Текст книги "Стихотворения. Песни"

Автор книги: Александр Галич

Уходят друзья

Памяти Фриды Вигдоровой

На последней странице газет печатаются объявления о смерти, а на первой – статьи, сообщения и покаянные письма.

«…Я неизменно вспоминаю своего покойного друга, замечательную женщину, Фриду Вигдорову, человека мужественного, благороднейшего, человека такой необыкновенной строгой доброты… который был готов броситься в бой с любой несправедливостью. Она узнавала о том, что где-то в Сибири обижают кого-то… она, маленькая седая женщина, тут же отправлялась в путь за десятки, за сотни, за тысячи километров… Я вспоминаю о ней потому, что, когда я написал свои первые песни, она… пришла ко мне и сказала: «Знаете, Саша, я хочу с вами поговорить… Что вы начали делать сейчас – вам кажется, что это вы так просто сочинили несколько забавных песен, а мы подумали, и нам показалось, что вот это то, чем вы должны заниматься. Это то, что вы должны делать…»

(Из пеpедачи на pадио «Свобода» от 23 июня 1977 года)

* * *

 
Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни – в никуда, а другие – в князья.
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни…
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!
 
 
Не спешите сообщить по секрету:
Я не верю вам, не верю, не верю!
Но приносят на рассвете газету,
И газета подтверждает потерю.
 
 
Знать бы загодя, кого сторониться,
А кому была улыбка – причастьем!
Есть – уходят на последней странице,
Но которые на первых – те чаще…
 
 
Уходят, уходят, уходят друзья,
Каюк одному, а другому – стезя.
Такой по столетию ветер гудит,
Что косит своих и чужих не щадит…
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!
 
 
Мы мечтали о морях-океанах,
Собирались прямиком на Гавайи!
И, как спятивший трубач, спозаранок
Уцелевших я друзей созываю.
 
 
Я на ощупь, и на вкус, и по весу
Учиняю им поверку… Но вскоре
Вновь приносят мне газету-повестку
К отбыванию повинности горя.
 
 
Уходят, уходят, уходят друзья!
Уходят, как в ночь эскадрон на рысях.
Им право – не право, им совесть – пустяк,
Одни наплюют, а другие простят!
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!
 
 
И когда потеря громом крушенья
Оглушила, полоснула по сердцу,
Не спешите сообщить в утешенье,
Что немало есть потерь по соседству.
 
 
Не дарите мне беду, словно сдачу,
Словно сдачу, словно гривенник стёртый!
Я ведь всё равно по мёртвым не плачу —
Я ж не знаю, кто живой, а кто мёртвый.
 
 
Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни – в никуда, а другие – в князья.
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни…
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!..
 

<1963?>

Вальс, посвящённый уставу караульной службы

 
Поколение обречённых!
Как недавно – и ох как давно, —
Мы смешили смешливых девчонок,
На протырку ходили в кино.
 
 
Но задул сорок первого ветер —
Вот и стали мы взрослыми вдруг.
И вколачивал шкура-ефрейтор
В нас премудрость науки наук.
 
 
О, суконная прелесть устава —
И во сне позабыть не моги,
Что любое движенье направо
Начинается с левой ноги.
 
 
А потом в разноцветных нашивках
Принесли мы гвардейскую стать,
И женились на разных паршивках,
Чтобы всё поскорей наверстать.
 
 
И по площади Красной, шалея,
Мы шагали – со славой на «ты», —
Улыбался нам Он с мавзолея,
И охрана бросала цветы.
 
 
Ах, как шаг мы печатали браво,
Как легко мы прощали долги!..
Позабыв, что движенье направо
Начинается с левой ноги.
 
 
Что же вы присмирели, задиры?!
Не такой нам мечтался удел.
Как пошли нас судить дезертиры,
Только пух, так сказать, полетел.
 
 
– Отвечай, солдат, как есть на духу!
Отвечай, солдат, как есть на духу!
Отвечай, солдат, как есть на духу!
Ты кончай, солдат, нести чепуху:
Что от Волги, мол, дошёл до Белграда,
Не искал, мол, ни чинов, ни разживу…
Так чего же ты не помер, как надо,
Как положено тебе по ранжиру?
Еле слышно отвечает солдат,
Еле слышно отвечает солдат,
Еле слышно отвечает солдат:
– Ну, не вышло помереть, виноват.
 
 
Виноват, что не загнулся от пули,
Пуля-дура не в того угодила.
Это вроде как с наградами в ПУРе[1]1
  ПУР – политуправление. (Прим. автора.)


[Закрыть],
Вот и пули на меня не хватило!
 
 
– Всё морочишь нас, солдат, стариной?!
Всё морочишь нас, солдат, стариной!
Всё морочишь нас, солдат, стариной —
Бьёшь на жалость, гражданин строевой!
 
 
Ни деньжат, мол, ни квартирки отдельной,
Ничего, мол, нет такого в заводе,
И один ты, значит, вроде идейный,
А другие, значит, вроде Володи!
 
 
Ох, лютует прокурор-дезертир!
Ох, лютует прокурор-дезертир!
Ох, лютует прокурор-дезертир! —
Припечатает годкам к десяти!
 
 
Ах, друзья ж вы мои, дуралеи, —
Снова в грязь непроезжих дорог!
Заколюченные параллели
Преподали нам славный урок —
 
 
Не делить с подонками хлеба,
Перед лестью не падать ниц
И не верить ни в чистое небо,
Ни в улыбку сиятельных лиц.
 
 
Пусть опять нас тетёшкает слава,
Пусть друзьями назвались враги, —
Помним мы, что движенье направо
Начинается с левой ноги!
 

<1963?>

Левый марш

Б. Метальникову

 
Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!
 
 
Нет, ещё не кончены войны,
Голос чести ещё невнятен,
И на свете, наверно, вольно
Дышат йоги, и то навряд ли!
 
 
Наши малые войны были
Ежедневными чудесами
В мутном облаке книжной пыли
Государственных предписаний.
 
 
Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!
 
 
Помнишь, сонные понятые
Стали к притолоке головой,
Как мечтающие о тыле
Рядовые с передовой?!
 
 
Помнишь – вспоротая перина,
В летней комнате зимний снег?!
Молча шёл, не держась за перила,
Обесчещенный человек.
 
 
Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!
 
 
И не пули, не штык, не камень —
Нас терзала иная боль!
Мы бессрочными штрафниками
Начинали свой малый бой!
 
 
По детдомам, как по штрафбатам, —
Что ни сделаем – всё вина!
Под запрятанным шла штандартом
Необъявленная война.
 
 
Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!
 
 
Наши малые войны были
Рукопашными зла и чести,
В том проклятом военном быте,
О котором не скажешь в песне.
 
 
Сколько раз нам ломали рёбра,
Этот – помер, а тот – ослеп,
Но дороже, чем рёбра, – вобла
И солёный мякинный хлеб.
 
 
Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!
 
 
И не странно ли, братья серые,
Что по-волчьи мы, на лету,
Рвали горло – за милосердие,
Били морду – за доброту!
 
 
И ничто нам не мило, кроме
Поля боя при лунном свете!
Говорили – до первой крови,
Оказалось – до самой смерти…
 
 
Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!
 

<1963?>

Закон природы

Подражание Беранже

 
Ать-два, левой-правой,
Три-четыре, левой-правой,
Ать-два-три,
Левой, два-три!
 
 
Отправлен взвод в ночной дозор
Приказом короля.
Выводит взвод тамбурмажор,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля!
Эй, горожане, прячьте жён,
Не лезьте сдуру на рожон!
Выводит взвод тамбурмажор —
Тра-ля-ля-ля!
Пусть в бою труслив, как заяц,
И деньжат всегда в обрез,
Но зато – какой красавец!
Чёрт возьми, какой красавец!
И какой на вид храбрец!
 
 
Ать-два, левой-правой,
Три-четыре, левой-правой,
Ать-два-три,
Левой, два-три!
 
 
Проходит пост при свете звёзд,
Дрожит под ним земля,
Выходит пост на Чёртов мост,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля!
Чеканя шаг, при свете звёзд
На Чёртов мост выходит пост,
И, раскачавшись, рухнул мост —
Тра-ля-ля-ля!
Целый взвод слизнули воды,
Как корова языком,
Потому что у природы
Есть такой закон природы —
Колебательный закон!
 
 
Ать-два, левой-правой,
Три-четыре, левой-правой,
Ать-два-три,
Левой, два-три!
 
 
Давно в музей отправлен трон,
Не стало короля,
Но существует тот закон,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля!
И кто с законом не знаком,
 
 
Пусть учит срочно тот закон,
Он очень важен, тот закон,
Тра-ля-ля-ля!
Повторяйте ж на дорогу
Не для кружева-словца,
А поверьте, ей-же-Богу,
Если все шагают в ногу —
Мост об-ру-ши-ва-ет-ся!
 
 
Ать-два, левой-правой,
Три-четыре, правой-левой,
Ать-два-три,
Левой, правой —
Кто как хочет!
 

<1963?>

Ночной дозор

 
Когда в городе гаснут праздники,
Когда грешники спят и праведники,
Государственные запасники
Покидают тихонько памятники.
Сотни тысяч – и все похожие! —
Вдоль по лунной идут дорожке,
И случайные прохожие
Кувыркаются в неотложки!
 
 
И бьют барабаны!..
 
 
На часах замирает маятник,
Стрелки рвутся бежать обратно:
Одинокий шагает памятник,
Повторённый тысячекратно.
То он в бронзе, а то он в мраморе,
То он с трубкой, а то без трубки,
И за ним, как барашки на море,
Чешут гипсовые обрубки!
 
 
И бьют барабаны!..
 
 
Я открою окно, я высунусь,
Дрожь пронзит, будто сто по Цельсию!
Вижу: бронзовый генералиссимус
Шутовскую ведёт процессию!
Он выходит на место лобное —
Гений всех времён и народов! —
И, как в старое время доброе,
Принимает парад уродов!
 
 
И бьют барабаны!..
 
 
Прёт стеной мимо дома нашего
Хлам, забытый в углу уборщицей, —
Вот сапог громыхает маршево,
Вот обломанный ус топорщится!
Им пока – скрипеть да поругиваться,
Да следы оставлять линючие,
Но уверена даже пуговица,
Что сгодится ещё при случае!
 
 
И будут бить барабаны!..
 
 
Утро родины нашей – розово,
Позывные летят, попискивая.
Восвояси уходит бронзовый,
Но лежат, притаившись, гипсовые.
Пусть до времени покалечены,
Но и в прахе хранят обличие.
Им бы, гипсовым, человечины —
Они вновь обретут величие!
 
 
И будут бить барабаны!..
 

<1963?>

Старательский вальсок

«Году в 1963-м Галич пригласил меня к себе домой и спел примерно двадцать песен в очень узкой компании. Песни меня поразили пронзительной гражданственной афористичностью: «Но поскольку молчание – золото, то и мы безусловно старатели»; «Ах, как шаг мы печатали браво, как легко мы прощали долги, позабыв, что движенье направо начинается с левой ноги».

Начавшейся тогда попытке отката с позиций безоговорочного осуждения культа личности на позиции оговорочные, оправдывающие Галич противопоставил собственную безоговорочность. Уже в тот вечер это было совершенно ясно».

Евгений Евтушенко

* * *

 
Мы давно называемся взрослыми
И не платим мальчишеству дань.
И за кладом на сказочном острове
Не стремимся мы в дальнюю даль!
Ни в пустыню, ни к полюсу холода,
Ни на катере – к этакой матери…
Но поскольку молчание – золото,
То и мы, безусловно, старатели.
 
 
Промолчи – попадёшь в богачи,
Промолчи, промолчи, промолчи!
 
 
И не веря ни сердцу, ни разуму,
Для надёжности спрятав глаза,
Сколько раз мы молчали по-разному,
Но не против, конечно, а за!
Где теперь крикуны и печальники?
Отшумели и сгинули смолода…
А молчальники вышли в начальники,
Потому что молчание – золото.
 
 
Промолчи – попадёшь в первачи,
Промолчи, промолчи, промолчи!
 
 
И теперь, когда стали мы первыми,
Нас заела речей маята,
Но под всеми словесными перлами
Проступает – пятном – немота.
Пусть другие кричат от отчаянья,
От обиды, от боли, от голода!
Мы-то знаем – доходней молчание,
Потому что молчание – золото!
 
 
Вот как просто попасть в богачи,
Вот как просто попасть в первачи,
Вот как просто попасть в палачи —
Промолчи, промолчи, промолчи!
 

<1963>

Колыбельный вальс

 
Баю-баю-баю-бай!
Ходи в петлю, ходи в рай,
Баю-баюшки-баю!
Хорошо ль тебе в раю?
Улетая – улетай!
Баю-баю-баю-бай!
Баю-бай!
 
 
Но в рай мы не верим, нехристи,
Незрячим к чему приметы!
А утром пропавших без вести
Выводят на берег Леты.
Сидят пропавшие, греются,
Следят за речным проливом.
А что им, счастливым, грезится?
Не грезится им, счастливым.
 
 
Баю-баю-баю-бай!
Забывая – забывай!
Баю-бай!
 
 
Идут им харчи казённые,
Завозят вино – погуливают,
Сидят палачи и казнённые,
Поплёвывают, покуривают.
 
 
Придавят бычок подошвою,
И в лени от ветра вольного
Пропавшее наше прошлое
Спит под присмотром конвойного.
 
 
Баю-баю-баю-бай!
Ходи в петлю, ходи в рай!
Гаркнет ворон на плетне —
Хорошо ль тебе в петле?
Помирая – помирай,
Баю-баю-баю-бай!
Баю-бай!
 

<1964?>

Поезд

Памяти С. М. Михоэлса

 
Ни гневом, ни порицаньем
Давно уж мы не бряцаем:
Здороваемся с подлецами,
Раскланиваемся с полицаем.
Не рвёмся ни в бой, ни в поиск —
 
 
Всё праведно, всё душевно…
Но помни: отходит поезд!
Ты слышишь? Уходит поезд
Сегодня и ежедневно.
 
 
Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!
 
 
А мы балагурим, а мы куролесим,
Нам недругов лесть, как вода из колодца!
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам —
Колёса, колёса, колёса, колёса…
 
 
Такой у нас нрав спокойный,
Что без никаких стараний
Нам кажется путь окольный
Кратчайшим из расстояний.
Оплачен страховки полис,
Готовит обед царевна…
Но помни: отходит поезд,
Ты слышишь?! Уходит поезд
Сегодня и ежедневно.
 
 
Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!
 
 
Мы пол отциклюем, мы шторки повесим,
Чтоб нашему раю – ни краю, ни сноса.
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам —
Колёса, колёса, колёса, колёса…
 
 
От скорости века в сонности
Живём мы, в живых не значась…
Непротивление совести —
Удобнейшее из чудачеств!
И только порой под сердцем
Кольнёт тоскливо и гневно:
Уходит наш поезд в Освенцим!
Наш поезд уходит в Освенцим
Сегодня и ежедневно!
 
 
Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!
 
 
А как наши судьбы – как будто похожи:
И на гору вместе, и вместе с откоса!
Но вечно – по рельсам, по сердцу, по коже —
Колёса, колёса, колёса, колёса!
 

<1964?>

Предостережение

«Шуточная песня… В моей судьбе она сыграла неожиданно значительную роль. Именно за эту песню, когда меня исключали из Союза писателей, я был обвинён в проповеди сионизма».

(Фонограмма концерта в Израиле, ноябрь 1975 года)

* * *

 
Ой, не шейте вы, евреи, ливреи,
Не ходить вам в камергерах, евреи!
Не горюйте вы зазря, не стенайте, —
Не сидеть вам ни в Синоде, ни в Сенате.
 
 
А сидеть вам в Соловках да в Бутырках,
И ходить вам без шнурков на ботинках,
И не делать по субботам лехаим,
А таскаться на допрос с вертухаем.
 
 
Если ж будешь торговать ты елеем,
Если станешь ты полезным евреем,
Называться разрешат Рос… синантом
И украсят лапсердак аксельбантом.
 
 
Но и ставши в ремесле этом первым,
Всё равно тебе не быть камергером
И не выйти на елее в Орфеи…
Так не шейте ж вы ливреи, евреи!
 

<1964?>

Песня про острова

 
Говорят, что есть на свете острова,
Где растёт на берегу забудь-трава,
Забудь о гордости, забудь про горести,
Забудь о подлости! Забудь про хворости!
Вот какие есть на свете острова!
 
 
Говорят, что где-то есть острова,
Где с похмелья не болит голова,
А сколько есть вина, пей всё без просыпу,
А после по морю ходи, как по суху!
Вот какие есть на свете острова!
 
 
Говорят, что где-то есть острова,
Где четыре не всегда дважды два,
Считай хоть дослепу – одна испарина,
Лишь то, что по сердцу, лишь то и правильно.
Вот какие есть на свете острова!
 
 
Говорят, что где-то есть острова,
Где неправда не бывает права!
Где совесть – надобность, а не солдатчина,
Где правда нажита, а не назначена!
Вот какие я придумал острова!
 

<1964?>

Всё не вовремя

В. Т. Шаламову

 
А ты стучи, стучи, а тебе Бог простит,
А начальнички тебе, Лёха, срок скостят!
А за Окой сейчас небось коростель свистит,
А у нас на Тайшете ветра свистят.
А месяц май уже, а всё снега белы,
А вертухаевы на снегу следы,
А что полнормы – тьфу, это полбеды,
А что песню спел – полторы беды!
 
 
А над Окой летят гуси-лебеди,
А за Окой свистит коростель,
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэка ведут на расстрел!
 
 
А первый зэка, он с Севастополя,
Он там, чёрт чудной, Херсонес копал,
Он копал, чумак, что ни попадя,
И на полный срок в лагеря попал.
И жену его, и сынка его,
И старуху мать, чтоб молчала, блядь!
 
 
Чтобы знали все, что закаяно
Нашу родину сподниза копать!
 
 
А в Крыму теплынь, в море сельди,
И миндаль небось подоспел,
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэка ведут на расстрел!
 
 
А второй зэка – это лично я,
Я без мами жил, я без папи жил,
Моя б жизнь была преотличная,
Да я в шухере стукаря пришил!
А мне сперва вышка́, а я в раскаянье,
А уж в лагере – корешей внавал,
И на кой я пёс при Лёхе-Каине
Чумаку подпел «Интернационал»?!
 
 
А в караулке пьют с рафинадом чай,
А вертухай идёт, весь сопрел.
Ему скучно, чай, и несподручно, чай,
Нас в обед вести на расстрел!
 

<1964?>

Песня о синей птице

«…Он подъехал к нашему столику на инвалидной тележке, вместо протезов было четыре колеса. Он сказал: «Подсадите-ка меня, братцы». Мы подсадили его. Он сказал: «Угостите-ка меня, братцы». Мы выпили. Когда мы выпили, он рассказал нам такую историю».

(Фонограмма)

* * *

 
Был я глупый тогда и сильный,
Всё мечтал я о птице синей,
А нашел её синий след —
Заработал пятнадцать лет:
Было время – за синий цвет
Получали пятнадцать лет!
 
 
Не солдатами – номерами
Помирали мы, помирали.
От Караганды по Нарым —
Вся земля как сплошной нарыв!
Воркута, Инта, Магадан!
Кто вам жребий тот нагадал?!
То нас шмон трясёт, а то цинга!
И чуть не треть зэка из ЦК.
Было время – за красный цвет
Добавляли по десять лет!
 
 
А когда пошли миром грозы —
Мужики – на фронт, бабы – в слёзы!
В жёлтом мареве горизонт,
А нас из лагеря да на фронт!
Севастополь, Курск, город Брест…
Нам слепил глаза жёлтый блеск.
А как жёлтый блеск стал белеть,
Стали глазоньки столбенеть!
Ох, сгубил ты нас, жёлтый цвет!
Мы на свет глядим, а света нет!
 
 
Покалечены наши жизни!
А может, дело всё в дальтонизме?!
Может, цвету цвет не чета,
А мы не смыслим в том ни черта?!
Так подчаль меня, друг, за столик,
Ты дальтоник, и я дальтоник…
Разберёмся ж на склоне лет,
За какой мы погибли цвет!
 

<1964?>

Право на отдых,
или Баллада о том, как я навещал своего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах

 
Первача я взял ноль-восемь, взял халвы,
Пару рижского и керченскую сельдь,
И отправился я в Белые Столбы
На братана да на психов поглядеть.
 
 
Ах, у психов жизнь —
Так бы жил любой:
Хочешь – спать ложись,
Хочешь – песни пой!
Предоставлено
Им вроде литера —
Кому от Сталина,
Кому от Гитлера!
 
 
А братан уже встречает в проходной,
Он меня за опоздание корит.
Говорит: – Давай скорее по одной,
Тихий час сейчас у психов, – говорит.
 
 
Шизофреники —
Вяжут веники,
А параноики
Рисуют нолики,
А которые
Просто нервные —
Те спокойным сном
Спят, наверное.
 
 
А как приняли по первой первача,
Тут братана прямо бросило в тоску.
Говорит, что он зарежет главврача,
Что тот, сука, не пустил его в Москву!
 
 
А ему ж в Москву
Не за песнями,
Ему выправить
Надо пенсию,
У него в Москве
Есть законная…
И ещё одна есть —
Знакомая.
 
 
Мы пивком переложили, съели сельдь,
Закусили это дело косхалвой,
Тут братан и говорит мне: – Сень, а Сень,
Ты побудь здесь за меня денёк-другой!
 
 
И по выходке,
И по роже мы
Завсегда с тобой
Были схожими,
Тебе ж нет в Москве
Вздоха-продыха,
Поживи здесь, как
В доме отдыха!..
 
 
Тут братан снимает тапки и халат,
Он мне волосы легонько ворошит,
А халат на мне – ну, прямо в аккурат,
Прямо вроде на меня халат пошит!
 
 
А братан – в пиджак
Да и к поезду,
А я – булавочкой
Деньги к поясу
И иду себе
На виду у всех…
А и вправду мне
Отдохнуть не грех!
 
 
Тишина на белом свете, тишина!
Я иду и размышляю не спеша:
То ли стать мне президентом США,
То ли взять да и окончить ВПШ!..
 
 
Ах, у психов жизнь —
Так бы жил любой:
Хочешь – спать ложись,
Хочешь – песни пой!
Предоставлено
Нам – вроде литера —
Кому от Сталина,
Кому от Гитлера!..
 

<1964?>

Неоконченная песня

 
Старики управляют миром,
Суетятся, как злые мыши,
Им по справке, выданной МИДом,
От семидесяти и выше.
 
 
Откружили в боях и в вальсах,
Отмолили годам продленье,
И в сведённых подагрой пальцах
Держат крепко бразды правленья.
 
 
По утрам их терзает кашель,
И поводят глазами шало
Над тарелками с манной кашей
Президенты Земного Шара!
 
 
Старики управляют миром,
Где обличья подобны маскам,
Пахнут вёсны – яичным мылом,
Пахнут зимы – камфарным маслом.
 
 
В этом мире – ни слов, ни сути,
В этом мире – ни слёз, ни крови!
А уж наши с тобою судьбы
Не играют и вовсе роли!
 
 
Им важнее, где рваться минам,
Им важнее, где быть границам…
Старики управляют миром,
Только им по ночам не спится.
 
 
А девчонка гуляет с милым,
А в лесу раскричалась птица!
Старики управляют миром,
Только им по ночам не спится.
 
 
А в саду набухает завязь,
А мальчишки трубят: «По коням!»
И острее, чем совесть, – зависть
Старикам не даёт покоя!
 
 
Грозный счёт покорённым милям
Отчеркнёт пожелтевший ноготь.
Старики управляют миром…
А вот сладить со сном – не могут!
 

<1964?>

Смерть
Ивана Ильича

 
Врач сказал: «Будь здоров! Паралич!»
Помирает Иван Ильич…
 
 
Ходят дети с внуками на цыпочках,
И хотя разлука не приспела,
Но уже месткомовские скрипочки
Принялись разучивать Шопена.
 
 
Врач сказал: «Может, день, может, два,
Он и счас уже дышит едва».
 
 
Пахнет в доме горькими лекарствами,
Подгоревшим давешним обедом,
Пахнет в доме скорыми мытарствами
По различным загсам и собесам.
 
 
Врач сказал: «Ай-ай-ай, вот те раз!
А больной-то, братцы, помер у нас».
 
 
Был он председателем правления,
Но такая вещь житьё-бытьё:
Не напишешь просьбу о продлении,
Некому рассматривать её.
 
 
Врач сказал: «Извиняюсь, привет!»
Ждал врача подгоревший обед.
 

<1964?>

Виновники найдены

…Может быть, десяток

неизвестных рифм

Только и остался, что в Венецуэле…

В. Маяковский

 
Установлены сроки и цены
(По морям, по волнам),
И в далёкий путь между рифами
(По морям, по волнам)…
Установлены сроки и цены,
И в далёкий путь между рифами
Повезли нам из Венецуэлы
Два контейнера с новыми рифмами
По морям, по волнам, по морям, по волнам,
По морям, по волнам!
 
 
Так, с пшеницей и ананасами
(По морям, по волнам),
Плыли рубленые и дольные
(По морям, по волнам)…
Так, с пшеницей и ананасами,
Плыли рубленые и дольные,
Современные, ассонансные, —
Не какие-нибудь глагольные!
По морям, по волнам, по морям, по волнам,
По морям, по волнам…
 
 
Не снимает радист наушники
(По морям, по волнам),
А корабль подплывает к пристани
(По морям, по волнам)…
Не снимает радист наушники,
А корабль подплывает к пристани,
Но биндюжники есть биндюжники! —
Два бочонка с рифмами свистнули.
По морям, по волнам, по морям, по волнам,
По морям, по волнам…
 
 
Хоть всю землю шагами выстели
(По морям, по волнам),
Хоть расспрашивай всех и каждого
(По морям, по волнам)…
Хоть всю землю шагами выстели,
Хоть расспрашивай всех и каждого,
С чем рифмуется слово ИСТИНА —
Не узнать ни поэтам, ни гражданам!
По морям, по волнам, по морям, по волнам,
По морям, по волнам…
 
 
Виноваты во всём биндюжники!
 

<1965?>