Текст книги "Москва про Романовых. К 400-летию царской династии Романовых"

Автор книги: Александр Васькин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Новоспасский монастырь – родовая усыпальница Романовых

Эта старинная обитель на берегу Москва-реки (основана в 1490 году Иваном III) занимает в истории дома Романовых свое особое место, недаром столько внимания уделял Михаил Федорович обустройству и обороне монастыря. Так, в 1640 году за счет казны вместо деревянного частокола обитель окружили мощной крепостной стеной с башнями-бойницами.

Церковное строительство вообще было составной частью государственной политики первых царей династии. Тщанием Михаила Федоровича к 1645 году был возведен и Спасо-Преображенский собор, где уже при Алексее Михайловиче совершал богослужения архимандрит Никон – будущий патриарх-раскольник.

В то время между Никоном и Алексеем Михайловичем не было противоречий относительно перспектив развития Русской Православной Церкви. Более того, сам собор, строгая простота его пятикупольного образа, перекликающаяся с образами кремлевских храмов – символов романовского царствования, вполне отвечал взглядам Никона, противника всякого рода «обмирщения». Никон не просто пользовался личным доверием Алексея Михайловича – он был назначен служить наместником Новоспасского монастыря по царской просьбе.

У Михаила Федоровича и у его сына было основание заботиться и о защите монастыря, и о его развитии: здесь, в подклете Спасо-Преображенского собора с давних пор находилось захоронение старинного боярского рода Романовых. Правда, тогда они еще носили другие фамилии.

Первым похороненным здесь в 1498 году представителем рода стал Василий Юрьевич Кошкин-Захарьин, дядя царицы Анастасии, жены Ивана Грозного. Затем в 1543 году – его брат Роман Юрьевич Кошкин-Захарьин. Он-то своим именем и дал название роду Романовых. Именно его дочерью была будущая царица Анастасия.

Наконец, в 1586 году, здесь похоронен сам Никита Романович Захарьин-Юрьев (или просто Никита Романов), дед Михаила Федоровича. За два года до смерти, в 1584 году он занимал в Думе 2-е место по старшинству, тогда как Борис Годунов был лишь десятым. Но тяжелый недуг не позволил занять ему царский трон. Никита Романович перед кончиной принял постриг под именем Нифонта.

Внешний вид Новоспасского монастыря при Петре I

Внутренний вид Знаменской церкви монастыря

А вот еще три захоронения Романовых возникли в Новоспасском монастыре уже при Лжедмитрии II. Речь идет о трех братьях Федора Никитича (патриарха Филарета) – Василии, Александре и Михаиле, останки которых перенесли сюда в 1605 году. Так Лжедмитрий I выразил свое уважительное отношение к Филарету.

Но если сам Филарет упокоился в Успенском соборе в 1633 году, то его жену инокиню Марфу (и мать царя Михаила Федоровича) похоронили здесь, в Новоспасском монастыре, в 1631 году. Всего же к концу XVII века здесь насчитывалось до 70 захоронений царских родственников.

Неудивителен тот пиетет, с которым Михаил Федорович относился к монастырю. Он часто бывал здесь, как и его сын Алексей Михайлович, участвуя в молебнах на могилах своих предков. Монастырь точно расцвел при первых Романовых.

Летопись свидетельствует: «1633 года января 23 день. Ходил Государь к Спасу на Новое к вечерней панихиде. А на Государе было платья: шуба санная, сукно темно-вишнево; зипун комнатной, шапка, сукно вишнево с тафтяными петли; да в запас отпущено: стул сафьяной, подножье теплое меньшое, кабеняк лундыш вишнев, три суконца кровельных» [45]45
  Московский первоклассный Новоспасский ставропигиальный монастырь в его прошлом и настоящем. Историко-археологический очерк // Сост. И.Д. Дмитриев. М. 1909. С. 88–89.


[Закрыть].

А вот интереснейшее свидетельство от 6 августа 1662 года: «Обедни государь (Алексей Михайлович – А.В.) слушал у праздника Преображения Спасова Нового монастыря. А на Государе было платья: ферезия, сукно скорлат червчет, с широким кружевом, холодная; ферези, атлас бел, испод соболий, зипун без обнизи, шапка, бархат двоеморх шафранного цвета с большими запоны».

Исторические источники отмечают, что особенно часто – каждую неделю! – приезжал в монастырь Федор Алексеевич. Это случилось после погребения здесь его тетки Ирины Михайловны. Царь, следуя примеру деда и отца, щедро раздавал милостыню монастырской братии.

Видели в Новоспасском и царей-братьев Ивана и Петра. А в 1716 году Петр I, выражая особое свое отношение к монастырю, велел отлить для него большой колокол. А ведь в это время Россия воевала с Швецией, и, согласно указу императора, церковные колокола переливали в пушки!

Но чем меньше романовской крови было в каждом следующем монархе, тем реже они посещали могилы предков. Последней, кто привечала монастырь, была Елизавета Петровна. А уж при Екатерине II ни о каком особом отношении к Новоспасскому не было и речи – зов предков манил ее совершенно в иные края. Считанные разы бывали здесь Александр I и Николай I.

1812 год огненным ураганом прошелся по обители – многие гробницы Романовых были утрачены, осталось чуть больше тридцати. Восстановить родовую усыпальницу решил Александр II в 1857 году, в результате чего гробницы были отделаны белым камнем.

Николай II приходил в усыпальницу вместе со своими детьми в 1913 году во время празднования трехсотлетия царской династии. А последним из Романовых, чей прах нашел пристанище в родовой усыпальнице в 1995 году, стал великий князь Сергей Александрович, погибший от бомбы террориста Ивана Каляева 4 февраля 1905 года (об этом мы расскажем в следующих главах).

Новоспасский монастырь. 1882 г.

Перенос столицы: за что Петр Великий Москву невзлюбил

Переломным моментом в отношениях Романовых и Москвы является перенос столицы в Санкт-Петербург, явившийся личной и глубоко субъективной инициативой Петра I. Петр Москву не любил и даже боялся. Да и как любить город, еще с детства ставший для него олицетворением постоянного страха за свою жизнь.

Навсегда запомнил он май 1682 года, когда перед его глазами развернулась кровавая трагедия – натравленные сестрой Петра, Софьей, стрельцы пришли в Кремль, чтобы посмотреть на его брата Ивана. Софья нашептала стрельцам, будто Ивана уж и нет в живых. Растерянных Петра и Ивана вывели из царского терема на Красное крыльцо и показали стрельцам, которые, однако, не успокоившись, жаждали крови. Разъяренная толпа потребовала выдать им на растерзание наиболее известных и влиятельных бояр.

Десятилетний Петр видел, как бросили на копья главу Стрелецкого приказа князя Михаила Долгорукого, как изрубили на куски боярина Артамона Матвеева, ближайшего соратника его отца, как расправились, а затем глумились над телами его дядюшек – Ивана и Афанасия Нарышкиных. А ведь они были братьями его матери, царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной. Что и говорить, зрелище ужасное даже для взрослого человека с уравновешенной психикой. А тут ребенок. Вот потому-то так быстро и повзрослел Петр Алексеевич.

Попытка узурпации власти Софьей и последовавшая за этим Хованщина стали продолжением длинной череды противоречивых событий, сформировавших негативное отношение Петра к Москве. Став постарше, он практически переехал жить в Преображенское, расценивая пребывание в Кремле как большую опасность для себя. Вот как пишет об этом Ключевский:

«События 1682 г. окончательно выбили царицу-вдову из московского Кремля и заставили ее уединиться в Преображенском, любимом подмосковном селе царя Алексея. Этому селу суждено было стать временной царской резиденцией, станционным двором на пути к Петербургу. Здесь царица с сыном, удаленная от всякого участия в управлении, по выражению современника князя Б.И. Куракина, «жила тем, что давано было от рук царевны Софии», нуждалась и принуждена была принимать тайком денежную помощь от патриарха Троицкого монастыря и ростовского митрополита. Петр, опальный царь, выгнанный сестриным заговором из родного дворца, рос в Преображенском на просторе. Силой обстоятельств он слишком рано предоставлен был самому себе, с десяти лет перешел из учебной комнаты прямо на задворки. Легко можно себе представить, как мало занимательного было для мальчика в комнатах матери: он видел вокруг себя печальные лица, отставных придворных, слышал все одни и те же горькие или озлобленные речи о неправде и злобе людской, про падчерицу и ее злых советчиков. Скука, какую должен был испытывать здесь живой мальчик, надо думать, и выжила его из комнат матери на дворы и в рощи села Преображенского. С 1683 года, никем не руководимый, он начал здесь

продолжительную игру, какую сам себе устроил и которая стала для него школой самообразования, а играл он в то, во что играют все наблюдательные дети в мире, в то, о чем думают и говорят взрослые. Современники приписывали природной склонности пробудившееся еще в младенчестве увлечение Петра военным делом. Темперамент подогревал эту охоту и превратил ее в страсть, толки окружающих о войсках иноземного строя, может быть, и рассказы Зотова об отцовых войнах дали с летами юношескому спорту определенную цель, а острые впечатления мятежного 1682 года вмешали в дело чувство личного самосохранения и мести за обиды. Стрельцы дали незаконную власть царевне Софье: надо завести своего солдата, чтобы оборониться от своевольной сестры. По сохранившимся дворцовым записям можно следить за занятиями Петра, если не за каждым шагом его в эти годы. Здесь видим, как игра с летами разрастается и осложняется, принимая все новые формы и вбирая в себя разнообразные отрасли военного дела. Из кремлевской Оружейной палаты к Петру в Преображенское таскают разные вещи, преимущественно оружие, из его комнат выносят на починку то сломанную пищаль, то прорванный барабан. Вместе с образом спасителя Петр берет из Кремля и столовые часы с арабом, и карабинец винтовой немецкий, то и дело требует свинца, пороха, полковых знамен, бердышей, пистолей; дворцовый кремлевский арсенал постепенно переносился в комнаты Преображенского дворца. При этом Петр ведет чрезвычайно непоседный образ жизни, вечно в походе: то он в селе Воробьеве, то в Коломенском, то у Троицы, то у Саввы Сторожевского, рыщет по монастырям и дворцовым подмосковным селам, и в этих походах за ним всюду возят, иногда на нескольких подводах, его оружейную казну. Следя за Петром в эти годы, видим, с кем он водится, кем окружен, во что играет; не видим только, садился ли он за книгу, продолжались ли его учебные занятия. В 1688 году Петр забирает из Оружейной палаты вместе с калмыцким седлом «глобус большой». Зачем понадобился этот глобус – неизвестно; только, должно быть, он был предметом довольно усиленных занятий не совсем научного характера, так как вскоре его выдали для починки часовому мастеру. Затем вместе с потешной обезьяной высылают ему какую-то «книгу огнестрельную».

Для мужающего Петра в те годы основным способом защиты было бегство из Москвы. Взять хотя бы тот памятный отъезд в Троицу в 1689 году:

«Последнее по времени публичное столкновение Петра с Софьей произошло в июле 1689 года и было связано с торжеством по случаю возвращения Голицына из Крымского похода. Этот поход, как отмечалось выше, не принес славы ни ратным людям, ни их начальнику. Тем не менее Софья не скупилась на награды за сомнительные боевые подвиги, стремясь тем самым заручиться поддержкой стрельцов в надвигавшемся столкновении с Петром.

Петр демонстративно отказался от участия в пышных торжествах. Руководитель похода и другие военачальники, прибыв в Преображенское, даже не были приняты Петром. Эти действия Софья сочла прямым себе вызовом. Она апеллирует к стрельцам: «Годны ли мы вам? Буде годны, вы за нас стойте, а буде не годны – мы оставим государство». Последней частью фразы Софья подчеркивала скромность своих намерений. В действительности в Кремле, как и в Преображенском, велась лихорадочная подготовка к развязке. Она, как это часто бывает в напряженной обстановке, полной тревог и ожиданий, произошла совершенно неожиданно.

В ночь с 7 на 8 августа в Кремле поднялась тревога, стрельцы взялись за ружья: кто-то пустил слух, что потешные из Преображенского идут в Москву. Сторонники Петра среди московских стрельцов, не разобравшись в происходившем, сочли, что стрельцы готовятся не к обороне Кремля, а к походу в Преображенское. Мигом они помчались в резиденцию Петра, чтобы предупредить его о грозящей опасности. Тревога оказалась ложной, тем не менее слух вызвал цепную реакцию.

Петра разбудили, чтобы сообщить новость. Можно представить, какие мысли пронеслись в голове Петра и что он пережил в те недолгие секунды. Промелькнули события семилетней давности – разъяренная толпа вооруженных людей, бердыши, алебарды, пики, на острие которых сбрасывали с крыльца сторонников Нарышкиных. Решение, вызванное страхом за жизнь, было неожиданным – бежать. Бросился в одной рубашке в ближайшую рощу и в ночной тишине пытался уловить гул топота двигавшихся стрельцов. Но было тихо. Лихорадочно соображал, куда бежать. Ему принесли одежду и седло, привели коня, и он всю ночь в сопровождении трех человек скакал в Троице-Сергиев монастырь, за толстыми стенами которого семь лет назад укрывалась Софья.

В зрелые годы Петр был человеком большой отваги, много раз попадал в смертельно опасные переделки. Но в семнадцать лет он оставил жену и мать, кинул на произвол судьбы близких людей и потешных солдат, не подумав о том, что стены Троице-Сергиевой лавры, никем не защищаемые, не могли бы его спасти. Изнуренный долгой скачкой, Петр прибыл в монастырь утром 8 августа, бросился на постель и, обливаясь слезами, рассказал архимандриту о случившемся, прося защиты.

На следующий день из Преображенского к Петру прибыли потешные солдаты и стрельцы Сухарева полка, приехала и мать.

В Кремле узнали о бегстве Петра только 9 августа – весь день накануне Софья в сопровождении стрельцов была на богомолье. Новость вызвала тревогу, которую пытались скрыть наигранным спокойствием: «Вольно ему, взбесяся, бегать», – сказал Шакловитый.

Софья предприняла несколько неудачных попыток примирения. Сначала она для улаживания конфликта отправила к Троице патриарха Иоакима, но тот, симпатизируя Петру, остался при нем. «Послала я патриарха, – делилась со стрельцами результатами своей неудачной затеи Софья, – для того, чтобы с братом сойтись, а он, заехав к нему, да там и живет, а к Москве не едет». Затем она отправилась к монастырю сама, но в пути получила категорическое повеление брата вернуться в Кремль.

Приезд царей Иоанна и Петра Алексеевичей на Семеновский потешный двор в сопровождении свиты. Худ. И.Е. Репин. 1900 г.

Вид Москвы времен Петра. Худ. К.И. Рабус.

Военные силы, на которые рассчитывала опереться Софья, таяли с каждым днем. Вместе с Шакловитым она не могла удержать в повиновении солдатские и стрелецкие полки, не рисковавшие вступить в вооруженный конфликт с войсками, поддерживавшими Петра. По его вызову в Троице-Сергиеву лавру прибывали, во главе солдат и стрельцов, командиры полков. Там стрелецкие начальники сообщили царю о тайном совещании, созванном Шакловитым, о его попытке произвести дворцовый переворот. Последовало требование выдать Шакловитого.

Апелляция Софьи к оставшимся в Москве стрельцам, призыв встать на защиту своего начальника успеха не имели. Правительнице пришлось выдать фаворита, он был 7 сентября доставлен в монастырь, подвергнут допросу и пыткам и через пять дней казнен вместе с главными сообщниками.

Выдача Шакловитого означала полное поражение Софьи. Петр и его сторонники вполне овладели положением. Стрельцы вышли встречать ехавшего в Москву царя, в знак покорности легли вдоль дороги на плахи с воткнутыми топорами и громко просили о помиловании.

Еще продолжался розыск над Шакловитым, а Петр, находясь в Троице, отправил брату Ивану письмо с решением отстранить Софью от власти. «Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте тому зазорному лицу государством владеть мимо нас». Далее Петр испрашивал разрешения «не отсылаясь к тебе, государю, учинить по приказом правдивых судей, а не приличных переменить, чтоб тем государство наше успокоить и обрадовать вскоре» [46]46
  Павленко Н.И.Петр I. М. 1975. С. 86.


[Закрыть].

В процитированных повествованиях историков не раз употребляется село Преображенское, основанное еще царем Алексеем Михайловичем, выстроившим здесь летний дворец с богатой усадьбой. Это-то село и стало пристанищем для Натальи Кирилловны с малолетним Петром. Значение Преображенского стало еще более весомым с взрослением Петра. И появление здесь в 1683 году потешных полков – не просто детская забава, а подсознательное желание Петра защититься от возможной опасности, исходящей, по его мнению, из Кремля, от амбициозной Софьи с ее стрельцами. А потому уже в 1687 году в Преображенском возникла населенная офицерами и солдатами слобода. Так зарождалась будущая российская армия.

Но не в этом главный смысл Преображенского. Петр превратил его в противостоящий Кремлю центр власти, совсем не потешный. Здесь была своеобразная кузница будущих кадров петровских преобразований. И не беда, что иные соратники Петра до конца жизни не умели ни писать, ни читать, главное, что они были преданы ему лично, готовые пройти со своим государем и огонь, и воду. За это Петр их ценил и выдвигал. Об особенностях и роли Преображенского в судьбе Петра хорошо сказал Николай Павленко:

«Двор в Преображенском, где жила царица с сыном, находился на полуопальном положении и, хотя был расположен рядом с Москвой, представлял собою своего рода провинцию, где жизнь текла по иным законам, где придворный этикет не стеснял поведения Петра и не накладывал своим благочинием ограничений на характер его забав и развлечений. Иным был и состав двора в Преображенском. Здесь мы почти не встретим представителей знатных родов. Молодые люди, окружавшие Петра, не гнушались изнурительной работы, сопровождавшей военные забавы, во время этих забав складывались особые отношения, основанные совсем на иных принципах, чем в Кремлевском дворце.

Боярин оставался боярином, даже если он попадал в опалу и блистательно начатый в Москве жизненный путь завершал воеводой какого-либо окраинного уезда. Опала для него означала ущемление спеси родовитого человека, утрату возможности получить новые пожалования, но не означала полной катастрофы и лишения средств к существованию. Карьера сына такого боярина опиралась на чин и породу отца. У людей, окружавших Петра, не было подобной опоры, традиции преемственности отсутствовали. Меншиков, не окажись он в компании Петра, в лучшем случае стал бы богатым купцом. Единственным достоянием Меншикова на первых порах были его ум, сметливость, безграничная преданность Петру, умение с полуслова понимать и даже угадывать его желания и прихоти.

Из окружения молодого Петра вышли потом военачальники и дипломаты, инженеры и администраторы. Но все это случилось позже. А пока, в первые годы правления Петра, они вместе с ним были поглощены военными играми, потешными сражениями, маневрами» [47]47
  Павленко Н.И.Указ. соч. С. 89.


[Закрыть].

Казалось бы, что после подавления очередного Стрелецкого бунта в 1689 году и низложения Софьи Петр должен был въехать в Кремль на белом коне и успокоиться. Но не таков был будущий император всероссийский. Начав царствовать единолично, в 1696 году он совершает свой первый военный поход в Архангельск, затем, на следующий год, второй и более успешный.

А в это время вновь в Москве зреет заговор, и опять движущей его силой выступают стрельцы, ведомые теперь уже не Софьей, заточенной в монастыре, а ненавидящим Петра полковником Цыклером, не скрывающим перед стрельцами своей цели: «Как государь поедет с Посольского двора, и в то время можно вам подстеречь и убить» [48]48
  Карамзин Н.М.Указ. соч. С. 347.


[Закрыть]. Наказание заговорщику было соответствующим.

А Петр снова рвется из Москвы – здесь ему тесно. Отправившись весною 1697 года в составе Великого посольства галопом по Европе, царь, вдохновленный увиденным, летом 1698 года вынужден прервать свое путешествие – из Москвы приходят дурные вести об очередном стрелецком бунте. Петр возвращается и устраивает «Утро стрелецкой казни».

Вряд ли нужно говорить, что на протяжении почти что двадцати лет Первопрестольная была для Петра олицетворением постоянного страха за свою власть и свою жизнь. В такой обстановке впору не о создании империи думать, а о собственном спасении. Петра же, как мы знаем, обуревали совсем иные планы. Вероятно, уже тогда он задумался о переносе столицы в другое место. Только вот куда? В такой же древний город? Не лучше ли основать столицу на новом и притом пустом месте?

Выезжавшего за границу, воюющего со шведами Петра в Москве не видели годами. Отсутствие царя в столице отнюдь не способствовало стройности государственного устройства, привыкшего к иному образу жизни первого лица в государстве. Русские цари дальше границы-то никогда не выезжали, а тут – Англия, Голландия. Да и сам Петр понимал, что долго так продолжаться не может. Утверждая победы русского оружия на Западе, он и столицу хотел иметь поближе для собственного удобства, как бы под боком. Так что в Москве ему было еще и не очень сподручно.

Едва-едва отвоевав у шведов кусок земли (а война-то еще и не окончилась!), Петр 16 мая 1703 года закладывает именной город – Санкт-Петербург. С того дня и началась история противостояния двух столиц Российской империи – новой, северной, и старой, боярской.

И ведь что интересно: если последние Рюриковичи называли Москву Третьим Римом, то Петр заявил, что видит город имени себя подобным Амстердаму. Какие разные представления о значимости и исторической роли двух столиц!

Москва стала терять функции главного города постепенно, отдав Санкт-Петербургу бремя принятия государственных решений. Вслед за Петром на берега Невы переехали и органы власти, Сенат, Синод, коллегии. В Санкт-Петербурге все было новое, а в Москве осталось все старое, в том числе и стрелецкие бунты. Петр уже мог не опасаться повторения таковых.

Одного лишь не смогли отнять у Первопрестольной – права короновать новых российских самодержцев. Никто из Романовых после Петра не был столь радикален – всю страну поставил он вверх ногами, патриаршество уничтожил, бороды и кафтаны лично укорачивал, сам головы рубил, а право венчать царей Москве сохранил. Быть может, зов крови не давал ему возможности перейти этот последний, крайний рубеж.