Текст книги "Польский крест советской контрразведки (Польская линия в работе ВЧК-НКВД 1918-1938)"

Автор книги: Александр Зданович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Отрицательно к перевороту Пилсудского отнеслась военная разведка. Ее агентурные источники информации и аналитики фактически предсказали переворот. В докладе о Польше, датированном началом апреля 1926 г. и подписанном начальником Разведупра РККА Я.К. Берзиным, указывалось следующее: «4. Характернейшим моментом нынешнего политического положения в Польше является подготовка к фашистскому (выделено мной. -А.З.) перевороту. Возможность объявления диктатуры как со стороны правого лагеря, так и со стороны Пилсудского является вполне реальной и быстро назревающей. Не исключена также возможность некоторого соглашения обеих лагерей… 5… Что касается СССР, то приход к власти Пилсудского нам представляется наиболее опасным, так как это повлекло бы за собой, по всей вероятности, обострение советско-польских отношений и ускорение перехода Польши на английскую ориентацию»[346]346
  Там же. С. 154.


[Закрыть]. Прогноз РУ РККА был подтвержден в очередном докладе от 21 июля 1926 г., в котором говорилось об антисоветской политике Пилсудского как непреложном факте[347]347
  Там же.


[Закрыть]. В многостраничном исследовании под названием «Будущая война», появившемся весной 1928 г., аналитики из Разведупра отмечали, что именно Польша в коалиции с Румынией и при поддержке Франции представляет и будет представлять в ближайшие годы основную угрозу[348]348
  Самуэльсон Л. Красный колос. Становление военно-промышленного комплекса СССР. 1921–1941. М., 2001. С. 85.


[Закрыть]. Для такого вывода разведчиков имелись серьезные документальные основания.

Говоря о позиции РУ РККА, нельзя не возвратиться к событиям первой половины 1920-х гг. и не коснуться темы о «Нелегальной военной организации» (НВО). Деятельность этой структуры напрямую влияла на состояние советско-польских отношений и формирование у польских политиков и военных образа главного врага в лице СССР[349]349
  Параллельно с созданием Нелегальной военной организации на Западном фронте в районе действий Юго-Западного фронта на Украине была учреждена аналогичная структура – «Закордот». Фактически этот орган продолжил деятельность Зафронтового бюро при ЦК КП(б)У, созданного еще в июле 1919 г. для действий в тылу войск генерала А. Деникина.


[Закрыть]. Итак, согласно докладу председателю Реввоенсовета Республики Л. Троцкому от тогдашнего члена РВС Западного фронта И. Уншлихта, который, замечу, одновременно являлся и членом Временного ревкома Польши, НВО была создана в конце 1919 г.[350]350
  Лурье В.М., Кочик В.Я. ГРУ. Дела и люди. М., 2002. С. 29.


[Закрыть] Уншлихт и близкие к нему сотрудники фронтовой военной разведки отдавали себе отчет в том, что достигнутое перемирие и даже подписание в дальнейшем мирного договора не гарантируют от возможных новых военных столкновений, пусть и локальных. Как удачно выразился и обосновал свой тезис доктор исторических наук С. Полторак, обе стороны закончили войну «победоносным поражением», то есть не достигли намеченных целей[351]351
  Полторак С. так и назвал свою монографию – «Победоносное поражение», изданную в Санкт-Петербурге в 1994 г.


[Закрыть]. А сложившаяся ситуация несла в себе угрозу возобновления вооруженного конфликта. Коль скоро такая оценка обстановки присутствовала как у советских, так и у польских политических и военных деятелей, то принимались и практически зеркальные меры с обеих сторон. Поэтому нельзя согласиться с утверждениями некоторых польских и отечественных историков о том, что именно создание и деятельность НВО являются первопричиной усиления напряженности в приграничных районах после подписания мирного договора в Риге и в последующие несколько лет. В связи с этим напомню, что в первые месяцы 1920 г. НВО еще находилась в организационной стадии, а в это время антисоветские воинские формирования Б. Савинкова и генерала С. Булак-Балаховича на территории Польши фактически уже существовали. Они приняли участие в войне, а затем превратились (с согласия и при всесторонней поддержке польского Генерального штаба) в разведывательно-диверсионно-террористические отряды. По разным данным, к осени 1920 г. эти отряды насчитывали от 9 до 11 тысяч человек[352]352
  Симонова Т.М. Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.). М., 2013. С. 81–82.


[Закрыть]. Такого количества боевиков-партизан НВО никогда не имела. Нелегальная военная организация при РВС ЗФ скорее копировала структуру и методы работы Польской организации войсковой. Нельзя не заметить, что даже название у них были схожи. Поэтому будет справедливо говорить о первенстве поляков в создании подпольных разведывательно-боевых организаций в тылу у своего противника.

После окончания боевых действий НВО не только продолжала существовать, но и активно действовала на польской территории. К сожалению, постепенно снижался уровень управления ею. Организаторы НВО отбыли на другие участки работы. В апреле 1921 г. И. Уншлихта назначили заместителем председателя ВЧК, начальник Разведывательного управления ЗФ А. Сташевский возглавил объединенную резидентуру ВЧК и Разведупра в Берлине. Туда же были направлены Б. Бортновский – бывший заместитель начальника РУ ЗФ и его ближайший помощник С. Фирин. Лучшего «плановика» НВО – А. Славатинского – забрал с собой в Москву И. Уншлихт, где и назначил на ответственную должность в Секретном отделе ВЧК. Новые назначения получили и другие опытные сотрудники НВО. С прекращением военных действий не уделялось должного внимания деятельности НВО со стороны Разведупра РККА и разведотдела Западного фронта. Менялись командиры отрядов и личный состав боевиков. В целом ряде случаев командиры отрядов и групп не выполняли директивы руководящих центров, стали проявляться признаки самостийности. Целый ряд акций уже приносил вред усилиям советских дипломатов и в определенной степени затруднял работу национальных коммунистических партий. Особым отделом Западного фронта не было организовано контрразведывательное обеспечение аппарата и кадров НВО. По крайней мере, никаких сигналов о неблагополучном положении в этой организации от чекистов в Москву не поступало.

Авторы монографии о разведке Коминтерна И. Ландер и С. Чуркин утверждают, что операции «активной разведки» (НВО) в Польше были законспирированы даже от пограничников и местных органов ГПУ-ОГПУ[353]353
  Ландер И., Чуркин С. Красная паутина. Тайны разведки Коминтерна. 1919–1943. М., 2005. С. 89.


[Закрыть]. В данном случае вряд ли можно полностью согласиться с указанными авторами. Скорее всего, чекисты, что называется, «закрывали глаза» на действия боевиков НВО, расценивая их как полезные для нашей страны в текущей оперативной обстановке. Ведь отряды «активной разведки» добывали информацию не только о дислокации бандформирований на территории Польши, но иногда и об их подготовке к рейдам на советскую сторону. Эти сведения поступали в разведотдел Западного фронта, а также в ГПУ Белоруссии и использовались в борьбе с данным опасным явлением. Более того, в необходимых случаях сотрудники госбезопасности использовали группы НВО для проведения специальных акций в приграничной польской полосе. К примеру, в августе 1924 г. заместитель начальника Особого отдела Минского ГПУ С. Глинский организовал и с помощью боевого отряда НВО осуществил налет на помещение польской службы безопасности в городе Столбцы, где содержались арестованные политической полицией два делегата V конгресса Коминтерна: секретари ЦК КПЗБ С. Скульский (Мартенс) и П. Корчик (Логинович). Коммунисты-подпольщики были освобождены и доставлены в Минск[354]354
  Антонов В. Расстрелянная разведка. М., 2012. С. 114.


[Закрыть].

Высшие партийные и чекистские инстанции обратили внимание на НВО лишь в начале 1925 г. Поводом к этому послужил так называемый Ямпольский инцидент. В ночь с 7 на 8 января отряд «активной разведки», прижатый польскими войсками к границе, с боем прорывался на нашу территорию. «Активисты» были одеты в польскую военную форму, поэтому наши пограничники, не уведомленные заранее о переходе партизан, вступили с ними в перестрелку. Не разобравшись в обстановке, боевики НВО разгромили советскую погранзаставу, приняв ее за вражеский кордон[355]355
  Горбунов Е. Активная разведка, переходящая в бандитизм. – Независимое военное обозрение, № 34, 2005.


[Закрыть]. А вот, что докладывал в Москву начальник погранохраны ГПУ УССР Н. Быстрых: «По донесению Волынской губернской пограничной охраны 5 января… отрядом польских войск в составе 40 пеших и трех конных было совершено нападение на управление 2 комендатуры Ямпольского отряда и расположенную при ней заставу № 5…»[356]356
  Пограничные войска СССР 1918–1928. Сборник документов и материалов. М., 1973. С. 515.


[Закрыть]. Получается, что даже такой высокопоставленный начальник не имел реальной информации.

Надо полагать, что вскоре в ОГПУ поступили уточняющие данные, указывавшие на причастность к нападению отряда «активной разведки». Реакция Ф. Дзержинского была быстрой и жесткой. Процитируем фрагмент его записки председателю ГПУ Украины В. Балицкому, составленной по «горячим следам». «Безответственным действиям Разведупра, втягивающим нас в конфликты с соседними государствами, – писал руководитель чекистского ведомства, – надо положить властно предел. Случай в Ямполе доказал, что на нашей территории существуют банды (выделено мной. -А.З.) против поляков, как равно и при содействии с нашей стороны работают банды за кордоном. Прошу Вас прислать мне срочно весь имеющийся у Вас материал…»[357]357
  Плеханов А.М. ВЧК-ОГПУ в годы новой экономической политики 1921–1928. М., 2006. С. 617.


[Закрыть]. После ознакомления с присланными документами Ф. Дзержинский подготовил проект постановления инициированной им комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросу об «активной разведке»[358]358
  Там же. С. 618–620.


[Закрыть]. Эта записка легла в основу соответствующего постановления высшей исполнительной инстанции Компартии. В этом решении прямо говорилось о том, что с установлением более или менее нормальных дипломатических отношений с соседними странами из Разведупра неоднократно давались директивы о прекращении активных действий, но эти директивы не выполнялись в силу ряда обстоятельств. Исходя из этого, члены Политбюро посчитали необходимым: «а) активную разведку в настоящем ее виде (организация связи, снабжения и руководства диверсионными отрядами на территории Польской Республики) – ликвидировать; б) ни в одной стране не должно быть наших активных боевых групп, производящих боевые акты и получающих от нас непосредственно средства, указания и руководство»[359]359
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 943. Л. 79. Проект постановления был утвержден ПБ ЦК ВКП(б) 25 февраля 1925 г.


[Закрыть]. Одновременно в пункте № 12 постановления Политбюро отмечалось, что польские власти не имеют прямых доказательств действий на их территории руководимых из Москвы отрядов «активной разведки», а посему «всяким нападкам с польской стороны должен быть дан решительный отпор»[360]360
  Там же. Л. 81.


[Закрыть]. Ф. Дзержинскому было предложено наложить взыскание в виде строгого выговора на полномочного представителя ОГПУ по Западному краю председателя ГПУ БССР Ф. Медведя за отдание без разрешения из Москвы приказа на проведение описанной выше операции в польском городе Столбцы.

После необходимого рассмотрения вопроса об «активной разведке» в плане его влияния на формирование польским руководством образа врага в лице СССР в середине 1920-х гг. возвратимся к оценкам Польши со стороны Коминтерна. Сразу отмечу, что от взглядов ОГПУ и Разведупра они практически не отличались. Однако здесь нельзя не упомянуть о том, что многие руководители польской Компартии заняли опрометчивую (если не сказать предательскую) позицию и высказались за поддержку переворота Пилсудского в мае 1926 г. Их, конечно же, «поправили» в Исполкоме Коминтерна, но политическое доверие они безвозвратно утратили, В протоколе заседания Политбюро ЦК РКП(б) от 29 мая 1926 г. прямо указано, что необходимо незамедлительно направить в ЦК польской Компартии телеграмму следующего содержания: «Голосование за Пилсудского считаем преступлением (выделено мной. – А.З.). Категорически требуем голосования против при всех условиях… Наше мнение абсолютно категорично и абсолютно единодушно. Ваше заявление, будто ошибки Польского ЦК являются ошибками только терминологического или стилистического характера, встречает наш самый решительный протест. На деле эта ошибка – грубейшая политическая ошибка оппортунистического характера. Если не поймете и не признаете этого, можете привести партию к катастрофе»[361]361
  Материалы «Особой папки» Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б). С. 24.


[Закрыть]. В связи с процитированной выдержкой, несколько забегая вперед, отмечу, что в 1930-х гг. крупные польские политэмигранты в СССР дорого заплатили за свои и соратников по партии ошибки – были подвергнуты самым жестким репрессиям, вплоть до расстрела.

Польша определялась как главный противник не только в секретных документах Штаба РККА, аппарата ВЧК-ОГПУ и Коминтерна, но и в средствах массовой информации. Здесь видна позиция высших партийных инстанций, поскольку вся тогдашняя пресса работала под жестким контролем ЦК РКП(б), а публикации на внешнеполитические темы редко появлялись без конкретного указания Политбюро. На страницах газет и журналов культивировался образ «хищной», «белопанской», «буржуазно-помещичьей» Польши. Она стала символом «агрессивного капиталистического окружения» страны Советов, воплощением «образа главного врага». В журнале «Военное дело» была, к примеру, напечатана статья бывшего в то время начальником Оперативного управления Полевого штаба РВСР, будущего Маршала Советского Союза Бориса Шапошникова, «проникнутая насквозь духом грубого шовинизма». В этой статье «природное иезуитство ляхов противопоставлялось честному и открытому духу великорусского племени»[362]362
  РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 25. Л. 168.


[Закрыть]. Правда, в данном случае Реввоенсовет одернул Б. Шапошникова и даже приостановил издание журнала до полной замены редакции[363]363
  Там же.


[Закрыть].

Кто является главным врагом, обозначало и непосредственно военно-политическое руководство Советской России, а затем и СССР. Ничем иным нельзя объяснить решение Политбюро ЦК РКП(б) о возвращении М. Тухачевского на должность командующего Западным фронтом в 1922 г. Это можно рассматривать как открыто выраженную советской стороной угрозу начать боевые действия против Польши в случае начала десантных операций врангелевских войск на юге России[364]364
  Минаков С. Сталин и заговор генералов. М., 2005. С. 267.


[Закрыть]. Через три года, выступая на 7-м Всебелорусском съезде Советов в Минске, М. Тухачевский, явно с позволения высшего руководства, призвал правительство Белоруссии «поставить в повестку дня вопрос о войне с Польшей»[365]365
  Стенографический отчет 7-го Всебелорусского съезда Советов. Минск, 1925. С. 231.


[Закрыть].

Специальная «польская» комиссия Политбюро ЦК ВКП(б), рассмотрев вопрос о совещании в Риге представителей генеральных штабов Польши, Латвии и Эстонии, пришла к выводу о том, что именно Польша, руководимая Францией, проявила наибольшую активность на этом совещании в деле сколачивания «единого антисоветского блока граничащих с СССР на Западе государств…»[366]366
  Материалы «Особой папки». С. 18.


[Закрыть]Исходя из такой оценки, Политбюро на своем заседании 9 апреля 1925 г. признало необходимым «максимальное усиление боевой и мобилизационной готовности Красной Армии, а также принятие мер по усилению охраны границ»[367]367
  Там же. С. 19.


[Закрыть].

Завершая рассмотрение позиций военного и дипломатического ведомств, а также ОГПУ и Коминтерна по польскому вопросу, нельзя не привести фрагменты еще двух небольших по объему, но важных, на мой взгляд, документов – записки наркома по иностранным делам Г. Чичерина Ф. Дзержинскому от 14 июля 1926 г. и постановления совещания ОГПУ, НКИД и РВСР от 12 июля. Г, Чичерин известил председателя ОГПУ об окончательном варианте постановления о польской опасности и послал запись беседы с польским посланником. Из состоявшегося разговора однозначно вытекало, что Польша не готова подписывать какое-либо соглашение с СССР о ненападении без подписания нашей страной аналогичного с прибалтийскими странами. Нарком оценил такое утверждение как усиливающее для СССР польскую опасность[368]368
  РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 364. Л. 70.


[Закрыть].

Теперь представлю читателю и текст постановления, разработанный на совещании. Предварительно же посмотрим на состав участников: председатель ОГПУ и ВСНХ Ф. Дзержинский, С. Аралов – член Коллегии НКИД, нарком по иностранным делам Г. Чичерин, заместитель председателя ОГПУ В. Менжинский, начальник Иностранного отдела ОГПУ М. Трилиссер, заместитель наркома по иностранным делам Б. Стомоняков, заместитель председателя РВСР И. Уншлихт, начальник Разведупра РККА Я. Берзин, помощник начальника РУ РККА Б. Бортновский и член Коллегии НКИД, заведующий отделом прибалтийских стран и Польши М. Логановский. Из 10 участников совещания 5 человек являлись поляками по национальности. Понятно, что это были наиболее компетентные в СССР люди в вопросе советско-польских отношений. Вот, что они в итоге совещания решили: «В связи с приходом к власти Пилсудского и его политикой угроза новой войны с сопредельными нам государствами на Западе (Польша и Румыния) значительно усилилась. Совещание постановляет обратить внимание советского правительства на необходимость принятия соответствующих мер по линии дипломатически-экономической, линии военной и линии безопасности. Постановляется поставить этот вопрос в Комиссии т. Рыкова об обороне. Отдельным ведомствам поручается разработать в кратчайший срок относящиеся к этому предложения»[369]369
  Там же. Л. 72.


[Закрыть]. Судя по тексту записки Ф. Дзержинского от 14 июля, он намеревался продолжить разъяснять тему о военной опасности со стороны Польши более широкому кругу партийцев – участников очередного пленума ЦК ВКП(б)[370]370
  Там же. Л. 77.


[Закрыть].

Следующий, 1927-й, год вошел в историческую литературу под знаковым определением «года военной опасности». Как известно, именно в этом году Великобритания разорвала дипломатические отношения с СССР, были совершены налеты на некоторые наши дипломатические и торговые представительства, резко осложнилась ситуация в Китае, где генерал Ц. Чан Кайши совершил государственный переворот и установил в стране диктаторский режим[371]371
  Военная энциклопедия в восьми томах. Т. 8. М., 2004. С. 377.


[Закрыть]. По позициям СССР в Китае был нанесен серьезный удар. На фоне этих резонансных международных событий внутри страны обстановка также накалилась – развернулась ожесточенная борьба в ВКП(б) с Л. Троцким и его сторонниками. Среди последних было немало разного уровня командиров Красной армии, что не могло не сказываться на надежности войск и их готовности защищать страну, которой руководила группа приверженцев политики, проводившейся И. Сталиным. Не лишним будет упомянуть и о выступлении 26 декабря 1926 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) начальника Штаба РККА М.Н. Тухачевского. Вот цитата из его речи: «Ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы»[372]372
  Симонов Н.С. «Крепить оборону страны Советов». «Военная тревога» 1927 года и ее последствия. – Отечественная история, 1996, № 3. С. 156.


[Закрыть]. С учетом изложенного я склоняюсь к точке зрения тех историков, которые считают, что военная угроза существовала. Наверное, не было другого периода в истории нашей страны в 1920-1930-х гг., когда противники СССР не задумались бы о нападении.

Нельзя полностью согласиться с утверждениями специалиста по истории международных отношений Л. Нежинского, который отрицает существование военной опасности в 1927 г. и в последующие два-три года. В обоснование своей позиции он заявляет об отсутствии планов нападения на нашу страну Германии, Великобритании, Франции, Италии, США, Японии и стран Прибалтики. Мол, до сего времени никто из отечественных и зарубежных историков и разведчиков не обнаружил наличие таких планов[373]373
  Нежинский Л.Н. В интересах народа или вопреки им? Советская международная политика в 1917–1933 годах. М., 2004. С. 246.


[Закрыть]. Думается, что Л. Нежинский не делает различия между такими понятиями, как «опасность» и «угроза» и между «угроза реальная» и «угроза потенциальная». В теории безопасности все это уже давно разработано. Конечно, нельзя ставить знак равенства между складывавшейся тогда обстановкой и ее интерпретацией в целях агитации и пропаганды (как внутри страны, так и за ее пределами). Вероятно, последнее и кладет автор в основу своих утверждений. А что касается отсутствия планов агрессии против СССР, то могу в этом усомниться, поскольку интересующимся известна архивная политика, к примеру, британских властей. Из личного общения с известным историком английских спецслужб Эндрю Куком мне известно, что ему не дали возможность ознакомиться со всеми материалами дела агента СИС Сиднея Рейли за 1917–1924 гг. Или напомню о закрытости архивных материалов о перелете в Англию Р. Гесса. Варианты планов действий британского Генерального штаба или имеющие отношение к этому документы МИД мы вряд ли увидим в ближайшие годы.

Но вернемся к 1927-му и нескольким последующим годам. Кроме тех событий, о которых я уже упомянул, прямую связь с исследуемой темой имеет целая череда террористических актов против наших дипломатов за рубежом, иностранных дипломатов в Москве и другие подобные акции. Начнем, естественно, с убийства советского полпреда в Польше П. Войкова 7 июня 1927 г, С самого начала расследования произошедшего до советской стороны было доведено, что польские власти не имеют к этому теракту никакого отношения. Совершил его сын белогвардейца Б. Коверда, мстя за участие нашего посла в 1918 г. в убийстве царской семьи. Внешне версия выглядела правдоподобно. Однако резидентура ИНО ОГПУ в Польше через свою агентуру добыла важную (по крайней мере для дальнейших дипломатических шагов) информацию. Отбирая документы для сборника о русской военной эмиграции, я и другие составители 6-го тома обратили внимание на некоторые материалы, представленные архивом СВР России. Они относились к лету 1927 г. и содержали сведения, связанные с убийством П. Войкова.

В сводках ИНО ОГПУ отмечалось, что террорист прибыл в Варшаву из Вильно, где существовало несколько устойчивых групп бывших белогвардейцев. Польские власти относились к ним достаточно лояльно, якобы не вникая в суть их деятельности. Источники берлинской резидентуры советской разведки подтвердили эту информацию и уточнили принадлежность Коверды к одной из групп – Патриотическому (русскому) национальному союзу. Оказалось, что этим союзом руководит объект разработки резидентуры ИНО бывший есаул М. Яковлев, зарекомендовавший себя в «белых» кругах многочисленными жестокими убийствами красноармейцев и коммунистов в годы Гражданской и советско-польской войн. Мало того, он, как было точно установлено, являлся агентом польской разведки задолго до 1927 г.[374]374
  Русская военная эмиграция 20-40-х годов XX века. Документы и материалы. Т. 6. М., 2013. С. 319.


[Закрыть] Варшавская резидентура уточнила, что возглавляемая Яковлевым организация финансируется из Парижа и издает газету «Новая Россия». Средства для газеты дает и 2-й отдел польского Генерального штаба. В разговорах Яковлев говорил о наступлении нового этапа борьбы с большевиками, а именно этапа индивидуального террора. Была выяснена и связь организации Яковлева с делом некоего П. Трайковича, пытавшегося 2 сентября завладеть почтой советского посольства, но убитого при нападении советским дипломатическим курьером. Все это наводило на мысль о некой причастности польской разведки к террористическим актам.

Однако по политическим соображениям информацию ИНО ОГПУ использовать не стали. По предложению наркома по иностранным делам Г. Чичерина члены Политбюро постановили разрешить ему «выдать Патеку (послу Польши в СССР. – А.З.) письменное заявление о ликвидации дела Коверды под условием сохранения этого заявления втайне впредь до проведения польским правительством мероприятий против белогвардейцев»[375]375
  Материалы «Особой папки». С. 33.


[Закрыть]. Но, как явствует из сводки ИНО ОГПУ, перехватившего письмо генерала В. Горлова к бывшему послу России М. Гирсу, обыски у русских белогвардейцев были сделаны поверхностные и только для создания у публики видимости реакции на совершенные преступные акты[376]376
  Русская военная эмиграция. Т. 6. С. 320.


[Закрыть]. Такое поведение польских властей некоторым образом вдохновляло других русских эмигрантов-монархистов на продолжение серии террористических актов. Уже 4 мая 1928 г. сын бывшего «белого» офицера Ю. Войцеховский – глава Объединения русской молодежи в Варшаве – совершил покушение на советского торгового представителя А. Лизарева и сумел ранить его. Террориста арестовали, и суд назначил ему наказание 10 лет тюрьмы. Руководство советского дипломатического ведомства выразило удовлетворение таким решением, и далее вопрос о русских эмигрантах в Польше уже не ставился с такой остротой, как ранее.

Но политическое руководство СССР в закрытом порядке приняло некоторые ответные на совершенные теракты меры. Так, еще на заседании Политбюро 27 октября 1927 г. были рассмотрены вопросы комиссии по политическим делам, и принято решение о необходимости быстрейшего рассмотрения в судебном порядке дела Квятковского и срочной подготовке процесса над Т. Скальским. О первом мне, к сожалению, не удалось найти данных, а Скальский обвинялся в шпионаже в пользу Польши[377]377
  Материалы «Особой папки». С. 34.


[Закрыть]. Можно предположить, что и Квятковский – тоже, поскольку комиссия по политическим делам рассматривала только следственные материалы о шпионаже и контрреволюции.

ОГПУ активизировало работу по польским делам на Украине и в Белоруссии. Центральный аппарат тоже не остался в стороне. И некоторые результаты его работы можно проследить по двум судебным процессам, о которых с разрешения высших партийных инстанций было сообщено в прессе. Первый – дело Л. Любарского и др. Предыстория его такова. Иностранный и Контрразведывательный отделы ОГПУ после убийства П. Войкова завели несколько разработок на членов русской молодежной монархической организации в Польше и на их связи в нашей стране. Было известно, что руководители зарубежных организаций пропагандировали метод индивидуального террора в борьбе с большевистской властью в обстановке, когда Англия разорвала дипломатические и торговые отношения с СССР и обстановка резко накалилась. Но Польша, как сообщалось в польской и советской прессе, находилась на этапе длительных переговоров о заключении пакта о ненападении со своим восточным соседом, и договор мог быть подписан в ближайшие годы. Понятно, что на переговорный процесс оказывал влияние и фактор открытой работы в стране враждебных советскому государству организаций, связанных с эмигрантскими центрами в Париже и Берлине. Улучшение отношений между СССР и Польшей не могло бы не сказаться на обстановке вокруг русских в Варшаве и других городах. Поэтому, чтобы затормозить переговоры, а лучше и сорвать их, руководители организаций нацеливали отдельных своих членов на совершение громких акций как в Польше, так и непосредственно в СССР. В моем распоряжении нет данных, прямо указывающих на поддержку польской разведкой этих действий. Однако надо иметь в виду, что тогда польскому руководству скорее был выгоден лишь процесс ведения переговоров, а не достижение их результатов. Возможно, именно такую информацию предоставлял Иностранный отдел ОГПУ высшим советским инстанциям. По крайней мере, 12 августа 1928 г. внешняя разведка направила И. Сталину, А. Рыкову, Г. Чичерину, К. Ворошилову и руководителям ОГПУ специальную сводку «Подготовка Польши к войне»[378]378
  Глазами разведки. СССР и Европа 1919–1938 годы. Сборник документов из российских архивов. М., 2015. С. 261.


[Закрыть]. На этом фоне чекисты и действовали.

Считаю, что здесь вполне уместно изложить мою версию событий в рамках одного дела ОГПУ, основанную на анализе опубликованных материалов следствия по антисоветской организации «Демократический союз»[379]379
  Демократический союз. Следственное дело 1928–1929 гг. Сборник документов. М., 2010. В редакционную коллегию издания входили сотрудники ФСБ России В.С. Христофоров, В.К. Виноградов и Н.Н. Воякина. Этот факт свидетельствует о репрезентативности публикуемых материалов и их аутентичность с подлинниками.


[Закрыть].

Одна из разработок эмигрантских группировок в Польше (мне известно, что она называлась «Пилсудчик») велась в отношении члена молодежной террористической организации в Варшаве Всеволода Любарского. Об этом персонаже чекистам было известно следующее: бывший работник органов снабжения Красной армии, дезертировал, бежал в Польшу. В 1920–1921 гг. активно действовал в бандах Булак-Балаховича, после окончания войны участвовал в разного рода антисоветских организациях в Варшаве. Женился на дочери давнего сподвижника «начальника польского государства» Ю. Пилсудского – директора одного из департаментов Министерства финансов Войтовича. Любарский, будучи сам ярым сторонником Ю. Пилсудского, вступил в Польскую социалистическую партию (ППС). Скорее всего, при посредничестве бывшего сотрудника польских спецслужб С. Павловского (соученика и близкого друга родного брата Любарского – Бориса) согласился работать на разведку Польши.

Подразделение ОГПУ, занимавшееся перлюстрацией корреспонденции, отследило переписку В. Любарского с рядом его друзей и родственников в Москве, и этих лиц чекисты, вне всякого сомнения, стали проверять. Вскрылись интересные в оперативном плане факты. Оказалось, к примеру, что родной брат В. Любарского – Борис являлся бывшим офицером, служившим в годы Первой мировой войны в царской контрразведке, а затем и Временного правительства. Несколько месяцев в 1918 г. он даже проработал в военной контрразведке Всероссийского Главного штаба Советской России и по заданию этого органа выехал на Украину для сбора информации. Фактически же сформировал в Киеве (с разрешения гетмана П. Скоропадского) охранную дружину, а с приходом в город частей Красной армии «перекрасился» и поступил на службу в органы снабжения советских войск. В 1923 г. был осужден на 5 лет лишения свободы за контрабандные операции с поляками. Добавлю, что его близкий друг С. Павловский в начале 1920-х гг. служил в польской разведке и постоянно общался в Варшаве с В. Любарским – объектом разработки ОГПУ.

Первая жена Б. Любарского – Анна – в этот период времени работала в аппарате ВЦИК СССР, в приемной М.И. Калинина. Она происходила из семьи атамана казачьего войска на Урале, два ее родных брата воевали на стороне адмирала А. Колчака и были в 1920 г. расстреляны как контрреволюционеры. На ее адрес шла вся переписка В. Любарского с друзьями и родственниками в Москве. Сестра братьев Любарских – Ольга – была замужем за упомянутым выше Павловским. Все указанные лица придерживались антибольшевистских взглядов, да другое вряд ли могло и быть. Фактически в Москве сформировалась группа противников советской власти, готовых оказывать содействие своему родственнику в Варшаве, обоснованно подозревавшемуся в терроризме.

По оперативным данным ОГПУ, В. Любарский вскоре должен был прибыть в нашу столицу для изучения возможности совершения террористических актов в отношении членов советского правительства. Ранее для перехвата устремлений польской разведки и эмигрантских организаций, а также контроля за поведением «Пилсудчика» в Москве, была организована связь последнего с одним из его приятелей еще по гимназическим временам – секретным сотрудником КРО ОГПУ. Чекисты не сомневались в том, что объект разработки, как и его хозяева из польской разведки, «клюнут» на нашего агента. Ведь он не только был поляком по национальности, но и в 1917–1918 гг. возглавлял польскую скаутскую организацию в Москве, связанную с Польской организацией войсковой. Тогда он зарекомендовал себя польским националистом, да и в последующие годы внешне оставался таковым. Павловский, дважды приезжавший в 1923–1924 гг. в Москву, тоже знал агента и мог ориентировать о нем польских разведчиков. И вот 4 августа 1928 г. под видом сопровождающего дипломатического курьера (с дипломатическим паспортом для страховки от возможного ареста чекистами) В. Любарский прибыл в нашу столицу. Он посетил всех родственников и установил контакт с агентом, подставленным ему органами ОГПУ.

Не имея доступа к материалам разработки, трудно определить, почему в поле зрения агента не попал двоюродный брат В. Любарского – Лев. А ведь последний проходил по оперативному делу контрразведывательного отделения Черниговского отдела ГПУ Украины «Демократический союз». Некоторые члены этой молодежной антисоветской организации высказывали террористические намерения, имели на руках огнестрельное оружие. Противобольшевистские настроения родственников укрепили в сознании молодого человека решимость совершить террористический акт. Свою лепту внес и «Пилсудчик», подсказавший Льву один из вариантов и нацеливший его на Н. Бухарина и М. Калинина. Считалось, что эти советские деятели охраняются менее других высокопоставленных правительственных чиновников. В итоге Л. Любарский, не выследивший указанных лиц, застрелил крупного военного работника, участвовавшего в это время в работе съезда Коминтерна – старшего инспектора Политического управления Красной армии Р.С. Шапошникова. Террористический акт произошел 16 августа 1928 г., через пять дней после отъезда «Пилсудчика» в Варшаву[380]380
  Там же. С. 21.


[Закрыть]. Чекистам ничего не оставалось, как закончить успешно развивавшуюся оперативную игру с польской разведкой и эмигрантской организацией. Все члены «Демократического союза» и близкие родственники Л. Любарского были арестованы и в 1929 г. осуждены.