Текст книги "Чеченский разлом"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Не прощаясь, Ярощук повернулся и отошел к Карпенко.

– Вещдок не отдаем. Есть желание кое-что проверить. Соседи зашевелились, значит, уже догадались, в чем дело. Попробуем и мы, как ты думаешь?

– Согласен, – сказал Карпенко.

Уильям Б. Редгрейв со школьной скамьи мечтал стать публичным политиком. В идеальном варианте – сенатором Конгресса США. Воображение Билла, так Редгрейва звали приятели, поражали лощеные джентльмены, которые решали судьбы Штатов, определяли политику правительства и обо всем – будь то экономика, международные отношения, военно-политические проблемы или перспективы развития цивилизации – говорили уверенно, судили без сомнений, и речи их в Конгрессе на любые темы звучали чертовски убедительно.

Способности к политическому анализу у Билла в полной мере обозначились в университете, когда он написал дипломную работу «Европейский Союз как глобальный вызов экономическому влиянию Соединенных Штатов». Именно с этой работы и началось вхождение студента в большую политику.

Билл отнесся к выбранной им самим теме с большим старанием. Он собрал массу оригинальных материалов, найденных в прессе, в сети Интернета, обобщил их, проанализировал и сделал вывод, что объективное развитие и укрепление Европейского Союза ни в политическом, ни в экономическом отношениях не выгодно Соединенным Штатам.

Работая над темой, Билл никогда не думал, что дипломные работы интересны кому-то кроме их пишущего и преподавателя, обязанного поставить студенту оценку. Однако он ошибся. Несколько дней спустя после сдачи рукописи профессору Райту у выхода из университета Билла остановил молодой джентльмен, одетый в строгий официальный костюм в техасской шляпе с большими полями.

– Мистер Редгрейв? Я доктор Уильям Форстер из Колумбийского центра политических исследований. Мы можем поговорить?

– О чем? – первым делом хотел поинтересоваться Билл, но сдержался и ответил согласием: – Да, конечно, сэр.

– У меня машина, – сказал Форстер, – но может быть мы немного пройдемся пешком?

Прогулка длилась более часа. За это время Форстер доказал Биллу, что он серьезно изучил его дипломную работу и высоко её оценил.

– Если вас устроит, мистер Редгрейв, – предложил Форстер, – мы готовы купить ваше исследование.

Предложение потрясло Билла. Он никогда даже не задумывался, что на университетском дипломе можно сделать деньги.

– Что значит купим, сэр?

– Это означает, что вы получите сумму, о которой мы договоримся. Однако после того вы потеряете на свою работу авторское право. Об этом мы тоже договоримся.

– И сколько может стоит диплом?

– Назовите свою цену.

– Две тысячи, – не надеясь на согласие сказал Билл, но ошибся.

– Это конечно много, – ответил Форстер не задумываясь, – но чтобы вы поняли серьезность наших намерений – пойдет. И еще. Мы предлагаем вам работу в нашем Центре. Как вы на это посмотрите?

Билл на предложение посмотрел хорошо и уже три месяца спустя, после множества проверок и тестов работал в специальной группе аналитиков, которая, как оказалась, входила в состав Центрального разведывательного управления, знаменитого на весь мир ЦРУ.

С первых шагов на поприще разведки Билл понял, что впрягся в колесо огромного насоса, который перекачивал информацию по закрытым каналам в Центр. Она собиралась в огромном отстойнике, в глубинах которого могла утонуть любая истина. Аналитики Центра, сидевшие у краев резервуара, вычерпывали содержимое, выбирали из него наиболее вкусные кусочки, выкладывали на блюдо в виде официальных записок, украшали гарниром умных слов и несли к тем, кому по чину положен было дегустировать информационное хлебово.

При этом те, кто стояли ближе других к столу, за которым государственные мужи вкушали предназначенные только для их глаз сведения, точно знали вкусы джентльменов, которым подавались блюда. Они инстинктивно опасались подложить на тарелочку информацию, которая вызывала у начальства несварение, изжогу или стойкую аллергию. В результате те, кто принимали ответственные государственные решения, были уверены в мудрости собственных действий, хотя на деле почти все они, хотя и в разной степени оказывались жертвами информационных манипуляций аналитиков.

Поэтому Билл нисколько не удивился, когда в речи сенатора Доула, произнесенной на закрытом заседании комиссии Конгресса по безопасности узнал свою дипломную работу. Так для него открылась одна из тайн высокой эрудиции американских сенаторов и то, почему их речи всегда звучат столь убедительно.

Специальная группа аналитиков, в которую вошел Редгрейв, после уик-эндов начинала работу с совещаний, где определялись задачи каждого сотрудника на неделю.

Как и всегда шеф спецаналитиков Стивен Кальверт появился в офисе конторы за пятнадцать минут до начала рабочего дня. Он прошел по пустому коридору к лифту. Охранник – агент секретной службы – сухощавый с холодными стальными глазами ирландец Питер О'Брайен узнал шефа и открыл решетчатую дверь подъемника.

– Спасибо, Питер, – поблагодарил Кальверт. – Есть новости?

– Все спокойно, сэр, – ответил О'Брайен. – Это хорошо, разве не так?

Поднявшись на пятый этаж. Кальверт прошел в кабинет, открыл сейф, выложил на стол подготовленные с вечера документы. Через несколько минут к нему должны подойти сотрудники группы специального планирования и начнется обязательное утреннее совещание.

Подчиненные входили по одному. Рассаживались в заведенном порядке, каждый на свое место.

Кабинет руководителя группы специального планирования не был приспособлен для больших заседаний, да это и не требовалось. В группу входили всего пять человек. Но каких! Каждый из них обладал знанием огромного объема информации, Такого, что группа была способна быстро и квалифицированно обсудить и сделать выводы по любой из проблем, возникавших в мире с пугающей неожиданностью.

Когда все расселись, Кальверт объявил тему совещания.

– Джентльмены, от нас срочно требуют дать оценку новых угроз, которые бросает стране международная обстановка, сложившаяся после операции НАТО в Югославии. Есть ли что-то новое, что правительство не учло в своей работе? Нужна записка для президента.

– Мне кажется, – подал голос доктор Перри Мортон, один из старейших сотрудников группы, – надо внимательней присмотреться к проблемам Китая…

– Трамвай, – сказал Кальверт, взял со стола курительную трубку и стал раздраженно выколачивать из неё пепел на лист бумаги, лежавший перед ним.

– Что сэр? – переспросил Мортон.

– Только то, Перри, что рельсы, по которым вы едете, проложены полвека назад. И ни у кого из вас не хватает смелости свернуть. Получается, что тут все выучили перечень опасностей в порядке, который был задан в давние времена: Советы, Китай, Иран, Ирак, Ливия… Советы отпали, вы это успели заметить, а вот остальную часть списка твердите как молитву…

Кальверт хорошо знал, что в свои сорок шесть лет Перри Мортон уже в достаточной мере притупил нюх и не улавливал ароматы новых политических реалий. Кальверт понимал, что говорить о физической старости Мортона ещё рано, хотя его взгляды, сформировавшиеся во времена «холодной войны», ничуть не изменились. Мортону не хватало гибкости в оценке событий, и Кальверт, который никогда не был сентиментальным, если кто-то мешал делу. Шеф группы мог запросто вывести Мортона из команды планировщиков, если бы не… Это «не» стоило дорого. Мортон слыл мастером изощренной интриги. Когда ему определяли задачу, он умел тонко оценить ситуацию, быстро находил уязвимые точки и просчитывал возможные варианты её развития на пять-шесть ходов вперед. Поэтому, задавая вопрос, Кальверт и не рассчитывал услыхать от Мортона нужный ответ. На его долю оставалась разработка оперативной комбинации.

– Позвольте, сэр, – подал голос Билл Редгрейв, – я сегодня на автомобиле и могу свернуть с рельсов.

– Попробуй.

– Если говорить о реальных угрозах, их две. На мой взгляд, – последнюю фразу Редгрейв выделил интонационно и замолчал, ожидая реакции Кальверта. Та последовала немедленно.

– Не обкладывайся прокладками, Билл. Я слушаю.

– Первая глобальная опасность для Штатов сегодня связана с угрозой нашей финансовой системе. Если точнее, с угрозой прочности доллара. В настоящее время эта валюта является основой международных платежей и расчетов в торговле. Она используется банками многих стран при создании финансовых резервов. Простите, если напоминаю известные вам вещи, но для лучшего понимания проблемы целесообразно заранее условиться о терминах. Так вот, говоря о евродолларе, я буду иметь в виду доллары США, которые находятся в виде вкладов в европейских банках и в любое время по требованию клиентов должны быть возвращены. В настоящее время семьдесят процентов финансовых операций на европейском рынке ведется в евродолларах. Далее. Свыше 300 миллиардов долларов обращается вне территории США. Только в России по некоторым подсчетам на руках у населения сосредоточено около 60 миллиардов долларовой наличности. Это посылка. Теперь возможный сценарий развития событий. Появление в обращении европейской валюты – евро – серьезно угрожает финансовой стабильности доллара. Представим, что тот же Китай, имеющий примерно 140 миллиардов решит перевести половину своих резервов из долларов в евро. Это означает, что будет предъявлено к обмену около семидесяти миллиардов зеленых. Последствия такого акта для американской финансовой системы трудно просчитать. Наша валюта может обрушиться…

Кальверт в жизни добивался успехов во многом благодаря своему умению слушать. Если человек говорил по делу, он никогда не перебивал его, позволяя выговориться в полную меру. Вопрос, которые он задавал собеседникам, четко формулировались и всегда точно указывали на те места, которые докладчик либо упустил, либо изложил расплывчато. Посылка Редгрейва была сделана безупречно, и Кальверт понял, что они нашли проблему, которую можно взять за основу аналитической записки в Белый дом.

Кальверт поднял палец, привлекая к себе внимание. Редгрейв замолчал.

– Вот, джентльмены, вот, что нам надо иметь в виду. Угроза ядерной войны хотя и существует, но не она сегодня должна нас беспокоить. Эта проблема давно на контроле у военных. Пусть они пока и занимаются ею. Китай оставим на попечение государственного департамента. Что касается валютной системы – тут опасность реальнее и ближе. Что у вас еще, Билл?

– Второе…

– Билл, – бросил реплику Мортон, – если это наркотики, то вряд ли надо продолжать. Ими тоже всерьез занимается другое ведомство…

Кальверт благоразумно промолчал. Обычно авторитарный в праве прерывать докладчиков или обязывать молчальников подавать голос, он прощал Мортону его раздраженные реплики. Такого рода подкусывания хотя и обостряли отношения между сотрудниками, но в то же время вносили в их работу дух жесткой конкуренции, что всегда давало положительные результаты.

– Нет, сэр, – Редгрейв, обычно называвший Мортона по имени, на сей раз обратился к нему словно к начальнику. Последующая расправа с оппонентом в таком случае должна была выглядеть более впечатляющей. – В качестве второй угрозы я назову нечто иное. Новым пунктом в списке опасностей мы должны считать перспективу создания Единой европейской армии. Эта тема уже не просто обсуждается главами правительств Евросоюза. После коллективной акции НАТО в Югославии антиамериканские настроения в Европе стали сильнее. Все чаще политики и публицисты вспоминают де Голля, который вывел в 1966 году Францию из НАТО под предлогом нежелания попасть в военную авантюру, которую могут организовать Штаты. Сегодня уже очерчена структура Единой европейской армии. Ее ядром может стать еврокорпус, в который войдут подразделения Германии, Франции, Испании, Бельгии, Люксембурга. Инициаторы создания Единой евроармии говорят, что структуры НАТО не будут сломаны, однако объективный анализ ситуации позволяет легко понять, что над блоком нависла угроза. Если НАТО будет распущено, это окончательно подорвет наши позиции в Европе. Более того, приведет к размежеванию интересов США и Евросоюза во всем мире. – Редгрейв замолчал. Посмотрел на шефа. – Тезисно это все, сэр

– Спасибо, Билл, – он отложил трубку, которую все время крутил в руках. – Я думаю, джентльмены, общими усилиями мы сумели определить актуальную проблему политики. Сейчас мы прекращаем обсуждение и соберемся завтра. Я заслушаю ваши предложения о специальных операциях, которые необходимо разработать для того, чтобы парировать угрозы. Не обманывая себя, хотим мы того или нет, надо признать, что страны Евросоюза определенную часть евродолларов сбросят. Потерь избежать не удастся. Значит, главное минимизировать ущерб. Отсюда следует обратить наше внимание на Россию и Китай, с тем, чтобы как можно дольше удержать их в долларовой зоне. Начнем с России. Думаю, что весьма перспективным в этом направлении может оказаться использование преимуществ, которые нам дает война, идущая в Чечне. Обдумайте все возможности для использования этого фактора…

После того, как группа нащупывала болевую точку политики, тема получала название «корзины», которой тут же присваивалось кодовое наименование.

– Мерфи, – Кальверт посмотрел на знатока российских проблем Мердока, бывшего офицера разведки США, которого русская контрразведка застукала в Москве на горячем в момент получения информации от тайного агента. Мердоку пришлось в срочном порядке оставить Москву и с тех пор он обосновался в группе Кальверта. Поскольку московские чекисты задержали Мердока в Измайловском парке, друзья любили его разыгрывать, задавая вопрос: «Слушай, Мерфи, Измайловский парк – это Парк Горького?» Мэрдок краснел и взрывался русским отборным матом, что приводило коллег в восторг.

– Мерфи, столица Чечни – Грозный. Можно это как-то перевести?

– Грозный, значит ридаутэбл, сэр.

– Отлично, джентльмены. Мы так и назовем корзину: «Ридаутэбл». Теперь за дело. Надо наполнять эту емкость содержанием.

На другой день под руководством Кальверта совещание обсуждало план специальных акций в рамках операции «Ридаутэбл».

– Кто начнет? – спросил Кальверт. Как всегда перед началом дискуссии он сосредоточивался, выбивая пепел из трубки.

– Могу я, – подставился Мортон. Он ещё не отошел от обвинения в езде на трамвае прошлого и ждал возможности реабилитироваться. Еще вчера по мере того, как Редгрейв очерчивал круг новых опасностей, которые Штатам неизбежно придется парировать, Мортон начал набрасывать в уме тезисы своих предложений. За ночь они оформились в стройную систему, способную стать основой долгосрочной операции.

– Что ж, – сказал Кальверт и отложил трубку, – мы слушаем.

– Мне кажется, сэр, что противодействие Европейскому Союзу нам следует вести на комплексной основе. Возможность ослабления позиции доллара и НАТО взаимосвязаны. Поэтому и противодействие должно одновременно сдерживать оба процесса.

Первая точка, давить на которую мы можем уже сегодня – психологическая. Бомбардировки НАТО Югославии породили у многих европейцев неприятие войны как средства решения политических проблем. Эти настроения легко канализировать в сторону российских операций в Чечне. Чем больше мы сумеем раздуть антивоенный психоз в настроениях европейцев, тем более жесткую позицию вынужден будет занять Евросоюз в отношении к России. Если мы добьемся, чтобы ЕС прекратил поставки продовольствия русским, заморозил подписание новых соглашений с ними, поставил вопрос о целесообразности выделения кредитов, это вызовет в России антиевропейские настроения, будет разрушать экономические связи и уменьшать тягу к евровалюте. В то же время администрации США следует в вопросе чеченских событий проявлять подчеркнутую сдержанность. Тезис: мы против терроризма, но Москва в борьбе с ним злоупотребляет применением силы. Таким образом в отношениях между Россией и Евросоюзом мы надолго снимем экономические моменты и выдвинем на первый план политические противоречия.

– Есть ещё один аспект, – вступил в разговор Редгрейв. – Надо подталкивать Евросоюз к жесткой антирусской риторике. Особенно финнов, норвежцев. Им очень хочется чувствовать себя влиятельными структурами в европейской политике. Так пусть и проявляют себя в суждении России. Финляндия, которая долго оставалась вне политических и военных блоков, теперь может использовать чеченскую проблему как средство рекламы своей самостоятельности. Надо этому способствовать.

– Хорошо, – подвел итог Кальверт, – с Евросоюзом на первых порах определились. Что можно сделать еще?

– Позвольте, – сказал Мэрдок.

– Да, Мерфи, мы слушаем.

– Необходимо всячески добиваться большего отчуждения от России её ближайших соседей. В первую очередь это касается Азербайджана и Грузии. Оба лидера современного Закавказья – и Шеварднадзе и Алиев – это политики, которые выпали из ширинки штанов покойного Брежнева. Им хочется заставить всех забыть о своем прошлом угодничестве и выглядеть самостоятельными политиками. Однако они давно потеряли способность к эрекции и потому не способны оплодотворить свое правление ни новыми идеями, ни поступками. Они боятся открыто признать, что промышленная база их государств создана на деньги Советского Союза, что сейчас у них на развитие денег нет. Чтобы убедить свои народы в приближении счастливого будущего, они готовы заложить инвесторам свой суверенитет, свои земли… Именно этим и надо пользоваться, пока эти политики не сошли со сцены.

– Что следует делать конкретно?

– Есть несколько болевых точек, на которые надо давить постоянно. Прежде всего стоит постоянно напоминать Азербайджану о поставках российского оружия в Армению. Отношений Москвы с Ереваном это не прекратит, но заметно усилит отчуждение азербайджанцев от России. С другой стороны стоит чаще напоминать русским, что моджахеды из Афганистана и других стран в Чечню проникают через Азербайджан и Грузию.

– Сэр, – вступил в разговор Редгрейв, – у последнего предложения есть опасный подтекст. Нельзя переусердствовать в создании у русских враждебности к Азербайджану.

– Что так, Билл?

– Россия может ввести визовый режим на границе с Баку.

– В чем опасность такого шага?

– По нашим данным в России нашли работу около трех миллионов азербайджанцев. То есть больше половины взрослого населения этой страны. Если их коснуться визовые ограничения и придется возвращаться в Азербайджан, то внутри этой страны возникнет мощная оппозиция господину Алиеву. Случись в Баку переворот, трудно сказать победят ли там силы, которые настроены прозападно.

– Наверное, резон в этом опасении есть. Что тогда делать?

– Следует более активно разыгрывать грузинскую карту.

– Мортон, а как на это смотрите вы?

– Я согласен в Биллом. Думаю, надо разыграть с грузинами несколько простеньких комбинаций.

– Какие именно?

– Прежде всего постоянно напоминать, что Россия настроена агрессивно против Грузии. Для этого у нас достаточно возможностей. Среди парламентариев Грузии есть немало таких, кто с надеждой смотрит в сторону Запада. Пусть они знают, что Вашингтон однозначно поддерживает суверенитет и территориальную целостность Грузии.

– По-моему, – сказал Редгрейв, – русские также придерживаются такой позиции.

– На этом не следует акцентировать внимания, и все.

– Есть и другие возможности, – вернулся к теме Мердок. – Фирма «Ордонанс энд эквипмент трейдинг» не так давно обратилась в администрацию за разрешением на продажу и вывоз за границу партии военного обмундирования. Судя по всему оно закупается для Чечни…

– От чьего имени заключается сделка?

– Покупатель некий грузин Бадришвили, тесно связанный финансовыми интересами с Грозным.

– Разрешение на вывоз дано?

– Пока нет.

– Куда по заявке будет адресован груз?

– В Тбилиси.

– Груз большой?

– Три тысячи комплектов обмундирования. Это несколько тонн…

– О'кей. Попробуйте поторопить выдачу разрешения. И сделайте так, чтобы товар был адресован в Грузию транзитом через Москву. Можно подбросить русским информацию, что груз содержит военное снаряжение. Гарантирую, русские взбесятся.

Честность восхваляют все, но в то же время её все боятся.

Честность – в жизни часто оказывается сродни глупости. Когда её мало, можно на это жаловаться, если стало много – приходит пора бояться.

Честность должна быть выборочной, тогда она оплачивается. Тотальная честность может стать для общества и, особенно для его отдельных членов, такой же опасной, как СПИД или чума.

Честность – соль отношений в демократическом обществе равных возможностей, но люди умные должны понимать – пересол не только неприятен, но и опасен. Он портит вкус пищи, мешает людям жить.

Ярощук в свои сорок семь лет все ещё оставался дураком. Он слишком однозначно воспринимал истины, которые вещались публично и навязли на слуху и языке у всех.

Он не хотел понимать, что когда президент страны обещает гражданам положить голову на рельсы, если тем жить не станет легче, то это не ложь, не обман – это высокая политика. И что именно после таких обещаний, президент вынужден усиливать личную охрану от дураков, которые, не понимая ничего в политике, могут потащить его на рельсы, потому что жить им стало ещё хуже прежнего.

Ему говорили, что вор должен сидеть в тюрьме, он верил, что это мнение однозначное, и возмущался, когда ему объясняли, что определяя кто такой вор, нужно подходить к делу не узколобо обывательски, а масштабно, с учетом реалий современной жизни.

Пластиковая карточка, которую обнаружил Карпенко на козырьке универмага, была пропуском-вездеходом, при предъявлении которого служба автомобильной инспекции не имела права задерживать водителя, даже если тот совершил наезд на пешехода. Серьезный документ. Ко всему на нем значилось: «Подполковник Артемьев», без указания к каким войскам или формированиям собственно он принадлежит. Короче, что-то темное таилось в этой истории со взрывом, и дурак Ярощук, вместо того, чтобы отступиться от дела, опасного даже на взгляд его начальства, решил искать неприятности на свою задницу.

Располагая номером подозрительной машины, Ярощук выяснил адрес её владельца. Им был некто Казбек Исрапилов московский предприниматель чеченец по происхождению.

Вечером того же дня при въезде в кооперативный гараж на улице Зорге Исрапилов был задержан. При обыске у него изъяли пистолет «ТТ» и две снаряженные обоймы. В машине в водительском «бардачке» лежала граната РГД-5 с ввернутым взрывателем. Помимо паспорта советского образца в кармане Исрапилова лежала пластиковая карточка с цветной фотографией владельца, на которой значилось, что предъявитель документа является сотрудником шариатской безопасности республики Ичкерии.

– Что такое «шариатская безопасность»? – спросил Ярощук, проглядев документ.

– Это правительственный орган республики Ичкерия.

– Он входит в состав российского МВД или ФСБ?

– Э! – Исрапилов сделал кислую мину. – Республика Ичкерия – государство самостоятельное.

– Василий, – сказал Ярощук, обращаясь к Карпенко, – занеси в протокол, что задержанный с оружием подозреваемый признал свою принадлежность к иностранному государству. Это дает нам право рассматривать его как диверсанта…

Исрапилов, маленький живчик с черной трехдневной щетиной на впалых щеках, держался с удивительным нахальством и нескрываемой наглостью.

– Ты думаешь, что меня поймал? – Он смотрел на Ярощука и улыбался, открывая ровные белые зубы. – Пистолет, патроны – это нарушение закона?

Исрапилов говорил, а с его лица не сходила усмешка. Такое бывает у неопытных игроков в преферанс или покер, когда на руках у них карта с откровенно хорошими шансами на выигрыш. Значит, чеченец что-то держал в рукаве и надеялся в нужный момент шлепнуть свой козырь на стол.

Но Ярощук понимал, что пока о задержании не стало известно, преимущество на его стороне и это следовало как можно полнее использовать в своих интересах.

Ярощук отвел в сторону Карпенко и дал ему указание:

– Отвези этого типа в какое-нибудь отделение милиции и упрячь до утра. Нельзя дать ему возможности связаться с кем-то из своих.

– Сделаю. Я его доставлю в отделение к Ивану Багаеву. У него под Грозным в прошлой войне убили брата. Уж он-то этого Исрапилова упрячет как надо.

Отправив Карпенко с задержанным чеченцем, Ярощук тут же позвонил старому приятелю из Главного разведывательного управления полковнику Георгию Бойко.

– Жора, ты ещё не охладел к путешествиям по Кавказу?

Ярощук знал, что Бойко занимается чеченскими проблемами и хотел услыхать от него не изменилось ли что-то в этом плане.

– Кавказ подо мною, – продекламировал Бойко. – Тебя волнует не забыл ли я эти стихи? Нет, конечно.

– Жора, у меня на уках прекрасные образцы документов. Может возникнет желание скопировать? Могу предоставить такую возможность…

– Где и когда?

Они договорились о месте и времени встречи. Едва Ярощук повесил трубку, телефон разразился психованной трелью.

– Ярощук, твою дивизию! Тебе что сегодня приказал Лукич? Чтобы ты не лез в дело по «Перекрестку». Было это сказано?

– Было, – не стал возражать Ярощук, узнавший голос заместителя начальника управления генерала Лапшина. – Я и не лезу.

– Тогда какого рожна ты повязал Исрапилова?

– Имеете в виду чеченца? Разве он имеет отношение к «Перекрестку»? Ко мне поступила информация, что этот тип имеет оружие…

– Этот тип, как ты изволил сказать, находится в разработке, а ты влез не в свое дело. Немедленно освободи его.

– Не могу.

– Что значит, «не могу»? Ты подчиняешься приказам или нет?

– Не могу означает, что о факте задержания террориста я уже поставил в известность прокуратуру. Если хотите, начинайте раскручивать дело оттуда.

– Кому доложил?

– Лично Пономаренко.

Заместитель прокурора города Пономаренко слыл человеком бескомпромиссным, считался ревнителем закона во всех мелочах и на этой почве находился в конфронтации с Лапшиным. Ярощук знал, что шеф звонить Пономареву ни за какие коврижки не рискнет.

Сообщенное заставило Лапшина взорваться.

– Ну, начальник склада, ты у меня дождешься! – зло выкрикнула трубка в ухо Ярощуку. Тот отодвинул её подальше и спросил:

– Вы кончили, Иван Константинович? Можно выключать запись?

– Ярощук! Ты это писал?! Сдурел совсем?!

– Почему сдурел? Я пишу все разговоры, потом изучаю каждое слово. Начальство их не бросает зря. Я так понимаю, Иван Константинович?

– Ну, смотри! Ты меня слышишь?

– Слышу, слышу. Дальше что, последует предупреждение: «Ну, заяц, погоди»?

В ухо ударил щелчок брошенной трубки и тут же запиликали сигналы отбоя.

– Зря вы его дразните, – сказал Карпенко, слышавший разговор от начала и до конца. – Он злопамятный.

«– Ну, начальник склада, ты у меня дождешься!» – пригрозил шеф.

Ярощук никогда начальником склада не был. В милицию он пришел после увольнения из армии. Последней в его послужном списке, предоставленном отделу кадров МВД, значилась должность начальника службы охраны арсенала центрального подчинения в Дальневосточном военном округе, которую он занимал в звании майора. Но, если бы кто-то всерьез решил покопаться в архивах, где находились документы расформированного арсенала, то там фамилии Ярощука не обнаружилось бы. Должность начальника службы охраны была частью легенды, с которой подполковник Ярощук уволился из Вооруженных Сил.

Его биография была не похожей на ту, которую он изложил на бумаге при поступлении в милицию.

Алексей Ярощук, родившийся в Бухаре. После окончания средней школы поступил в Рязанское военно-десантное училище. Став лейтенантом, попал в Туркестанский военный округ, где командовал разведывательным взводом парашютно-десантного батальона специального назначения. Вместе с этим батальоном он попал в Афганистан. Прекрасное знание таджикского языка и хорошее – узбекского, которыми он владел с детства, обратили на себя внимание служб, заинтересованных в специалистах особого рода. Ярощуку предложили поступить в Военно-дипломатическую академию Генерального штаба, которая на деле выпускала кадровых закордонных военных разведчиков.

При выпуске Ярощуку, который к знанию уже известных ему языков добавил ещё урду и арабский, присвоили звание майора, вручили именные часы от ЦК КПСС и назначили на высокую должность личного шофера Чрезвычайного и полномочного посла Советского Союза в Пакистане. Всего у посла имелось два сменных шофера, один из которых был обычным водилой, если не принимать во внимание его квалификацию инженера с дипломом Московского автодорожного института. Вторым оказался кадровый разведчик Ярощук, превращенный в силу специфики должности в Ивана Потапова.

Появление нового человека за баранкой посольского автомобиля пакистанская служба безопасности не оставила без внимания. Вскоре Ярощук уже знал, кто стал его опекуном. Им оказался капитан Исмет, примечательный своей худобой и напоминавший видом и янтарным цветом кожи не известную в Пакистане сушеную воблу. Исмет всегда носил темные очки, периодически меняя форму оправы. Она у него была то прямоугольной, то круглой, то овальной. Этим и ограничивалась маскировка. Впрочем, слежка велась так, чтобы Ярощук её замечал, и это должно было удерживать его от нелегальной деятельности.

Ярощук сделал все, чтобы свести с опекуном знакомство. Такую возможность предоставил случай.

Ярощук толкался на городском базаре, где толпа вынуждала его спутника держаться к объекту сопровождения как можно ближе. Неожиданно длинное загорелое лицо Исмета сморщилось, и он чихнул, но не громко, а как кот, отфыркивавшийся от воды.

– Йахди-кум-Ллаху ва юслиху ба-ля-кум, – тут же участливо проговорил Ярощук. – Да укажет вам Аллах правильный путь и да приведет он в порядок все дела ваши.

Капитан Исмет на мгновение опешил. Он вскинул брови, с удивлением поглядел на Ярощука, но чистота интонаций, с которой русский произнес доброе пожелание чихнувшему и благоговение, с которым правоверным обязан воспринимать каждое упоминание об Аллахе, заставили его ответить вежливостью:

– Ва фи-кя баракя Ллаху. – И тебя да благословит Аллах.

Теперь уже Исмету трудно было делать вид, что он не знаком с русским. А вот по тому, что он продолжал свою миссию, стало ясно – об этом знакомстве капитан по команде никому не доложил.

При первом же удобном случае Ярощук на мусульманский праздник преподнес Исмету подарок. Тот его принял. Вскоре отношения сопровождаемого и его сопроводителя сделались предельно доверительными. Этому способствовала щедрость Ярощука, который периодически преподносил опекуну небольшие подарки. Поэтому Исмет стал иногда оставлять своего подопечного без присмотра и отправлялся к своей любовнице с небольшим браслетом или перстнем, которые ему со словами уважения передавал русский Иван.