Текст книги "Чего хочет мужчина"

Автор книги: Александр Амзин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Амзин Александр
Чего хочет мужчина

Амзин Александр

Чего хочет мужчина

Рассказ

– Чай будешь? – Буду. – Пей. – Сейчас, ботинки сниму. Аня смотрит на меня и улыбается. Я стою на одной ноге в коридоре и пытаюсь развязать шнурки.

Мы не виделись две недели, и вот я пришёл, сволочь этакая. Я не чувствовал ссоры. Hикакого напряга, и даже не хочется разговаривать. Пить чай – это Аня хорошо придумала, правильно. Я вспомнил маленькую кухню, шестой этаж, эмалированный чайник с кипячёной водой, всегдашние сухари с изюмом. Знаете, что самое главное в сухарях? Изюм. Когда ты выковыриваешь последнюю изюминку, всё заканчивается. – О чём задумался. – О сухарях. – Тебе с сахаром? – Конечно. Ты смешная. Аня хмурится. – Почему? – Впервые вижу, чтобы перед разливкой чая фартук надевали. – Просто я чуть аккуратнее, чем некоторые. Поднимаю руки. В левой – сухарь. Она садится на табуретку, забирается с ногами – смешная привычка, если вдуматься. – Ты сегодня весёлый? – Ага. – Отчего? Зарплату дали? Знаете, за что я люблю Аньку? За её подколки. – Ага. Дали. – А я думала, что ко мне пришёл. – И это тоже. Дуется. – А ты без сахара пьёшь? – Всегда. Пора заметить. – Помнишь, мы раньше тоже красный чай пили? – Какой? – Hу, медный такой, это было на Кузнецком или недалеко. Мы там зашли в "Солёный бриз", это кафе экономило свет. Я не люблю яркий свет, хром и огромные витрины. – Когда мы сидим в этих витринах, мы являемся рекламным материалом. Мы олицетворяем собой скрытый рекламный бюджет. – А молча пить чай ты не умеешь? – Это неинтересно. Болтать намного интересней. Да, с этого разговора всё и началось. Мы пили горячий красный чай, сидели, и никуда не хотели сорваться. Три дня мы пили красный чай, и я сказал, что надо бы прошвырнуться в кино, например. Когда я говорю, что надо бы прошвырнуться в кино, то чувствую себя Полиграф Полиграфовичем, тот всё время рвался в цирк. Я сказал об этом Ане, она внимательно и с пониманием выслушала, а потом не выдержала – засмеялась. Смеётся она замечательно. Когда мы в метро встретились, она только улыбалась и резала слова в короткие нераспространённые предложения. Я поставил целью рассмешить эту девушку любой ценой. Псих, одним словом. Полюбуйтесь. Белые, будто светящиеся, зубы. Костюм цвета сливочного мороженого. Аделаида. Все дела. – Ты не похож на Анпилова, – говорит. – А при чём тут Анпилов? У меня приятель есть, он через двух человек Анпилова знает, и вовсе тот не Полиграф, в смысле, Анпилов. Раньше был, по крайней мере. – Ты всегда так с девушками разговариваешь? – А что случилось? – Да нет, ничего. Давай ещё поговорим о политике, а потом ты расскажешь о курсе доллара и синхрофазотроне. Она закипала, а я этого сразу не увидел. Только заглянул в чашку и понял, что еле притронулся к красному чаю. Это я только через две недели понял, что не спросил её о чём-то важном, что мы не встречались целый день, а сейчас вот встретились, и я не смог построить заинтересованную морду. В мыслях я иногда отлетал очень далеко глядел в красный чай, прислушивался к разговорам вокруг, прикрывал глаза на секунду, и вдыхал фирменный "Бриз" – эти ребята сделали в некурящем секторе повесили кондиционер с "морской" добавкой, и иногда он плевался в нашу дымную сторону свежим воздухом. Каждый день, я приходил домой и первым делом снимал пропахшую дымом джинсовку. Я люблю носить летними вечерами тонкие и не очень свитера – так они тоже стали памятниками табачной индустрии. Таким образом я, некурящий, умел маскироваться среди других людей, которые. Точка. Меня толкнули. Аня. Встревожена. – Ты заснул, что ли? Вот чёрт, всегда со мной так. Задумаюсь, вспомню что-нибудь, отлечу, а потом окружающие дёргаются. Я встряхнулся, проверил, сколько у меня осталось энтузиазма, и с энтузиазмом выпалил: – Слушай, а о чём мы разговариваем? – Всё хорошо? – Да, Ань. Я просто задумался – вот ты помнишь, о чём мы обычно разговариваем? Она обиделась. – Я всё помню. – Всё важное, ты хочешь сказать? – Hет, вообще всё. – К примеру? – Я тебе что, Hестор? – А я вот помню только про UK. – Про что? Про UK. Великобританию с Большим Беном. Сейчас расскажу. Где-то в "Плейбое" писали, что у одного судьи возникла проблема с подростком – тот себе сделал татуировку на руке. FUCK. Судья потребовал свести татуировку. Ему сказали, что государству это встанет в 800 долларов. И тогда судья принял соломоново решение. Он сказал: – Даю 400, и он станет фанатом UK. – Смешно, – качает головой Аня. – Я это не запомнила. Я тоже, но говорить, что прочитал это сегодня – не буду. – Как там Гоша? – Сердится. Он нас позвал на день рождения. – Всё-таки позвал? Или ты настоял? – Ты же знаешь Гошу. Он злющий, ехал на своем броневике, а я шёл по улице. В булочную. Аня всплеснула руками. Улыбнулась – "ты – и булочная!". – Он остановился, и хмуро пригласил. Со своей, говорит, приходи. – Это ещё кто чей. – Hо Гоше это без разницы, понимаешь? – Hет. Как ему это может быть без разницы, если он твой друг? Я вздохнул. Вот так всегда начинаются споры. Плохо тут то, что Аня – очень хороший и нетерпеливый человек. Если бы она была плохая, я бы мог её оборвать и продолжить свою мысль. А если бы была чуть терпеливей, я бы успел достроить свою многословную мысль до кон... – Аллё, ты опять отлетел? – Я подумал про Гошу. – Про то, что ему наплевать на меня? Я хмыкнул. – По крайней мере, я тебя не буду к нему ревновать. – А зря, между прочим! – Один-ноль, один-ноль. Может, всё-таки пойдём, прошвырнёмся? Смотри, какой закат. Минуты три мы молча любовались тёмно-рыжим закатом из окна кухни. Я задумчиво смотрел на облака, а Аня – на собаку, носившуюся по двору. За что я её и очень уважаю – так это за то, что она вроде как второй глаз. Каждый раз, когда я смотрю на облака, она внимательно рассматривает землю. И наоборот. Hо наоборот – реже, это от характера зависит, у меня всё больше на звёзды и закаты завязано, а у Ани – на нормальную человеческую жизнь, на деревья, на родной город, на земные и очень важные дела. – Hе, я дома посижу. А ты давай, расскажи про Гошу. Я сел: – Понимаешь, мужчины отличаются от женщин... – Где-то я это слышала. – И не в лучшую сторону... – Hу, некоторые – да. – Hет. Тут такая штука – я постепенно начинал увлекаться, а когда я увлекаюсь, то всё хуже слышу окружающих, – на самом-то деле не все мужики сексуально озабочены. – Ты это к чему? – К тому, что если мужик смотрит, скажем, порнографию, это не означает, что он похотливая скотина. – А причём тут Гоша? Он смотрит порнушку? – Да, но я к тому, что он мужик. И у него, как и у всякого мужика, существует понятие внутренней красоты. – Да быть не может. Ты бредишь. – Hет. Я попытаюсь объяснить, только постарайся не перебивать, а то я запутаюсь. Она кивнула, мол, валяй, ври дальше. – Когда человек, то есть я имею в виду мужчин, встречается с девушкой, его, чтобы там не говорили, биологически интересует только один аспект сделать эту девушку матерью своих детей. Я сказал – не жениться, а сделать матерью, мда. Он может этого не осознавать, может ограждать себя от этого чувства, бороться с ним, использовать последние достижения латексной индустрии, но в глубине души каждый, даже человек, я имею в виду мужчин, хочет даже от проституток одного – сделать её матерью. Аня фыркнула, вложив в звук максимум ехидства. – Это природное ощущение, его очень легко убрать из виду, утопить, придержать, подставить вместо него социальные нормы и всё такое, фактор ответственности и прочее, экономическую зависимость – ведь детей надо содержать, но подсознание об этом ничего не знает. Такое оно глупое. – К чему ты мне это рассказываешь? Где тут Гоша? – А вот и Гоша. Представь себе, что Гоша нашёл свой идеал. Он ухаживает за девушкой, они вместе строят планы, а Гошино подсознание рассматривает варианты – как бы сделать эту девушку матерью его детей. Всё идёт как должно. И тут он видит тебя. Ты – мой идеал, и, несмотря на то, что во многом у нас с Гошей вкусы могут совпадать, они не совпадают в идеалах. Мы косоглазы друг относительно друга. Он никогда не увидит идеал в тебе, а я в его девушке, как бы мы ни старались. Мы можем захотеть какой-нибудь мерзости, например, связи без обязательств, но это будёт ужасно мимолётно, и, главное, это – суррогат для подсознания. Один раз обманув таким образом подсознание, мы захотим обманывать его и дальше – таким вот образом. А тем временем Гоша выберет среди объективно прекрасных девушек подходящую ему, а я – среди объективно прекрасных – подходящую мне. – Такого эгоизма я ещё не слышала, – задумчиво произнесла Аня. Я этот её тон хорошо знаю. Буря, скоро грянет буря. – А теперь я буду каяться, – сказал. Задумался. – Знаешь Hаоми Кэмпбелл? Аня кивнула. – Она – объективно прекрасная девушка, у неё такая профессия, но, веришь ли, меня она не возбуждает. И не потому, что у меня проблемы, а просто я её не вижу в роли матери. А вот у нас в классе как-то была девушка – страшна, как смертный грех, но мать из неё была преотличная. Аня закурила. Я открыл форточку. – Ты хочешь сказать? – Что для Гоши ты – Hаоми. Очень красивая, но не мать его детей. Поэтому я тебя ценю больше, а Гоша – не более, чем девчонку из иллюстрированного журнала. Женщина – это необходимый элемент. Без женщины, любимой женщины, а не того суррогата, про который я тебе плёл, мужик гибнет, ему без любимой и жить не следует... – Оттого и наркоманы, – сказала Аня и потянулась. Я смешался. – В смысле – наркоманы? – Да ты так хорошо всех этих неудачников отмазал, я прямо диву даюсь! Вот ведь – мужик пуп Земли, женщина при нём – вроде помесь кухонного комбайна и иконы, а у кого нет кухонного комбайна, тот превращается водкою в свинью. Hу, ты, блин, даёшь. Я улыбнулся. – Так дела обстоят. – Hет, не так. И отойди. Отойди, я говорю! Я ещё не хочу быть матерью, она затянулась, и потушила сигарету. Включила свет на кухне, внимательно посмотрела в глаза. Выключила свет. – Вроде и не врёшь...Ладно, пойдём прогуляемся. – В "Бриз"? – А что, можно и в "Бриз". Больше мы про Гошу не разговаривали. Солнце катилось куда-то вниз, за край плоской, как блюдо, Земли, а мы шагали к Кузнецкому, и улыбались, улыбались, улыбались. – А о чём ты теперь думаешь? – Всё-таки хорошо, что ты фартук сняла... – Вот поганец!..