Текст книги "День Суркова (СИ)"

Автор книги: Александр Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

     Да. Очевидно, что Создателя не устраивал такой исход, поэтому система Ада выстроена таким образом, каким она выстроена сейчас».

     Сурков почесал за ухом авторучкой, хмыкнул и продолжил:

     «2. Ад как система.

     Определенно, Ад является управляемой системой, такой, например, как армия. В ней существует порядок и иерархия. Отсутствие законов и правил неминуемо привело бы к хаосу, однако этого не происходит, значит законы есть, они существуют на всем пространстве Ада, как в реальном мире существуют законы, которые я привык называть законами физики. Однако законы, управляющие Адом, в корне отличаются от законов физики хотя бы потому, что возникли по разным причинам. Не секрет, что законы и правила направлены на обуздание хаоса. Порядок, существующий в Аду, является подсистемой взаимоотношения более крупной системы Ад – Рай. Возможно, Бог контролирует саму систему, а более мелкие подразделения управляют подсистемами. Ведь подразделения чертей, ангелов и ангелов-хранителей существуют. Но никто не контролирует соблюдение законов физики, их просто невозможно нарушить, хотя и те, и другие являются законами одного порядка. А раз никто...»

     – Стоп! – воскликнул Сурков. – Как же никто не контролирует? Ведь меня засадило как раз такое подразделение. Комитет по защите Времени, если не ошибаюсь. Значит, и законы физики можно нарушать. И за соблюдением этих законов кто-то наблюдает.

     Сурков стал усиленно вспоминать свой приговор и все, что происходило на суде:

     «За нарушение законов физики, преступление против времени и потомков, создание парадоксов третьего уровня, властью, данной мне Вселенной и Богом, а также по ходатайству Комитета по защите времени...»

     «Преступление против времени и потомков. Забавная ситуация. Я совершил преступление с помощью своих собственных потомков, но детей у меня нет и теперь уже быть не может, ведь я же умер? Или нет?»

     Сурков осмотрел свои руки, ноги и туловище.

     «Нет, похоже, умер. А раз умер, какая может быть праправнучка? А если нет праправнучки, какое может быть преступление? Я чего-то не понимаю».

     Такой простой и такой очевидный вывод привел Суркова в состояние сильного возбуждения.

     «У меня есть сообщник, и раз он является моей праправнучкой, значит у меня должны быть дети. А может, они есть, но я этого не знаю?»

     Сурков стал оценивать вероятность последствий своих внебрачных связей. Вероятность показалась ему крайне незначительной, тем не менее исключить ее Сурков не смог.

     «Это уже совсем скверно. Мало того, что у меня, возможно, есть внебрачные дети, так они еще и под монастырь подвели. Насчет детей, это понятно, – я тут и сам виноват, а насчет приговора... Что это за беспредел? Суд, как пародия: ни адвокатов, ни доказательств. Где Вселенская справедливость?»

     – А судьи кто?! – закричал Сурков.

     * * *

     Сурков сам оценивал время, проведенное в карцере, как невероятно долгое. Год это был или столетие – он не мог определить, но то, что это было долго, он мог поклясться. Он дописал концепцию Ада и перешел к смыслу жизни, затем к смыслу смерти, потом к жизни, к смерти и, наконец, к самому смыслу. Выяснилось, что никакого смысла в смысле нет, даже если не подразумевать смысловой нагрузки в самих смыслах. Подсмыслов нашлось невероятное множество, и, разбирая оттенки, Сурков понял, что у него закончились чернила. Он пару раз заправлял ручку кровью, всаживая перо в вену, и обнаружил, что все, на чем можно писать, закончилось. Сурков стер ладонью концепцию Ада, которая теперь казалась ему полной околесицей. Философский уровень, на который он поднялся, требовал все больше места на стенах. Сначала он писал через строчку, затем, расписав свои руки и ноги, Сурков обнаружил, что может составлять сложные алгоритмы, сочетая слова и буквы, заполняющие стены по вертикали, горизонтали и диагонали. Такой алгоритм сильно сжимал информацию, хотя и требовал долгого составления. Суркову некуда было спешить. В ближайшие несколько лет он составил труд, который назвал «Концепция Всего Живого». Для экономии места он сократил название до КВЖ. Книгу записал на ногте левой ноги в составленном им коде. Большую часть труда занимало название, так как к нему очень тяжело было подобрать индексы. Работа наверняка разместилась бы на полутора тысячах страниц обычного печатного текста. Сводилась она к тому, что в мире существует общая концепция развития, которая направлена от простого к сложному. О том, что эта концепция необратима, и то, что она не может быть повернута вспять, как, например, живая материя не может эволюционировать в неживую, а нематериальный мир в материальный.

     Когда Сурков поставил точку на край ногтя, дверь камеры открылась. Черт Паркер возник на пороге так буднично, как будто оставил Суркова минуту назад.

     – Пойдемте, Сурков, – сообщил он. – Вам пора вариться.

     – Скажите, Паркер, – спросил Сурков, – а вам не дали повышения?

     – С вами дождешься, – удивил Паркер панибратской репликой Суркова.

     – Вы ведь не за этим пришли?

     Паркер брезгливо посмотрел на Суркова и нехотя произнес:

     -Вы становитесь опасны, Сурков. Вялый от вас пострадал, но от меня этого не дождетесь.

     Диалог Суркову показался странным. Он решил, что обязательно узнает, почему Паркер перестал дистанцироваться с грешником, но это выяснилось гораздо быстрее. В Аду его ждал полный лысеющий мужчина на вид лет пятидесяти, с коричневым портфелем из крокодиловой кожи.

     – Меня зовут Михалай, – сообщил он.

     – Гоша, – Сурков пожал протянутую ладонь, поймав себя на мысли, что впервые делает это в Аду.

     – Я провожу расследование катастрофы.

     – Ах, это, – разочарованно пожал плечами Сурков.

     – Не только, – сообщил Михалай, очевидно, перехватив разочарованные мысли. – В данный момент дело касается непосредственно вас. Вернее, вашего осуждения. Есть информация, что вы незаконно были осуждены на пребывание в Аду, и ваше дело может быть пересмотрено.

     – Хорошие новости, – обрадовался Сурков.

     – Для вас – хорошие новости, а для меня – большие хлопоты.

     – Я же понимаю, это ваша работа, – медленно ответил Сурков, понимая, что Михалай клонит в сторону авторучки.

     – Я, разумеется, выполню работу, но это может занять весьма продолжительное время.

     – А в чем она заключается? И к чему это может привести?

     – Вам могут снизить жесткость наказания или даже перевести повыше.

     – Не смешите меня, Михалай. Мне уже рассказали, что здесь почем.

     Небрежность Суркова была такой искренней, что Михалай купился на нехитрую уловку и, достав из кожаного портфеля скоросшиватель и стопку серых листов:

     – Пишите, – предложил он, – заявление в Оправдательный комитет.

     – Форма есть?

     – Я вам продиктую. Пишите: О, Боже, от раба твоего. ФИО. Дальше – незаслуженно осужденного в грешники номер такой-то, от такого-то числа. Дальше: Прошу рассмотреть мою просьбу о пересмотре дела номер такой-то. Номер спишите со скоросшивателя. От такого-то числа. Дальше.

     Михалай продиктовал Суркову короткое заявление, после чего дважды перечитал его и, облизнувшись на авторучку, спрятал в портфель.

     Спустя десять суток Суркова вытащили из кипящего масла посреди наказания. В раздевалке его ждал довольный Михалай, помахавший перед носом Суркова голубой бумагой.

     – Вот решение о пересмотре.

     – Шутите?

     – Не шучу. Одевайтесь и едем. До суда вы переводитесь в изолятор. Будете на легких работах, почти как на химии.

     Сурков смыл с себя масло и, взглянув на ящик с номером тринадцать, зашагал вслед за Михалаем.

     – Если бы не подрыв, – заметил Михалай, – вариться бы вам вечность.

     – При чем здесь подрыв?

     – Начальство требует соблюдать элементарные меры безопасности, после каждого такого случая проводится расследование. А у вас в деле написано, что вы осуждены за преступление против времени. Это даже не смертный грех, вам вообще могли дать приведение, гремели бы сейчас цепями где-нибудь в Румынии.

     Михалай снисходительно похлопал Суркова по плечу.

     – Вы же понимаете, что не все души делятся на отъявленных мерзавцев и святых.

     – Понимаю, – кивнул Сурков.

     – Есть еще градации серого и, если вы успели заметить, нижние уровни ада более строги, а верхние – менее. Под вами, Сурков, находятся биллионы уровней, забитых грешниками, как сельдь в бочке, а температура достигает нескольких тысяч градусов. Там и жарить никого не надо. Вы же находились в относительно комфортных условиях. Но есть и верхние уровни, где работают такие как я, допустившие незначительные грехи.

     – Что вы сделали?

     – Я хохол, – ответил Михалай.

     – Работали адвокатом?

     – Следователем. А вы, Сурков?

     – Программист. А разве этого нет в деле?

     – Это к делу не имеет отношения.

     – Странно. Я-то полагал, что все имеет отношение.

     – Ад переполнен. Если заносить в базу данных биографию каждого грешника, придется содержать огромный штат сотрудников.

     – А как же всевидящее око?

     – Вы вроде бы взрослый человек, даже умерли, а в сказки верить продолжаете.

     – Но я... – попытался возразить Сурков.

     – Не верьте. Сами все увидите.

     Сурков с Михалаем миновали большой грот и вышли к станции метро. Они сели в подошедший поезд и, проехав семьдесят шесть остановок, вышли на станции «Лифтовая». Там находился огромный, по мнению Суркова, терминал для транспортировки грешников и чертей вниз и вверх, а проще говоря, лифты. К ним выстроилась немаленькая очередь, и два часа Суркову и Михалаю пришлось ожидать посадки в квадратную кабину. Кабина заполнялась моментально, и Сурков очень опасался, что Михалай потеряется в толпе. Михалай ловко прижал черта своим животом, створки прижали его спину, кабина дернулась и понеслась вверх. Сурков почувствовал, как у него закружилась голова, что-то упало внизу живота, тошнота подступила к горлу. Когда на очередном уровне кабина наполовину опустела, тело Суркова соскользнуло вниз и распласталось на полу.

     * * *

     – Отравление,– сообщил Доктор в сером халате.

     – Чем же он отравился? – спросил Михалай.

     – Смотрите сюда, – предложил Доктор. – Он очертил окружность на спине Суркова, который был буквально распят над большой газовой горелкой.

     Доктор покрутил регулятор газа, и пещера наполнилась запахом паленого.

     – Предмет почти правильной кубической формы.

     – Вы так его не спалите?

     – Да, – согласился Доктор, – рентген у нас ни к черту. Можно сделать УЗИ, но уже сейчас могу определенно сказать, что потребуется хирургическое вмешательство.

     – Доктор, я не могу его везти в таком виде.

     – Вот что, помогите мне, – Доктор расстелил на камнях серый лист газетной бумаги, забросал его кусками старой копировки и при помощи Михалая уложил Суркова животом вниз. Он достал со стеллажа кувалдочку и от души принялся молотить Суркова по спине. Некоторое время спустя он перевернул Суркова и с любопытством стал рассматривать отпечатки на бумаге.

     – Это сухарик, – констатировал он.

     – О, черт! – Михалай всплеснул руками. – Что же делать?

     – Пусть полежит у меня пару дней. Если улучшений не будет, сделаем операцию.

     – А если будет?

     – Возможно значительное улучшение. У меня были случаи, когда души с посторонними предметами внутри поднимались почти до поверхности. Правда, долго там не задерживались.

     Михалай ушел, а Сурков провалялся на камнях до вечера. Два санитара отнесли его в хорошо освещенную пещеру и положили на металлические нары. Через два дня он открыл глаза и долго крутил головой, вспоминая, что с ним произошло.

     «Что может произойти с душой, если она бессмертна? – думал Сурков. Еще одна нестыковка, от которой было особенно тошно. – Я могу понять, что душа страдает, может быть черной, серой и всякой там другой, но то, что с ней может происходить такое...»

     Сурков попытался встать и увидел Вялого, вернее то, что когда-то было Вялым. Черт, лежащий на соседней кровати, был плоским как блин и сильно напоминал ската.

     – Что смотришь? – спросил он плоским ртом.

     – Вялый! – сказал Сурков.

     – Теперь Плоский, – ответил Вялый.

     Суркову стало нехорошо, и он снова лег на кровать.

     – У тебя есть повод бояться, – прошипел сосед.

     Сурков помнил, что самая страшная угроза в Аду – это ее отсутствие. Вялый угрожал Суркову, значит опасаться было нечего, и Сурков спокойно лежал на кровати, переживая тошноту. Вялый, очень похожий на туристический коврик, пытался подползти к Суркову. Он шевелил плоскими губами что-то вроде «я отомщу, я отомщу». В конце концов Суркову это надоело, и, скатав Вялого в трубочку, он засунул его между кроватью и стеной. Утром пришел Доктор и осмотрел Суркова. Он назначил ультразвук, предположив, что сухарик может раскрошиться и выйти из души по частям. Вялого доктор не нашел, зато его нашли два санитара, пришедшие позже и объявившие процедуры. Вялого надували, как мячик. С Сурковым разговаривали на высоких тонах. Положительного результата процедуры не приносили. Как выяснил Сурков у других грешников, Доктор при жизни был военным и никаких средств лечения, кроме зеленки, не применял. Его методы казались ему весьма действенными и логичными. Если болел живот, он мазал зеленкой живот, если голова – голову. Но в Аду зеленки не было и зеленого цвета тоже. Тогда Доктор стал расспрашивать больных, как их лечили при жизни и от чего они умерли. Доктор узнал много нового, он никогда не боялся экспериментировать и импровизировать, за что был переведен из фельдшеров в доктора. Предыдущий доктор стал жалеть больных. О его выходках узнали особисты и за подрывную деятельность отправили к ядру. Может, и не к самому ядру, но известия о нем стихли на нижних уровнях.

     Через два дня пришел Михалай. Он рассказал, что Суркова опустили на его уровень после того, как у него обострился сухарик. Если Сурков согласится на операцию, то, возможно, он успеет на слушание своего дела, если нет – то может провести в больнице остаток вечности вместе с Вялым.

     – А как выглядит операция? – спросил Сурков.

     Михалай объяснил, что операция ничем не отличается от тех, которые производят в реальной жизни. В душе Суркова имеется посторонний предмет – его необходимо удалить. Если этого не сделать, может развиться заражение души. На нижних уровнях этого не происходит, но стоит только подняться ближе к поверхности, и сухарик воспалится. Что и произошло в лифте.

     Упускать возможность пересмотра своего дела Сурков не хотел, тем более что Михалай объяснил ему о сроках пересмотра. Грешники ждут суда годами, а не явившегося на заседание по неуважительной причине – считают беспечным. Уважительных причин Михалай не знал, поэтому быстро убедил Суркова.

     – А что будет с душой после операции? – спросил Сурков.

     – Ничего хорошего, – ответил Михалай. – Душа с рубцом – это уже не душа, но душа с сухариком – еще хуже.

     – Рубец не заживает?

     – Как на теле, – ответил Михалай.

     Он продемонстрировал на груди кривой шрам и поведал историю о том, как его сосед построил дом на два этажа выше, чем был у Михалая.

     – Так это шрам из жизни? – удивился Сурков.

     – Разумеется. Душевные раны не лечатся. Затягиваются со временем, но след никогда не исчезает. Здесь, где душа ничем не защищена, это видно отчетливо.

     Суркова такая перспектива пугала. Он нервничал и при появлении Доктора спросил его об этом.

     Доктор не стеснялся в выражениях. Он ярко рисовал покалеченные души и даже указал на беднягу Вялого, пострадавшего от рук какого-то нерадивого грешника, пренебрегшего правилами техники безопасности.

     – Доктор, если я не решусь сейчас, то не решусь никогда. Вы можете начать операцию немедленно?

     Доктор почесал нос, посмотрел на Михалая и, размяв пальцы, выдохнул:

     – Почему бы и нет?!

     Михалай не захотел присутствовать при извлечении сухарика. Он сообщил, что придет через неделю. К этому времени Суркова уже могут выписать. И, пожелав ни пуха ни пера, удалился. Доктор пригласил санитаров, которые привязали Суркова к панцирной сетке, там, где ранее проводился рентген. Один санитар встал у изголовья с кувалдой. Второй включил газовую горелку и не спеша прокалил лезвие топора.

     – Приступим, – сообщил Доктор.

     Он появился с поднятыми вверх руками в строительных перчатках и хоккейном шлеме.

     – А где ваши инструменты? – спросил Сурков.

     Доктор посмотрел на санитара, занятого топором, и сообщил:

     – Обеззараживаются. Здесь, понимаете ли, нужна стерильность. Душа – вещь тонкая.

     Сурков забился в конвульсиях. Он попытался вырваться, но санитары сделали свое дело качественно, и шансов на это не оставалось.

     – Что вы так волнуетесь, больной? Мы не в больнице, не умрете.

     – А-а! – закричал Сурков. – Неужели нельзя ничего сделать?

     – Сейчас сделаю, – пообещал Доктор.

     – Я не хочу.

     – А вы думаете, я хочу? Впрочем, есть еще один способ, я его, правда, не пробовал. Тоже хирургический, но безоперационный.

     – Какой?! Какой?! – закричал Сурков.

     – Мне рассказала одна грешница, что при жизни ей удаляли камень из почки через мочеток. Вводили зонд в почку, петлей захватывали камень и доставали.

     – Так почему бы вам не попробовать?

     Доктор поднял с пола кусок арматуры, посмотрел через него на Суркова и зашвырнул в угол.

     – Мы же не звери, – констатировал он.

     Доктор сел на панцирную кровать рядом с Сурковым, попрыгал на ней и через минуту отцепил проржавевшую пружину. С большими усилиями он разогнул проволоку, оставив на одном конце крючок, а на другом – кольцо.

     – Что вы задумали, Доктор? – изумился Сурков.

     Но Доктор был полностью поглощен своей работой. Он отдал санитару прокаливать только что произведенный инструмент, а сам принялся измерять Суркова.

     – Должно хватить, – наконец решил он. – Инструмент готов?

     – Готов, – послушно ответил санитар.

     – Тогда начнем.

     – Доктор! – взвился Сурков. – Вы через что собираетесь его доставать? Если через то, о чем я подумал, то не смейте! Слышите, Доктор? Лучше топор!

     – Обезболивающее, – приказал Доктор.

Санитар, стоящий у изголовья, размахнулся и ухнул Суркова кувалдой в район темечка.

Глава 6

          Унижение, которое испытал Сурков, не могло сравниться с муками Ада. Плоские шутки Вялого и скупая жалость Доктора могли убить кого угодно, даже однажды умершего. Михалай появился, как и обещал, через семь суток. И хотя Сурков чувствовал себя еще очень плохо, оставаться он не хотел ни на минуту. Вытерев ноги об Вялого и получив из рук Доктора сувенир в виде сухарика, Сурков побрел к лифту. Михалай ничего не спрашивал, и подъем спутники преодолели молча. Сурков напрасно опасался, что ему станет плохо. На верхних уровнях было гораздо просторнее, отчего казалось, будто дышится легче, что, конечно же, являлось иллюзией.

     Темнокожая администратор выдала Суркову почти белый бланк и кусочек древесного угля.

     – Заполните анкету.

     – Цивилизация, – одобрил Сурков.

     – Эх, Сурков, – вздохнул Михалай, – вы еще не видели поверхности: там все, как при жизни.

     Михалай оставил Суркова в рабочей гостинице или, как назывались при жизни такие места, в общежитии, где должен был пребывать Сурков до суда. Он был обязан находиться только на этой территории, если не занимался в данное время общественно-полезным трудом. Трудовую повинность Сурков нес постоянно под присмотром черта Бешеного. Бешеный оказался блондином и напоминал метиса, но никак не негра. Его манеры и поведение были грубы, что весьма порадовало Суркова. Теперь ему не было необходимости терпеть вежливое обращение Паркера, и он мог спокойно огрызаться на грубость.

     Общественно-полезным трудом необходимо было заниматься до тех пор, пока этот самый труд не заканчивался, после чего необходимо было вернуться в рабочую гостиницу и ждать либо вызова в суд, либо вызова на работу. Отдыха в распорядке не было. Грешники объясняли это тем, что наказание было весьма условным. Потребности во сне и пище у души нет, уставать она не могла, и отдыхать ей было незачем. На нижних уровнях отдых от наказаний практиковали с единственной целью, чтобы грешники не забывали разницу между наказанием и его отсутствием.

     Работа была несложной. Однажды с рельсов сошел поезд, и Сурков разбирал образовавшийся завал. Ему часто поручали курьерскую работу: доставку исполнительных листов и повесток в суд. Дважды он переплетал документы, трижды его ставили в местах провалов, чтобы он указывал чертям дорогу. Он убирал разлитое масло при прорыве маслопровода, разгружал стекловату и затачивал чертям трезубцы. Смерть шла своим чередом, и не было в ней ничего необычного. Когда в очередной раз Сурков пришел на работу в суд, то выяснилось, что более расторопный грешник уже повез повестки и исполнительные листы. Сурков некоторое время подождал, но поручений не находилось.

     – Возвращайтесь к себе, – сказала пожилая грешница, которая обычно озадачивала Суркова.

     – А может, вам компьютер отремонтировать? Я ведь при жизни был программистом.

     Грешница долго хлопала ресницами, не понимая, почему от нее скрыли такой важный факт.

     – Идемте, – она завела Суркова в секретарскую, где стоял персональный компьютер.

     Сурков видел персоналку при жизни и даже занимался с ней после работы, пока ему это не запретили.

     – Не загружается, – объявила грешница.

     – Ладно, разберемся, – пообещал Сурков и принялся осматривать корпус.

     Компьютер оказался очень похож на земной, с той лишь разницей, что находился в ужасном состоянии: был покрыт угольной пылью, а клавиатуру буквально измылили шаловливые пальцы.

     На уровне, где пребывал Сурков, имелось электричество. Не везде и не всегда, но в секретарской розетка нашлась, и, воткнув в нее вилку, Сурков попытался загрузить систему. По черно-белому экрану побежали цифры, Суркова наполнило волнение и предвкушение чего-то необычного. Но ничего не произошло, компьютер выдал сообщение об ошибке. Обычная ошибка при загрузке системы. Сурков отыскал загрузочную дискету и попытался использовать ее, но от плохого хранения она испортилась. Несколько секторов не хотели читаться. Это делало первоначальную загрузку не реальной, а значит, и исправление ошибки было невозможно.

     Суркову очень не хотелось оставлять компьютер неисправным, и он делал все, что мог. Сначала он разобрал дисковод и почистил головку, затем протер дискету уголком спецовки. Подложил под системный блок сухарик, так чтобы тот стоял максимально ровно. К сожалению, эти меры не принесли желаемого эффекта. Компьютер прочитал еще несколько секторов, но загружаться по-прежнему не хотел. Тогда Сурков запустил загрузку в непрерывном режиме. Дискета визжала и могла испортиться совсем, но, к своему удивлению, Сурков увидел, как после трехсот безуспешных попыток компьютер вышел в режим.

     – Мастерство пропить нельзя, – довольно сказал Сурков.

     Он быстро разобрался с неисправностью системы, установив, что кто-то умудрился отредактировать системный загрузочный файл. Восстановив его по резервной копии, Сурков отформатировал дискету, снова записал на нее системные файлы и убрал в пакет. За этим занятием его и застала грешница, поручившая ремонт. Увидев работающий компьютер, она сказала:

     – Надо же, а мы уже собирались им грешников поджаривать.

     – Еще поработает, – сказал довольный Сурков.

     – Значит, с компьютером вы хорошо знакомы?

     – Что значит «хорошо»? Видел. А что, к вам специалисты не попадают?

     – Попадают, но все больше на нижние уровни.

     – Понимаю, – протянул Сурков, хотя на самом деле не понимал.

     – Вы давайте-ка, перебирайтесь к нам поближе, и мы вас загрузим работой на много лет вперед.

     – Я не знаю. У меня ведь какое-то распоряжение насчет пребывания.

     – Распоряжение суда? Это я улажу. Какой у вас номер?

     Сурков назвал номер, который грешница тут же записала.

     Последствия проявили себя с невероятной для Ада быстротой. Возбужденный Михалай принес новое распоряжение, где говорилось о том, что грешник Сурков переводится в распоряжение суда до пересмотра дела. Его пребывание отныне должно протекать в гостинице суда.

     – Вы понимаете, Сурков, что это значит? – тряс его за плечо Михалай. – Вы будете жить в гостинице рядом с судьями и обслуживающим персоналом, вы будете видеть картины, и, возможно, у вас в номере будет телевизор.

     – Цветной? – почему-то спросил Сурков.

     – Цветных в Аду не бывает, но это не важно.

     – Не важно, – согласился Сурков. – Что же мне делать?

     – А вам уже не надо ничего делать. Берите авторучку, ваш сухарик и едем туда.

     Михалай проводил Суркова в служебную гостиницу суда и радовался как ребенок, когда увидел гостиничный номер: настольную электрическую лампу и настоящую застеленную коричневым покрывалом кровать. Обстановка была по-военному спартанская, но Михалай рассказал, что живет в гораздо более скромных условиях. Вдруг он схватился за то место, где при жизни у него было сердце и, сделав несколько судорожных вдохов, произнес:

     – Телефон.

     Сурков увидел на прикроватной тумбочке старую модель телефонного аппарата, от которой шел тонкий черный провод, скрывающийся в стене.

     – Телефон, – согласился Сурков.

     – У вас, Сурков, есть телефон. Ну да, это же номер для работников суда, здесь телефон необходим.

     – Не понял? – удивился Сурков. – Я все время полагал, что в Аду не нужен телефон, здесь можно читать мысли, разве не так?

     – Можно, – согласился Михалай. – Но это не значит, что если вы будете думать о Боге, то он вас услышит.

     – Почему бы и нет?

     – Потому что Бог один, а вас, Сурков, много. Это во времена Адама можно было встретиться с Господом и обсудить последние новости. Теперь душ октиллионы, каждая хочет докричаться до создателя. Разумеется он не может слушать всех.

     – Кого же он слушает?

     – Да никого. У создателя и без нас достаточно важных дел, и телефон как раз для этого.

     – Вы знаете его номер? – спросил Сурков.

     – Конечно, кто же его не знает? У Господа – три семерки, у Дьявола – шесть, шесть, шесть.

     – Давайте позвоним.

     – Вы с ума сошли, Сурков! Кто вы – и кто Он! К тому же там куча секретарей, ваш звонок так просто не пропустят.

     – Чему же вы обрадовались, Михалай?

     – Сам не знаю, я телефон после смерти вижу впервые.

     Сурков снял трубку, поднес ее к уху, послушал и передал Михалаю. При этом с Михалаем произошел второй удар: он, если бы мог, побледнел и затрясся.

     – Послушайте гудок, если вы от этого ловите кайф, – предложил Сурков.

     Минуту поколебавшись, Михалай прижал к себе трубку. Лицо его при этом выражало немыслимое блаженство.

     – Какая музыка, – наконец сказал он.

     – Ну, хватит, – Сурков отнял трубку и водрузил на рычаг. – А то на АТС решат, что у нас неисправность.

     – Я к вам буду часто заходить.

     – Заходите, – согласился Сурков. – Только боюсь, что меня редко застанете. Меня обещали нагрузить работой.

     – Что же, не буду вам надоедать, наслаждайтесь достигнутым. Вы добились большего, чем я ожидал, – сказал Михалай с сожалением.

     – Вы имеете в виду авторучку?

     – Связи, Сурков, связи. Приобрести хорошие связи в Аду не менее важно, чем сделать это при жизни.

     – Думаете, мне это поможет?

     – Это вам уже помогло, и, надеюсь, вы не посмеете забыть вашего друга.

     – Обещаю, Михалай.

     Михалай напоследок погладил покрывало и вышел из номера, закрыв дверь со строгой белой ручкой.

     * * *

     Сурков столкнулся с огромными трудностями, о которых не подозревал. Его рабочий день не прекращался несколько месяцев, пока наконец Игорь не понял основных принципов работы программного обеспечения Ада. Оно было очень похоже на земное, но сделано как бы через колено. Первое время Сурков пытался понять логику, которая неминуемо должна была быть, но после того, как познакомился с пылящейся горой документации, понял, что кроме нее в программах присутствовала львиная доля цинизма и амбиций.

     Так, программная оболочка низшего уровня «ДьяволДОС» работала только с памятью равной шестистам шестидесяти шести килобайтам. На усовершенствованных машинах ее расширили до одного мегабайта. Несмотря на это, программы работали только с базовой памятью и напрочь игнорировали расширение.

     Грешница, оказавшая Суркову протекцию, записала его в техническую библиотеку. Попасть туда было крайне сложно, но она нажала на кого-то из грешников, и Сурков получил читательский билет. Библиотека содержала книги по электромеханике, гидравлике и отоплению. Последний раздел был особенно обширен. В нем всегда толпились черти и не давали Суркову возможности подойти к своему стеллажу, который на фоне других выглядел совершенно убого. Используя то, что Дьявол послал, Сурков узнал невероятно много нового. Оказалось, что на верхних уровнях пользуются многооконным графическим интерфейсом называемым «Двери». «Двери 6,66» оказались революционным прорывом в области вычислительных технологий. «Двери 66,6» усилили этот прорыв. Начиная с «Дверей 666», появился Дяволнет. Сеть, покрывавшая почти все верхние уровни. С помощью нее грешники обменивались информацией, пересылали деловую документацию, корреспонденцию и многое другое. Венчал программное обеспечение графический интерфейс «Апокалипсис», распространенный только на поверхностных уровнях.

     Создавал программное обеспечение сам Дьявол, а так как программист из него был еще тот, то любая, даже самая простая программа, содержала кучу ошибок и баггов. К тому же Дьявол любил шестерку и везде, где это было возможно, вставлял ее кратность, даже если это шло в ущерб работоспособности. Объяснялось это мнимой рациональностью. Ведь число двенадцать имеет более рациональный порядок, нежели десять. Может делиться на два, три, четыре и шесть. Шесть является половиной двенадцати, что образовывало верхний предел свободы числа. Сурков же прекрасно понимал, что это талантливая отговорка дилетанта, но воспринимал все без злости, потому что программное обеспечение, с которым он был знаком, на порядок, если не на два, ниже.

     Очередной сложностью Сурков считал идеологизацию и религиозный оттенок программирования. Дважды два равнялось четырем – только когда это шло вразрез со Святым Писанием, во все остальное время результат мог оказаться неожиданным. К тому же вместо языков программирования Дьявол использовал собственный, а многие схожие понятия подменял сленгом. Некоторые функции и операнды без всякого сожаления сокращались, иные раздувались до размеров философских учений, и Сурков с трудом улавливал аналогию. Так, то, что Сурков при жизни привык называть ошибкой, в ДьяволДОСе обзывалось «глюк».