Текст книги "Право вето"

Автор книги: Александр Мееров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Трубку Ваматр положил на рычаг бережно, засунул руку между колен, съежился, стал совсем маленьким и говорил тихо, внимательно поглядывая из-под густых, какие бывают только у юношей, ресниц.

– Метаморфоз – вот что дало нам возможность получить совершенно не известные на Земле виды. Вы знаете об этом, Крэл. Но учтите, насекомые, особенно выведенные нами, имеют еще много совершенно удивительных, только им присущих свойств. Они общаются на расстоянии, перестраивают себя, меняя форму, это известно, но вот что примечательно: они могут на расстоянии, подчеркиваю – на расстоянии, влиять на процессы, протекающие в организмах других особей.

– Влияют на перестройку тканей других особей? А может быть, – догадался Крэл, – может быть, и других видов?

– Совершенно правильно. И мы уже проверили это. Протоксенусы, когда их много, когда они в расцвете сил и получают всё необходимое для своего развития, способны стимулировать неспецифические процессы в организме. Интимные процессы, о которых наука еще так мало знает. Какой бы вам привести пример? Да взять хотя бы беременность. Она вызывает у женщины мобилизацию гормональных и нервных сил, у одних она пробуждает дремавшие до того возможности, у других – бывают такие случаи – может вызвать психоз. Вот и протоксенусы… Мы экспериментально установили их влияние на вялотекущие процессы, например. И знаете, Крэл, как это и бывает частенько, всё началось с пустяка. Помог случай. В вольер поступил новый служитель. Пожилой человек, болезненный – трофические язвы на ногах. Незаживающие, мучившие его много лет. Нужно отдать справедливость Лейжу: он первый обратил внимание на это явление, первый заинтересовался им и стал изучать. Представьте себе, не прошло и десяти дней с момента поступления служителя на работу при вольерах, как от его язв ничего, кроме розоватых шрамов, не осталось. Лейж…

– Простите, – не выдержал Крэл, – вы говорите об Аллане Лейже, который года два тому назад перешел к вам от Арнольдса?

– Ну да. Так вот, Лейж с тех пор начал приводить к вольеру язвенников, и оказалось, что вяло протекающие процессы заживления протоксенусы способны активизировать. Тогда – о! – тогда мы были у порога открытия. И какого открытия! Но оказалось… оказалось, что протоксенусы, как и при беременности, тут аналогия особенно чувствуется, не только стимулируют некоторые функциональные системы организма, но и могут… могут вызывать психозы…

Ваматр взял трубку телефона.

– Алло, соедините меня с гаражом. Спасибо… Гараж? Добрый вечер, Антони, я хочу поехать в город. Да, да, сейчас, если можно.

Крэл встал.

– Сидите, сидите. Я, наверно, не поеду… Да, вызывают психоз. Какие силы в наших руках, какие силы! И как мы слабы еще, ничтожны… Два часа ежедневного пребывания у вольеров, на расстоянии четырех метров от сетки, – и Кирб, бедняга Кирб, от которого уже отказались врачи, ожил. Каверны его затянулись, туберкулез – безнадежная форма! – излечен. Кирб будет здоров. Теперь будет. Протоксенусы исцелили его, а могли убить, Крэл. Я вас прошу, пока… пока не ходите в башню…

Теперь Крэл не мог не думать о башне. Чем бы он ни занимался, настойчиво шевелилось беспокойное желание – в башню! Разумеется, сразу вспомнилось, как мучился Лейж, стараясь подавить казавшееся ему противоестественным стремление к протоксенусам. Воспоминания о Лейже стали почему-то раздражать. Лейж, Лейж, Лейж, всё время попадается его имя. Думать о нем не хотелось, а вместе с тем мешали вопросы, так или иначе связанные с ним. О какой телеграмме тогда, в дождь, с восторгом кричала Инса?

Инса… Она и здесь, занимаясь научной работой, была такой же – немного загадочной, простоватой и умной фабричной девчонкой с канатной… Об Инсе в Холпе говорили часто, говорили с доброй улыбкой и всегда уважительно. Чувствовалось, что она – задорная, смешливая и деловитая – душа здешнего маленького общества. А общество здешнее… Еще трудно судить о нем, но оно, кажется, интересней, чем можно было ожидать.

На следующий день после разговора с Ваматром Крэл всё-таки принялся за отчеты. Каждая проштудированная папка увлекала, заставляла задуматься. Понемногу он стал привыкать к своей комнате, хотя и не переставал с опаской поглядывать на те места, где могли таиться приборы-соглядатаи. Не прошло и недели, а Крэла уже определенно тянуло в лабораторию. По утрам, приняв душ, наскоро съев завтрак, он с удовольствием шагал от коттеджа к кирпично-красному старинному зданию.

В первые дни Крэл немного дичился, стараясь не показываться на людях, но вскоре самыми приятными оказались часы, проведенные в столовой. Вечерами, после ужина, оттуда почти никто не уходил. Работал бар, кто-то танцевал под радиолу, кто-то листал журналы, кто-то играл в шахматы. Столовая превращалась в клуб, не имевший устава и постоянных членов. Беседы здесь возникали естественно, велись живо, непринужденно, остроумно. Веселье, молодое, искреннее, перемежалось с деловыми разговорами и спорами, начинавшимися по самым различным поводам.

Появление Крэла в Холпе ни на кого не произвело особенного впечатления. К нему отнеслись с уважением, как к молодому, талантливому ученому, осуществившему синтез фермента, однако ни лестных слов, ни излишней почтительности не было. Чурался он поначалу сослуживцев – никто ему себя не навязывал; стал менее настороженным – с ним говорили запросто, по-доброму и с шуткой.

И всё же Крэла не оставляли сомнения: почему увиденное в Холпе так непохоже на описанное Ноланом? Здесь всё изменилось, или Лейж… Опять Лейж…

Каждый день Крэл собирался попробовать – взять и внезапно уехать в город. Неужели не задержат? А впрочем, никто ведь и не настаивает на том, чтобы он жил безвыездно в Холпе. Не настаивает… А если бы он не дал согласия? Может быть, тогда придумали бы какой-нибудь хитрый ход. Нет, надо испытать. Вот пойду в гараж, сяду в «дисмен» и поеду… Но поехать никак не удавалось. Дни, проведенные над отчетами, – а отчеты оказались чертовски интересными, – мелькали быстро, к вечеру он очень уставал и с удовольствием отдыхал в «клубе».

Потягивая через соломинку рюлат со льдом и гранатовым соком, лениво просматривая газеты, Крэл обычно прислушивался к разговорам за соседними столиками. Он ни разу не заметил, чтобы при его приближении собеседники умолкали или меняли тему разговора. Еще до приезда в Холп он строил хитроумные догадки, как выведать подробности эксперимента, поставленного в Тихом океане, а об этом, оказывается, говорили открыто и просто.

В четверг вечер выдался душным, предгрозовым. Не то сказалась усталость, не то нервное напряжение последних дней, но самочувствие резко ухудшилось, и тревожно стало: вдруг опять начнется обострение. Необходимо будет сделать переливание крови, а здесь… Клинику Ваматр так и не показал. Ничего больше Крэл не узнал о загадочном Кирбе, ничего не узнал и о башне: во вторник утром Ваматр куда-то уехал… Поташнивало, похоже, повысилась температура. Опять началась боль в подреберье. Захотелось на воздух, и Крэл вышел из «клуба».

На фоне темного неба серая башня была не видна. Скупо расставленные в парке фонари высвечивали только низкие кирпичные, корпуса, и свет не добирался до башни. Ее вроде и не было… Что получится, если всё-таки пойти к ним? Почему так насторожен Ваматр? В самом деле боится за меня или хитрит, подталкивает – запретный плод влечет. Ерунда, конечно, я им нужен. Может быть, здоровый нужнее?.. А вдруг протоксенусы помогут, вдруг станет легче, уйдет кошмар последних лет… Заболевание кроветворной ткани, ну что же, они влияют, как утверждает Ваматр, на процессы подобного рода, не исключена возможность выздоровления.

Он шел и шел потихоньку к башне. Она стояла довольно далеко от кирпичного корпуса. Деревья столпились возле башни плотно, и непонятно было, как это строители соорудили ее, почти не попортив столетних вязов.

Над входом висела синяя лампочка. Сразу вспомнил – как в детстве, как во время войны: темно, страшно ночами, а есть всё же хотя и тревожный, но ободряющий сигнал. Скромный синий, едва приметный, но показывающий в черноте, где убежище.

– Добрый вечер, Крэл!

Крэл вздрогнул. Он почему-то никак не ожидал услышать здесь голос Инсы.

– Здравствуйте. – Больше ничего не хотелось говорить. Молчала и Инса, но потом не выдержала:

– Гроза будет.

– Нет, не будет.

– А вы откуда знаете?

– Чувствую. Всё утихнет. Тучи уйдут.

Опять замолчали. Теперь надолго. Стояли, не глядя друг на друга.

– Крэл, вам… вам хорошо у нас?

– Не знаю.

– О, даже такой ответ обнадеживает.

– А вам зачем эта надежда?

– Хочу, чтобы вы были с нами.

– Похвально.

– Не понимаю.

– Похвально, говорю, когда так ревностно выполняют задание.

– Вам не удастся меня оскорбить.

– Вот как! Слабоволен, глуп, мягкотел! Понятно.

– Разумен и поэтому попытаетесь попять, почему мы боремся за вас. Захотите сами, непременно сами, разобраться во всем… Ага, а вот и капля упала. Вот вторая. Крупная, прямо на нос. Будет ливень, – обрадовалась Инса.

– Нет, не будет, – упрямо и мрачно возражал Крэл.

Инса подошла ближе и посмотрела ему в лицо.

– Вы плохо себя чувствуете?

– Ну что вы! Просто… просто синий свет.

– Не ходите к ним.

– Это запрет?

– Просьба.

Инса ушла. Возникла она в темноте возле башни внезапно, а удалялась в свете желтых, неярких фонарей парка медленно, вновь и вновь показываясь из-за могучих стволов… В «клуб» пошла или уже к себе?.. Как голова кружится, слабость. Рано, черт возьми, рано быть следующему приступу! Ведь совсем недавно клиника, полный курс радиотерапии… А закрыты ли двери в башню?..

Двери не запирались.

Крэл опустился на тумбу и сидел у входа долго. До полуночи, Сидел ни о чем не думал, если можно ни о чем не думать, сидел просто так, чтобы проверить – будет гроза или нет.

Гроза не состоялась…

В конце недели приехал Хук. Крэл из окна видел, как машина въехала в ворота, как вышел из нее хозяин фирмы, а через пять минут он уже входил в лабораторию.

– Я прямо к вам, Крэл. Добрый день.

– Здравствуйте.

– Только сегодня узнал, что доктор Ваматр, оказывается, уехал из Холпа. Вы уж извините, забросили вас сюда и оставили. Вероятно, без всякого внимания. Как вы устроились, как нашли здешнее общество?

– Благодарю вас, устроен я хорошо, а что касается сотрудников лаборатории… Я ведь только несколько дней здесь…

– Понимаю, понимаю. Да, люди в Холпе разные, сразу и не узнать, конечно. Ну ничего, освоитесь, и ясно станет: кто есть кто. Одно только могу сказать с уверенностью: молодежь у нас славная. Как работается?

– Никакого определенного задания я от доктора Ваматра не получал. Вот читаю, знакомлюсь с отчетами.

– Это, разумеется, не мешает, но главное – надо поскорее приступить к синтезу фермента.

– На это я еще согласия не давал.

– Дадите.

– Вы уверены?

– Конечно.

– Вот как! Любопытно, каким же способом вы принудите меня. Призовете на помощь Рбала?

– Я не понимаю, при чем здесь доктор, но отвечу: принуждать мы вас не будем. Просто, работая здесь, вы столкнетесь с необходимостью решить вопрос – в состоянии ли ученый осуществить право вето.

– Для меня это решенный вопрос. Ученый может и должен накладывать вето.

– Должен, должен, – задумчиво повторил Хук. – А кто из вас устоит перед соблазном проникнуть в неведомое? Кто?.. Право вето… Вздор! Все вы готовы очертя голову ринуться в пропасть, если на дне ее вам чудится тайна. Это лучшие из вас, а большинство… – Хук презрительно поморщился, – спешат, толкаются, отпихивают локтями и задом своих коллег, норовя первым – главное, чтобы первым, – заявить о сделанном открытии. Не обижайтесь, Крэл, и поверьте, мне немало пришлось повидать ученых, в том числе и таких, которые считаются людьми вполне добропорядочными. Они тоже наперебой предлагали свои разработки, заваливали нас, предпринимателей, всяческими прожектами и, распинаясь, доказывали, что именно их изыскания будут наилучшим образом способствовать…

– Чему? – быстро спросил Крэл.

– Да чему угодно, лишь бы способствовать. Мы, коммерсанты, по крайней мере не лицемерим, не претендуем на ангельский чин. Мы знаем: не успею я перехватит заказ кто-то другой; не смогу, не сумею наладить рентабельное производство – конкурент переплюнет меня, и я останусь с носом. Так скажите на милость, какая в этом случае разница между учеными и дельцами?

– Огромная! Среди вас нет и в принципе не может быть ни одного Альберта Нолана. Никто из вас, подобно ему, не бросит любимое дело и не отдаст себя борьбе…

– С чем? – Теперь Хук быстро задал вопрос и, сощурившись, посмотрел на Крэла.

– На борьбу с людьми, готовыми нажиться на любом открытии, получить барыш даже в том случае, если открытие это будет использовано во вред человеку.

– Мне очень жаль, Крэл, Альберт Нолан почитаемый вами учитель, но я обязан сказать: он не только заблуждается, он – и это самое страшное, – он маньяк. Я понимаю, вам трудно будет отказаться от иллюзий, порвать с привязанностью, но вы к этому придете… Дело в том, что Нолан в своем стремлении «разоблачить» нас, в своей неуемной ненависти к доктору Ваматру зашел слишком далеко и становится опасным.

– Это очень серьезное обвинение.

– Я готов обосновать его. Живой пример тому – Аллан Лейж.

– Живой?

– Чему вы удивляетесь?

– Профессор Нолан сказал мне, что Аллан Лейж, – Крэл спохватился, решив не показывать, что именно ему уже известно о делах, творящихся в Холпе. – Профессор считает, что Лейж погиб.

– Интересно. Нолан в этом уверен?

– Да и убедил меня.

– Послезавтра, – Хук вынул календарик, поискал в нем отметки и продолжил, – да, послезавтра вы увидите Аллана Лейжа. Живого. Он сегодня вылетает из Касабланки. История, собственно, такова. Доктор Нолан давно задался целью иметь у нас «своего человека». Попросту говоря – шпиона. Уже одно это, как вы понимаете, не делает чести знаменитому ученому. Мы догадывались о его намерениях, и когда Аллан Лейж, якобы случайно встречаясь с нашими сотрудниками, стал намекать, будто открыл способ получения фермента, мы уверились в наших догадках. Я пригласил Лейжа к себе. Стоило мне немного поговорить с ним, и я понял: парень он славный, толковый, но Нолан сумел свихнуть ему мозги. Уже напичканный сведениями о нас, как о извергах, Лейж сразу же ринулся в наступление. Как же, проник наконец в логово! Лицом к лицу с таинственным боссом, прикрывающимся вывеской фармацевтической фирмы.

Хук сделал паузу. Намеренно. Но Крэл не выказал смущения. «Слова, всё слова, – подумал он, – посмотрим, как будут разворачиваться события».

– Ну а я решил позабавиться, – продолжал тем временем Хук. – Кто же мог знать, что всё это так плохо обернется. Да, обернулось скверно. Тогда я не придал особенного значения своей шутке, сыграл роль этого самого таинственного босса и припугнул Лейжа.

– «Тонут вот еще люди. Тонут. И при самых различных обстоятельствах», – процитировал Крэл, недурно подражая голосу Хука.

Хук рассмеялся и тут же стал серьезен.

– Альберт Нолан талантлив, а талантливый человек – талантлив во всем. Значит, он сумел не только до мельчайших подробностей узнать о наших переговорах, но и вас снабдил соответствующей информацией. Очень жаль, Крэл, если и вы попали под его влияние.

– Что же в этом дурного? Разве не естественно сочувствовать человеку, у которого погибли жена и друг. Погибли в результате рискованных и ничем не оправданных экспериментов Ваматра.

– Ваматр далеко не святой, конечно, однако в их смерти он не виновен. И вы, Крэл, это отлично знаете.

– А в гибели людей, заживо съеденных лимоксенусами, он тоже не виноват? Или всю вину вы берете на себя?

– Бред. Больное воображение Лейжа.

– Простите, пожалуйста, эксперимент в Тихом океане – это тоже бред Лейжа?

– Нет, зачем же.

– Значит, фармацевтическая фирма всё же пыталась завоевать симпатии военных?

– Пыталась, Крэл, пыталась. Но из этого ничего не вышло. Жалкие потуги дилетантов. Идея представлялась очень заманчивой, подумать только беззвучная война! Лимоксенусы уничтожают живую силу противника, войска наступающих без потерь занимают территорию, на которой военная техника врага, энергетические и производственные ресурсы остаются неповрежденными. Каково?! Нам казалось: стоит только продемонстрировать на острове «работу» наших маленьких прожорливых созданий, как нам предоставят огромные субсидии, просто завалят деньгами, и Ваматр получит широкую возможность продолжать изыскания… Опыт прошел блестяще, и мы… мы получили отказ.

Крэл без стеснения изучал лицо спокойно сидящего напротив Хука. Хитросплетения, ложь, вечная забота о сохранении производственной тайны… Да, постоянная тренировка – и медальное лицо становится совсем непроницаемым. Военные отказались от такого эффективного метода. Ну кто этому поверит!

– Говорите, военные отказались?

– Да, Крэл.

– Не следует этого утверждать. Я ведь прекрасно понимаю, что не могу проконтролировать всю деятельность вашей фирмы. Где-то, в каком-то филиале вы продолжаете работу с лимоксенусами, и я не могу узнать об этом. Да и не стремлюсь – это бесполезно. Я только не отдам вам того, чем располагаю, и хотя бы таким способом помешаю производству одного из средств массового уничтожения.

Хук ничего не ответил Крэлу и поднял трубку. По телефону он затребовал дело за номером 2605 и, когда его принесли, молча принялся листать объемистый том.

– Вот здесь. – Хук развернул перед Крэлом сложенный в несколько раз панорамный фотоснимок.

– Что это? – Крэл невольно откинулся на спинку стула, глянув на картину страшного уничтожения.

– Это фотоснимок, сделанный в другой экспедиции. Там применялись средства, которые посерьезней лимоксенусов. Миллионная доля грамма, и смерть. Ампула вещества, не так давно синтезированного химиками, и водопровод города со стотысячным населением приканчивает это население. Ничто живое не уцелеет при соприкосновении с ничтожной долей препарата, уже запасенного военными в достаточном количестве… Да, дорогой Крэл, лимоксенусы не выдержали конкуренции. Я потерял немало средств и чуть было не упустил время, когда можно было получить заказ на изготовление…

– И вы… вы получили заказ?..

– Да, конечно.

– Это… это чудовищно!

– Крэл, не будьте наивным. Вам преподнесли несколько красивых, возвышенных, но в общем-то банальных идей, и вы успокоились, считая свое мировоззрение сложившимся. На самом деле вы много времени провели за гиалоскопом и, естественно, не знаете толком, что происходит в мире. Впрочем, сейчас никто ничего не знает… Однако продолжу о вас. Вот вы возмущаетесь, негодуете, готовы бороться со мной, с Ваматром, со всеми, кто пытается использовать ваше открытие для изготовления оружия. Ну, хорошо, допустим, не сделаем оружия мы, ведь его сделают другие. И нас же побьют.

Крэл встал, подошел к окну, потряс для чего-то решетку и потом обернулся к Хуку:

– Видимо, надо уничтожать в мире не оружие, а что-то такое, что заставляет людей делать оружие и порождает охоту применять его.

Хук ничего не ответил и посмотрел на часы.

– О, время идет быстрее, чем хочется. Мне предстоит сегодня сделать множество дел в Холпе. Надо спешить. Я попрошу вас, Крэл, побывайте на совещании у наших биохимиков. Ознакомьтесь, пожалуйста, с их задачами. Совещание начнется в два у Петера Ялко… А о Лейже… о нем, если не возражаете, мы продолжим вечером. Я зайду к вам в семь.

После совещания Крэл устал и злился. Дело было не в усталости, он это прекрасно понимал. Злился он на себя. Не устоял на совещании, увлекся, вступил в спор, увидел, что неправильно ведутся исследования, и стал предлагать свою методику облучения. Зачем?.. Заманивают, черти. Будто никто и не делает ничего специально, а чем больше знакомишься с проблемой, тем более занятной она кажется… Возьму вот и уеду. Хук в Холпе, а я уеду. При нем. Что они предпримут, интересно?

Колокол вызванивал окончание рабочего дня не так замысловато, как обычно, – звонарь-доброволец спешил на состязания по легкой атлетике. На территории парка чувствовалось оживление, то и дело навстречу попадались сотрудники, и Крэла, пока он дошел до гаража, несколько раз спросили, пойдет ли он смотреть соревнования.

В дверях гаража стояла Инса. Она не только успела надеть комбинезон, но и уже вымазалась машинным маслом. Опять в кепке, опять такая же, как тогда, в самый первый раз, на автостанции, отгороженной от неуютного мира толстыми зелеными стеклами. Стоило только глянуть ей в глаза (они не спрятались за темными прямыми ресницами), и почему-то стало спокойно, злость унялась, потеплело на душе. В первые минуты еще шевелилась досада – Инса стояла в дверях, и пройти в гараж не удалось, – но постепенно ушло и это.

– Крэл, вы молодец!

– Спасибо.

– Нет, я серьезно. Здорово вы их разделали. Они даже не сопротивлялись. Теперь им всё надо начинать сначала. Они поняли это, Крэл. Бедный Ялко, он так старался.

– Я читал его отчет по теме. Серьезный парень, но ведь не то, не так надо. Он всё делал с трудолюбием и терпением паука, а нужно заботится не столько об увеличении количества экспериментов, сколько о том, чтобы свести их к небольшому числу решающих опытов.

– Для этого нужны вы.

Крэл совершенно не заметил, как получилось, что они уже не стояли в дверях гаража, а сидели на скамье. Инса откинула голову, подставив солнцу лицо, и прикрыла глаза. Она и не смотрела на Крэла, а он словно чувствовал на себе ее взгляд, чувствовал, что нет для нее никакого тайника в нем. Она никогда и ничем, ни единым жестом не старалась привлечь или понравиться, и всегда привлекала… Масло вот не стерла со щеки, кепку не поправила, и не думает, видно, хорошо ли, что солнце безжалостно высвечивает ее не очень-то красивый, немного веснушчатый, сморщенный от удовольствия нос. А нос этот почему-то кажется таким симпатичным…

– Не пойму, Крэл, зачем упрямство. Берите руководство темой. Направьте их всех на путь истины.

– Не хочу.

– Почему?

– Я еще не составил себе представления о том, чт именно здесь происходит.

– Ага. Понятно. – Инса зажмурилась счастливо, потянулась, наслаждаясь солнцем, и вдруг повернулась к Крэлу. – Скоро составите. Вот хорошо будет!

– Что хорошо?

Инса прислонила голову к стене гаража и, выводя что-то пальцем на скамье, тихо спросила:

– Вы всё еще сердитесь на меня?

– Не надо об этом.

– Перед тем как поехать туда… в Рови, я читала ваши отчеты… Тогда мне так хотелось побывать у вас. В институте Оверберга… Нельзя было… Я познакомилась со всей документацией – ее нам доставлял Хук, и поняла, поверила: вот-вот должно свершиться. Еще усилие, еще одно, еще несколько и вы получите фермент. Каждый день, только просыпаясь, я думала: а он, может быть, уже сегодня сделает тот, самый последний, самый нужный, решающий шаг к открытию… Я еще не знала вас, Крэл, представляла себе другим…

– Каким?

– Постарше и… и похуже… Не знала, а видела, как вы стоите у гиалоскопа, и вот появляется яркий зеленый пик на экране. Устойчивый, спокойный. Код найден, фермент получен, а это значит, что можно попытаться осуществить разрыв кольца. Доктор Ваматр один раз уже сделал это. Метаморфоз у насекомых: яйцо – личинка – нимфа – имаго, и кольцо замыкается. Опять яйцо – личинка – нимфа – имаго, и так тысячи лет. Круг этот лежит в одной плоскости. Разорвать его, выгнуть виток в спираль! И Ваматр выгнул, получив разные виды протоксенусов. Вы ведь понимаете: ничего подобного нет на Земле. Протоксенусы – это высочайшая стадия развития насекомых, но и они, обладающие таинственными свойствами и еще не до конца познанными возможностями, тоже осуществляют метаморфоз. Яйцо – личинка – имаго нимфа. А если разорвать и это кольцо, если еще один виток спирали? Подумайте только, ведь может получиться форма жизни столь совершенная, что всё известное до того покажется примитивным!

Теперь она сидела верхом на скамье, совсем-совсем близко к Крэлу, и, заломив кепку, жестикулируя, горячо и убежденно говорила о том, как, по ее мнению, нужно разорвать кольцо.

– А дед не соглашается, – закончила она грустно.

– Какой дед?

– Ваматр. Мы его так зовем.

– Он же не очень стар.

– Всё равно он – дед. Смешной и… страшный. Не согласен он со мною, но опыты ставить разрешил. Крэл, вы мне поможете?

Крэл насторожился. Что это, искреннее увлечение делом или еще одна уловка, предпринятая для того, чтобы выманить секрет?.. А Инса продолжала с энтузиазмом:

– Я уже всё продумала. Пока для первого этапа только. Не имея характеристики излучения, мы не двинемся дальше. И даже фермент, – Инса умолкла на минуту, изучающе глядя на Крэла, – даже фермент не поможет. Как же снять характеристики? Надо применить ваш метод работы на гиалоскопе.

– Не годится.

– Знаю, знаю, сделать запись с отдельных узлов нервной системы протоксенусов чрезвычайно трудно, пожалуй, просто невозможно, но, я считаю, о суммарном коде излучаемых волн судить нам удастся. Эксперимент можно поставить красиво… Только вот, – Инса смущенно, совсем по-детски завертела пальцем на скамье и, не глядя на Крэла, призналась: – Боюсь я их. Ненавижу и боюсь. Не только протоксенусы, но и обычные насекомые омерзительны… Я злюсь на себя, презираю себя за то, что не могу побороть отвращения к ним, и на зло себе ношу в брелке кусок вот этого урода, Инса, как мальчишка, совсем не стесняясь Крэла, расстегнула блузку и вытащила прикрепленную к цепочке плоскую коробочку. – Ношу и ношу. – Она подбросила ее на ладони и ловко, едва уловимым движением, отправила на место. – Ночью не снимаю, а всё равно мне от них противно становится… Завидую Ваматру: он целовать их готов. Насекомых. Всяких. Может быть, даже пауков. Впрочем, пауки не насекомые. Те еще отвратительнее.

Признание это затронуло что-то очень сокровенное в Крэле: он увидел в Инсе себя, узнал в ней свое всегдашнее стремление преодолевать преграды тем настойчивее, чем они труднее и противнее. Крэл взял Инсу за руку, но она сейчас же ее отняла.

– Отведений для замеров надо сделать много. Десятки. Может, сотни. Подать их на сумматор, расположенный подальше от вольеров, и…

– Стоп, стоп! Почему же подальше? Надо поближе, как можно поближе, чтобы исключить потери, случайные наводки.

Инса долго не отвечала. Встала, заправила волосы под кепку и ладонями отряхнула комбинезон.

– Нельзя близко. Попробуем сначала на большом расстоянии и посмотрим… Посмотрим, как вы, работая на гиалоскопе, будете снимать показания, руководить опытом и одновременно… и одновременно лечиться… Всё дело в том, как вы будете себя чувствовать, находясь метрах в десяти – пятнадцати от протоксенусов. Количество лейкоцитов будем определять постоянно. Всё это, конечно, под наблюдением врача… Я пойду, Крэл.

«Скоро семь. Никуда я не уехал. Как же это получилось? Ага, в дверях стояла Инса, и потом этот разговор… Башня, башня, Инса тоже о башне, о лечении… А может быть, и она… Увидела тогда, на автобусной станции, и стало ей так же тепло, хорошо, так же неповторимо радостно, как и мне. Ведь бывает, бывает такое невероятное в жизни! Только как узнать, проверить? Хочет вылечить, заботится… Хук, вероятно, тоже предпочитает здоровых сотрудников больным… Не верю, не верю ей! Если смогла пойти на обман, если умеет так притворяться… Вроде и простить нельзя такое, а не удается не думать о ней… Милая, смешная… Вот убежала, со щеки масло так и не стерла. Стоит уже у ворот, Кто там с ней? Окружили ее, смеются, верно, спорят, обсуждают результаты соревнования, она размахивает руками, что-то доказывает. Бойкая и толковая. С использованием сумматора она хорошо придумала. Здорово может получиться. Это то, чего не хватало у Оверберга – протоксенусов. Их много в башне, и если не удается снимать характеристику излучения у отдельных особей, то действительно стоит попытаться суммировать. В свое время Нолан именно так и сделал. Только благодаря этому, Ваматр получил протоксенусов. Теперь надо повторить примерно то же самое. В башне разместить установку…»

С пригорка, на котором стоял гараж, башня видна была хорошо. Приземистая, серая, она ненамного возвышалась над кронами вязов. Рискнуть разве? А если действительно в ней исцеление… Почему Нолан никогда не упоминал об этой возможности? Знает он о Холпе много, подозрительно много. Занятно, кто же здесь у него «свой человек», как выражается Хук… Хук! Да ведь восьмой час уже!

Крэл почти бегом спустился с пригорка и через несколько минут, тяжело дыша, вошел в лабораторию.

– Простите, я…

– Ничего, ничего, я у вас отдыхаю, – успокоил Хук, раскуривая сигару. Тихо здесь, хорошо, а день выдался хлопотливый. Вы курите?

– Нет. Бросил.

– А я вот надымил у вас, – сокрушенно заметил Хук.

– Пустое. Здесь отличная вентиляция.

– Как вы оценили работу Ялко?

– Совещание прошло толково. Мне еще рано судить об их работе, но уже теперь я бы кое-что изменил в методике.

– Мы возлагаем на вас большие надежды, Крэл. Хочется, чтобы поскорее ушли ограничители и вы включились в работу: нам нужен фермент.

– Не подгоняйте меня. Мы ведь условились с вами – я должен иметь время, чтобы разобраться в том, что здесь происходит… и происходило.

– Вас волнует история с Лейжем?

– Хотя бы.

– Извольте. Я уже рассказал вам, как попал к нам Лейж. Приняли его в Холпе хорошо, хотя мы и знали, с какой целью он пришел, догадывались, что у него всего-навсего несколько кубиков фермента и секрет синтеза, пожалуй, ему не известен. Насторожен он тогда был больше вашего. А тут я еще затеял эту не очень остроумную игру, и получилось худо. Всё бы это, конечно, уладилось, но вот протоксенусы… В ту пору мы не знали, каким коварным может стать их влияние…

– Как, разве доктора Ваматра ничему не научила трагедия с Эльдой Нолан и Бичетом?!

– О нет, столь мощное влияние уже было изучено и найдены средства экранировки, позволяющие людям безболезненно находиться возле протоксенусов. Несчастье с Лейжем – это новый этап в познании необычайных существ. Здесь имело место более тонкое воздействие протоксенусов на человека. Подопытным случайно оказался Аллан Лейж. Никто тогда не подозревал, что протоксенусы способны на расстояний влиять не только на обменные процессы, но и на психику. К счастью, не на всех людей. Лейж оказался особенно восприимчив. Здоровяк, молодчага, уравновешенный и веселый, – кто мог подумать, что именно он поддастся легче других! Тянуло его к протоксенусам, как алкоголика к бутылке. Он боролся с этим чувством, а мы и не подозревали – и не справился с собой. Начался психоз.

– В чем он выразился?

– Неладное мы начали замечать, когда Лейж маниакально стал добиваться участия в эксперименте. Бог мой, какие он закатывал истерики! Мы подумали, что на островах он успокоится, и взяли его в экспедицию. Совершенно неожиданной для нас была его реакция на результаты опыта. Кости обезьян, начисто обглоданные лимоксенусами, он принял за кости людей.