Текст книги "«Самокатчик»"

Автор книги: Александр Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Глава 2

 
Русские буквы, всего их четыре:
Что рассказать они могут тебе?
Ты не была там, ты ведь не знаешь
Что означает ГСВГ.
 

Из солдатского блокнота

На улице сыро и холодно. Мелкий косой дождик не переставая льет вторую неделю. Для увольняемых это не диковина. Здесь, в Ордруфе, подобное в порядке вещей. Бывало, дождь шёл по месяцу, а то и по два, день и ночь, то прибавляя, то убавляя свою силу. И днями, месяцами не могло солнышко ни единым лучиком пробиться к земле сквозь плотную, густую завесу тёмно-сизых туч. Холодно, сыро, неуютно. Одним словом, Ордруф – Гнилое ухо!

Выскакивая из казармы и строясь на плацу, «дембеля» между собой переговаривались:

– Помните, как сюда приехали?

– А то!

– Конечно! Такого не забудешь!

– В ноябре прибыли, а солнце увидели только в середине марта! За пятнадцать километров, в Готе, крыши от солнечных лучей сверкают, а тут его нет.

– А ведь и вправду!

– Кто тебе брехать собирался?

– Да хватит вам собачиться! Лучше вон на них посмотрите. Мама дорогая! Если б сейчас сказали, что остаёшься ещё на два года, я б, наверное, вздёрнулся!

– Куда б ты делся?

– Человек ко всему привыкает, – как бы подытожил Санька и вместе со всеми стал рассматривать бесформенную толпу молодых солдат, серой массой сгрудившуюся в дальнем углу плаца.

Бойцы пытались уклоняться от сыпавшего с небес дождя, а три офицера старались удержать их в некоем подобии строя. Вернее, усердствовали только двое. Третий стоял в плаще с накинутым поверх фуражки капюшоном и просто молча взирал на происходящее.

– Ты, длинный! – покрикивал один из офицеров, ещё даже не зная фамилий вновь прибывших солдат. – Выровняй ноги по линии. Что, не видишь? Голову опусти!

– Третий справа в первой шеренге, – визжал другой офицер, – надень вещмешок обратно на спину, а то я тебе его на шее завяжу!

– Товарищ лейтенант, – долетело откуда-то из глубины строя, – можно портянку перемотать, нога голая совсем?

– Можно Машку через ляжку! Или козу на возу! – рявкнул офицер. – Солдатик, бросай эти гражданские замашки. В армии только «разрешите». Сейчас подниметесь на этаж, там и перемотаешь…

– Дурдомище! – возмущались наблюдавшие за всем «дембеля».

– Чего их держат на дожде? – спросил кто-то из своих, слегка трогая Саньку за плечо. Будто сам не понимал! Но Санька по инерции пояснил:

– Видишь, со второй казармы «дембелей» нету? Прощаются они, как положено! Видишь, во всех окнах свет? Там ребята отчаянные. А нас… вот так вот…

В это время старшины скомандовали вернуться с плаца под козырёк у входа в казарму. Подхватив чемоданы, «дембеля» дружно выполнили команду. Предстояло немного подождать. Но сколько же можно ждать! Нервы у всех на пределе. Кто-то крикнул, чтобы стало слышно молодым:

– Эй, есть кто из Ставрополя?

– Есть, – донёсся голос с той стороны плаца.

– Как там?

– Нормально!

И тут же на всех нахлынуло:

– Из Красноводска есть?

– Из Ростова?

– Из Ворошиловграда?

– Из Таганрога… Краснодара… Волгограда… – неслась и неслась перекличка в хмуром ночном немецком небе. И уже мало кто обращал внимание на категорические требования офицеров и прапорщиков прекратить беспорядок. Ещё немного, и «дембеля» готовы были хлынуть из-под козырька казармы туда, к молодым, только лишь потому, что оттуда доносились вести о доме. Доносились из первых уст, от пацанов, которые недавно были там, знают о том, что сейчас там и как там.

Ситуация вновь накалялась.

Но ничего слишком уж неуставного не произошло. Свет в расположении соседней казармы стал гаснуть. Из дверей на крылечко повалили счастливые парни с чемоданами в руках.

Офицеры, командовавшие молодыми, с опаской поглядывали на заполнявшийся «дембелями» выход. И не зря. Едва увольняемые, привыкнув к темноте, рассмотрели вновь прибывшее пополнение, как тут же понеслось:

– Духи, вешайтесь!

– Вешайтесь, уроды! – И т. д. и т. п.

«Не зря молодых держали на дожде, – подумалось Саньке. – С этими встреча могла получиться иной, чем с нами».

А в это время к КПП подъехали две патрульные машины, 131-й ЗИЛ и ГАЗ-66. «Дембелей» из обеих казарм согнали в общую кучу и, заставив создать что-то наподобие строя, чуть ли не бегом повели через плац, к выходу из части.

Моросил, моросил из непроглядной темени ночного неба мелкий ледяной дождик, поливал плац, казармы, столовую, высокие бетонные плиты забора части – серые, холодные. Но это только на первый взгляд казалось, что они обыкновенные. На самом же деле плиты забора будто волшебные. Этакая своего рода машина времени! Входил за них человек – и всё… Останавливалось для него это самое время. И два года за плитами превращались в целую вечность. Другое дело, когда за них выходили. Происходило обратное: раскачивалось, раскручивалось, трогалось время, готовое понестись пущенной из тугого лука стрелой. И ждала человека за забором жизнь совсем новая, та, от которой он успел напрочь отвыкнуть. А может, и не другая, но обязательно новая. Главное, чтобы выходивший за плиты человек остался… человеком.

Санька Голиков, в рядах «дембелей» преодолев КПП, ни о чём особо не задумываясь, смело шагнул с невысокой ступеньки в другой, новый мир. Он одним из последних подал чемодан и вслед за ним сам быстро поднялся по навесной лесенке в кузов 66-го. Удобнее устроившись на скамейке под тентом, угрюмо смотрел, как в тусклом свете фонарей быстро остаётся позади ехавшего автомобиля серый, неприветливый забор части. Вскоре 66-й и 131-й успешно миновали ещё один КПП и, соблюдая положенную дистанцию, плавно покатили по спавшему полупустому городу к железнодорожному вокзалу.

У вокзала, едва покинув кузов машины, Санька разыскал в однообразной толпе военных земляка – Вовку Ночкина. Вместе прослужили все два года. Правда, в разных подразделениях. Санька в пушечно-самоходном артдивизионе, а Вовка в тяжелогаубичном. Жили в разных казармах. Но стояли казармы в десяти шагах друг от дружки. И виделись ребята каждый день. Вместе вспоминали далёкую родную землю; вместе мечтали о «дембеле» и о том, как хорошо всё должно складываться после службы.

Вообще-то знакомы были ещё до армии, хоть и жили в разных сёлах одного района: Вовка в Мариновке, а Санька в Светлом. Сразу после окончания средней школы оба поступили на курсы шоферов в городскую автошколу ДОСААФ. Там сошлись и подружились. После завершения учёбы успели поработать в родных колхозах. Призывались в СА в один день. А после были призывные и пересыльные пункты, переодевание в воинскую форму, полёт в Германию и снова пересыльные, пересыльные, пересыльные.

В итоге два года вместе! Так распорядилась судьба. Нет, конечно, были у них в части ещё земляки, самые близкие – из Мариновки – Игорь и Ваня; Славик из станицы Орловской. Общались они, все вместе общались. Но характерами, взглядами на окружающий мир, душой ближе всех сошлись Санька и Вовка.

Вован, как часто называли его ребята, был парнем уравновешенным, рассудительным, до поры спокойным. Любил и умел делать почти любую работу. На язык неболтлив и в меру весел. Все эти качества имелись и у Саньки, который, пожалуй, иногда грешил излишней мечтательностью. Бывало, вслух развивал такие фантазии, что ого-го! Впрочем, Вован был не прочь их выслушивать. Порой даже добавлял кое-что своё. А иногда они просто, встретившись за казармами, могли сидеть друг напротив друга, не говоря ни слова. И будто знали то, о чём думает товарищ, будто читали мысли друг друга. Тяжело вздыхали. О доме думали, о доме.

Теперь здесь, на ордруфском железнодорожном вокзале, снова встретились они, чтобы вместе отправиться на родину. Через несколько минут их стало больше. Подошли Игорь, Ваня, Славик и Серёга – тоже из N-ской области. Земляки! Вместе служили – вместе домой!

Пока делились впечатлениями от расставания с подразделениями, в которых провели два долгих года, к перрону подали поезд.

Прапорщик Кутяк – невысокий крепыш-белорус, сопровождающий увольняемых, проверил их по списку. Приказал занимать два последних вагона. В окнах остальных уже маячили шапки, шинели, чемоданы. Поезд битком был набит «дембелями». Да здравствует счастливая пора увольнения в запас!

Вагоны обыкновенные, плацкартные. Ребята заняли одно купе и боковушки напротив. Поезд, громыхнув тормозными башмаками, плавно тронулся в путь – на военный аэродром Фалькенберг. Там «дембелей» должны пересадить в самолёт, который возьмёт курс на СССР. Скорее бы уже! Вези скорее, железный конь!

Но «конь» не торопился. Вообще-то в ГДР железная дорога узкоколейная. Тягловую силу пассажирских поездов представляли исключительно электровозы. Такой поезд набирал всего за пару минут очень большую скорость. Но оставались ещё отголоски прошлого – старые добрые тепловозы. Они использовались в основном для буксировки грузовых составов и частенько для нужд ограниченного контингента ГСВГ. Такие поезда, то ли из-за того, что им приходилось пропускать вперёд быстрые электровозы, то ли ещё по какой-то неизвестной солдатам СА причине, двигались по территории ГДР очень медленно. Среди военных, у которых всегда не хватало времени, они имели дурную славу и однажды раз и навсегда прозвались «вертушками». Ехать на «вертушке» было истинной мукой.

Вскоре всю её безысходность ощутили на себе Санька и его товарищи. Конечно, они ездили на «вертушках» и раньше. Но тогда никакой муки не ощущалось. Например, когда два года назад их везли по Германии от гарнизона к гарнизону, от пересылки к пересылке. Ну какая же в том мука? Всё равно впереди неизвестность. Лопатой не кидать, перед глазами новая, совсем невиданная, красивая страна, центр Европы! Так что сиди смирно и смотри себе за окошко. Куда-нибудь да привезут.

Или, например, когда они несколько раз за службу ездили на учения. Погрузили технику на платформы, сами по вагонам-теплушкам. Стоит посреди такого вагона печка-буржуйка, присматривает за ней наряд из двух солдатиков, которые меняются каждые два часа. Остальные воины по нарам. В вагоне тепло, уютно, стоит мешок сухарей и очень-очень много банок сухого пайка. Фляга воды у печки – это потенциальный чай. Очнулся ото сна, спустился с нар, разогрел на плите буржуйки банку тушёнки – съел; а после вскипятил чайку – выпил. И опять на нары! Служба идёт. Пусть этот поезд везёт хоть несколько витков вокруг Земли. Ну какая же это мука? Сказка!

Иное дело ехать на «вертушке» домой. Когда служба уже позади и от него, долгожданного дома, отделяет только одно – расстояние, тут каждая остановка не то что мука, а нож острый в сердце. А случись подольше заминка, так вовсе кровь в жилах закипает от нетерпения и злости. Не хочется ни есть, ни пить, ни разговаривать; даже смотреть за окно не хочется. Мука! Адская мука! И только одно желание: скорее бы тронуться с места. Лишь бы как-нибудь, пусть еле-еле, потихоньку, но двигаться вперёд, сокращая и сокращая расстояние – последнюю отделяющую от дома преграду.

Закончив начатые ещё на перроне обсуждения прощания с батареями, ротами, взводами, Санька и его спутники будто впали в транс. Они вдруг резко ощутили, насколько медленно движется состав. За последние недели, дни тягостных ожиданий растратив последние эмоции, ребята сидели теперь молча. Слов больше не осталось. И только однажды, когда за окном стали угадываться первые признаки рассвета, станичник Славик бесстрастно произнёс:

– Едем как на быках.

– А ты на них ездил? – явно сдерживаясь, чтобы не нагрубить, сквозь накатывавшую пелену дрёмы сурово спросил Игорь.

– Бабка всегда так говорит, – нехотя пробасил Славик.

Никто из ребят разговора не поддержал. Кто-то из них дремал, кто-то просто делал вид, что дремлет. В душах и мыслях воцарилась невероятная пустота.

Глава 3

«Дембель» не девушка – стороной не обойдёт.

Из солдатского блокнота

Первым очнулся Игорь. Потёр пальцами глаза, ладонями хлопнул себя по щекам, сгоняя неприятное полусонное оцепенение. Только после выглянул за окошко. На улице рассветало.

Услышав оживление со стороны Игоря, друг за другом стали просыпаться остальные ребята.

– Небось, в Эрфурте только? – недовольно спросил Вовка выглядывавшего в окно товарища.

– Эрфурт проехали. Что-то не пойму, где мы есть…

– Веймар. Пригороды. Вон там, за Бухенвальдом, наш лагерь стоял, когда машины сдавали. В Союз отправляли, – пояснил Санька, пристроившийся у окна рядом с Игорем. – Двигаемся, потихоньку, но двигаемся.

Поезд действительно катил по пригородам легендарного Веймара, бывшего некогда столицей Веймарской республики. Именно в нём пятьдесят лет прожил знаменитый немецкий поэт Гёте. И здесь – в Веймаре – палач Гитлер построил в тридцать седьмом «фабрику смерти» – концентрационный лагерь Бухенвальд, в застенках которого с тридцать седьмого по сорок пятый год погибло около шестидесяти тысяч человек. И только советские солдаты смогли потушить дымящие зловещим дымом печи лагерного крематория.

Сейчас никто из ребят об этом не думал. Каждый из них прислушивался к равномерному стуку колёс о стыки рельсов. Ну почему же он такой редкий – этот стук: «До… мой! До… мой! До… мой!»

Народ в вагоне постепенно просыпался. Мимо купе начали взад-вперёд проходить увольняемые в запас военнослужащие. Слышались возня, шум, возгласы.

– Ур-ра! Домой!

– Всё, теперь назад не вернут!

– Снег, мужики! Снег! Классно же!

За окном и вправду лежал первый, только что выпавший кипенно-белый снег. Для этой местности, учитывая число и месяц на календаре, а также особенности климата, не ахти какая, но редкость. По крайней мере за предыдущие два года никто его в такое время не видел. А тут… Снег словно обновил всё вокруг: скрыл грязную пелену осени своим нарядным, пушистым покрывалом, давая людям возможность заново оставить следы в этом мире. Как символичен он был для тех, кто ехал в «дембельском» поезде! В прошлом для них остались бессонные ночи в караулах, вонь сушилок, липкая грязь полигонов и жестокие драки. Всё словно бы скрылось и навеки осталось там – под чисто-белым снегом первой осенней пороши. А впереди новая жизнь, новые по ней следы, которые каждый из них обязательно оставит. Слава снегу! Слава «дембелю»!

– Смотрите, десантники! – позвал выглядывавший в окно Серёга.

Действительно. С левой стороны по ходу движения поезда тянулась кажущаяся бесконечной шеренга военнослужащих. Начёсанные шинели, голубые погоны, нарядные аксельбанты из шёлковых парашютных строп, «дембельские» чемоданы у ног.

– Точно десантура! «Дембеля»! – Ребята приникли к окошку вагона, стараясь разглядеть лица стоявших в ожидании солдат. Может, будет кто-то из знакомых?

– Маталкин! – Санька проговорил эту фамилию машинально, увидев рослого старшину-десантника. – Маталкин, – тут же ещё раз повторил он. Все подхватили:

– Где?

– Не может быть!

– Точно он!

– Старшина! Ни фига себе!

Маталкина знали все, потому что на службу, в Германию, ехали вместе. Разлучили их только на пересыльном пункте в Веймаре. Куда он дальше попал служить – было неизвестно. И вот здесь же, в Веймаре, спустя два года они узнали в бравом десантнике своего товарища. Знали-то его все, но только Саньке был он одноклассником. И Голикову даже не поверилось, что такое может быть. Он протёр глаза. Да нет, точно не сон!

Поезд еле двигался. Вот-вот должен остановиться, где-то рядом перрон. Но Санька не стал ждать. Сбросив шинель, протиснулся к тамбуру и, на ходу спрыгнув, побежал назад. Уже через несколько минут они в дружеском приветствии обнялись с Маталкиным.

– Где служил? Как? Что?

– Майнинген. Десант.

– Я в Ордруфе. Артиллерия, водитель. Надо же! Рядом, все два года рядом, и не знали!

– В Эйзенахе бывал часто…

– Да ты что! Мы там на боевом дежурстве стояли. Десантуру сто раз видели, общались. У них казарма рядом с нашей.

– Ну да. Там я и бывал.

– Эх, тёзка, вот судьба! Два года рядом, и не виделись!

– Ну, чего теперь… Теперь домой!

– Как там? Давно письма получал?

– Недавно. Но отвечать…

– Сам такой. Перед «дембелем» не больно на письма тянет…

– Санёк, Санёк!.. – вдоль уже остановившегося поезда спешил Игорь. – Там наших строят. Прапор увидел, как ты спрыгнул, ругается теперь.

– Иду. – Санька попрощался с Маталкиным. Того тоже позвали в строй.

Казалось, что служба изо всех сил старается удержать этих молодых крепких ребят. Не сдаётся.

Санька и Игорь вместе поторопились обратно к своим. Вдали уже был виден строй. Снег радостно скрипел под подошвами их парадных ботинок. Запыхавшись, подошли.

– Товарищ прапорщик, разрешите стать в строй?

– Становитесь, – спокойно и даже несколько вальяжно проговорил невысокий коренастый Кутяк. Пока Санька и Игорь пополняли шеренгу, добавил: – Голиков, ты ещё не на гражданке! Хочешь, верну в часть? Уедешь домой на Новый год…

– Не надо, товарищ прапорщик, – на ходу поморщился Санька. Но по тону старшего по званию понял, что тот совсем не собирается выполнять угрозу.

И всё же Кутяк посерьёзнел. Всегда лёгкая, загадочная, а иногда ну просто элегантная улыбочка на его лице с крупными выделяющимися скулами и большим, правильной формы носом сменилась озабоченностью и беспокойством.

– Ехать нам далеко, – тихо сообщил он стоявшим в строю солдатам. – Если кто-нибудь ещё раз, не дай бог, попробует сделать то же самое, что сделал Голиков, то… – Кутяк для убедительности сжал правую ладонь в огромный кулак, погрозил «дембелям». – Больше предупреждать не буду. Сразу в пятак! Ясно? – Последний вопрос он задал почти примирительным тоном. Понимал, что для ребят служба закончилась. И всё же надо было довезти их целыми и невредимыми до аэродрома. Ответственность за это лежала на нём, потому и напустил на себя серьёзный вид.

– Так точно…

– А то не ясно…

– Понятно… – забубнили в строю.

– Смотрите, могу завернуть партию в часть! – для полной доходчивости приврал прапорщик. – На Новый год уволитесь…

– Не надо…

– Вот вам делать нечего…

– Голиков, сидел бы уже, чего прыгать!

– Так земляка увидел…

– Ну и что? Дома б встретились…

– Так одноклассники…

– А-а-а, это и вправду интересно. И другой бы прыгнул! – разбирая случившееся происшествие, заволновался строй.

– Моё дело предупредить! – с напускной строгостью выдохнул Кутяк.

Все всё поняли.

– А сейчас стоим у вагона, нервно курим. Кто хочет, тот пусть садится на свои места. Отправка… – прапорщик, слегка улыбнувшись, взглянул на наручные часы, – должна быть через полчаса. Никто никуда без разрешения ни шагу! – Договорив, он ещё раз глянул на часы и пошёл в направлении вокзала.

Чего уж тут не понять? Домой! Каждый хочет домой!

Крупная железнодорожная развязка в Веймаре жила энергичной, насыщенной жизнью. Уходили и приходили поезда, салютуя короткими, а иногда длинными гудками. Там и здесь сновали военные разных национальностей, разных родов войск. Одни нарядные, с чемоданами в руках; другие обезличенные одинаковой, мятой, иногда совсем не по размеру подобранной военной формой, с тёмно-зелёными вещмешками на плечах. Одни – домой, другие – на службу. Слышались сердитые выкрики офицеров, командующих подходившими и уходившими строями. Из висевшего на высокой мачте репродуктора часто раздавались громкие команды диспетчеров на русском и немецком. Нёсся гул приезжающих и отъезжающих крытых тентами военных машин. Во всей этой несусветной суете, ни на секунду не прекращающемся размеренном движении поездов, машин, людей чувствовалась близость большого пересыльного пункта, ощущалась грозная, непоколебимая мощь стоявшего за всем этим государства – СССР.

Санька с ребятами топтались у вагона. Покурили один раз. Время шло. Покурили ещё. Откуда-то из толпы вынырнул прапорщик Кутяк. На лице играла всё та же невозмутимая, лёгкая, присущая только ему улыбочка.

– Всё, пацаны, грузимся! Через пять минут отъезжаем!

В истоптанный, уже таявший от наплывшего густого тумана снег полетели окурки. Солдаты заспешили в вагон. Не дай боже отстать!

Едва расположились по купе и боковушкам, как по всему «телу» длинного состава будто ударили большой дубовой палкой. Щёлкнули, лязгнули тормозные башмаки. Состав медленно покатил вперёд, вперёд, вперёд… Поплыли за окошком, удаляясь, а потом и вовсе растворяясь вдали, здания, предметы, люди.

«Прощай, Веймар! – радостно подумал Санька, разглядывая и определяя, насколько быстро набирает скорость поезд. – Прощай! Хоть и бывшая ты столица, и красив собою, но моё Светлое лучше, намного лучше. Нет и никогда не было в нём военных пересыльных пунктов, нет и никогда не было ужасных концлагерей. А есть там тихая, спокойная речка Чёрная да бескрайняя степь за околицей. А скоро и я там буду… Прощай, Веймар!»

Некоторое время военные ещё прохаживались по вагонам. Кто-то искал земляков, кто-то курил в тамбурах, старшие групп проверяли-перепроверяли вверенный личный состав. Из отдельных купе, в которых собралось особенно много увольняемых, доносились задушевные разговоры, иногда прерываемые дружным, громким смехом – там травили анекдоты. Но вскоре всё успокоилось. Состав, лязгая колёсами о стыки рельсов и слабо покачиваясь, лениво катил вперёд. На всех, кто в нём ехал, снова налетело, навалилось некое оцепенение.

– Ускорения бы ему придать, заразе, – прикрывая глаза, пробасил Славик. Спать он не собирался. Просто смотреть уже было не на что и не на кого. Всё неинтересно. Всё!

Ребята, которые полусидели-полулежали, не отозвались. Только минуты через три-четыре, не поднимая век, Игорь в сердцах сказал:

– Говорили, что у фрицев только электровозы составы таскают. Ну, и где они?

– Ты что, фриц? – поехидничал Славик.

– Не был и никогда не буду!

– То-то же. А нам и такая скотина подойдёт. Ничего, доберёмся, – встрял в вялый разговор Серёга. – Только бы вперёд, а не назад.

– Угу, – соглашаясь, закончил Игорь.

Какое-то время Санька вспоминал недавнюю встречу с одноклассником. Потом мысли снова вернулись к тому, о чём особенно остро грезилось в последние полгода службы. Он стал думать и мечтать о доме. О том, что было до армии, и о том, что может быть после…