Текст книги "Книгочёс"

Автор книги: Александр Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Александр Анатольевич Иванов
КНИГОЧЁС

Далёкий длинно-тоскливый гудок локомотива вывел меня из дремотного созерцания мокрого осеннего перрона безликой станции где-то посередине России. Поезд дернулся, и перрон со стоящей в позе семафора, дежурной по станции, неспешно поплыл вбок, постепенно ускоряя свой бег. Медленно начал разворачиваться очередной перегон до следующей по маршруту железнодорожной станции. С таким же безликим и мокрым перроном, с таким же безликим и мокрым зданием станции и с очередным незапоминающимся названием. Такая смена безликих станций стала для меня уже привычным явлением, так как ехал я достаточно долго, чтобы успеть влиться в ритм дороги, слегка утомительный и до скуки однообразный.

Так мне везло, что за всю мою поездку ко мне в купе не подсаживался ни один попутчик, и я коротал время за чтением, купленной в киоске на станции перед отъездом, книги. Книга была не слишком толстая, в триста страниц, с пёстрыми иллюстрациями и довольно завлекательным, но лёгким, содержанием. Эльфы, гномы, маги и драконы, всё помещалось в этом тесном бумажном мире, жило своей бумажной жизнью и своими картонными страстями. Но, к сожалению, было оно уже прочитано и теперь валялось на столешнице в ожидании нового первооткрывателя, буде таковой найдётся. У меня же на душе после прочтения не осталось ничего, даже имена главных действующих лиц уже выветрились из памяти, освободив временно занимаемое место для дорожной скуки.

Поезд, отстучав на стрелках и набрав положенный ход, втянулся в осенний лесной коридор и, мерно покачиваясь, принялся пожирать милю за милей, унося меня из одного неуютного и неприметного пункта на поверхности Земного шара в другой, возможно ещё более неприметный и не менее неуютный. Размеренно плывущий, сирый пейзаж за окном монотонно навевал тягучую дрёму.

«Надо бы спросить у проводника чаю» – вяло подумал я, не отрываясь от завораживающего созерцания мокрой стены леса, бесконечной рябой лентой утекающей из одного края оконного стекла за другой…

… как открылась дверь в купе, и вошел высокий седовласый, худой человек в сером мокром плаще и с толстым, потёртым от времени, портфелем в руке. Он вежливо поздоровался, снял свой мокрый плащ, слегка стряхнул его от влаги в коридор и повесил на вешалку у входа, оставшись в тёмно-синем костюме строгого покроя.

Аккуратно устроив свой объёмный портфель на диван возле окна, он уселся к столу, и негромко спросил бархатным голосом, обращаясь ко мне:

– Желаете чаю, сударь? Он у меня собственной заварки. Чистый чайный лист с восточного склона Затакских гор, что в Южной Бугундии. Из командировки сам привёз месяца четыре тому. Безо всяких отягощающих добавлений – чистый чай, и ничего более, – и он раскрыл свой старый портфель и достал из него изящный нержавеющий термос, закрытый большой двойной крышкой из чёрного теплостойкого пластика, тут же превратившейся в две небольшие чашки.

– Извольте, не откажусь, – вежливо согласился я, при этом, внезапно ощущая неодолимое желание попробовать чай именно с указанного склона гор, и непременно из этой страны. А в ответ на его любезность предложил: – Прошу вас, отведайте моего печенья. Жена готовила в дорогу, собственноручно. С брусничным вареньем.

– Благодарю вас, с превеликим удовольствием, – просто, без жеманства ответил он.

Чай оказался восхитительно вкусным и душистым, и мы, неспешно принялись смаковать его вприкуску с печеньем моей жены. Приятное чаепитие располагало к неспешной беседе, но я, утомлённый дорогой, никак не мог подобрать для неё темы, соответствующей обстановке. Очевидно, он нашелся раньше, потому что, слегка подавшись ко мне, спросил:

– Позвольте поинтересоваться, что это вы сейчас читаете? Какая знакомая обложка…

– Извольте, – я подал ему книжку обложкой вверх.

– Ммм… книга третьего пальца! Да-да, припоминаю. Я написал её три года назад. Или, нет, скорее четыре. Трудно, знаете ли, упомнить все свои произведения сразу, у меня их несколько десятков.

– Что вы говорите! Так значит вы писатель Энский! – воскликнул я, обрадованный такой неожиданной и приятной новостью. – Никогда не видел ни одного писателя вот так запросто, вживую. А я, представьте, ваш поклонник, прочёл шесть или семь ваших романов. Очень, знаете ли, люблю я про разных эльфов, гномов, драконов… Какие у вас чудесные драконы получаются – страх и ужас, коварство и огонь, медная чешуя и стальные когти! И главные герои, все такие мужественные, доблестные рыцари, готовые отважно сражаться за свои идеалы. Они не поступаются честью и свято чтят культ своих прекрасных дам. О! А их прекрасные дамы! Как стойко они переносят все выпавшие на их долю ужасные испытания, и при этом становятся только краше и привлекательней! И как вам удаётся так живо всё вообразить и перенести на бумагу? Вы, несомненно, талантливейший писатель нашего времени.

– М-да… – он откусил от печенюшки, слегка поморщился, словно косточка бруснички попала на больной зуб, отхлебнул чаю и сказал: – Печенье у вас отменное. Передайте мои восхищения вашей супруге.

Некоторое время мы ехали в молчании, созерцая унылый лесной пейзаж. Как вдруг, неожиданно мой попутчик заговорил.

– Вы знаете, а я ведь и не писатель вовсе. Я программист. Работаю в неприметном НИИ, мотаюсь по командировкам, и сам, кроме десятка средних, в общем-то, программ не написал ничего.

– Но как же, – изумился я, – а ваши книги! Вы же известны на всю страну, вас любят, печатают. Даже фильм сняли по вашему роману – «Леший в стране Эльфысгор».

– Да-да… И это так. Но, всё же, я не писатель. Совсем не писатель, – он грустно смотрел на меня своими чёрными, пронзительными глазами.

– Как же так? – разочарованно спросил я, в глубине души уже подозревая неприятный ответ. – Кто-то пишет под вашим именем, да?

– Нет, нет, что вы? Как можно! Автор всех этих опусов, без сомнения я, и писал их лично я сам, этими вот пальцами, но… Как бы вам подоступнее объяснить… через программу-транслятор. Знаете ли, есть такие трансляторы, своего рода переводчики… Вы знакомы с системами счисления? Нет? Жаль. Ну, хотя бы римские цифры вам известны? Уже хорошо… Вот, представьте себе, вам необходимо сделать перевод чисел из системы римских цифр в десятичную. Что вы делаете? Рисуете таблицу, в которой каждой римской цифре соответствует десятичная. Надо сделать перевод – находите римскую цифирь, и рядышком в ячейке читаете соотносящуюся ей десятичную. Просто? Да. В программе-переводчике с одного языка на другой дело обстоит подобным же образом, только значительно сложнее. Поскольку почти повсеместно одному конкретному слову имеется соответствие нескольких иностранных, в зависимости от контекстного понятия. Многие слова к тому же имеют разный смысл при одинаковом написании и звучании. Пример тому: коса – коса, лук – лук, соль – соль, и так далее. И всё это надо учитывать. А ко всему есть ещё много прочих нюансов, как то – профессиональный сленг и различные диалекты. Правда, большинство этих задач уже давно и успешно решены. Это я вам привёл лишь в качестве показательного примера, для понимания сути работы моего транслятора.

Принцип её работы схож с работой программ-переводчиков, только вместо слов иностранного языка мной были выбраны распространённые фразы и выражения из лучших фэнтазийных произведений, как отечественных, так и зарубежных. Эту программу я писал несколько лет. Несколько раз отказывался, но затем приступал к ней вновь. Мучался страшно, даже бросил курить…

И вот однажды, наконец, я сказал себе – всё, работа над программой кончена! Настало время проверить её в деле. Я проверил её, и она превзошла все мои самые смелые ожидания…

Он глубоко задумался, глядя в туманную даль мокрого осеннего редколесья, внезапно проступившего в разрыве лесных стен, бесконечно тянущихся вдоль железнодорожного полотна. Глаза его застыли, и рот слегка приоткрылся. Я выждал пару минут, затем вежливо кашлянул. Он очнулся от сонма владевших им мыслей и, со вздохом, продолжил:

– Так вот транслятор… Не могу сейчас сказать точно, какие помыслы владели мной тогда, когда я только приступал к его созданию, но я сделал так, что запущенная на моём ноутбуке программа транслятора, превращала в осмысленные фразы лёгкие касания пальцем точ-пада. Это, если вы не знаете, панель управления программным курсором, посредством, определённым образом означенных прикосновений пальцев. Да, да – просто касаясь пальцем панели, я и заставил транслятор написать все те книги, что считаются принадлежащими моему перу, – он слегка усмехнулся. – А на деле, они принадлежат моему пальцу!

Он налил нам ещё по чашечке чаю и стал жевать печенье с отсутствующим выражением на лице. Так, в молчании, мы выпили чай и посидели, глядя в темнеющее окно. Наконец он продолжил.

– Транслятор удивительно тонко реагировал на каждое моё прикосновение. Нет, конечно, сразу у меня ничего особенного не получалось. Бывало, ткнёшь пальцем в панель, а он выдаст – «гррум-гррум, протопали бухие тролли по кривой горной дороге, таща на своих горбатых спинах огромные чаны с перебродившим элем…». Ну, или что-нибудь подобное этому. Но потом, когда я основательно наловчился, стали возникать совершенно другие вещи…

«Звёздно-розовые лепестки нежных цветков эолана, распространяя благоухание вечно-поющей весны Средиземья, плавно уносились вдаль под звуки серебряно-струнной арфы красавицы-эльфийки Эйонурейс, этой страстной песней оплакивающей своего возлюбленного эльфа-воина Элаоминатора, ушедшего в безвозвратный поход в земли злобного и коварного Чёрного Властелина Саумаракалина…» Да-а-а…

Он мечтательно прикрыл глаза и посидел так несколько минут.

– Вначале я предавался этому занятию самозабвенно – и из-под моего пальца вышли десятки великолепных книг. Стоило мне лишь слегка повозить мизинцем по панели, как возникал женский роман с элементами фэнтази и слезливым концом. А если я начинал пошкрябывать и постукивать при движении указательного пальца – создавался крутой экшен с элементами восточных единоборств и шаманской магии. Но самые величественные вещи получались у меня, если я таинственно почёсывал свой палец о панель, и озорно вращал его при этом из стороны в сторону. Так возник весь грандиозный эпический цикл «Стибриллиялимон». И самые лучшие книги этого цикла вышли из-под почёсывания третьего пальца левой руки… И это был апофеоз моего творческого взлёта. Я был на вершине славы и вполне вкусил все полагающиеся ей атрибуты. Но потом эйфория прошла, и почёсывания моего пальца стали не столь вдохновенны и превратились в обычную рутину, что, собственно, не очень сказалось на качестве самих произведений – транслятор продолжал проявлять себя как великолепный инструмент создания фэнтазийных книг. И я по-прежнему получал за них всё – и славу, и восторженных почитателей, и призы в солидных конкурсах, и печать в солидных изданиях… Но. За всё в этом мире надлежит платить.

Почти всё свое свободное время теперь и, чего тут греха таить, большую часть рабочего, я был занят тем, что старательно вычёсывал из своих стёртых уже пальцев очередной шедевр, очередной плановый фундаментальный том. Ибо издательствам нужен поток, и поток непрерывный, а договор есть договор, и я был уже просто обязан… А жизнь-то уходит, и не все тяготы можно терпеть на своих плечах бесконечно… А бросить просто так жалко… Но надо же когда-то решиться… – тут он тяжело вздохнул и прервался на время, чтобы долить себе чаю.

Я сидел, молча, с остывшей пустой чашкой, слушал своего попутчика и испытывал чувство стеснительной неловкости. Согласитесь, не всегда приятно выслушивать откровения посторонних, особенно такие, которые разрушают ваши установившиеся мировоззренческие ощущения. Знаменитый писатель, почти, что мой кумир, ехал со мной в одном купе и плакался в мою жилетку, и это было мне не совсем приятно. Но я не мог его оборвать, ибо это было бы верхом невоспитанности. На меня потихоньку вновь накатила дорожная скука и бездельная усталость.

За окном основательно стемнело. Сквозь неровные прорывы в мокрых осенних тучах изредка проглядывали мутные звёзды, но ещё реже звёзд проглядывали сквозь чёрные массы бегущих назад деревьев, одиноко светящиеся на тёмных бескрайних просторах, прощающейся с летом остывающей земли, хрупкие огоньки человеческого присутствия. Мы сидели в купе, даже и не думая зажечь освещение. Было странно и таинственно. Его темные днём глаза, сейчас, отражая редкие уличные огоньки, сверкали влажными бликами с красноватым отсветом, словно у голодного бестианского вампира, потерявшего при линьке свои перепончатые крылья.

Локомотив протяжно загудел, дёрнул состав и стал сбавлять ход. С доплеровским эффектом пронзительного звонка, промелькнул за окном ярко освещенный закрытый переезд со стоящими в унылом ожидании, грязными по самые уши, автомобилями. Загрохотали стрелочные развязки, и засиял набегающими огнями уличного освещения небольшой, Бог знает, чем живущий в этой глуши, городок. Приближалась станция.

Мой попутчик глубоко и грустно вздохнул, сложил термос и убрал его в портфель. Немного посидел, рассматривая приближающиеся станционные постройки и, когда поезд стал быстро замедлять ход, поднялся, надел плащ, оправился и обратился ко мне со словами:

– Приятно было с вами путешествовать. Премного вам благодарен за составленную тёплую компанию. Вашей супруге большое спасибо за печенье, и передайте ей мои уверения в совершеннейшем почтении. И… не судите меня слишком строго.

Он кивнул седовласой головой, открыл дверь купе и быстро ушел по коридору на выход. Поезд, скрипнув тормозами, остановился, выждал положенную долгую минуту и снова, длинно загудев, начал набирать ход к следующей, ожидающей в непроглядной ночи, станции.

Как я ни старался, выглядывая в окно, мне так и не удалось увидеть, куда сошел мой попутчик. В сторону небольшой привокзальной площади, на которой стояло несколько обшарпанных, дымящих выхлопными трубами такси, он точно не направлялся. Может, он удалился в темень пристанционных строений назад, вдоль эшелона? Это осталось для меня загадкой.

Итак, я снова сидел возле тёмного окна один в тёмном купе и провожал ленивым взглядом убегающие назад, освещённые резкими станционными светильниками перрон, торговые киоски и различные постройки неизвестного назначения. На столе слабо белела, вычесанная из пальца левой руки, книга, а на моей душе было смутно и непонятно. Неожиданные откровения столь известного писателя, произвели на меня странное впечатление – ощущение было такое, словно я в чём-то виноват. Словно это и по моей вине гуляют по миру вычесанные из пальцев книги, заполоняя собой магазины, ларьки и книжные развалы, вытесняя на обочину полиграфического мира настоящую литературу настоящих писателей, вкладывающих в свои произведения душу, а не просто почёсывания пальцев.

Я взял её в руки и машинально огладил корешок. Книга как книга. Не зная, никогда и не скажешь, какова история её написания. И это не её вина, что являет собой не продукт человеческой души, выстраданный и вымученный душными бессонными ночами, а лишь технологическое торжество вычислительного процесса. Хотя, конечно, и это надо признать, создание сотворившей её программы потребовало, возможно, не меньшего вклада души, но… Попадёт такая программа в массы, пойдёт писать губерния и сведётся весь процесс литературного творения к простому чесанию пальца о панель управления курсором.

Из потревоженной книги с лёгким шуршание и еле различимым стуком выпал небольшой пакет тёмной бумаги. Я непроизвольно подхватил его и осмотрел в свете проплывающего против окна яркого натриевого светильника. В пакете был лазерный диск, на нерабочей поверхности которого, перманентным маркером неровно было написано – «КНИГОЧЁС. Фэнтазийное направление». Рассеянно я вложил диск обратно в пакет, пакет в книгу, а книгу опустил на стол. И отвернулся к окну.

Станция, с сошедшим на ней писателем, ушла в темное прошлое, а наш поезд, уверенно набирая ход, стремительно продирался сквозь холодную мглу, периодически подавая сигналы о своём существовании в окружающее пространство. Ехать предстояло ещё долго, подошла пора готовиться ко сну, но мне было лень шевелиться и я непроизвольно начал дремать, погружаясь в призрачный мир грёз, лишь время от времени выныривая в реальность, чтобы сонным взглядом проследить за улетающим в тёмную даль очередным придорожным огоньком. В такие моменты в дремотном сознании моём вспыхивали и уносились прочь слабо связанные мысли. Иногда я ухватывался за них, но чаще они пролетали, ни за что не цепляясь и не оставляя никаких следов. Неожиданно у меня слегка зачесался средний палец левой руки, а пролетающая в этот момент в дурмане сознания, мысль уцепилась за извилину, и я подумал – «А почему бы и нет?»

А действительно, почему бы и не стать мне писателем? В чём трудности? Программа есть, компьютер купим, раз надо. Чесать пальцем – не велика наука, если что, поднатореем и в ней. Конечно, такой славы, какую стяжал Энский, мне вряд ли удастся достичь, ибо ходят уже видать трансляторы по писательской среде – при нашей вольнице вполне вероятно найти его на пиратских рынках программного обеспечения. Туманные, заманчивые перспективы закружились в дремлющем сознании моём. Конкурсы, призы, награды, конференции, выступления на телевидении, девочки берут автографы… Костюмчик надо купить, строгий…

Поезд тряхнуло на стыке, я встрепенулся и открыл глаза. Тёмный вид за окном не изменился, а палец зудел всё ощутимее. Я поднёс левую руку к лицу и сильно укусил свой нагло зудящий палец, а затем строго сказал ему: – «Если не перестанешь зудеть – откушу». Зуд сразу прошел, и я, с хрустом переломив пополам диск с транслятором, умиротворённо улёгся на диванную полку спать. Впереди меня ждали рассвет, утро и ясный день. Надо было основательно выспаться, чтобы встретить их с чистой душой и светлыми мыслями.

29.01.09