Текст книги "Золотой выстрел"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Бунт одиночек не страшен обществу и его проявлениями власти чаще всего пренебрегают. Подумаешь, какой-то псих решил осуществить самосожжение в приемной демократического президента страны. Да нехай горит! Газеты напишут, но читатели об этом забудут уже на следующий день. Однако как в любой цепной реакции, когда число бунтующих достигает некой критической массы, начинается революция. И сдержать ее уже невозможно. Она будет бушевать, пока сама не исчерпает внутренней энергии, которая ее питает.

Сколько человек в обществе в каждый момент ощущает силу бунта внутри себя, не может сказать никто.

Что может дать прибавление к их числу еще одного бунтаря, спрогнозировать никому не по силам…

Главная тяжесть подготовки операции легла на плечи Крылова – энергичного и настырного. Ему в первую очередь предстояло выяснить время, когда Быков собирается улететь в Тучар и когда будет возвращаться оттуда. Сделать это было не так-то просто. За грузом на прииск Тучар отправлялся вертолет, принадлежавший частной компании самого Быкова и его полеты никакими расписаниями не регламентировались. Единственным путем выяснить то, когда и куда сделаны заявки на полеты машины «Тучарзолото» было обращение в службу воздушного движения. Официальной справки о таких заявках постороннему там никто бы не дал, а обращение к чиновникам, которых прикармливал из своих рук Быков, вызвало бы подозрения. Поэтому Крылов предпочел другой ход – через женщину.

Из трех дам, работавших в авиационном учреждении на роль информатора больше всего подходила Надежда Рябая, работавшая сменным диспетчером местного аэропорта, незамужняя и весьма осведомленная. Показать ее Крылову вызвался Барсов.

Крылов не был бабником. В том смысле, что не бегал за каждой юбкой, даже если та едва прикрывала колени или оказывалась еще короче. Он оставался эстетом и предпочитал женщин видных, фигуристых, которые производили впечатление не макияжем и вызывающе модными тряпками, а формами, данными им природой. Поэтому, когда на его вопрос о фамилии той, к которой придется искать подходы, Барсов ответил: «Рябая», Крылов поморщился.

Фамилия – не знак качества, но своей неблагозвучностью даже о хорошем человеке может испортить впечатление.

– Рябая?!

Барсов не уловил в удивленном вопросе подтекста и спокойно подтвердил:

– Ага. Да вон она идет, гляди.

Крылов глянул и челюсть отвисла

На стройных ножках с пятиступенчатого крыльца конторы «Вертаэро», покачивая бедрами спускалась молодая женщина. Но не бедра потрясли эстета Крылова, а грудь, красиво обтянутая, белой прозрачной блузкой: закрытая целиком, она в то же время выглядела настолько рельефно, что одним своим видом вызывала легкое обалдение.

В принципе титька – творение природы, гениальное по простоте замысла и исполнения: мешочек для молока с одним соском как у козы. Правда, козье сооружение особой эстетикой не блещет.

Иное дело – женская грудь, которую высокая цивилизация создала и выпестовала путем долгого процесса естественного отбора.

Если исследовать вкусы европейских мужчин, то легко выяснится – красивая женская грудь – высокая, упругая, сильная – у большинства из них при одном взгляде на нее, пробуждает желание увидеть ее открытой, потрогать, помять, подержать в руках.

Надя Рябая не сразу поняла, какую великую силу дала ей природа, наградившая красивой крупной грудью.

Первые признаки телесного богатства, обозначившиеся уже в пятом классе, доставили Наде массу отрицательных переживаний. Все девочки в классе были как девочки – плоские спереди и сзади. А Наденьку распирала неведомая сила, которую нельзя было обуздать, как нельзя обуздать тектонические процессы, ведущие к горообразованию.

Позже это ей казалось смешным, но в девичестве она даже стеснялась богатых форм своего тела.

Страшно вспомнить, сколько переживаний доставило ей первое посещение врача-гинеколога!

– Не пойду! – Твердо и со слезами заявила Наденька матери. – Он заставит меня раздеваться.

– Дурочка!

Голос матери сочился презрением. Она пережила двух мужей, а в перерывах между замужествами имела по меньшей мере пятерых любовников или, как говорили в их кругу – хахилей. Для нее раздеться перед мужиком никогда не было большой проблемой, хотя в большинстве случаев общение с противоположным полом проходило при минимальной степени обнаженности. Порой было достаточно приподнять юбку, поскольку во времена молодости матери колготки от Парижа до Находки еще не докатились.

– Дура! Он же врач. Раздетых баб перевидел – ого-го! Не ты первая, не ты последняя…

К врачу Надежда все же пошла. Ее стыдливость пересилило не столько давление матери, сколько жгучее желание стать стюардессой и утереть нос подружкам.

Доктор Коган работал в местной больнице, был прекрасным специалистом, и на дому принимал только по рекомендациям знакомых. Советская власть боролась со всем, с чем только можно было бороться, в том числе с частной врачебной практикой. Доктор Коган советской власти боялся и если что и делал не очень законное, то с соблюдением конспирации.

В назначенное время Наденька явилась в одноэтажный домик на окраине города. Внешних признаков того, что здесь живет и принимает врач, не имелось, хотя адрес Когана для многих не был секретом. Его в частном порядке посещали и жена начальник милиции, одолеваемая недугами, и заведующая районным финотделом, баба строгая, нарушителям спуску не дававшая, но о своем здоровье заботившаяся в первую очередь.

В доме врача было чисто, тихо, пахло свежевымытыми полами. Простенький домотканый половичок вел к комнате, в которой хозяин принимал пациентов.

Наденька вошла внутрь трепеща от ожидания неприятностей. Во-первых, ей предстояло раздеваться. Во-вторых, что было нисколько не лучше – у нее могла обнаружиться болезнь, о которой она не подозревала. Ей могли сказать: «Милая, в авиацию вход вам разрешен только в качестве пассажирки». Мало ли что еще могло быть…

Доктор Коган – худощавый невысокий мужчина с чертами Мефистофеля: с козлиной бородкой, горбатым носом и лохматыми бровями – сидел за столом и что-то писал. Он лишь бросил на пациентку взгляд через плечо, сказал: «Раздевайтесь» и опять принялся за свое дело.

Наденька заметила белую раздвижную ширмочку, зашла за нее и стала разоблачаться.

Разделась, оставив на себе только бюстгальтер и трусики. Нервно подрагивая, то ли от прохлады, то ли от смущения, вышла из укрытия.

Доктор обернулся, бросил на нее быстрый взгляд и недовольно буркнул:

– Я просил раздеться. Вы бы еще в шубе остались.

По раздражению, прозвучавшему в голосе доктора, Наденька поняла: надо снимать с себя все.

Она, не сходя с места, обреченно стянула с себя остатки одежды и осталась голой, ощущая ужасную нехватку рук, которыми не могла сразу прикрыть треугольник рыжих курчавых волос под животом и непослушную озорную грудь.

Доктор повернулся к ней.

– Так на что жалуемся, милочка?

– Я…

– Ах да. Помню, помню. Поставьте руки в стороны. Так. Хорошо. Закройте глаза. Постарайтесь попасть пальчиком в кончик нос. Так. Хорошо. Теперь повернитесь ко мне спиной…

Ловкие мягкие пальцы пробежали по ее позвоночнику сперва сверху вниз, потом снизу вверх.

– Так, чудненько. Теперь повернитесь ко мне лицом.

Теперь пальцы доктора коснулись ее левой груди.

Наденька пыталась инстинктивно отпрянуть, но врач левой рукой придержал ее за талию.

– Здесь не болит?

– Не-е-ет, – промямлила она. А его пальцы ощупывали грудь, ласково мяли ее, то сжимая, то ослабляя нажим. Потом они коснулись соска и тот вдруг затвердел, как бутончик розы.

– Адекватно, – довольно качнул головой доктор, и Наденька вдруг испугалась: неужели что-то не так?

Позже, проработав пять лет стюардессой, Надежда привыкла к необходимости раздеваться при врачебных осмотрах и интимных встречах с мужчинами. Богатство собственного тела уже не пугало ее. Она им гордилась и научилась подчеркивать достоинства, выставлять их напоказ.

Атаку на Рябую, которая была лет на десять старше Крылова, он решил вести решительно, в ошеломляющем стиле и темпе. Для этого лейтенанту потребовался помощник. Его он нашел на вокзале у пивного павильончика. Местный ханурик, которого все звали только Жорой, проводил здесь большую часть суток и отыскать его не составляло труда.

Это был нескладный парень – длинные, достававшие почти до колен ноги, узкие плечи, круглое вздутое как воздушный шар пузо, толстые ляжки и тонкие ноги. Было похоже, что Жору родители скомпоновали из ворованных деталей, которые были приготовлены для разных людей. И все же главное, что особо впечатляло в Жоре – была морда дебила с разного размера глазами – одним приплющенным, узким, вторым широко открытым, круглым как автомобильная фара. И губы – толстые, влажные; при этом нижняя свисала к подбородку красным загнутым вниз лоскутом.

В местах, где обитал Жора, к нему привыкли как привыкают к любому уродству, как привыкли москвичи к доходяге Петру на стрелке Москва-реки и к брюхатой бабе, которую наткнули на трехгранный солдатский штык на Поклонной горе. А вот посторонние, встречаясь с Жорой впервые, за пять шагов уже начинали решать: кинется он на них с кулаками или присядет и укусит за ляжку. Хрен его знает, что у недоноска на уме.

Жора легко, как бродячий пес, угадывал в толпе тех, кто его побаивался, и для закрепления впечатления, поравнявшись свирепо таращил фары и гукал: «Гы!»

Крылов привез Жору к месту операции на такси. Предварительно он дал ему сожрать целую упаковку ментоловых таблеток «Рондо», поскольку изо рта Жоры воняло помойкой. Однако это мало помогло. И в машине, стараясь не замечать гнилостный запах тлена, Крылов подумал, что еще одну упаковку надо было заранее высыпать Жоре в штаны.

В назначенное время, когда Надежда по обычаю возвращалась домой, на улице появился Жора. В «тельнике», на котором белые полосы были столь грязными, что лишь едва заметно отличались по цвету от синих, потертых джинсовых брюк в обтяжку.

Жора шел качающейся походкой моремана, который осчастливил землю одним тем, что сошел на нее с палубы. Он двигал задом, как путана, кадрившая «кавказского человека» и напевал под нос:

– Я водочки выпил, а ты захлебнись, березовым соком, березовым соком…

Надежда шла навстречу, обдав его тонким запахом пота, чуть приправленного ароматом духов. Черные волосы, какие любит реклама новых чудодейственных шампуней, красиво отливали на солнце здоровым блеском. Прозрачная блузка, сквозь которую просвечивали родинки на спине и были видны лямки бюстгальтера, сидела на ней, как влитая. Белые брючки в обтяжку плотно облегали красивую подвижную попку.

Жора остановился и пошел за ней. Быстро нагнал, поравнялся.

– Пардон, мадам, можно вас закадрить?

Надежда шла, не отвечая.

Жора не сильно, но в то же время достаточно плотно взял ее за локоток.

– Слушай, тетя, давай знакомиться.

Надежда резко повернулась, освободила руку от захвата.

– Отзынь!

– Гы! – губы Жоры расплылись в широкой ухмылке. – Чо, курва, в бубен схлопотать захотела? Так я тебе враз нос под углом поставлю. – Он вскинул руку, выставив вперед два пальца козьими рожками.

Надежда отшатнулась и растерянно оглянулась, хотя знала – на помощь никто не придет. Мужчины предпочитали испытывать унижение, нежели противостоять опасностям, даже если те мнимые. И в самом деле некий тип в кожаной куртке, деловито шагавший навстречу, едва завидев происходившее, торопливо пересек улицу и зашагал в том же направлении по другой ее стороне.

– Ну так чо, пообчаемся?

– Пошел ты! Хмырь!

В этот миг тяжелая рука легла на плечо Жоры. Резкий рывок и он оказался лицом к лицу с Крыловым.

– Слушай, паря, ты куда шел?

Жора поморгал глазами растеряно и спросил:

– Те како дело?

– Хотел показать дорогу.

Надежда стояла, прижавшись спиной к стене дома. Она размышляла – уйти или остаться и поддержать заступника. Выбрала последнее. Замахнулась на Жору сумкой.

– Ну-ка, пошел, кобель поганый!

Она встретилась взглядом с лейтенантом. Увидела серые улыбающиеся глаза, живо смотревшиеся на смуглом энергичном лице.

– Видишь, – Крылов все еще говорил в Жорой с мягкой насмешливостью. – И дама тебя просит. Давай, гуляй, а?

– Пошел ты!

Жора дернулся и демонстративно замахнулся на Крылова.

– А вот этого не надо…

Что произошло, Надежда даже не поняла, но Жора вдруг широко открыл рот, словно выскочил из воды и старался ухватить как можно больше воздуха. Лицо его налилось бурой краской.

– Пошел! Пошел! – Крылов подтолкнул Жору в спину. – Вали по холодку.

Жора отбежал в сторону как собачонка, которую отогнали палкой, остановился и, брызгая слюной через нижнюю губу, прогундел:

– Все баба, тебе кранты! Поймаю, бошку скручу!

Крылов даже не обернулся. Он поднял хозяйственную сумку, которую Жора выбил из рук Надежды, и протянул хозяйке. Мило улыбнулся.

– Не бойтесь, больше этот барбос к вам не полезет. Можете идти спокойно.

– Нет, нет, – Надежда решительно взяла его под руку и прижала к своему боку. – Вы должны меня проводить. Я вся испереживалась…

Крылов встретился с ней взглядом. В ее глазах прыгали светлые веселые огоньки. Рука, сжимавшая его предплечье, излучала волны возбуждающего тепла.

Очень часто отношения мужчины и женщины с первой их встречи складываются так, что не остается сомнений, как они будут развиваться дальше и к чему в конце-концов приведут.

– Воля ваша, – Крылов оживился, понимая, что все идет даже лучше, чем он предполагал заранее. И чтобы хоть слегка замаскировать свои большие ожидания, спросил. – Чаем напоите?

Надежда еще раз не него хитро взглянула. Уголки губ ее тронула легкая улыбка.

– Боже, до чего докатились! Офицер – и о чае. Суворов перевернется в гробу…

Их обоюдное влечение развивалось стремительно. Надежда нравилась Крылову, лейтенант нравился ей. Две рюмки «смирновской» и музыка, лившаяся из двухкассетника «Сони», быстро опьянили обоих.

Возвращаясь с кухни с чайником, Надежда поставила его на стол и словно бы невзначай коснулась пальцами шеи лейтенанта, потом легким движением взъерошила волосы на затылке, словно хотела их расчесать. Приятное прикосновение заставило Крылова вздрогнуть. По спине побежали мурашки.

Отвечая на внезапную ласку, он положил руку на твердую и крутую ягодицу хозяйки.

Надежда нагнула голову. Он заглянул в ее глубокие загадочно потемневшие омуты глаз.

Она придвинулась к нему вплотную, коснулась его губ своими.

Он скользнул рукой по гладкой ткани, приподнял край короткой юбки и притронулся к жаркой полоске тела между чулком и мягкой кромкой трусиков.

Надежда слегка приоткрыла рот и тронула кончиком языка его губы.

Игра, легкие касания, будили страсть, разжигали желания.

Сердце Крылова громко стучало. Дыхание участилось, стало прерывистым.

Его рука, продолжая увлекательное движение, напряженно подрагивала. Пальцы, раздвигая ткань, коснулась шелковистой кожи на упругом животе, ладонь накрыла глубокую ложбинку пупка. Он почувствовал, как тело Надежды напряглось и по нему пробежала легкая дрожь. Она тяжело вздохнула и, сжав его щеки ладонями, прижалась к нему губами.

В момент, когда влечение людей приобретает взаимность, когда желания вдруг естественным образом совпадают, их действия становятся одинаковыми и ведут к одной цели.

Торопливой рукой Крылов расстегивал большие красные пуговицы ее дорогого японского халата. Удобные и красивые застежки почему-то не поддавались, выскальзывали из пальцев, не проходили сквозь петли.

Надежда расстегивала мелкие пуговки на планке его рубашки куда более успешно. Круглые катышки выскакивали из петель легко, и сорочка распахивалась, открывая загорелое тело.

С каждым мгновением действия обоих становились все более нетерпеливыми. Они мешали один другому. Но именно эта бестолковая возня, походившая на борьбу и на игру одновременно, страшно возбуждала предвкушения, до предела обостряя чувственные желания.

Крылов все же прошел свою часть пути быстрее. Он распахнул халат во всю ширь, открыв аккуратную грудь, похожую на античные образцы, которые великие скульпторы ваяли в белом мраморе.

Его рука осторожно, но в то же время с хорошо видимой жадностью потянулась вперед, пальцы сложились ковшиком и накрыли чудесный плод, чей вид и вкус в равной мере нравятся несмышленым младенцам и очень смышленым мужчинам.

Их губы слились. Ее рука, расстегнувшая пряжку его поясного ремня, скользнула по животу вниз, возбуждая упоительные желания, которые все труднее и труднее было сдерживать.

Не выпуская из пальцев ее грудь, он нагнулся и припал губами к розовому твердому соску. Надежда томительно застонала. Трясясь, словно мучимый ознобом, он распахнул ее халат и прильнул к обнаженному телу. Расширившимися ноздрями втянул дурманящий аромат молодого, крепкого жаркого тела…

Она не сразу приняла предложенный им темп – медленный, чувственный. Он словно нащупывал то единственно правильное поведение, которое медленно разжигало страсть, продлевало чувство удовольствия и неторопливо приближало ощущение взрыва…

Он плавно раскачивался, и каждое его движение заставляло ее отзываться встречным. В какие-то моменты Надежда вдруг замечала, что он ускользает, пытается оставить ее, и чтобы не допустить этого, не позволить ослабеть медленно нараставшему опьянению, она приподнимала бедра вверх, выгибала спину…

И он не уходил, он вдруг опускался, своим горячим телом наваливался на нее, прижимал к постели. Внезапно сильное, невыносимо жгучее пламя охватило ее и все сразу смешалось. потонуло в багровом зареве.

Она закрыла глаза. У нее перехватило дыхание. Она безвольно открыла рот, пытаясь вобрать в себя побольше воздуха, но это не получалось. Тогда она раскинула руки и закричала в голос, испугавшись что вот-вот умрет от счастья и радости, сгорит до тла в свирепом огне сладкого пожара…

Только к утру Крылов «узнал», что Надежда диспетчер. И страшно обрадовался открытию.

– Сама судьба мне тебя послала! Мне надо на пару дней слетать в Учагыл и Тучар. Поможешь?

– Игорек, ничего не получится. – Наденька нагнулась к нему. Ее распушенные волосы защекотали его лицо. Крылов положил ей на спину руку и притянул к себе.

– Что так?

Он коснулся губами ее уха, прихватил зубами мочку. Наденьке было приятно, и она беззаботно засмеялась.

– А так. На Учагыл и в Тучар наши машины не летают. Там все теперь принадлежит Быкову, и он туда никого не пускает.

– А как люди? Отпуска? Домашние дела?

– Игорек, ты застрял в социализме. Какие отпуска? Быков заключает контракты на срок. Не меньше, чем на год. Завозит бригаду на прииск и будьте добры, вкалывайте. Как в зоне: от звонка до звонка, только без колючки – и так никуда не сорвешься. Потому пассажиров его вертушка берет один раз в год…

– Все ясно, подруга: одних везут в Учагыл, других – оттуда.

– Видишь, ты все понял.

Она прильнула к нему, жаркая и зовущая. Ее рука скользнула по его телу вниз.

– И все же надо попытаться. – Крылов не оставлял тему. – Кто у Быкова пилот?

– Рогов.

– Васька? – Крылов назвал первое пришедшее на ум имя.

– Альберт. Альберт Корнеевич.

– Откуда он появился, не знаешь?

– Его Быков из зоны вытащил. Рогов служил военным летчиком, что-то напортачил и его упекли. Когда Быков вертолет покупал, он взял к себе Рогова…

Крылов оживился.

– Прекрасно! Если Рогов был вояка, то меня поймет.

– Мало шансов. Ты знаешь, как их всех Быков держит?

Пальцы Надежды сжали первое, что попалось под руку.

– Э-э! – Крылов болезненно дернулся. – Янки, руки прочь от Гондураса!

Они оба захохотали.

– Хватит о деле. – Голос Надежды звучал капризно. – Иди ко мне.

– Погоди, – Крылов вновь посерьезнел. – За сколько дней они подают заявки на вылет?

– Плановые – за неделю.

– Лапочка, ты мне сообщи сразу, как они заявятся на Учагыл и Тучар. Забито?

И он припал к ее губам жарким, возбуждающим поцелуем.

Надежда проводила Крылова до двери.

– Спасибо тебе, – она положила обе руки ему на плечи.

Крылов от этих слов заметно смутился.

– Что ты! За что? Я…

– Замолчи. – Она ласково прикрыла ему рот ладонью. – Знал бы ты…

Он заметил в ее глазах слезы. Осторожно указательным пальцем коснулся щеки и вытер прозрачную каплю, скользившую по щеке.

Она прижалась к нему грудью, шепнула на ухо:

– Ты еще придешь?

– Дурочка, – сказал он. – Конечно.

– Приходи, Игорек, – голос ее звучал просяще. – Я буду ждать…

* * *

Золото…

Нет, давайте скажем иначе, чтобы было точнее: русское золото. Оно заслуживает выделения из всех остальных драгоценных металлов мира, поскольку имеет много особенностей.

Русское золото цыгане льют из меди и впаривают доверчивым покупателям по цене настоящего.

Государство Российское тем же доверчивым покупателям-россиянам впаривает золото по ценам, которые превышают мировые, хотя за границей торгует этим металлом по ценам, которые куда как ниже мировых. Это называется бизнесом.

Русское золото – чудо. Правительство свободно продают его банкам, банки – населению. Владеть драгоценным металлом обывателю не запрещено. Но русское золото – товар особый. Ты его купил, но продать не смей! Уголовный кодекс статьей сто девяносто первой относит драгоценные металлы ктоварам, которые могут быть проданы только государству. Нарушителям закон грозит строгими карами. Таким образом, государство несколько раз дурит доверчивых покупателей. Приобретая золото у государства человек платит за него цену заведомо высшую, чем с него потребовали бы за границей. К этой цене государство приплюсует так называемый налог на добавленную стоимость. Потом, обязав вас продать драгоценный только ему, оно еще раз обожит вас налогом на прибыль…

Русское золото особое. Его трудно приобрести, но еще труднее – продать.

Поиск покупателя той доли драгметалла, которая причиталось ему и капитану Мисюре, Крылов также взял на себя.

И опять в дело оказалась замешанной женщина. В Океанке Крылов квартировал у заведующей сельским магазином Полины Дмитриевны Лукиной, которая сумела вовремя подсуетиться и стала единоличной владелицей бойкой торговой точки. Постельных отношений у квартиранта с хозяйкой не возникло, но дружеские зашли настолько далеко, что Крылов знал все тайные амурные похождения любвеобильной коммерсантки, которая умело делила свою привязанность к деньгам с увлечением мужчинами. При этом поверенным для своих тайн она выбрала молчаливого и покладистого квартиранта, которому рассказывала о всех своих похождениях. Казалось, что это ей оставляло не меньше удовольствия, чем сам процесс обретения острых ощущений в постели.

Однажды Крылов узнал страшную тайну – Полина завела роман с корейцем Кимом.

Доверительные отношения с хозяйкой позволили Крылову провести зондаж в поисках возможного покупателя ценного металла. Он был уверен, что Полина поможет ему отыскать такого. И та назвала кандидатуру даже не задумываясь:

– Ким возьмет, сколько предложат. Только чтобы все это осталось в полной тайне для всех посторонних.

Крылов сделал вид, что страшно удивлен.

– Ким рубит лес. Это и без того – золото.

– Лес – это палки, – парировала Полина.

– Не скажи, подруга. Лес – это золото.

– Да, если его продать. А Кима интересует рыженькое. Настоящее.

– Давно бы нашел, если интересует.

– В открытую он боится. Ты же знаешь, какие у корейцев порядки. Погоришь здесь, вернут домой и открутят голову.

– Откуда же ты узнала его планы.

– Какой быстрый, все тебе расскажи…

– Как хочешь, подруга, я не навязываюсь. Скажу одно: покупатель в таком деле должен быть прозрачным, как стеклышко. Ваши отношения меня мало интересуют. Где, когда, как – это твой чемодан и распоряжайся им сама. А вот коли речь пошла о металле, извини, подвинься. Мне надо знать точно, где он с тобой говорил об этом – в магазине через прилавок, за столом или в постели. Больше того – до, после или вместо. Ты меня понимаешь?

– Фу! – Полина капризно надула и без того толстые губы.

Крылов сокрушенно вздохнул.

– Че фу? Ты помнишь Кольку Шустова? Рыжего, который тут мотался?

– А что?

– А то, подруга, знаешь как он погорел?

– Не-е-ет…

Ответ прозвучал растерянно. Рыжий Шустов в поселке был фигурой заметной – ушлый, продувной, дошлый, пройдошистый – пробы негде поставить. Ухвати такого за хвост, он увернется и выскользнет. И вдруг погорел?

– Вот те и «не-ет»! Прикопил металла, поехал в Москву. Как же, столица нашей родины, город-герой! Месячишко бы пожить, осмотреться, а ему рыжевье так и жгло задницу. Он сразу шуранул на толчок. Нашел подходящего мужичка с урловой мордой. Подкатился: «Где тут можно металл прикупить?» А тот вопрос: «Много надо? Я найду». – «А если продать?» – «Если много, я куплю.» Сторговались по-быстрому. Поехали на вокзал. В камеру хранения. Там Рыжего и взяли. Его покупателем оказался мент. Он на толчке пас деловых…

– Ой, Колька! – Полина горестно охнула и всплеснула руками. – Ой, дурак!

– То-то и оно, подруга. Потому мне о покупателе надо знать все и даже больше…

– Ладно, тебе я скажу. Только учти – он боится. Очень сильно.

При первой встрече Крылов рассказал капитану Мисюре, что вроде бы нащупал покупателя.

– Кто он? – спросил Мисюра.

Крылов заколебался – называть фамилию или нет. Решил, что спешить не стоит.

– Олег Борисович, может я сперва все проверю, потом доложу?

– Нет уж, давай иначе. Такое дело надо сто раз обмозговать, только потом что-то предпринимать. И речь не столько об опасности засыпаться самим. Мы вошли в дело и не можем подставить тех, кто его нам предложил.

Крылов склонил голову, соглашаясь.

– Как прикажете.

Мисюра промолчал.

– Ладно, докладываю. Вы знаете, что северные корейцы арендовали у нас участок тайги, организовали леспромхоз, завезли своих работяг и хлещут кедрач и пихту…

– Слыхал.

– Так вот по моим сведениям их прораб, кто он точно не знаю, одни говорят – майор, другие – полковник – ищет выходы на тех, кто может поставить золотишко с приисков россыпью.

– Откуда сведения?

– У меня есть знакомая. Лукина Полина. Да вы ее тоже знаете. Она держит промтоварный на станции. У нее связь с начальником корейского леспромхоза. Сперва они вместе проворачивали какие-то коммерческие дела, потом он ее закадрил. А теперь вот ищет выходы на тех, кто может предложить металл.

– Хорошо, как ты намерен с ним законтактироваться? Как его зовут, кстати?

– Зовут Ким Дык. А выйти на него я сумею. Но сначала слегка прощупаю, и только потом сведу с Полиной. Чтобы она мне дала рекомендацию.

– Думаешь, он сумеет переварить двадцать кэгэ металла?

– Ким намекал Полине, что возьмет столько, сколько ему предложат.

– Он миллионер?

– Нет, скорее это для него госзаказ. Если уж корейцы решили общипывать Россию, то почему не до последнего пера?

– Добро. Проведи рекогносцировочку. Только чтобы все аккуратно…

Золото и власть шествуют рука об руку. Казна со златом, над которой чах пушкинский царь Кащей, была символом его власти, показателям влияния и силы. Чтобы показать свою мощь, заставить других ее уважать, государства создают свой золотой запас, с гордостью сообщают о его размерах.

Золотом оценивается все, что обеспечивает богатство и силу. Как знак своей причастности к золоту, мы стараемся обзавестись изделиями из него.

Чтобы было легко отличить богатство от нищеты, а сам уровень богатства определять по массивности того металла, который вложен в изделия.

Золотом мы называем все, что сулит возможность обогащения.

Нефть – золото черное.

Газ – золото голубое.

Хлопок – золото белое.

Лес – зеленое золото.

Это определения для романтиков, которые никогда не станут богатыми. Для прагматика цвет золота не играет роли.

Революция, опрокинувшая социализм, была поддержана народом, молчаливо взиравшим на разграбление государства, лишь потому что многие уверовали в лозунг демагогов, создававших свой капитал, что в результате богатство, которое принадлежало всему обществу, станет доступнымдля каждого. Оно, между прочим, и стало таким.

Для каждого, у кого уже были деньги, чтобы что-то купить.

Черное золото ушло в одни руки. Голубое – в другие. Нашлись и те, кто увидел возможность поправить свои дела, растаскивая русский лес – зеленое золото.

А почему не поживиться, если хозяева – дураки?

Корейский леспромхоз, расположившийся в тайге неподалеку от Океанки, носил название «Путь Чхонлима».

Чхонлим – мифический конь, который способен скакать, обгоняя сверхзвуковые самолеты. Именно такими темпами пообещал корейцам великий вождь Ким Ир Сен провести их в светлое будущее. А дорогу к нему он назвал «путем Чхонлима». Свою же теорию сверхскоростного движения к всеобщему корейскому счастью, Ким Ир Сен повелел именовать «идеями чучхе».

Над входом леспромхоза висела вывеска с названием, написанным квадратными корейскими буквами, тем не менее местные жители все же знали и о Чхонлиме и об идеях чучхе. Больше того, эти загадочные для русского уха слова здесь использовались часто и в разных контекстах.

Разбитные бабенки на базаре, завидев корейца-лесармейца, весело кричали ему: «Эй, Чхонлим, покажи свой чучхе!»

Подобные предложения вызывали всеобщий хохот.

«Эй, чучхе, – призывали случайного корейца ханурики, томившиеся у забегаловки, – валяй сюда. Чхонлим на троих. Идет?»

Чаще всего не шло. Только вдвоем «чучхе» оказывались способными взять на грудь треть русского сорокаградусного «чхонлима». Одного нормальная доза сшибала с ног и ни о каком ускорении к светлому завтра говорить уже было нельзя.

Леспромхоз «Путь Чхонлима» занимался заготовкой древесины, которая прямиком уходила за границу, в Северную Корею. Хотя, как предполагали многие, древесина выгодно перепродавалась и на сторону – японцам и китайцам. Сами русские дураки сделать этого не могли. Где им!

Работали корейцы-лесармейцы ударно – от зари до зари. Дисциплина в бригадах и звеньях поддерживалась железная. И не мудрено: на лесосеку в Россию посылали только бойцов народной армии, которыми руководили их командиры.

Начальник леспромхоза Ким Дык был полковником. И не простым. Он долго служил в разведывательно-диверсионном отряде, который располагался на границе с южной Кореей. Потом получил под команду танковый полк. За особые заслуги ему доверили леспромхоз.

Однако заслуги заслугами, а тлетворность общения с русскими могла вызвать ржавление идей чучхе в душе самого преданного бойца партии. Потому в леспромхозе был и политкомиссар Пак Дэ У. Маленький юркий, похожий на мышонка, который для понта прижмуривал глаза, Пак был офицером военной контрразведки и контролировал благонадежность лесармейцев и их командиров.

С первых дней при конторе леспромхоза был организован «Культурный центр», в котором как предполагалось, местное население будет знакомиться с достижениями корейского народа, с его киноискусством и конечно же с идеями чучхе, которые широко излагались в сочинениях великого и мудрого вождя Ким Ир Сена.