Текст книги "Рождественский подарок"

Автор книги: Александр Арсаньев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

«Странно,» – подумал я, допуская при этом, что перчатки могли иметь и исключительно случайное сходство с предметами масонского церемониала.

В этом же ящике я нашел и шейный платок, в точности такой же, какой я имел уже счастье лицезреть на Станиславе Гродецком.

– Интересно, – проговорил я вслух, как почувствовал, что кто-то ударил меня по голове. Резкая боль, испытанная мною, оглушила меня, и я потерял сознание.

Когда я открыл глаза, то сразу поморщился от пульсирующей боли в затылке.

– Ой, – простонал я и только в этот момент заметил склоненное над собою лицо Кинрю.

– Яков Андреевич, что с вами? – встревоженно осведомился японец.

– И ты еще спрашиваешь?! – мне почему-то пришло в голову, что меня ударил именно он.

– Я вас не понимаю… – округлил свои дальневосточные глаза Юкио Хацуми.

– Так это не ты? – воскликнул я, оглядываясь по сторонам и приподнимаясь с пола.

Первое, что бросилось мне в глаза – ящики дивана были задвинуты. Я бросился к нему, выдвинул ящик, где должны были быть перчатки и шейный платок Гродецкого. Но не обнаружил ничего, кроме постельного белья!

– Яков Андреевич! – окликнул меня Кинрю. – Что-то не так? – вид у него был взволнованный. – Почему вы роетесь в вещах Мери-Энн?! – изумился он. – Неужели вы по-прежнему ее подозреваете?

– Да, – коротко бросил я, в этот момент меньше всего думая о разбитом сердце японца.

– Что происходит? – помрачнел Юкио Хацуми.

– Кажется, я схожу с ума, – бесстрастно заметил я. Сквозь оконное стекло мне было хорошо видно, как падает снег. – Здесь только что лежали две вещи…

– Какие вещи? – спросил японец.

– Это не имеет значения! – отмахнулся я, прикусив губу. – Юкио! – воззвал я к нему. – Кого не было в гостиной, когда ты пришел сюда?

– Никого, – развел он руками. – Гости закончили игру и разошлись по комнатам…

– Час от часу не легче! – воскликнул я. – Ты кого-нибудь видел, когда пришел сюда? – спросил я в надежде, что моему ангелу-хранителю удалось-таки что-нибудь заметить!

– Нет, – покачал головой Кинрю. – Когда я пришел, в комнате никого не было, да и на лестнице – тоже! – добавил он.

– Как ты нашел меня? – спросил я моего самурая.

– Яков Андреевич, – покачал он головой, – я догадался о том, что вы задумали, еще когда услышал, как вы разговаривали с мисс Браун! Естественно, – проговорил он с видом дельфийского оракула, – когда вы исчезли из гостиной, я понял, что вы отправились сюда, и поспешил вслед за вами, чтобы помешать вам наделать глупостей!

Я с трудом проголотил его слова, но все-таки заставил себя смолчать в ответ. Мой самурай обладал слишком ранимым сердцем, чтобы я мог позволить себе терзать его!

– Кто же это мог быть? – пробормотал я, задвигая на место диванные ящики.

– Должно быть, кто-нибудь из гостей, – глубокомысленно заключил мой Золотой дракон.

– Уж это-то верно, – ответил я. – Не призрак же покойного князя Николая Николаевича!

Сказав эти слова, я невольно подумал про его похороны. Как единственному масону в имении мне еще предстояло позаботиться о том, чтобы Титова предали земле в соответствии с погребальным обрядом братства. Мне предстояло еще сказать на этой церемонии несколько прочувствованных и красивых слов. В этом и состоял мой последний долг перед Николаем Николаевичем, если не считать того, что я поклялся себе обязательно разыскать и покарать его убийцу.

Я в последний раз окинул комнату англичанки изучающим взглядом, но ничто более не привлекло моего внимания в апортаментах мисс Браун. Хотя я еще не успел просмотреть шкаф с одеждой, но вряд ли это было бы возможно в присутствии моего Кинрю.

– Господин Кольцов? – на пороге неожиданно возникла сама мисс Браун. – Что вы здесь делаете? – вознегодовала она. – What happened? – Мери-Энн перешла на родной язык, что, как я заметил, случалось с ней, когда она сильно нервничала.

– Ничего не случилось, – ответил я с одной из своих самых обворожительных улыбок, действующих на слабый пол, словно удар грозовой молнии. – Мы искали вас, – добавил я.

– С вами могло приключиться какое-нибудь несчастье, – пришел мне на выручку Кинрю.

Я видел, что Мери-Энн мне не поверила, но это, говоря откровенно, меня не особенно волновало. Гораздо больше меня занимала мысль о том, куда мог подеваться шейный платок и перчатки? И вообще, почему они все-таки исчезли? И как была связана мисс Браун с господином Станиславом Гродецким?

Спустя полчаса мы вернулись в столовую, где на этот раз и в самом деле уже подавали обед. Даже Ольга Павловна соизволила пожаловать к столу, несмотря на глубокий траур и скорбь. Она присела во главе стола, как и полагалось хозяке.

Отсутствовали только горе-брахманы да батюшка, которого княгиня, в знак особого уважения, поселила в кабинете покойного.

Его подождали минут пятнадцать, но потом все-таки решили начинать трапезничать без него. И только пододвинув к себе аппетитную кулебяку да рябчиков под белым соусом и хрустальный бокал с вензелем князя, до краев наполненный венгерским, я понял, что здорово проголодался.

Стол обходил лакей с завернутой в салфетку бутылкой. Мира бросала на меня нежные взоры, Кинрю потупился и не смотрел по сторонам, англичанка сидела за столом окаменевшая, будто бы неживая. Один только Гродецкий, казалось, сохранял прекрасное расположение духа, одет был с иголочки и кушал с завидным аппетитом.

– Что вы собираетесь предпринять? – с важным видом обратился поляк к Медведеву. – Убийца разгуливает по усадьбе, а полиция бездействует, – заметил он, делая несколько глотков из бокала.

– А вы предлагаете устроить в вашей комнате обыск? – ядовито осведомился Лаврентий Филиппович, уплетая за обе щеки аппетитное крылышко.

– Почему у меня? – передернул плечами Гродецкий.

– Ну, – задумчиво проговорил квартальный, помедлил немного и произнес, – потому что жемчужину мог украсть кто угодно, – развел он руками.

– Not me! – решительно заявила мисс Браун.

– В том числе и вы! – возразил ей Лаврентий Филиппович.

Англичанка вспыхнула, демонстративно отвернулась от Медведева, склонилась над тарелкой и углубилась в трапезу. Воцарилось гробовое молчание, прерываемое звоном столового серебра.

– Господин Колганов, а вы как себя чувствуете? – вкрадчиво осведомился квартальный, сверля пристальным взглядом небесных глаз несчасного Ивана Парфеновича, который едва не подавился закуской.

– Неважно, – ответил он, – сердце пошаливает…

– Ну-ну, – проговорил, кряхтя, Лаврентий Филиппович. – Неспокойно, наверное, у вас на душе, вот сердечко-то и покалывает, – заключил он удовлетворенно. – Совесть, видать, замучила!

– Что вы имеете в виду? – Ольга Павловна впервые оторвала свой взгляд от тарелки. – Иван Парфенович? Но этого же не может быть! – всплеснула она руками.

– Успокойтесь, княгиня, – сказал Медведев. – Иван Парфенович Колганов – всего лишь подозреваемый!

Я не мог наблюдать за этим фарсом без смеха, и одному Господу Богу было известно, чего мне стоило сохранять бесстрастное и непроницаемое лицо.

– Ну у вас, Лаврентий Филиппович, и шуточки! – облегченно выдохнула княгиня. – Я уверена, – всхлипнула она, – что это дело рук проклятых индийцев! – Ольга Павловна зло стрельнула глазами в сторону Миры.

Индианка почувствовала этот взгляд и замерла, словно натянутая, готовая в одночастье лопнуть, струна. На Миру было больно смотреть, и я готов был разорвать на части княгиню, которая вела себя по отношению к ней по меньшей мере несправедливо. Однако я отдавал дань ее горю и потому прощал…

Гродецкий поднял бокал с венгерским, осушил его и механически перевернул вверх дном привычным движением руки. Потом, правда, вернул его в исходное положение и поставил на скатерть. Однако этот жест поляка привел меня в искреннее изумление. Неужели?.. Но почему тогда?..

На страницах своего дневника я все же осмелюсь открыть эту тайну… Да смилостивятся надо мною Господь и братья! Но иначе я не сумею объяснить, что именно так удивило меня!

Станислав Гродецкий невольно проделал один из опознавательных масонских знаков. Но если он масон?.. В памяти у меня тут же всплыли перчатки, таинственным образом исчезнувшие из комнаты англичанки, и мысль, возникшая у меня тогда…

Я снова взглянул на Гродецкого, который как ни в чем не бывало уплетал один из двух супов, поданных к столу.

Но если поляк – масон, – рассуждал я мысленно, – он не мог не знать, что и я тоже принадлежу к огромному и могущественному братству вольных каменщиков! Если только Титов не успел сказать ему об этом? Но князь не представил Гродецкого как брата и мне, что тоже было одним из обстоятельств, которые я не в силах был объяснить. Впрочем, этого Николай Николаевич тоже мог не успеть сделать ввиду своей скоропалительной гибели. Однако поведение Кутузова и вовсе казалось необъяснимым! Я был уверен, что если поляк и в самом деле масон, то Иван Сергеевич не мог об этом не знать, ибо он – персона весьма осведомленная, да к тому же ничего и никогда не делает без особой на то причины! Значит, – заключил я, – речь шла о какой-то неведомой мне доныне политике, игре, смысла которой я пока не понимал и выступал в ней в роли самой обыкновенной пешки!

Но я мог и ошибаться. Ведь в пользу того, что Гродецкий принадлежал к той же всемирной организации, что и я, говорило совсем немногое… И потом, если я начинал подозревать его и гувернантку, то концы и вовсе не сходились с концами. Зачем тогда поляку убивать князя, который был членом того же братства?

И все-таки я решил хоть как-то разобраться в этом вопросе и внести в него какую-то ясность. Прежде всего я посчитал возможным сделать несколько знаков Гродецкому, справедливо рассудив, что ответить на них мне он сможет только в том случае, если сам принадлежит к какому-нибудь масонскому ордену. Однако оставалась малая вероятность того, что он не захочет выдать себя…

Но я все же надеялся, что обрету в лице польского аристократа верного и надежного союзника, который поможет мне распутать это странное дело.

По левую сторону от меня сидел Никита Дмитриевич Сысоев и уныло потягивал из хрустального бокала вино. В последние часы он был особенно мрачен и потому неразговорчив. За весь обед управляющий ни с кем ни единым словом не перемолвился. Только в окно смотрел, да хмурил густые брови, чуть сросшиеся у переносицы.

– Что с вами, Никита Дмитриевич? – шепнул я ему, пока Медведев с Колгановым были заняты очередной словесной перепалкой, что уже входило у них в привычку. Лаврентий Филиппович Ивана Парфеновича иначе как за мошенника и не считал! – Что вас тревожит?

– Метель, – коротко ответил Сысоев. – А как вы в своем расследовании продвинулись? – в свою очередь осведомился он.

– Не очень, – ответил я откровенно. – Путаницы уж больно много, – добавил я, думая о своем.

– И то верно, – согласился Никита Дмитриевич.

Я отвернулся от него и поймал холодный, пронзительный взгляд Станислава. Тогда я невзначай, как бы рубя, ударил три раза ребром правой ладони по тыльной стороне левой. Это тоже было одним из знаков, по которым вольные каменщики узнавали друг друга.

Гродецкий зевнул и отвернулся к окну. Но я заметил, что мисс Браун занервничала еще сильнее. Она скомкала в руках свой кружевной, стойко надушенный восточными духами, платочек.

Потом я уронил нож, чтобы привлечь к себе внимание всей компании. Гродецкий снова посмотрел в мою сторону несколько снисходительно, тогда я, изображая неловкость, три раза потер веко указательным пальцем. Этот мой знак тоже не произвел на Станислава Гродецкого абсолютно никакого впечатления.

Затем я сделал еще несколько попыток узнать в Гродецком масона, которые также, к моему недоумению, не привели ни к чему. Однако я не стану описывать их подробно, ибо: «Я слушаю и таю в себе, иначе будет рассечено мне горло и язык мой вырван из уст моих!»

Таковы слова древней клятвы, даваемой профаном при посвящении в древнее братство.

– Батюшка! – наконец-то впервые улыбнулась безутешная вдова Ольга Павловна при виде отца Макария, который вошел в столовую. Правда у самого священника был весьма невеселый вид.

– Что-то случилось? – обратился к нему Сысоев, заметив, что их батюшка сам не свой.

– Кошмар, – проговорил отец Макарий и плюхнулся в кресло, которое стояло у самой стены.

– Отец Макарий! – всплеснула руками Ольга Павловна. – Вы же меня пугаете!

– Что произошло? – спросил я священника, отчаявшись разоблачить Гродецкого.

– Что произошло? Что произошло?! – раздраженно передразнил он меня. – Содом и Гоморра это, а не усадьба! – потряс священник в воздухе кулаком.

– Кого-то еще убили? – холодно осведомился Гродецкий.

– Типун вам на язык! – воскликнул батюшка.

– Так что же тогда? – Станислав щелчком оправил манжеты на рукавах рубашки.

– В моей комнате все перевернули вверх дном, – ответил священник. – Я потому и опоздал к обеду, – добавил он. – Порядок же надо было навести, – развел он руками.

– Так-так, – Медведев забарабанил пальцами по столу и бросил красноречивый взгляд на Колганова, который весь покраснел. – Ну-ну, – причмокнул он.

– Что вы все так да так, ну да ну! – воскликнула княгиня Титова. – Делать же что-то надо! – выдохнула она.

– У вас что-нибудь украли? – осведомился я у отца Макария.

– Нет, – он покачал головой. – Ничего!

– А вы хорошо смотрели? – спросил Лаврентий Филиппович.

– Хорошо! – отмахнулся батюшка. – Так вот и играй в карты! – добавил он.

– А деньги на месте? – поинтересовался управляющий.

– Да у меня с собой и не было ни копейки, – пожал плечами отец Макарий. – Зачем мне они в усадьбе?

– Вам очень повезло! – иронично заметил Гродецкий.

– Отца Макария Господь хранит! – с придыханием сказала Ольга Павловна.

– И все-таки, – не унимался Лаврентий Филиппович, – что же это понадобилось злоумышленникам в вашей комнате?

– А уж это, я думаю, ваше дело выяснить, господин Медведев, – парировал священник.

– Если не ошибаюсь, – высказался я, – вас поселили в кабинете хозяина?

– Да! – воскликнула Ольга Павловна, словно приготовившись к обороне. – Батюшка столько всего доброго сделал для нашей семьи!

– Не сомневаюсь, – ответил я. – Мне только хотелось уточнить.

Мы переглянулись с Медведевым. Ясно было одно, что убийца или убийцы, кто бы они ни были, все еще так и не успокоились!

– Иван Парфенович, – вкрадчиво обратился Лаврентий Филиппович к Колганову, – не вы ли заходили на исповедь к отцу Макарию и, не застав духовника у себя, учинили разгром в его келье?!

– Ну, это уж слишком! – воскликнул Колганов. Он уронил на пол тарелку, которая разбилась вдребезги, а соус с нее забрызгал темное платье гувернатки, выскочил из-за стола, выбросил испорченную, скомканную салфетку и с видом оскорбенного достоинства выбежал вон из мраморной залы.

– Ну и ну, – Ольга Павловна охнула и покачала головой. – Вы обидели нашего старого друга! – укорила она Медведева.

– Да это же волк в овечьей шкуре! – пробасил Лаврентий Филиппович. – Кстати, – вдруг вспомнил он, – а как там поживают наши брахманы? По-моему, их стоит выпустить! У меня уже практически не остается никаких сомнений, что убийство князя – дело рук Ивана Парфеновича Колганова! И мотивчик имеется, – надзиратель подмигнул мне, видимо, имея в виду карточные проигрыши гостя.

Да я и сам еще толком ничего абсолютно не понимал, потому как вполне мог допустить, что Колганов искал в кабинете князя все те же долговые расписки. Но что-то подсказывало мне, что это совсем не так! Особенно удивляло меня поведение Гродецкого и англичанки. Голова-то у меня побаливала по-прежнему. Но не Иван Парфенович же меня ударил… Что ему-то искать в спальне мисс Браун?

– Не говорите ерунды! – взмолилась княгиня Титова.

– Пожалуй, вы правы, – согласился квартальный. – Индийцы могут быть с ним как-то связаны… Пожалуй, я еще некоторое время подержу их взаперти, – подвел черту Лаврентий Филипович.

– Вы неисправимы! – покачала седой головой хозяйка.

– Oh no, – простонала мисс Браун, заметив, что платье ее безнадежно испорчено винным соусом.

IV

После обеда я направился к господину Колганову с твердым намерением выспросить у него, как и где именно он провел предобеденное время. Мира оставалась на попечение Кинрю и Грушеньки, которая, как это ни странно, сблизилась с моей индианкой и все уговаривала ее погадать ей на жениха. На что Мира только отшучивалась, но юная ключница не отставала и знай твердила свое: что, мол, наступили святки, и что самое время предсказать ей судьбу!

Колганов открыл не сразу. Мне пришлось порядком потоптаться у его двери, прежде чем он соизволил впустить меня. Я уже даже собрался оставить свое намерение до более подходящего раза, как услышал слабый голос:

– Войдите!

– Иван Парфенович, вы спите?

Колганов возлежал на маленькой оттоманке и предавался тоске. Почти над самой его головой теплились четыре свечи в подсвечниках золоченой бронзы.

– Нет, – вздохнул Колганов, – я размышляю…

– О чем же? – осведомился я.

– Кто совершил все эти ужасные преступления, – ответил Иван Парфенович.

– Похоже, – заметил я, – что этот вопрос сейчас занимает всех!

– Не сомневаюсь, – подтвердил господин Колганов. – Но вы-то, надеюсь, не думаете, что я как-то связан с этими… Как их там? Брахманами! Вы производите впечатление здравомыслящего человека.

– Спасибо, – ответил я. – Вы не первый сегодня делаете мне этот комплимент!

– Но, Яков Андреевич, вы не ответили на мой вопрос, – обиделся Иван Парфенович.

– Не думаю, – успокоил я его. – Я вообще не думаю, что в этом деле участвовали индусы.

– Тогда я совсем ничего не понимаю! – признался Иван Парфенович.

Я благоразумно умолчал о том, что понимаю в этом деле ничуть не больше и с каждым часом все сильнее запутываюсь в происходящем, что, в общем-то, было для меня совсем не свойственно, ибо главными орденскими символами, которые я чтил, стали отвес и меч, обозначающие истину и справедливое возмездие.

– Вы по-прежнему утверждаете, что не заходили к священнику в его отсутствие? – осведомился я.

– И вы туда же, Яков Андреевич, – обреченно вздохнул Колганов. – Да не был я в этой проклятой комнате!

– Но спальню-то княжескую вы обыскивали! – не унимался я. – Так почему бы вам не заняться и кабинетом?

– Даже если и так, – задумчиво произнес Колганов, – то при чем здесь жемчужина и убийство?

– Ну… – предположил я вслух, – вы могли бы искать в кабинете князя еще какие-нибудь драгоценности.

– Да не искал я там ничего! – воскликнул Колганов, вскочив с оттоманки.

– Так ли? – засомневался я.

– Ну что же я должен сделать, чтобы все мне, наконец-то, поверили? – воскликнул он.

На что я честно ответил, что не знаю.

– Ну, хорошо, – произнес Колганов с заговорческим видом, – я вам признаюсь…

Я приготовился очень внимательно выслушать его откровения.

– Я в самом деле обыскивал кабинет князя, – продолжил он.

– Но…

– Вы меня не дослушали! – запротестовал господин Колганов. – Я и в самом деле искал свои долговые расписки, – руки Ивана Парфеновича дрожали, когда он говорил это. Колганов налил себе стакан воды из графина рубинового стекла и залпом опорожнил его. – Но это было еще вчера, – добавил он, – до рождественского ужина!

– Это правда? – засомневался я.

– Разумеется, правда! – сказал Колганов. – Но я ничего не нашел в кабинете, – развел он руками.

– Ничего себе! – на пороге возник Гродецкий. – Вы не закрыли дверь, господа, – с усмешкой промолвил он. – А надо было бы, – добавил он, скорчив презрительную гримасу. – Я всем расскажу, что мы находимся под одной крышей с мошенником!

– Заклинаю вас, молодой человек, – взмолился Иван Парфенович, – не стоит этого делать! На меня и так уже смотрят косо в этом доме, – затараторил он. – Княгиня Ольга Павловна…

– Довольно! – прервал его излияния польский аристократ. – Меня и так тошнит от того, что я должен находиться в одном доме с мошенником и проходимцем! Да еще и сидеть с ним за одним столом! – добавил он возмущенно.

– Да я!.. Я вызываю вас! – вскричал Колганов.

– С вами будет разбираться полиция, – усмехнулся Гродецкий. – А впрочем, – добавил он немного подумав, – как вам будет угодно! Как только метель закончится!

– Да вы с ума сошли! – воскликнул я.

Иван Парфенович рухнул в кресло, а Станислав Гродецкий с высоко поднятой головой вышел из комнаты.

Я вернулся к себе, как только мне удалось привести в чувство Колганова.

– Яков Андреевич, да на вас лица нет! – заметил Кинрю, оторвавшись от шахмат, в которые он играл сам с собою.

– Где Мира? – осведомился я, так как не мог не беспокоиться за нее, учитывая то, что творилось в доме. А отношение княгини к моей индианке даже пугало.

– У себя, – ответил мой Золотой дракон. – А что, еще какие-то неприятности? – осведомился он. Его взор был прикован к живописному плафону с амурами.

– Да, – подтвердил я мрачно, – боюсь, что без дуэли не обойдется!

– Вас кто-то вызвал? – Кинрю изумленно приподнял брови.

– Нет, не меня, – ответил я. – Колганов вызывает Гродецкого!

– Колганов?! – воскликнул Кинрю. – Да от него же и мокрого места не останется!

– В том-то и дело! – ответил я. – И еще, – добавил я, – мне очень не нравится этот Гродецкий!

– Мне тоже! – горячо откликнулся Кинрю.

– Он как-то связан с мисс Браун, – добавил я.

– Нет, – возразил японец. – Такого не может быть!

– А кто оглушил меня в ее комнате? – не унимался я.

– Но это не могла быть мисс Браун! – невозмутимо ответил мой Золотой дракон.

– Как знать? – проговорил я волголоса. – А куда же исчезли вещи, которые, в чем я уже почти не сомневаюсь, принадлежали поляку?

– Вам могло показаться, – мягко сказал японец. – Ведь вас же ударили по голове…

– Но я пока еще в своем уме, – ответил я и пересказал ему мои подозрения в отношении Гродецкого, который, как я догадывался, скрывал свою принадлежность к масонскому братству. Моему Золотому дракону я доверял, как никому другому.

– Мне кажется, Яков Андреевич, что у вас недостаточно оснований, чтобы считать его вольным каменщиком, – заметил он. – Какие-то призрачные перчатки, да странный жест… Ведь он мог быть и случайным!

– Чутье, Кинрю, еще никогда не обманывало меня!

– Возможно, вы и правы, – вздохнул японец. – Пойду-ка я по усадьбе поброжу, – проговорил он задумчиво и вышел из комнаты. Я понял, что японец отправился к своей англичанке…

Тогда я достал свой дневник и решил записать в нем все, что случилось со мною за это время. Обмакнув в чернила перо, я задумался и невольно изобразил на чистом листе бумаге знак, именуемый в братстве «Священной дельтой». Это был глаз, заключенный в треугольник, олицетворявший собой божественное всевидящее око. Я смотрел на него и думал, но у меня все еще было недостаточно информации, чтобы прийти к каким-либо выводам. Однако я уповал на помощь Господню и потому не спешил отчаиваться. В конце-концов я все-таки решил во что бы то ни стало проникнуть в комнату Станислава Гродецкого. Я даже стал обдумывать план, каким бы образом мне раздобыть ключи от его апартаментов… Но в конечном итоге остановился на кандидатуре Кинрю, которого намеревался использовать в качестве взломщика.

Мне так и не удалось написать ни слова, все мои мысли были заняты поляком Гродецким, которого я подозревал в самых страшных грехах, вплоть до предательства.

Неожиданно раздался стук в дверь.

– Кто там? – осведомился я.

– Яков Андреевич, это Грушенька, – услышал я тоненький голосок. – Мне очень нужно с вами поговорить! – взволнованно зашептала она.

– Войди! – позволил я ей.

Дверь скрипнула, и Грушенька тенью проскользнула в мою комнату.

– Яков Андреевич, несчастье, – встревоженно проговорила она.

Сердце мое упало, почувствовав неладное.

– Что произошло? – спросил я, стараясь казаться спокойным.

– Мира, – ответила девушка.

– Что с ней? – воскликнул я. – Она жива?

– Да! – ответила Грушенька. – Да не пугайтесь вы так! Индианка ваша даже здорова, только вот…

– Что только? – я спрятал тетрадь, заметив, что девушка с интересом уставилась на нее.

– Ее Лаврентий Филиппович допрашивает, – промолвила Грушенька растерянно.

– Как это допрашивает? – не понял я.

– Обыкновенно, – пожала плечами Грушенька. – В гостиной!

– Да объяснишь ты мне толком, что происходит, или нет? – взорвался я.

– Тише, тише! – замахала руками Грушенька. – Так и удар случиться может! – заключила она. – Григорий рассказал барыне, что видел, как госпожа Мира выходила из комнаты брахманов…

– Мира? Из комнаты брахманов?.. – не поверил я. – Но как она могла пройти к ним?

– Не знаю, – Грушенька опустила глаза. – Но Ольга Павловна потребовала от Лаврентия Филипповича, чтобы он непременно провел расследование.

– Не удивительно! – воскликнул я. – И все-таки все это очень странно!

– Но индианка и не отказывается, что была у них, – пожала плечами Грушенька. – А я-то так надеялась, что… – девушка осеклась на полуслове. – Да что же мы стоим-то?! – воскликнула она. – Ее же надо спасать!

– И то верно, – ответил я.

В гостиной козырем расхаживал Лаврентий Филиппович.

– Итак, – спрашивал он, – как вы, сударыня, проникли в комнату наших подозреваемых?

Ошеломленная Мира сидела на маленьком столике у стены и щурилась, потому как блики от огня, который горел в камине, падали ей в лицо.

– Это не имеет значения, – ответила Мира. – Я не сделала ничего плохого, впрочем, так же, как и они…

– Это уж позвольте решать нам самим, сударыня, – широко улыбнулся Лаврентий Филиппович. Его рыжие ресницы подрагивали. Он испытывал удовольствие, словно кот, играющий с загнанной в угол мышью.

– Человеческое жертвоприношение эта особа считает невинной шалостью! – зло хмыкнула Ольга Павловна. – Побойтесь Бога, сударыня! – призвала она мою протеже.

Сысоев молча стоял, прислонившись к стене, словно статуя. Гродецкий курил свою трубку, а Колганов бросал сочувственные взгляды на индианку. Англичанки в комнате не было. Зато отец Макарий вкупе с Медведевым призывал мою Миру сказать всю правду и, наконец-то, раскаяться в содеянном.

– Мне не в чем каяться, – сказала Мира, устремив на священника взгляд своих честных, солнечных глаз. – Я никого не убивала и вообще никогда не преступала закон!

– Тогда, сударыня, – вкрадчиво произнес Медведев, – вы, может быть, знаете, кто это сделал?!

– Мира не может знать, кто это сделал! – вмешался я.

– Яков Андреевич? – Медведев заметил меня только сейчас. – Я не сомневался, что вы встанете на защиту вашей… – он умолк, подыскивая подходящее слово.

– Содержанки, – с ненавистью в голосе прошептала княгиня Ольга Павловна.

– Э-э… экономки, – нашелся Лаврентий Филиппович, кивнув на Миру, которая, словно оцепенела от всех этих взглядов, на нее устремленных. – Но это – дело полиции!

– Вы забываетесь, – сказал я сквозь зубы.

Лаврентий Филиппович заколебался, ему было известно, что в ордене «Золотого скипетра» я был посвящен не в самую низшую из степеней и потому обладал некоторою властью…

– Но, Яков Андреевич, – он сбавил тон, – дело ведь идет о ритуальном убийстве… О человеческом жертвоприношении! Вы понимаете?

– Мира не имеет к этому никакого отношения! – настаивал я.

– А кто же тогда имеет? – нервно спросила вдова.

– Это еще предстоит выяснить, – ответил я.

– А по какому праву, Яков Андреевич, вы вообще здесь распоряжаетесь? – Ольга Павловна взволнованно теребила платок, карие глаза ее метали громы и молнии.

– Яков Андреевич Кольцов – человек весьма сведующий в полицейских вопросах, – неожиданно вступился за меня Лаврентий Филиппович.

– В самом деле? – спросила растерянная вдова. – Никогда бы не подумала! – откровенно заявила она.

Я невольно посочувствовал покойному Николаю Николаевичу. И как он мог прожить с такой женщиной столько лет?! Насколько мне было известно, жили Титовы душа в душу. Мне пришлось все-таки признать, что ложа в которой я состоял, так и не открыла мне всех тайников человеческого сердца!

– Сударыня, – снова обратился Лаврентий Филиппович к индианке, – но вы так и не объяснили нам, что же вам понадобилось от Мадхавы с Агастьей?

– Я хотела повидать земляков, – невозмутимо ответила Мира.

– Повидали? – с усмешкой спросил Гродецкий, выпуская новую струю дыма изо рта.

– Да, – кивнула индианка, – мы даже успели поговорить…

– О чем же? – осведомился Медведев.

– Об Индии, разумеется, – пожала плечами Мира.

– Убийцы! – воскликнула Ольга Павловна и горько расплакалась.

– Но это неправда! – воскликнула Мира. – Они даже и не брахманы! Они не имеют никакого отношения к ритуалу и даже толком не знают о нем! – продолжала она защищать своих земляков. Мне подумалось, что в доказательство своей правоты индианка без сомнений распростерла бы ладонь над огнем.

– Ложь! – причитала княгиня. – Все – ложь!

Грушенька вернулась из будуара княгини с нюхательными солями. С виноватым видом она принялась хлопотать над хозяйкой. В этот момент я понял, что Грушенька сама и дала моей Мире ключи.

– Ольга Павловна, успокойтесь, пожалуйста, – попросил я, как можно мягче, но княгиня Титова не стала внимать моим мольбам и разрыдалась еще сильнее.

– Грушенька, – княгиня вдруг успокоилась, – а не ты ли дала индианке ключи? – похоже, ее озарила таже догадка, что и меня. Она устремила пристальный взгляд на свою экономку, которая едва не лишилась от стараха чувств.

– Я не… – пролепетала она.

– Так ты давала ей ключ или нет? – грозно вопрошала княгиня.

– Оставьте в покое девушку! – взмолилась Мира.

Ольга Павловна встряхнула экономку за плечи.

– Давала или нет? – повторила она.

– Charmante, – усмехнулся Гродецкий и громко зааплодировал.

Сцена сделалась окончательно неприличной.

– Давала, – выдавила из себя Грушенька и вся залилась румянцем.

– Да я тебя!.. – Ольга Павловна замахнулась, но в последний момент спрятала руку за спиной. – Да я тебя в скотницы… Из барского-то дома! – проговорила она, часто и тяжело дыша. – Вон отсюда! – приказала княгиня.

Заплаканная Грушенька послушно ушла из гостиной.

– Вот дура-то, – произнесла со вздохом Ольга Павловна, немного остыв. Грушу она любила и даже готова была ее простить, но к Мире испытывала ненависть.

– Сударыня, – вновь обратился к индианке Лаврентий Филиппович, – я вынужден поместить вас к вашим брахманам, – развел он руками.

– Делайте что хотите, – ответила Мира, покорная воле богов.

– Что?! – воскликнул я. – Не будет этого!

– Но… – Медведев покосился в сторону Ольги Павловны.

– Не смейте вмешиваться! – прикрикнула она на меня. – Эта женщина, – она ткнула указательным пальцем в мою индианку, – по меньшей мере соучастница! И если произойдет еще одно убийство или кража, то виноваты в этом будете именно вы!

– Поверьте мне, Ольга Павловна, вы ошибаетесь, – прижал я руки к груди.

– Ничего подобного! – возразила княгиня. – Я никогда не ошибаюсь! – самоуверенно заявила она.

– Ладно, ладно, – вздохнул Медведев. – Я оставлю вам вашу индианку, но снимаю с себя какую бы то ни было ответственность!