Мы знаем, что в кампании 1812 года Бобруйск сыграл выдающуюся, если не ключевую роль, но вот потом крепость никак себя не проявила. Ни в годы Первой мировой войны, ни во время советско-польского конфликта начала 20-х годов, ни во время Великой Отечественной войны Бобруйск не был центром притяжения сил или жарких боев.

Интересно также, что во второй половине XIX века русское военное руководство также утрачивает интерес к Бобруйской крепости. Она не проходит модернизацию, обращается в крепость-склад, а в 1897 году и вовсе упраздняется.

Что же получается? Получается, что Бобруйск был как бы специально построен для отражения наполеоновского нашествия, а потом перестал быть нужным.

А может, здесь и кроется ответ на загадку выбора места для крепости? Попробуем рассмотреть историю крепости в контексте военных планов русского командования в отношении войны с Наполеоном.

Военные планы России на кампанию 1812 года – один из малоизученных вопросов в нашей историографии. Поразительно, но хотя с момента наполеоновского нашествия прошло уже 200 лет, о стратегическом планировании написано до обидного мало. Более того, проблема слабо осознается историческим сообществом и не привлекает большого внимания специалистов.

В русской дореволюционной историографии этот вопрос но некоторым причинам не рассматривался подробно. О существовании отдельных планов упоминали, но не более того. Советские историки также не интересовались этим вопросом. Отсутствие полноценных и проработанных планов военных действий, по их мнению, указывало на некомпетентность царя Александра I и отсталость всей военной системы царизма. И те и другие историки в обязательном порядке ссылаются на существование плана Фуля, причем первые ограничивались лишь критикой его, а вторые – опять же усматривали проявление бездарности и некомпетентности царских генералов.

В постсоветское время эта тема наконец-то привлекла внимание специалистов. Знаковым событием стал выход в 2005 году книги московского историка Виктора Михайловича Безотосного «Разведка и планы сторон в 1812 году», в которой впервые в отечественной литературе был проведен подробный анализ русского военного планирования накануне и во время наполеоновского нашествия.

Что же установили историки? И Россия, и Франция начали подготовку к войне практически одновременно в 1810 году. Именно в это время начинается процесс сосредоточения войск и разработки военных планов. План французского императора был прост – его главной целью было уничтожение в одном или нескольких сражениях русской полевой армии, после чего предполагалось продиктовать Петербургу свою волю. Именно так Наполеон поступал с Австрией (в 1805 и 1809 годах), Пруссией (1806) и Россией (1807), которая была вынуждена пойти на «позорный» (по мнению русского общества) Тильзитский мир после сокрушительного поражения под Фридландом.

К этому времени русские генералы имели изрядный опыт войны с Наполеоном и очень хорошо представляли себе его стратегию. Высоко оценивали они и тактические навыки французского военного гения и прекрасно понимали, что без существенного численного превосходства разбить его армию в полевом сражении было практически невозможно. Но как раз превосходства в силах у русских и не было! Наполеон поставил под свои знамена все силы объединенной Францией Европы, так что стягиваемая им к границам России армия значительно превосходила те войска, которые империя могла выставить для защиты своих рубежей.

2 марта 1810 года на стол императора Александра I ложится докладная записка военного министра М.Б. Барклая де Толли «О защите западных пределов России». В этом документе впервые был предложен так называемый оборонительный план ведения войны, который историки в последствие назовут «скифским». Суть его заключалась в том, чтобы, не вступая в сражения с французскими войсками, отступать, сдерживать противника арьергардными боями, беспокоить его ударами партизан и мелких частей, оставлять перед ним «выжженную землю». Сберечь армию и там, на дальнем от границы расстоянии, где силы сторон сравняются, дать сражение. В качестве конечного рубежа отступления рассматривалась Волга. Впрочем, в беседе с французским послом графом Коленкуром, император Александр выразил готовность «отступить хоть на Камчатку и есть картофель с последним из моих крестьян», но не подписать мира, угодного Бонапарту.

В 1810 году подобная тактика была применена против наполеоновских войск на другом краю Европы – в Португалии. Командующий объединенными англо-португальскими войсками в этой стране сэр Артур Уэлсли, более известный как герцог Веллингтон, отвел свои войска от границы на линию укреплений, построенных вокруг Лиссабона и прибрежной части страны. Отступая, армия увела с собой всех жителей, уничтожила посевы и запасы продовольствия. Французский корпус маршала Массены так и не решился на штурм британских позиций, понес большие потери от нехватки продовольствия и был вынужден бесславно убраться из Португалии.

В 1811 году близкий сотрудник Барклая де Толли, начальник Секретной экспедиции Военного министерства (т. е. руководитель русской военной разведки) полковник Петр Чуйкевич, пишет на высочайшее имя докладную записку – прогноз о будущей войне. Впервые опубликованная В.М. Безотосным, она содержит поразительно точное предвидение предстоящих событий:

 « Россия теперь должна вести война за целость своих владений и собственную независимость. В готовящейся борьбе сей должна возлагать свою надежду на собственные свои силы и прибегнуть к средствам необыкновенным, кои обрящет в твердости своего государя и преданности ему народа, который должно вооружить и настроить, как в Гишпании, с помощью духовенства.

Оборонительная война есть мера необходимости для России. Главнейшее правило в войне такого рода состоит: предпринимать и делать совершенно противное тому, чего неприятель желает. Наполеон, имея все способы к начатию и продолжению наступательной войны, ищет генеральных баталий, нам должно избегать генеральных сражений до базиса наших продовольствий. Он часто предпринимает дела свои и движения наудачу и не жалеет людей, нам должно щадить их для важных случаев, соображать свои действия с осторожностью и останавливаться на верном.

Сколь не сходственен с духом Российского народа предполагаемый образ войны, основанный на осторожности: но вспомнить надобно, что мы не имеем позади себя других готовых ополчений, а совершенное разбитие 1-й и 2-й Западных армий может навлечь пагубные для всего Отечества последствия.

Потеря нескольких областей не должна нас устрашать, ибо целость государства состоит в целости его армий. Фабий и Веллингтон, Маренго, Ульм, Иена и Ауэрштат – да будут вождю российских сил служить примерами и защитой от немыслимых толков.

Обыкновенный образ нынешней войны Наполеону известен совершенно и стоил всем народам весьма дорого. Надобно вести против Наполеона такую войну, к которой он еще не привык, и успехи свои основывать на свойственной ему нетерпеливости от продолжающейся войны, которая вовлечет его в ошибки, коими должно без упущения воспользоваться, и тогда оборонительную войну переменить в наступательную. Уклонение от генеральных сражений, партизанская война летучими отрядами, особенно в тылу операционной неприятельской линии, недопускание до фуражировки и решительность в продолжение всей войны – суть меры для Наполеона новые, для французов – утомительные и союзникам их нестерпимые. Быть может, что Россия в первую кампанию оставит Наполеону большие пространства земли, но, дав одно генеральное сражение с свежими и превосходными (в данном случае – в значении превосходящими. – А.М.) силами против его утомленных и уменьшающихся по мере вступления внутрь наших владений, можно будет вознаградить себя с избытком всю потерю. Неудачи Наполеона посреди наших владений будут сигналом к всеобщему возмущению народов в Германии и ожидающих сей минуты к избавлению своему от рабства, которое им несносно».

Читаешь эти строки и не веришь, что они написаны за год до вторжения, настолько точен прогноз русского разведчика и настолько полно была реализована предложенная им стратегия.

После обнародования этих документов вопрос о русском военном планировании можно было бы закрыть, описав красивую и логичную схему – государь назначает Барклая де Толли военным министром, тот выдвигает план оборонительной войны, и по этому плану русские войска блестяще выигрывают кампанию 1812 года.

Очень красивая схема, в одном беда – она никогда не существовала в реальности. Помимо плана, предложенного Барклаем, существовали и другие, всего более сорока (!!!) проектов, поданные российскими генералами на высочайшее имя. И не один из них не был утвержден императором. И оперативный план для армий не был разработан. И в начале войны приказы готовились исходя из текущей обстановки, а не по заранее продуманному плану.

Идея отступления в глубь страны, оставление противнику значительных территорий, естественно, не могла не вызывать негативной реакции как в обществе, так и среди генералитета. И среди представленных государю планов были и планы наступательной войны (например, план князя Петра Багратиона). В основе этих планов лежали не только военные, но и моральные аспекты. На протяжении 100 лет (с момента разгрома шведского короля Карла XII под Полтавой) русская армия не допускала врага в пределы своей страны. Отступить перед неприятелем, не приняв боя, допустить врага в Россию многим офицерам и генералам казалось невозможным. Эта позиция подкреплялась не только чувством чести, но и вполне рациональными соображениями о состоянии духа солдат. Князь Багратион отмечал в своей записке государю, что «русский солдат не любит отступать» и «оборонительная война характеру нашего народа не соответствует».

Вот и получалось, что перед государем стоял выбор между двумя стратегиями – ценой гибели армии спасти Россию от вторжения или ценой отдачи территорий спасти и армию и Россию. Вторая стратегия была единственной, дававшей шансы на победу, но при этом содержала в себе значительные, говоря современным языком, «политические риски». Император знал, что в кругах высшей аристократии зреет недовольство проводимыми им преобразованиями внутри страны, не все одобряли его внешнюю политику, недовольство вызвал Тильзитский мир, который считался позорным. Назначение на пост военного министра Барклая де Толли вызвало недовольство в среде генералитета. А один из наиболее популярных в армии генералов князь Петр Иванович Багратион был тесно связан с кружком фрондирующих придворных во главе с сестрой царя великой княжной Екатериной Павловной.

А еще Александр I никогда не забывал о событиях в ночь на 11 марта 1801 года, когда в Михайловском замке был убит его отец, император Павел Петрович. И потому был очень осторожен. И в связи с этим предложенный Барклаем де Толли оборонительный план ведения войны не был утвержден на бумаге даже с грифом «секретно», ведь даже с секретным планом пришлось бы ознакомить генералитет. Скорее всего, Александр I утвердил предложенную военным министром стратегию оборонительной войны устным распоряжением. И потому о готовящемся отступлении знали лишь немногие.

Теперь становится понятным и рождение знаменитого плана генерала Фуля. Генерал Фуль был военным советником Александра I, преподавал государю основы военной науки и хорошо знал теорию военного дела. Его план предусматривал строительство в районе Дриссы укрепленного лагеря, который после отступления от границы должна была занять 1-я Западная армия. Опираясь на эту позицию, она должна была сковать главные силы противника, в то время как 2-я Западная армия должна была поражать супостата во фланг и тыл. Как мы видим, этот план представлял собой некий компромисс между идеями сторонников отступления и сторонников превентивного удара.

План этот был подвергнут уничтожающей критике еще летом 1812 года, а потом и всеми последующими историками, как совершенно нереалистичный. Однако В.М. Безотосный обратил внимание на одно важное обстоятельство, которое отчасти спасает профессиональную репутацию генерала Фуля, – он составлял свой проект, не имея не только данных об армии противника (добытых русской разведкой), но и сведений о составе и численности русских армий. Иными словами, Фуль прожектировал в условиях информационного вакуума, и при таких условиях его план мог пригодиться только для одного – для дезинформации противника.

Для того чтобы дезинформация была более убедительной, у Дриссы в самом деле начали строительство укрепленного лагеря, о чем многочисленные агенты французов не замедлили донести своему императору.

В качестве дезинформации план Фуля решал сразу несколько задач: во-первых, Наполеон, прекрасно видя его недостатки, мог рассчитывать на окружение 1-й Западной армии в Дрисском лагере и, соответственно, дать ей спокойно отступить от границы; во-вторых, русские генералы относительно спокойно восприняли приказы об отступлении (впрочем, князь Багратион и тут предложил безумно смелый план наступления на Варшаву силами 2-й и 3-й Западных армий). И наконец, в-третьих, он приковывал внимание французской разведки к Дрисскому лагерю, отвлекая его от других военных приготовлений русских, в том числе и от строящегося Бобруйска.