Текст книги "АЗАЗА (СИ)"

Автор книги: Александр Авгур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Александр Авгур
«АЗАЗА»

Вонь

Снег хрустел под старыми валенками деда Наума. Мороз щипал нос и щеки, а борода покрылась инеем. Луна освещала ему путь сквозь лес, казавшийся безжизненным. Ни звука, только хруст и мокрый кашель Наума нарушали тишину. Ружье он держал обеими руками, искоса посматривая на источавшее зловоние существо, идущее рядом с ним. Оно было под два с половиной метра ростом, с худым телом, с двумя длинными ветвистыми отростками, похожими на руки, и тремя жилистыми отростками, являющимися ногами. Кожу существа покрывали зеленые гнойники и язвы. Оно изредка нарывалось на препятствия в виде веток, занесенных снегом. Существо с брюшком двигалось, покачиваясь, словно одноногий человек на костылях. Оно смотрело огромными мокрыми глазами то на деда, то на лесную тропу, еле заметную из-под снега. Человек и существо шли в полной тишине, изредка обмениваясь информацией без слов.

– Ты не боишься меня? – вопрос появился в голове деда Наума в виде расплывчатых образов.

– Нет. А что, тебя нужно бояться, что ли? – смог ответить без слов старик, не понимая природы этого явления.

Существо издало треск маленьким зубастым ртом, будто вырезанным в лысой, яйцеобразной голове, и телепатически послало новую информацию собеседнику в виде ответа:

– Конечно, нет, – произнесло существо и продолжило: – тебе не интересно, кто я?

– Нет, – вслух произнес старик. – А зачем мне это знать? Как говорится, «меньше знаешь – крепче спишь».

Дед Наум хохотнул, пригладил покрытую инеем бороду, и путники вновь замолчали. Вдалеке показались красные огоньки, торчащие над деревьями.

– Зверей нет, птиц нет, – вдруг произнесло существо в голове старика. – Как же ты выживаешь? Вокруг лишь деревья и кусты. Ближайший населенный пункт в семидесяти километрах.

– Туго приходится. Но у меня есть небольшие припасы. Нам с бабкой пока хватит. А там, глядишь, весной и живность появится в лесу. Кто знает…

Дед остановился. Вонь от существа раздирала нос. Она походила на смесь гниющего мяса и вскипевшего навоза. Наум достал старую, потертую жестяную баночку, взял из нее щепотку нюхательного табака и жадно втянул ноздрями. Носоглотку обожгло. Зловоние от идущего рядом существа удалось перебить. Новая ухмылка на лице старика отразила его радость.

– Хочется есть, – произнесло существо в голове деда и со специфическим треском открыло зубастый рот.

В животе Наума забурчало. Дед подумал, что, наверно, «вонючка» передает не только информацию, превращающуюся в слова, но и ощущения. Хотя у старика могло бурчать и из-за того, что он уже давно плотно не ел…

***

Прошлым вечером, когда диск луны навис над лесом, бабка Сима умылась из эмалированного ведра в сенях и отправилась в спальню. Из динамика радио звучали народные песни, которые она очень любила.

– Наум! А, Наум! Спать пойдешь, что ли? – спросила бабка Сима у мужа.

– Ложись, старуха, – язвительно ответил Наум. – Сегодня на охоту пойду.

– Ты сбрендил что ли, старый! Ночью в пустой лес собрался. Животины-то в округе несколько месяцев не было.

– Ты мне, старуха, не перечь! – разозлился Наум. – Сказал на охоту, значит на охоту! Ложись и спи! Буду завтра к вечеру.

Бабка Сима заохала, но мужа послушалась и направилась в кровать. Супруга она своего не боялась, но уважала как настоящего мужчину и добытчика.

Дед вышел в сени, достал пожелтевшую газету «Советская правда», скрутил из нее «козью ножку» и забил душистым табаком.

– Ты уже готов мне помочь? – появился в голове голос незнакомца, который весь вечер говорил с дедом.

– У бабки я отпросился. Все нормально. – ответил Наум, закуривая «козью ножку». Терпкий дым обжег его горло.

– Надеюсь, ты про меня ничего ей не рассказал? – вновь спросил голос.

– Нет, – ответил, не открывая рта, Наум, крепко затягиваясь и надевая старые валенки. – Я сказал, что иду на охоту.

– Хорошо. Я жду тебя у двери. Выходи из дома...

***

Наум и невиданное существо, источающее вонь, приближались к красным огонькам, светящимся высоко над головой. Дед крепче вцепился в ружье обеими руками, не вынимая из уголка рта дымящуюся папиросу.

– Мы уже близко, – сказало существо. – Там нас ждут мои друзья. Которым, как и мне, нужна помощь.

Существо открыло зубастый рот и громко что-то протрещало. Дед Наум догадался, что так оно оповещает «друзей» о визите. В ответ раздался тот же треск, но уже в несколько голосов.

– Ты так и не хочешь узнать, какая помощь нам необходима? – обратилось существо к Науму в голове, слегка потрескивая ртом.

– Нет, – ответил дед. – Это не маво ума дело. Раз нужна помощь моя, значится, могу помочь. Не в моих силах это было бы, ты бы не просил.

Существо захлопало своими мокрыми глазами и впервые из его зубастого рта раздался странный, еле слышный звук. Деду этот звук показался грустным выдохом.

– Что загрустил, бедолага? – спросил Наум вслух, забыв о передачи мыслей.

– Все. Пришли. – ответило существо в голове старика – Странно, что ты так легко согласился мне помочь. Странно. Странно. Странно...

Существо и дед остановились. Перед ними стояло три фигуры – точные копии «вонючки», и запах от них шел соответствующий.

– Он знает? Он знает? Он знает? – в три голоса прозвучал вопрос в голове старика.

– Нет, – ответил один голос.

– Расскажи ему. Расскажи ему. Расскажи ему. Он должен знать. Он должен знать. Он должен знать.

Три голоса объединились в один:

– Спасибо тебе, землянин! Ты спасешь наши жизни!

За тремя существами находилось что-то большое, живое, обтянутое той же кожей, что и существа. Это «что-то», как показалось старику, походило на большую тарелку щей, накрытую еще одной тарелкой.  Это «что-то» изрыгало пар, как тарелка щей, но вонь, стоявшая в воздухе, напоминала мусорное ведро. Высоко над «тарелкой» кружились красные огоньки, что это – Наум так и не понял.

– Перед тем, как ты поможешь, я хочу рассказать о нас, – послышался голос в голове старика.

– Мне не интересно. Мне все равно, – ответил Наум.

Существо, проигнорировав, начало рассказ:

– Больше сотни лет назад наша планета была уничтожена. Спаслось лишь малое количество населения на десятке кораблей, которые устремились в поисках нового дома – планеты, которая нам подойдет для расселения...

Дед Наум хотел что-то сказать, но не стал. Он решил дать существу время выговориться.

– ...И вот, нам попалась ваша планета. И мы очень этому рады. Нам самим питание не особо необходимо. Находясь долгие годы в анабиозе, мы сохраняем энергию для выживания в своих телах. Но у нас есть другая проблема – наш корабль. Он живой. Он обессилел. Сейчас он даже не может послать сигнал другим кораблям, чтобы они прибыли сюда. Ему нужна еда. И твое мясо ему подойдет...

– Ваш корабль помрет, если не накормите, что ли? – перебив, спросил без капли страха старик.

– Да. Его жизнь зависит от тебя. И мы, от лица нашего народа, благодарим тебя, человек, за то, что приносишь себя в жертву. Спасибо тебе, че...

Существо не договорило. Выстрел из ружья продырявил его тело. Существо свалилось на снег. Новый выстрел. Второе существо ослабло и рухнуло. Дед Наум ловко перезарядил свое ружье, не дав шанса оставшимся «вонючкам» спрятаться. Выстрел. Выстрел.

***

В доме стоял отвратительный, неперебиваемый смрад. На газовой плите, с прикрученным металлическим баллоном, в трех десятилитровых кастрюлях варилось странное мясо.

– Что же это за животина такая, вонючая? – спросила баба Сима у мужа, отрывая остатками зубов вареное мясо от кости.

– Черт его знает, – ответил дед Наум. – Главное – вкусно, а на остальное мне плевать. Мяса нам теперь до весны хватит.

– Помню, ты двух таких по осени приволок. И у тех мясо помягче было, – вставила бабка.

По радио, похрипывая, пел какой-то молодой вокалист. Старуха прислушалась и громко рявкнула, обращаясь к невидимому артисту из динамика:

– Как же тебя зовут-то? Вот помню, что с бабой живешь на двадцать лет старше, а как звать, не помню.

– Да какая тебе разница, Сима?! Все тебе знать-то надо! – выпалил раздраженно спаситель человечества и добавил: – Меньше знаешь – крепче спишь!

Уроки выживания

Я часто вспоминаю дядю Петю. Хмурого, чудаковатого дедана. Еще бы, именно он научил меня – глупого ребенка, выживать после конца света. Именно он рассказал, как подготовить еду к долгому хранению. А еще, он показал мне убежище, где мы были всегда вдвоем – я и мой мудрый друг…

Холодный, сырой подвал был всегда хорошо освещен. На потолке бетонной комнаты, на толстых проводах висели три патрона с вкрученными яркими лампочками. На стенах наклеены полуистлевшие фото странно одетых женщин, вырезанные из журналов. В одной из них угадывалась певица, держащая микрофон, но имени ее я не мог вспомнить, как бы не пытался.

Я сидел на старом табурете с облупившейся краской, смолил горькую самокрутку и смотрел, как дядя Петя моет, кое-где, подцепившие ржавчину, холодильники «ЗИЛ». Наверно, давно, они были девственно белыми, но время нещадно добавило на них желтизны.

– Вооот, – смачно, почти пропел дядя Петя и добавил: – Чистоган! Вот, Витек, четыре холодильника готовы открыть свои белые пасти, чтобы заглотнуть как можно больше еды! Хе!

– Чистоган! – повторил я и выпустил колечки дыма под потолок.

Дядя Петя ухмыльнулся полубеззубым ртом и спросил:

– Ну, что пацан? Пойдем в столовую готовить еду? Хе!

– Пойдем, – ответил я и пошел следом за моим не молодым другом. Единственным другом на тот момент.

«Столовой» он называл соседнюю комнату – отдельный блок подвала. Она была темнее, и в воздухе постоянно витал запах смрада. На потолке висели две лампочки в плафонах, и обе изредка моргали. Вокруг них все время жужжали черные, жирные мухи. В углу стояла газовая плита с двумя большими алюминиевыми кастрюлями. К плите был подсоединен баллон, еще четыре таких же стояли в углу. Рядом висело грязное зеркало. На деревянном иссохшем столе лежала женщина, руки, и ноги которой сдерживали цепи. Абсолютно голая. Ее рот был завязан грязной тряпкой знакомого цвета. Я вспомнил, откуда тряпка – это был кусок от старых трико дяди Пети.

– Поди сюда, Витек! Ближе. Да, не ссы, пацан!

Я покорно подошел к столу.

– А щечки – то красные, – ухмыльнулся мужчина. – Голой бабы засмущался, пацан?

– Да нет, – возразил я.

– Так да? Или нет? – начал хихикать дядя Петя. – Не видел такого, а? Ну, потрогай, потрогай! Хе!

Я потрогал. На ощупь она была мягкой и сочной. Женщина завизжала, настолько громко, насколько ей позволила грязная тряпка у нее во рту…

Я помню этот день так ясно, будто он был еще вчера. До этого, на столе в «столовой» лежало несколько мужчин. В основном это были грязные пьянчужки, от которых воняло спиртом и мочой. Женщина впервые. Я помню ее: эти глаза полные слез, синяки, разбитая губа с засохшей кровью, сломанный нос. Я узнал ее. Это была…

– Это моя училка литературы, – весело завизжал я. – Тут она совсем не такая злая, как обычно. Тут, на столе она ссыт, а не я!

Я больно ткнул пальцем ей в щеку и засмеялся настолько звонко, насколько могут маленькие мальчики. Маленькие и очень злые мальчики.

В обычной жизни я был изгоем. Глупый, озлобленный одиннадцатилетний мальчишка с торчащими ушами, которого легко обмануть и которым легко управлять. Вот по этому дядя Петя быстро нашел со мной общий язык, он подарил мне трофейный немецкий складной нож, который был добыт во второй мировой, кем-то из его родственников. Моему счастью не было предела, нож казался мне чем-то сказочным, мальчишки обожают такие игрушки. А потом он предложил затянуться папиросой «Беломорканал». Первый раз мне не понравилось: голова закружилась, начало тошнить, горло жгло, и я закашлялся. Так всегда бывает в первый раз. Со временем я втянулся, мне даже понравилось. Так и завязалась наша дружба – старика и ребенка, учителя и ученика.

Дядя Петя рассказывал много историй: об американцах, которые все время пытались развязать войну, о ядерном оружии, о том, как человечество совсем скоро вымрет, о ядерной зиме и, конечно же, о том, как надо запасаться мясом…

Я еще раз ткнул пальцем в женщину, только на этот раз в грудь, около соска. Она снова завизжала. Дядя Петя расставил под столом два пластмассовых тазика, ровно под головой и спиной. Вначале он по-отечески посмотрел на меня, потом повернулся к училке и сказал:

– Сейчас посмотрим, как ты заорешь, когда мой ученик поработает с тобой. Ну-ка, Витек, где твой режик? Помнишь, чему я тебя учил? Хе!

Я подошел ближе и достал нож. Разложив лезвие, облизнулся. Губы пересохли. Так всегда бывало, когда я учился разделывать еду.

– Помнишь про первый удар? – спросил меня мой пожилой учитель.

– Ага, – неловко ответил я. – Первый в шею.

Жертва завопила с новой силой. То, что она услышала, ей явно не понравилось. Новые слезы размывали полосы на грязном лице и скопившуюся в морщинках пыль.

Я с силой вогнал лезвие в мягкую плоть, и по шее училки зажурчал темно-красный ручей. Он заструился по моей руке, попадая на черный вязаный свитер, который я использовал в таких случаях. Это была рабочая одежда. Моя рука дернула нож, и из зияющей раны хлынул целый водопад.

Училка задрыгалась, захрипела, замотала головой в разные стороны. Ее ноги бились в танце смерти и, глядя на них, дядя Петя рассмеялся, открывая рот с немногочисленными зубами.

– Давай, давай хрюшка! Танцуй Гопака! Хе! – заорал он. – Я знал, что ты хочешь нас повеселить! Пляши, хрюшка, пляши! Виии!

Кровь, как обычно, стекала в таз. Я макнул в него пальцем, облизнул и поморщился. Кровь никогда мне не нравилась на вкус, но дядя Петя говорил, что это лучшее лекарство и питье во время конца света. Я вытащил старую железную кружку из духовки плиты. С силой дунул в нее, вылетевшая пыль попала мне в глаза и нос. Я чихнул. Протер внутри рукавом кофты. Потом зачерпнул полную кружку крови из тазика и начал пить. Каждый глоток давался мне тяжело. Казалось, что вот-вот все содержимое моего желудка вырвется наружу. Но я справился. Допил до конца.

– Усы! Хе! – засмеялся дядя Петя. – Вытри усы! Хе!

Я посмотрелся в грязное зеркало, висевшее на стене, и увидел на верхней губе смешные усы. Знаете, такие белые бывают, когда пьешь молоко, но тут они были не от молока и совсем не белые.

Когда она замолчала, и ее стеклянные глаза перестали молить о пощаде, мой учитель достал две ржавые ножовки. Полотна в них были с большими зубцами, предназначавшимися для распила дерева, но и кости они крошили в момент.

Разделка мяса заняла у нас около двух часов. Я изрядно устал и закурил, так что всю работу доделывал дядя Петя. Пока из моего рта летели дымные колечки, изо рта моего друга лилась песня:

 
Моя буйная головушка,
Забыла родную сторонушку.
Покатилась, как юла,
Под звуки топора! Хе!
 

Мясо он разложил по холодильникам, а голову, помыв и побрив от волос, поставил варить. Вода в алюминиевой кастрюле бурчала и пенилась, мой учитель постоянно снимал черную накипь и приговаривал:

– Твоя голова до греха довела. Варись голова, варись голова!

В тот день я наелся до отвала. Живот болел, и появилась отрыжка. Мы любили варить головы и по-дружески делили между собой самое вкусное – щеки. Кости дядя Петя собирал в мешок, что он делал с ними дальше одному черту известно.

Выходя из подвала под вечер, мы обсуждали апокалипсис и его последствия. Я много спрашивал, а дядя Петя отвечал.

– А после того как наступит этот, как его, конец света, долго мы сможем прожить?

– Думаю, долго, Витек. Нам хватит мяса, чтобы быть сытыми до конца жизни.

– Это хорошо, – довольно пробубнил я и задал свой любимый вопрос: – А когда же наступит этот конец света?

– Скоро. Очень скоро, малец. Ну, все. Беги домой, а то пади мать заругает? Скажет, шлындаешь весь день, да еще и сытый приходишь. Хе!

– Да ей плевать сытый я или голодный, – ответил я. – Опять пади горячей самогонки напилась и спит, как хорек, без памяти. Ненавижу ее. Не-на-ви-жу! Хорошо хоть отец сидит и ближайшие четыре года не будет над нами издеваться.

Он потрепал мои волосы, и я вприпрыжку побежал в свой двор, оставляя за спиной наше убежище, находившееся на территории заброшенной военной части.

Вечерело. Июль выдался теплым. Из динамика «колокольчика» висевшего на столбе звучал хит того года:

 
Колёса диктуют вагонные,
Где срочно увидеться нам.
Мои номера телефонные
Разбросаны по городам.
 

Я понял, что забыл свой нож в убежище, но возвращаться, не стал. Подумал, что заберу на следующий день, когда дядя Петя преподаст мне новые уроки выживания. Но я его больше не увидел. Это был последний день нашей дружбы.

На дворе стоял 1973 год. Никакого конца света естественно не было и в помине, он даже и не собирался наступать. Он являлся лишь частью воображения дяди Пети, старого беззубого добряка с большим секретом.

Из «колокольчика» продолжал звучать хит того лета:

 
Заботится сердце, сердце волнуется,
Почтовый пакуется груз.
Мой адрес – Не дом и не улица,
Мой адрес – Советский Союз.
 

***

На следующий день наш городок сотрясла новость о том, что милиция задержала Петра Стародуба, пожилого учителя трудов, известного мне как дядя Петя. Лучшие следователи сбились с ног в поисках психа похищающего людей, но то, что он был еще и каннибалом, стало для них, как и для всех жителей нашего маленького провинциального городка, настоящим шоком. Не мудрено, что я очень испугался того, что мой «учитель выживания» меня сдаст. Я не мог ни есть, ни спать, все думал о том, как все узнают, о моих гастрономических предпочтениях. Я не выходил из дома, у меня поднялась температура, и я очень плохо себя чувствовал. Мне казалось, что вот-вот в нашу комнату в общежитии ворвутся милиционеры с собаками и, выкрикивая мое имя вперемешку с бранью, схватят меня. В газетах напишут о маленьком людоеде, меня отправят в тюрьму, а мои родители до конца жизни будут переезжать из города в город, что бы скрыться от нападок людей. Я не могу передать словами, как же мне было страшно… Напрасно. Дядя Петя меня не сдал. За мной никто не пришел.

Шли годы, я взрослел и, не было такого дня, что бы я не вспоминал убежище и людей которых мы ели. А последние часы проведенный с дядей Петей я при всем желании не мог стереть из своей памяти. Я надеялся, что когда-нибудь это все-таки произойдет.

Спустя семь лет после поимки моего друга, меня ждала советская армия. Я должен был уйти с весенним призывом, но из-за недобора веса меня оставили на полгода и призвали только осенью.

За годы прошедшие после изучения уроков выживания дяди Пети, я порядком исхудал и ссутулился. От того цветущего, одиннадцатилетнего мальчишки не осталось и следа. Прежними были только торчащие уши. А из-за армейской стрижки «под ноль» они стали зрительно больше.

Я винил себя за всех тех людей, что лежали на столе в «столовой», за все эти загубленные жизни, за все это съеденное мясо. В моей голове появилось, как мне казалось единственное на тот момент верное решение. Я должен был заплатить болью за боль, страданием за страдание. В нашей части буйствовала офицерская дедовщина и я решил задирать «шакалов». Естественно офицерам это не нравилось и меня били по два – три раза за неделю. То, что нужно. Из меня выбили все дерьмо. Через пол года я решил что достаточно. Цена уплачена, если продолжать, то я могу и погибнуть. А этого мне совсем не хотелось.

***

Сентябрьское солнце светило по-летнему, наступила осень 1982 года. Я демобилизовался и вернулся домой. Мой провинциальный городок, который не когда не славился вливанием капиталов, превратился в грязное, убогое место полное безработицы, отчаянья и разгула преступности. Убийства Петра Стародуба уже не казались такими уж страшными, в нашем городе и районе маньяков развелось как грибов после теплого дождя. Преступления подобного рода стало обыденным.

Долго дома сидеть я не мог, мать пила безбожно, отца снова посадили, и денег совсем не было. Я пошел работать мясником на местный рынок к моему дальнему родственнику дяде Сереже. Он закупал мясо в деревне и продавал с хорошей накруткой. Я рубил туши на небольшие куски, некоторые из них, с приличным товарным видом выставлял на прилавок, а некрасивые и испорченные прокручивал большой мясорубкой приделанной к бетонному полу в гараже дяди Сережи и продавал в виде фарша. Дела шли хорошо целых семь лет, пока в 1989 не начался передел города серьезно взявшимися за дело  бандитскими группировками.

– Витюня, дела – дерьмо! – сказал мне дядя Сережа с досадой, одним вечером в гараже, пока мы прокручивали фарш. – Бабковские братки всех трясут по жесткому, – он затянулся импортной сигаретой и продолжил: – Увеличили плату за крышу. Отбили поставщиков. Где брать мяса ни хрена не знаю.

– Все настолько плохо? – обеспокоено спросил я.

– Все намного хуже, – ответил он. – Нужно выживать, а как ума не приложу.

В гараже воцарилась тишина. Дядя Сережа смотрел в пол, а я на него и думал. Мне пришла в голову дурацкая идея, было страшно предлагать ее, во мне затаилась нерешительность. А что если мой родственник посчитает меня сумасшедшим, но я все-таки ее озвучил:

– Представь дядь Сереж, что если нам продавать только фарш? – чуть слышно спросил я.

– Это как? Мяса нет, а фарш есть? – с горечью произнес мой родственник.

– Конечно тупая идея, но что если мы будет отлавливать бродячих животных?

– И? – заинтересовался дядя Сережа. – Будем их на фарш пускать?

Я кивнул. А мой отчаявшийся родственник задумался и через минуту сказал:

– Получится как в анекдоте – «беляш был вкусный, только мяукал». Делать нечего. Семью кормить надо. Бабковские братки покалечат, если вовремя не уплачу за крышу. Может еще и «на счетчик поставят». Ох, Витек – Витек. Давай попробуем.

И мы попробовали. Дела наладились. Но через пару месяцев наступил новый кризис. Всю живность в округе мы отловили. Где брать мясо было не понятно.

Однажды поздним вечером я сидел на лавочке безлюдного парка. Ко мне подсел Максим по кличке «Журавль». Его прозвали так из-за непропорционально длинной шеи. Дыша перегаром, он попросил сигарету.

– Ты что как бомжара? Задолбал стрелять, – грозно сказал я ему, но сигарету все же дал.

– Витек, ну екарный бабай, – с заплетающимся языком пробубнил он. – Ну, запил, епта. С кем не бывает?

– Со мной не бывает, – озлобился я.

– Витек, ну, екарный бабай. Раиса, мать ее за ногу, собрала манатки и с сыном Мишкой уехала в Москву, – Журавль вытер накатившиеся слезы и проступающие сопли. – Говорит, бросаю тебя алкаша. Живи, как хочешь. Витек, ну екарный бабай, разве так можно? Я ж без нее это… Копец короче мне будет.

– Хорош трындеть. Выпить хочешь?

Журавль радостно кивнул и я подумал, что шея у него действительно длинная.

В ту ночь я накрутил много фарша. И у меня появилась надежда, что скоро все станет, как и прежде. Наш мини бизнес начнет процветать, ведь алкашей и бомжей в нашем маленьком прогнившем городишке еще много. Кто их будет искать? А если и будут, кому есть дело до самых не нужных элементов общества? Поищут да и останутся дела «глухарями».

Так и случилось. Начались лихие девяностые. Серьезные люди пропадали десятками, а уж бомжи – так не сосчитать.

Вот так и стою я на рынке с дядей Сережей. Все у нас складно получается. Фарш по килограмму в пакете, а пакетов много. Продукт у нас хороший, качественный, всегда свежий. От покупателей отбоя нет. А что касается Бабковских братков, так мы посмотрим еще кто кого.

Кто знает, может и появится на прилавке фарш с названием «Бабковский»? Кто знает…

Ко мне подбегает девятилетняя Лида, постоянный клиент, протягивает смятые купюры и весело просит:

– Вить, дай килограмм фарша.

– Опять мама котлеты жарит? Вкусные? – с улыбкой спрашиваю ее я.

– Да-а-а-а, – с предвкушением протягивает она и, кажется, вот-вот сглотнет слюну. – Котлеты мама делает лучше всех на свете! Она говорит, что у вас самый лучший фарш!

– Да Лидочка. Это правда!

Я улыбаюсь и протягиваю ей пакет. Там ровно килограмм моего отца. Он вкусный. Я сам пробовал.