сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Кудряшов любил свое дело. Он был потомственным крестьянином того сорта, который в народе именуют «скопидомами». Увидев на земле бесхозяйственную проволочку или бечевку, а тем более гвоздик или шурупчик, он сматывал все длинное в колечки, а остальное приносил домой и бросал в инструментальный ящик. Кудряшов просто не понимал, как можно пройти мимо, а уж тем более сознательно бросить на землю вещь, в которую вложен чей-то труд. А уж к оружию, которое поступало под его опеку, он относился со священным трепетом. Каждый автомат он буквально нянчил в ладонях, любуясь совершенством замысла и формы, воплощенных в металле.
Может показаться странным, но прапорщик Кудряшов, носивший на плечах погоны, никогда не задумывался над тем, что оружие, которое он сберегал, предназначено убивать. Он сохранял имущество с тем же старанием, с которым в колхозе сберегал бы зерно, на топливном складе — уголь, поскольку верил, что все это есть общественное достояние и растрачивать его — значит обеднять общество и казну.
Задумавшись, Кудряшов не заметил, как за его спиной из тени деревьев возник человек. Только когда совсем рядом хрустнула щебенка, прапорщик обернулся. Но уже ничего не увидел. Жизнь и сознание ушли из него так, словно в помещении погасили свет — наступила полная темнота и полная тишина…
***
В короткий срок Гулливер поставил оружейный бизнес на широкую ногу. Нашел источник получения вооружения. Отладил каналы поставок. Подобрал надежных посредников, которые приобретали товар для перепродажи в странах Юго-Восточной Азии. Система заработала бесперебойно и четко, принося немалую прибыль.
Гулливеру хватило одного года вольной жизни, вне зоны, отгороженной от мира колючкой и сторожевыми вышками, на которых коротали срок призыва «попки», чтобы разобраться в реалиях обновленного общества. Он видел жизнь так ясно, словно она проходила в прозрачном аквариуме.
Поверху, любуясь солнцем, плавали золотые рыбки — нарядные, с вуалью хвостов, лупоглазые, то и дело. открывавшие жадные беззубые рты.
Пониже, в более темных глубинах, стараясь не бросаться в глаза, скользили длинными тенями стремительные хищные существа. Они не делали лишних движений, не пугали население верхнего беспечного слоя. У золотых рыбок с дутыми животами и неимоверным аппетитом не должно было возникать чувства беспокойства. Пусть живут и плавают с уверенностью в своем предназначении украшать водоем.
Лишь изредка темной стрелой кто-то из хищников вылетал к поверхности. Щелкала зубастая пасть, и лупоглазая рыбка, не успев сообразить, что же произошло, исчезала в прожорливой утробе.
А внизу, на дне, в тине, копошилась масса червей — существ, которых некогда чудаки пытались наполнить ощущением их значимости и влияния в толщах водоема. Первое в какой-то мере удалось: в червях пробудилось понимание того, что в жизни существуют блага, которые должны всем принадлежать в равной мере. Однако большой рот, кишки и задница — вся перерабатывающая пищу система практически одинакова у пескаря и щуки. Мозгов длина кишок никому не прибавляет. Так же сумма голов скота не делает стадо мыслящим. И чем больше людей собирается вместе (на митинг ли, на собрание, на съезд), тем более выраженными в них становилась готовность подчинять свои действия стихии. А её воля слепа и безмозгла.
Если перед толпой оказывается винный магазин, где стоят сто бутылок водки, а вокруг толпятся две тысячи жаждущих выпить, то стоит гаркнуть: «Круши, ребята, откроем закрома, на всех хватит!» — и толпа разнесет магазин. Но по две-три бутылки унесут с собой только те, кто призывал крушить. Все остальные останутся без водки и без магазина на будущее.
Таким образом, искусство властвовать заключается в том, чтобы пожирать лупоглазых и подкидывать остатки своей трапезы тем, кто копошится на дне, питать их надеждами на светлое завтра, в котором окусков и объедков обязательно станет больше.
Мысль о возможности расширения сферы влияния и усилении собственного могущества Гулливеру пришла случайно. Из Закавказья в Приморье приехал брат Доры. Михайловны — Олег Михайлович. Профессиональный военный, он долгие годы служил в Закавказском военном округе, а после увольнения вернуться на родину.
До приобретения собственного жилья Олег Михайлович поселился у своей племянницы — Верочки, в доме Гулливера. Вечерами полковник в отставке и процветавший бизнесмен Алексей Павлович Сучков играли в карты и шахматы и вели долгие разговоры.
— Что у вас тут за бардак? — высказывал неудовольствие Олег Михайлович. — Русский в Тбилиси или Баку должен быть серой мышкой, больше молчать, чем говорить, не лезть на глаза, переносить обиды. А здесь иду и читаю: «Ресторан „Сулико“, „Зал игровых автоматов „Сабуртало“, казино «Риони“… Вас это не задевает?
Гулливера задело. И в самом деле, почему не окоротить натиск кавказцев?
В будничный день — в среду, когда в казино «Риони» не бывало особого наплыва искателей удачи, Гулливер почтил заведение собственным появлением, оставив серый «Мерседес» за два квартала.
У входа в казино лениво прохаживались два крепыша со скучающими лицами, в форме грязно-серого цвета. У обоих справа на груди виднелись черные ленточки с желтыми буквами. По-английски читалось «Секьюрити». Должно быть американцам, если они вдруг здесь появятся, следовало сразу понять, что с безопасностью в казино дело поставлено круто, и тут же отказаться от коварных замыслов, если они возникнут.
Над входом красовалась вывеска «Ресторан-казино „Рустави“. Не забегаловка, не пельменная, даже не трактир, а игорный дом и ресторан в одной упаковке.
Не обращая внимания на стражей дверей, Гулливер потянул бронзовую ручку на себе!.
Невидимое устройство включило магнитофон, и тут же грянули такты «Славься», словно не скромный посетитель пожаловал, а на Красную площадь выехал маршал принимать военный парад.
Мгновенно перед Гулливером возникая девица в белой полупрозрачной блузке, в юбке, сшитой не для того, чтобы прикрывать нечто, а выставлять его как намек на самые широкие возможности заведения, с небольшим подносом, на котором стояла маленькая, с наперсток, рюмочка водки и лежал сандвич — кусочек розовой семги на миниатюрном ломтике хлеба. Обе части соединяла красная пластмассовая шпилечка, воткнутая в семгу.
Гулливер взглянул на девицу без какого-либо интереса. Небрежно махнул кистью руки от себя, словно отмахивался от назойливой мухи.
— Потом.
Девица растерянно отступила. Она давно привыкла к тому, что входившие не только не отказывались от призовой рюмки, но даже задерживались у входа, если её быстро не подносили. Затем следовал ласковый хлопок по туго обтянутой попе, и на подносе появлялась бумажка с монограммой Центрального банка России, а порой и с зеленой спинкой.
Гулливер, небрежно отодвинув плечом удивленную даму, прошел в глубь помещения.
Зал казино был узкий и длинный. В нем размещались три игровых стола, затянутых зеленым пластиком. На двух крайних в роли крупье выступали девицы — блондинка и брюнетка, — обе в белых брючных костюмах, сработанных руками прекрасного закройщика. На центральном столе игру направлял хлыщеватый мужчина в черной тройке, в сияющей белизной рубашке, с белым галстуком-бабочкой. На бесстрастном лице — его выражение долго и тщательно отрабатывалось перед зеркалом под руководством опытного педагога-физиономиста — ни радости, ни сожаления, эдакая статуя Фемиды в мужском обличье без повязки на глазах.
Особого духа порочности и азарта, который, казалось бы, должен витать в воздухе, не ощущалось. Здесь все происходило деловито и даже скучно, как в механизированном цехе перераспределения денег: ваш проигрыш — наш выигрыш. И привет!
Проигравшие не устраивали истерик: выглядеть невезучим, который публично потерял штаны, никому не хотелось. Огромные выигрыши, от которых захватывает дыхание, здесь почти не выпадали. Завсегдатаи чаще проигрывали то, что сумели сделать в других местах.
Окна в игровом зале отсутствовали. Предусмотрительный хозяин заделал их монолитным бетоном, наложенным на стальную арматуру. Снаружи дом украшали белые пластиковые рамы модной конфигурации с тонированными стеклами. Изнутри рамы были задрапированы тяжелыми гардинами — золото с черным бархатом. О том, что проемов в стенах нет, долгое время не подозревали даже некоторые сотрудники казино. Отсутствие их обнаружилось для всех неожиданно, когда некий злоумышленник швырнул в окно с улицы гранату-»лимонку».
Граната разбила декоративное стекло, отскочила от бетона и взорвалась на пешеходной дорожке. Гранатометчика густо нафаршировало осколками. Кроме того, легко ранило двух поздних прохожих, которые так и не поняли, что произошло, и на допросе утверждали, что «лимонка» вылетела из окна казино.
Хозяин заведения Кукури Арчилович Бакрадзе, круглопузый черный жучок с горбатым носом птицы-тукана, стремился выглядеть джентльменом, но это ему удавалось плохо. Как известно, подлинный джентльмен должен всегда быть чисто выбритым, находиться в состоянии легкого подпития и в любых ситуациях сохранять величавое спокойствие. Из трех требований Бакрадзе удавалось только второе: в подпитии он находился с утра и до поздней ночи. Остальное у него просто не получалось. Спустя полчаса после самого тщательного бритья он ухе выглядел небритым, а сдерживать свои эмоции вообще не умея: мгновенно заводился, потел, руки его начинали дрожать. А заводясь, Багкрадзе терял ощущение реальности и потому делал непростительные ошибки. Слова «хитрый Кукури» к нему можно было отнести только в самой малой степени.
Гулливера Бакрадзе принял в своем кабинете — просторном, хорошо обставленном и также без окон. Там, где они когда-то были, проемы заделали бетоном, а стену оклеили обоями с прекрасным швейцарским пейзажем — горы, голубое озеро и синее небо. Швырнуть в его логово гранату, как считал Бакрадзе, ни у кого не было возможности. Он даже не представлял, что опасность может прийти в его заведение через двери и появиться непосредственно в кабинете.
Гулливер подошел к креслу, в котором сидел хозяин, положил руку на спинку, погладил кожу.
— «Стелла»? Вижу по мебели, у конторы финансовые трудности? Я бы в своем офисе предпочел «Орхидею». Это, конечно, дороже, но выглядит солидней и удобней.
Бакрадзе сразу стал заводиться: ладони вспотели.
Гулливер подошел к стене, где выстроились в линию стулья с рамами, выгнутыми из цельнотянутых никелированных трубок. На них рассаживались участники совещаний, которые проводил шеф.
— «Гамма»? — Гулливер ощупал пластик сиденья. Сел, устроился поудобнее. — Между прочим, стульчики типа «Аксона» для офиса обошлись бы дешевле. Надо экономить…
Бакрадзе, с трудом сдержав уже закипевшее раздражение, постарался остаться джентльменом.
— Что вам налить?
— Спирта у вас, конечно, нет? Тогда поговорим насухую.
— Поговорим.
Мысленно Бакрадзе уже дважды выругался, проклиная себя за согласие встретиться с этим типом.
— Как мне вас называть? Господин Бакрадзе или просто Кукури?
— Э, какая разница? Говорите главное. — Бакрадзе постучал ногтем по стеклу дорогих наручных часов. — И как можно короче. У меня мало времени.
— Я тоже люблю коротко. — Гулливер щелчком выбил сигарету из пачки, осторожно взял её губами, сдвинув языком вправо в уголок рта. — Мне, — Гулливер достал золоченую зажигалку, не высекая огня, обвел рукой широкий круг, — здесь у вас нравится. Исключая мебель. Короче, все это я беру…
Гулливер прикурил и выпустил струю дыма в сторону Бакрадзе. Тот на мгновение оторопел от наглости посетителя, потом нажал кнопку на аппарате внутренней связи. Трясясь от злости, позвал:
— Нодари! Зайди ко мне срочно!
Дверь тут же отворилась, и в кабинет ввалился высокий спортивного склада парень лет двадцати пяти с русской физиономией в джинсовой куртке, в черной бейсбольной кепочке с большим козырьком и красной надписью на тулье «NВА».
— Звали?
Сразу и не поймешь, чего в голосе больше — издевательства или интереса.
Руки Бакрадзе затряслись сильнее.
— Где Нодари?
— Это который террорист? — Джинсовый парень откровенно изгилялся. — Он меня попросил посидеть у дверей, а сам поехал подкладывать бомбу в троллейбус…
Только теперь Бакрадзе стал догадываться, в чем дело, и злость захлестнула его, выдавив остатки хладнокровия. Он судорожным движением открыл ящик стола, сунул руку внутрь. Там под бумагами лежал пистолет.
Но такие штучки быстро не получаются, особенно если ты в подпитии и раздражении. «Джинсовый» опередил директора. Длинная рука вылетела вперед как разжавшаяся пружина. Сильный удар пришелся в челюсть Бакрадзе. Кресло на колесиках отъехало, Бакрадзе выпал из него и улегся на ковре, раскинув руки.
Гулливер встал, подошел к столу, опустился в кресло директора и поставил ногу на грудь поверженного Бакрадзе. Подал «джинсовому» команду:
— Помоги ему оклематься.
«Джинсовый» взял салфетку, обернул ею стеклянный баллон сифона, вернулся к Бакрадзе и пустил ему в лицо струю шипучей воды.
Бакрадзе ошалело тряхнул головой, вытаращил глаза. Он ещё не пришел в себя и плохо помнил, что с ним приключилось.
— Где я?
— У меня в гостях, дорогой.
Гулливер издевался.
Бакрадзе дернулся, пытаясь встать, но Гулливер удержал его ногой.
— Несерьезный ты человек, Кукури! Может, даже глупый. Сам просил говорить короче. Я сказал. А ты вот упал. Нервы. Зачем тогда торопил? Я бы спокойно рассказал, как собираюсь забрать у тебя казино. Как оно называется? «Риони»? Что это означает?
— Так вот, «Риони» ты отдашь мне. А потом, если захочешь, откроешь заново в Кутаиси.
— Нет.
— Ай, герой! Прямо Эдуард Шеварднадзе! Но казино ты мне уступишь, потому что — диаспора. Правда, я сам толком не скажу, что это такое, но наш губернатор считает, что диаспоре тут делать не хрена. И народ его понимает. Кстати, как твоего боевика звали? Нодари? Он кто?
— Двоюродный брат.
— Ой, как плохо! Твой двоюродный брат — террорист. Он сейчас едет в троллейбусе номер пять на Приморский бульвар и держит в руке пластиковый пакет. Собирается его заложить. Учти, такое сходит с рук только один раз. Самое большее — два. На третий раз террориста обязательно ловят. Твоему Нодари не повезло сразу. Его уже поймали.
— Это ложь! — Бакрадзе предпринял отчаянную попытку вскочить, но теперь Гудливеру помог «джинсовый». Ногой он прижал руку директора к ковру.
— Может, все же обсудим это дело по-хорошему? — Гулливер проявлял великодушие и терпение. — Зачем тебе казино?
— Пустите, я встану.
— Отпусти, — приказал Гулливер помощнику. Бакрадзе поднялся, но Гулливер кресла ему не уступил. Тогда хозяин присел на край стола.
— Чего вы хотите?
— Ты ещё не понял? Ну, тупой! Хотим самого малого. Первое, — Гулливер поставил локоть на стол, поднял ладонь вверх и загнул палец, — ты передашь казино моему человеку.
— Что второе?
— Соберешь манатки и уезжаешь.
— Не соглашусь, убьешь? А ты знаешь, что я не голозадый? У меня друзья. Большие люди.
— Вице-мэр Романадзе? Я угадал? Вы с ним скорешились в Тбилиси на Авлабаре. Верно? Так вот, учти, и похоронят вас вместе на Кукийском кладбище грузинской столицы.
— Послушай… — Бакрадзе пытался вставить слово.
— Нет, это послушай ты, я ещё не закончил. Грузинская власть в России кончилась. Товарищи Сталины нам больше не нужны. Хватит играть в интернационализм. Людям надоели ваше нахальство, ваша наглость. Ваш терроризм, наконец. Когда тебе сказали, что твой брат Нодари собрался заложить бомбу в троллейбус, — это не шутка. Когда его пытались задержать, он схватился за оружие… — Гулливер повернулся к своему «джинсовому» помощнику. — Володя, его уже убили?
Володя взглянул на часы.
— Еще нет.
— Но его убьют. — Это Гулливер сказал уже Бакрадзе. — При попытке вооруженного сопротивления. Скоро милиция будет здесь. В твоем казино найдут взрывчатку. Володя, её ещё не нашли?
Володя подошел к двери кабинета, открыл её. Крикнул наружу:
— Костя, как там? Ничего не нашли?
Прикрыл дверь, сообщил Гулливеру:
— Нашли.
— Вот так, господин Бакрадзе. — Гулливер развел руками. — Упрямство до добра не доводит. Теперь придется пойти на траты и менять здесь мебель на собственный вкус…
— Это провокация! — Бакрадзе закричал срывающимся на хрип голосом. — Нодари не террорист!
— Постой, кацо. — Гулливер говорил спокойно, без злобы и раздражения. — Насчет провокации ты в суде скажешь. Там тебе сразу поверят, а со мной такое не проходит. Я все делаю в рамках нормальной конкуренции.
— Но я же остаюсь нищим…
Бакрадзе застонал и схватился правой рукой за сердце. Лицо его посерело, рот открылся, жадно хватая воздух.
Ни дать ни взять — золотая рыбка…