Текст книги "Огонь с небес"
Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Удивительно, но порядка никакого не было, ему почти беспрепятственно удалось проехать до самого штаба округа. Не было похоже, что оказывается какое-то организованное сопротивление. Зато были ужасающие пробки… ничего не было готово, хоть бы приказали больше не выдавать бензину на заправках.
Хотя…. Тогда не миновать бунта.
Усталые и издерганные жандармы наставили на него автоматы, приказали выходить из машины. Он вышел и возмущенно заявил, что он вообще-то представитель Чрезвычайного комитета Думы (который он только что сам придумал и даже наметил его численный состав) и приехал для переговоров, после чего его пропустили, а к нему спустился полковник Федорцов, на что – профессор скривил губу и сказал, что говорить он будет только с руководителями восстания. Так прямо и сказал – восстания.
Так он оказался на втором этаже, в зале, используемом для совещаний.
Едва только глянул – сразу все понял. Все, финиш. Аут. Надо думать, как ему выбираться из всего этого – учитывая, что сам факт присутствия здесь ему поставят в вину.
Кофейный аппарат, затушенные бычки, отдернутая занавеска, сизый муар сигаретного дыма и люди. Он все понял, как только увидел, кто они и как они выглядят. Господи, они же ничего не контролируют! Ничего!
Сам профессор не был военным, но видел настоящего военного, был с ним хорошо знаком, с Его Императорским Величеством, Императором Николаем Третьим. Он был настоящим военным. Без сомнений. И профессор видел его в самых разных ситуациях. Дома – а Николай не раз приглашал его и в Александровский и в Зимний, хотя Думу откровенно недолюбливал. В критической ситуации – его иногда приглашали на заседания различных оперативных штабов, когда в том была потребность. В Думе – будучи Наследником, Николай часто выступал там, и был неплохим оратором (за это его ненавидели).
Военный может быть разным: усталым, встревоженным, готовым к бою, на нервах, злым. Но есть одно состояние, каким он быть не может. Он не может быть бездеятельным…
Николай не был бездеятельным. Каждый раз, когда он где-то появлялся – рядом с ним собиралась какая-то команда, собирались люди, почувствовав в нем природного вожака. В Думе вокруг него собирались правые и монархисты. Дома – дети хотели поиграть, супруга – просто поцеловать, кто-то из прислуги – что-то спросить. На службе – его люди, приближенные, приглашенные. И каждому – доставалась частичка монаршего внимания. Кому-то он отдавал распоряжение, кого-то выслушивал, кого-то мог приласкать, кого-то наказать и удалить от себя. А эти…
Один сидит и курит с таким видом, как будто кто-то умер. Другой пытается держаться, стоит у окна, но вид у него такой, как будто он думает, как ему проскочить через эту узкую фрамугу, оказаться на площади и бежать, куда глаза глядят. На столе – рации, сотовые, работают переносные компьютеры военного образца, но за ними никто не работает. Ясно видно – что-то идет не так.
– Господа…
Сидевший у стола офицер затушил сигарету в чайном блюдце.
– Вы кто? – коротко спросил он.
Профессор потерял дар речи. Они что – совсем? Они собираются совершить переворот и не знают, как выглядит Председательствующий Государственной Думы?
– Профессор Преображенский, Владимир Леопольдович, тайный советник! – оскорбленно сказал он. – Председательствующий в Государственной Думе!
Офицер взял одну из раций. Сказал какой-то позывной, выслушал, сказал несколько слов.
– Не изволите ли представиться?
– Генерал-майор Латыпов. У вас какое-то послание?
Послание?
– Господин генерал, от имени народа российского я хочу получить какие-то объяснения о происходящем.
Генерал-майор Латыпов уже получил объяснения – Ее Высочество успела сбежать в Кронштадт. Кто-то прислал вертолеты.
И теперь это становилось действительно серьезной проблемой. Намного более серьезной, чем объяснения с «представителем русского народа».
– В Санкт-Петербурге вчерашним числом введено чрезвычайное положение. Передвижения ограничены. В течение нескольких часов мы выступим с заявлением.
Это не выглядело бы глупо, если бы он только что не пробирался по забитым улицам. Ограничения передвижений – это что, пробки, что ли, создать по всему городу?
– Э… господа, не будет ли вам угодно сказать… Какую политическую силу вы представляете?
Теперь генерал смотрел уже презрительно.
– Никакую, господин тайный советник.
Профессор понял, что перед ним идиоты. Настоящие. Из тех, кто говорят, что не занимаются политикой. Правда, потом оказывается, что политика занимается ими.
А еще он понял, что у них нет ни единственного нормального советника, способного посоветовать им что-то в области политики и вообще гражданских дел. Как они пошли на переворот без этого – непостижимо!
А все просто. Их вынудили выступить раньше времени. Поэтому – не оказалось рядом ударных групп британского спецназа. Поэтому – не оказалось и групп советников из Тэвистокского института международных отношений, профессиональных «русистов», «славянистов». Поэтому – не было «гражданского» компонента выступлений.
– Господин Латыпов, – рассудительно сказал профессор, – возможно, вы не понимаете всей сложности ситуации. День прошел впустую – вы его упустили. Сейчас утро, а люди растеряны, к обеду они начнут задавать вопросы, к вечеру уже будут выступления. Нужно, чтобы кто-то выступил и объяснил происходящее, поговорил с людьми на понятном им языке, заверил их, что все будет по-прежнему.
– По-прежнему не будет! – огрызнулся второй офицер от окна.
– Или даже лучше. Понимаете? Вы связались с иностранными посольствами?
Связались. В британском посольстве их приняли крайне настороженно и сказали – нужно время для консультаций с Лондоном. В посольстве Священной Римской Империи, расположенном на Дворцовой, – приняли, после чего потрудились выставить усиленную вооруженную охрану. В североамериканском на Невском – приняли, но ничего не сказали. А в Киле на главной базе ВМФ Священной Римской Империи на Балтике боцманские дудки вовсю играли боевую тревогу.
– Этим занимаются.
– Плохо занимаются. У вас есть хоть одно заявление?
…
– Вас должны признать, понимаете? Хотя бы одна держава должна признать, только после этого вы становитесь полноправным участником международного права. Сейчас вы никто, мятежники против законного правительства. Где журналисты?
– В другом здании. Ими занимаются.
– Очень плохо. Они должны увидеть вас, написать про вас. Вы раздали обращение к народам России?
– Конечно, раздали, – сказал второй офицер, – за кого вы нас принимаете?
За идиотов дубоголовых…
– А почему бы вам не выдать экземпляр и мне? Мы обсудим на экстренной сессии все, как положено?
– Да ради Бога…
Переворотчики хреновы. Вам жену на кровати валять – и то не доверишь.
Офицер отошел от окна, забарабанил по клавишам. Заработал принтер в углу.
Обращение к русскому народу? Идиоты. К народам России! Особенно к угнетенным! Обиженным! Оскорбленным! Растоптанным имперским сапогом!
Хотя вы и есть сапоги. Имперские…
– М… я бы изменил некоторые формулировки.
Латыпов махнул рукой.
– Стоянов, займись…
– Например, название сразу дискредитирует ваше дело. К народам России, равноправным! К русскому народу – вы как Черная сотня, право. Дальше. Много ли народа – заинтересуют династические склоки? Обвинения в некомпетентности. А вот требования Ответственного правительства – у всех на устах.
Подчиненный – поймал взгляд начальствующий. Тот устало кивнул.
Слабаки…
– Надо еще обращение иностранным правительствам. Лига Наций. К Государственной Думе… мы пошлем ответное.
– Надо обменяться офицерами связи, – предложил офицер у компьютера.
– Отличная идея, надо держать связь.
– Главное для вас – вести себя как власть, – наставлял профессор, – вы должны действовать и даже выглядеть уверенно.
Зазвонил телефон. Потом еще один. Профессор настороженно прервался.
Латыпов ответил.
– Что-то не так?
– Нет, продолжайте…
– Надо определить, что мы выступаем за мирное разрешение этой ситуации. Никакой крови. Никаких пострадавших. Только политические требования, оправданные моментом и поддержанные большей частью населения.
Профессор говорил и думал: какие все-таки идиоты. Они командуют боевыми частями… а сами полные идиоты. Правильно говорили – надо гражданского военного министра. Только он способен разобраться с бардаком.
– А экономическая программа у вас есть?
В коридоре застучали шаги.
Профессор вопреки своей воле посмотрел на окно, на приоткрытую фрамугу…
Открылась дверь. На пороге стоял полковник Преображенского полка, граф Шубов, в группе заговорщиков известный как Котов.
– Господа! – сказал он, тщательно контролируя голос, – корабли с Кронштадта прошли Скоростной диаметр и идут к устью Невы…
Господи…
– Нельзя… допустить кровопролития. Нельзя.
Латыпов махнул рукой.
– Стоянов… Поезжай с ним. Делегатом связи.
– Есть.
– Посмотри, что на набережных, заодно. Отзвони.
– Есть…
Они посмотрели друг на друга, как заговорщики – и поняли друг друга без слов. Им обоим надо было выбраться из этого здания. И они могли друг другу в этом помочь…
Двумя часами ранее
Санкт-Петербург, Северная столица Империи, гением Петра Великого был построен на болотах. Да… тогда были люди, не то, что сейчас – готовые сказать «здесь будет город», стоя на самом что ни на есть болоте, в захолустье Империи. Изначально Санкт-Петербург строился по оба берега рек Невки и Невы, соединяющей мелководный Финский залив – с россыпями островов, главным среди которых был форт Кронштадт, – и Ладожское озеро, крупнейшее в Европе, настолько огромное, что его вполне можно было считать морем. Последнее имело стратегическое значение, в том числе потому, что в нем мог при необходимости укрыться флот и уничтожить его, равно как верфи, его производящие, – не было бы никакой возможности, для этого пришлось бы проводить комбинированную, сухопутно-морскую операцию, которых во времена оные еще не знали. Сама Нева всегда использовалась для судоходства, и вот почему в Петербурге все мосты были разводные. На ночь они разводились, чтобы корабли могли проследовать фарватером Невы. Сам по себе развод мостов постепенно превратился в одну из традиций, на него ночью приходят посмотреть туристы, сфотографироваться. До семидесятых, пока в зыбкой и нестабильной почве Петербурга русские инженеры не построили первый автомобильный тоннель, разведенные мосты предоставляли прекрасное оправдание для женатых ловеласов: где ты был всю ночь?! – ну, извини, дорогая, засиделись с друзьями в кабаке, развод мостов прозевали…
Мосты разводились лишь ночью – но сегодня эта традиция была нарушена.
Несколько человек, вооруженных автоматами, показались около здания Адмиралтейства примерно в десять часов утра сего дня, второго дня переворота. Автоматы, конечно, они держали в больших сумках, одеты были в цивильное и до поры особой агрессивности не проявляли. Центр Петербурга полностью находился под контролем мятежников – однако полностью блокировать его не получалось, да и приказа такого никто и никому не отдавал. Фокус был в том, что надо было провернуть все тихо. Очень тихо. Заговорщики понимали: до самого последнего момента, до самой последней возможности надо делать вид, что ничего не происходит. Иначе – соберется Дума и устроит шум… а Дума только и умеет, что шуметь и поднимать панику. Любая петербургская собака знала, что Дума – не более чем клапан для выпускания пара и прекрасная трибуна для произнесения громогласных речей. Что самое удивительное – и сами думцы, несмотря на свое, как они говорили, «незавидное» положение были с этим согласны – отсутствие прав уравнивается отсутствием и обязанностей. Зато Дума участвовала в формировании общественного мнения и без какой-либо ответственности за это. Однако отвечать за противозаконные действия, за переворот, тем более возглавить его – охотников там найдется немного…
Нет, Дума соберется на экстренное заседание только тогда, когда будет акт об отречении. Или что-то другое… у заговорщиков даже не было единого плана, группа представителей направилась к юридически еще малолетнему Павлу просить принять престол – но под условием и, по сути, незаконным путем, на что Павел мог и не согласиться. Если не согласится… бродили разные мысли, согласия не было. Вырывать отречение и у Павла – притом что Император, короновавшись, мог их и не помиловать, несмотря на то, что они преподнесли ему корону: надо понимать, бунтовщики, изменники и заговорщики не нужны никому, и неважно, на чьей стороне они выступают. Если вырвут – что дальше? Дальше – по списку наследования? Не факт, что вообще любой другой Император их помилует. Военная диктатура – с этим было связано немало проблем, нельзя в великой стране просто так взять и установить военную диктатуру, как в какой-нибудь захудалой банановой республике: люди не поймут, у людей здесь чувство собственного достоинства есть. Да и военному диктатору тоже мятежники не нужны. Провозглашать республику? Большей частью заговорщики были из высших слоев общества, при слове «республика» их начинало мутить. Да и все помнили – чай, школьный курс истории прослушали, – какой кровавой катастрофой закончилось свержение монархии и провозглашение республики во Франции. Два века – и страны, претендующей на мировое господство, просто не стало! А заговорщики не были самоубийцами, они хотели власти и славы, а не разрушения страны.
Не было общего мнения относительно того, что делать с Ее Высочеством, Регентом Престола, наиболее опасным человеком в русском политическом раскладе. Наиболее мягкое предложение предполагало интернировать ее в Гельсингфорсе или Крыму, где у Романовых есть владения – по сути, все княжество Финляндское имело уникальный статус, это была не российская земля, а вотчина Романовых, личное владение семьи – так пусть там и живет как частная гражданка. Разумные на это возражали, что и Гельсингфорс, и Севастополь – крупные базы ВМФ, и соседство опальной, но явно умной и мстительной принцессы дома Романовых с боевыми кораблями флота не приведет ни к чему хорошему. Следом шло предложение выслать ее в Европу с запретом появляться в России – на то возражали, что тот же Кайзер может предпринять меры по подавлению государственного переворота, просто из чувства солидарности: сегодня ее скинули, а завтра – тебя! Далее шло предложение построить в захолустье дворец и интернировать ее там, лишив всех видов связи, чтобы она там доживала свой век. Наиболее радикальные – предлагали убить и ее, и князя Николая, ее сына, чтобы не было никакого риска. На это тоже нашлись возражения – убийство женщины, а тем более и ее ребенка моментально отшатнет от них очень многих, они будут не спасителями Отечества, а убийцами. Но сговорились на том, что надо изолировать, нейтрализовать или убить наиболее преданных и опасных сторонников Великой Княгини. Первым в списке шел адмирал Александр Воронцов, отец ее сына, адмирал флота, пользующийся значительным уважением и знающий, как проводить специальные операции. Оставлять такого человека в живых было очень опасно.
Пока заговорщики в штабе округа обзванивали части, объясняли ситуацию, заручались согласием тех или иных офицеров, угрожали одним, улещивали других, пока обрабатывали жандармерию и полицию – в Санкт-Петербург с разных сторон города начали незаметно и неотвратимо просачиваться люди. Все – молодые, до тридцати пяти лет, с большими сумками, в неброской одежде. Тихо и незаметно они скапливались в центре, у мостов, у основных магистралей города, просили воспользоваться стационарными телефонами, иногда говорили по мобильным о своем. Фотографировали – благо в каждом мобильном сейчас фотоаппарат – и отсылали куда-то снимки. Они были как маленькие капельки ртути на стекле – пока они неподвижны… но стоит чуть наклонить – и они тронутся с места, побегут все разом, подрагивая и сливаясь в одно металлическое озерцо…
Поскольку Нева сама по себе не приспособлена для прохода больших кораблей, было принято решение использовать пять эсминцев новой, «девяностой», серии.
Пять эсминцев собрались в Колчаковской гавани [21]21
Может показаться, что обычный офицер не может так говорить – но все дворяне в обязательном порядке изучали логику и риторику, эти науки считались важнее, чем математика и физика. В нашей реальности – логику начинали изучать при Сталине, а с приходом Хрущева – быстро бросили это дело. Возможно, поэтому нас так легко оболванили в 1991-м.
[Закрыть]у пристани, ведущей к Форту Петра. В машинах были разведены пары, по пристани бежали моряки в повседневной черной униформе, только получившие оружие. Боцманы, соревнуясь друг с другом в виртуозности матерщины, собирали десантные партии…
– Господа, стройся!
Пять коробок – у кораблей. Форма самая разная – от черной, морской пехоты до огнеупорных комбинезонов корабельных механиков. Вооружены тоже наспех – из корабельного арсенала. Кому не нашлось места на берегу, слушает с борта самих кораблей.
Все вдруг увидели Ее Высочество, принцессу Ксению, она была в открытом внедорожнике, рядом с адмиралом, командующим. Внедорожник остановился у пристани.
– Господа!
Говорить доверили капитану первого ранга Грузинскому. Грузинский – точнее, Светлейший князь Грузинский – такова была его фамилия, он происходил из рода царей Грузии, восходящему к царю Ираклию Второму. Потомок грузинских дворян по мужской линии и принцессы Елены Астурийской де Бурбон, представительницы испанского королевского дома Бурбонов по женской линии, он был человеком горячим, увлекающимся, и одним из его увлечений была нынешний Регент Престола. Ради нее – он готов был атаковать Петербург хоть на крейсере, хоть на авианосце, хоть на прогулочной лодке.
– Мятежники и предатели посмели осквернить Правящий Дом незаконным требованием отречения! Гвардия взбунтовалась, предав присягу, остальные хранят позорное молчание! Моряки! Андреевский стяг знают пять океанов! Так пусть же теперь перед ним склонятся негодяи и предатели! Ура, господа!
– Ура!!!
– Ура!
– Ура! Ура! Ура!
– Ваше Высочество, желаете что-то сказать?
Ксения посмотрела на адмирала – она не была готова к этому. Но тут же взяла себя в руки – просто так ее было не выбить из седла.
– Пожалуй…
– Господа, внимание!
Ксения взяла мегафон. Это была парадная машина, там он был.
– Господа…
– Господа, я благословляю вас…
Она хотела сказать, что-то вроде «не стреляйте» – но не получилось. Вместо этого она сказала:
– Возвращайтесь живыми…
Санкт Петербург. Центр города
Один из молодых людей, въехавший в город утром со стороны Шлиссельбурга и сейчас любующийся Невой на стрелке Васильевского, достал мелко задрожавший в кармане телефон, поднес к уху.
– Саша, ты где… – донесся женский голос.
– В центре.
– Все нормально?
– Да, тихо и спокойно.
– Тогда жди в гости. Через двадцать минут.
– Хорошо, буду ждать…
Отключив телефон, молодой человек сделал движение рукой, будто описывая круг – и с разных сторон, из толпы, от полицейской машины, стоящей неподалеку для порядка, к нему протолкались еще несколько таких же людей.
– Начинаем. С нами Бог.
– С нами Бог, за нами Россия, господин капитан. Остановить движение?
– Руками – не надо. Посмотри, что в будке.
– Есть.
– Спокойно, стоим – смотрим, господа…
Двое зашли в будку смотрителя моста, мгновенно сломав хлипкий, ни на что не годный замок. Осмотрели оборудование… один перешел в подразделение боевых пловцов с машинного отделения крейсера «Слава», и для него разобраться в оборудовании было плевым делом.
– Это, похоже, светофор, тот, что наверху. А это – включает разводной механизм моста.
Напарник отсигналил руками, жестовой азбукой.
– Говорят – врубай. И то и другое.
– Понял…
Светофор внезапно переключился на красный, заставив водителей изумленно выругаться и вдарить по тормозам. Мост дрогнул, сработали противовесы – и центральный его пролет начал расходиться…
– Готово.
– Держим позицию.
– Сколько?
– Восемнадцать минут еще.
В отличие от горе-заговорщиков – боевые пловцы знали, что им делать, поминутно.
Эсминцы выстроились красивым кильватерным строем, набрав рискованный в таких обстоятельствах ход в две трети от максимального. На нос идущего головным «Новгорода» были поставлены впередсмотрящие, на баке, на вертолетной площадке было не протолкнуться от вооруженных людей. На эсминце было два с лишним экипажа.
Командир колонны, князь Грузинский, как и положено, был в ходовой рубке головного корабля. В повседневной форме, он смотрел в бинокль, пытаясь разглядеть малейшие признаки опасности.
– Наблюдаю Диаметр! – доложил впередсмотрящий, у которого было кое-что получше, чем обычный бинокль.
Диаметр, или Скоростной диаметр, был сложной трассой, которая опоясывала Петербург со стороны моря и представляла собой комбинацию мостов и тоннелей. Он имел военное значение – здесь в случае войны должны были располагаться силы прикрытия. Диаметр имел некоторые потайные решения, чтобы в случае войны им могли пользоваться как запасной базой боевые пловцы с Кронштадта и ЦМАП [22]22
Центральная минно-артиллерийская позиция – система обороны Санкт-Петербурга и вообще Балтийского побережья с моря.
[Закрыть].
– Принял…
– Наблюдаю технику… господин капитан, орудия на прямой наводке.
– Конкретнее. Какие именно орудия?
– Мобильной береговой обороны. Вижу четыре орудия.
– Направление?
– На нас, господин капитан.
– Скорость не сбавлять. Поднять «следую своим курсом» [23]23
Флажный сигнал.
[Закрыть]. Носовое зарядить!
– Так точно! Носовому товсь! Сигнальщику – следую своим курсом.
– Свяжитесь с авиацией, если это возможно. Пусть сделают пару проходов.
– Есть.
– Вижу берег!
Эсминцы давно были в пределах досягаемости огня береговых комплексов. На эсминце носовое – скорострелка сто семь миллиметров, на орудиях береговой обороны – спарка калибра сто тридцать. Самое страшное – и те и другие были русскими.
– Господин капитан, авиация приняла задачу.
– Отлично. Что они показывают? Сигнальщик!
– Носовое готово! Наведение ручное.
– Господин капитан, у них там… Веселый Роджер!
– Отставить, это морские котики! Отставить!
– Есть отставить!
Веселый Роджер был фирменным знаком военно-морского спецназа с тех пор, как с большим успехом экранизировали рассказ про одноногого пирата Джона Сильвера. Тот, кто решил разместить здесь свои орудия, явно не знал про потайные базы, интегрированные в бетонные блоки, поддерживающие дорогу…
– Проходим!
Один за другим пять эсминцев проходят ровно в том месте, где Диаметр ныряет под воду – эти места оставлены для прохода кораблей. От носа головного – расползаются белые усы…
На горизонте одна за другой в небо взмывают три зеленые звездочки.
– Господин капитан, подан условный сигнал «Победа».
– Вижу. Держать курс, ход снизить до полного.
– Есть.
– Машинному внимание, на эхолоте внимание.
– Машинному внимание, на эхолоте внимание!
– Глубина – каждую минуту.
Вообще, перед капитаном даже корабля второго ранга сейчас многофункциональный монитор, на который можно вывести данные с любого боевого поста рубки. Но опытные капитаны предпочитают требовать доклад – не для того, чтобы знать, а для того, чтобы каждый в рубке делал свою работу, не отвлекаясь на постороннее…
– Устье, маяк. На три влево.
– Есть маяк, рулевой, три влево.
– Три влево – исполнил.
На палубе – народа столько, сколько не было никогда, даже на Дне Военного флота не бывает. Идем по самой метке [24]24
Метка на корпусе обозначает максимально допустимую осадку для корабля.
[Закрыть] , аж перехлестывает, на отмель напоремся – все в воду полетят…
В полицейской машине пожилой и много повидавший исправник открыл рот от изумления, смотря, как посреди бела дня начал раскрываться мост. Первое, что он подумал – хулиганы или анархисты какие. Но до такого, чтобы днем развести мост, никакие хулиганы еще не додумались…
– Смотрите, господин старший исправник…
– Вижу. Вот паразиты… Доложи, а я пойду разберусь.
– Есть…
Исправник вышел из машины (выскакивать уже здоровье не позволяло), рысцой побежал к будке моста. Это был его район, поэтому он, как и все полицейские, в общих чертах знал механизм моста и даже способы устранения мелких неполадок, чтобы лишний раз не гонять ремонтную бригаду…
На полпути его перехватили какие-то молодые люди. Он, привыкший к тому, что перед ним, перед исправником Санкт-Петербургской городской полиции, все расступаются – буквально налетел на них.
– Спокойно, отец, – сказал один из них, – не надо туда ходить.
– Да вы что… С ума сошли, что ли?
– Не надо туда ходить…
Исправник лапнул кобуру – и с ужасом понял, что она пуста.
Еще один молодой человек подошел – лишь немного постарше. Исправник вдруг понял, что они очень похожи.
– Не надо поднимать шума, – сказал он, – мы на службе.
– Что?! Да вы кто такие!?
– Кто надо, те и есть. Не шуми, отец…
Исправник отступил на два шага.
– В тюрьму захотели! Так это быстро! И не такие голубчики улицы мели! Тридцать суток – не хотите?!
– Мы гражданским властям не подчиняемся. Не шуми, отец, не надо ничего делать…
– Ну-ка…
Это был уже не исправник. Основательный мужик в белом халате – явно с развозного фургона, если в белом халате.
– Вы, что ли, сделали?! Вы чего тут творите, козлы! Ну-ка, сделали, как было…
Молодой человек дернулся – и мужик начал оседать, хватая ртом воздух. Поняв, что происходит что-то неладное, начали подтягиваться люди, даже туристы. Никто даже не подумал закрыть город для туристов, притом что в стране полным ходом шел военный переворот.
– Спокойно, господа! Все в порядке! Расходимся, нечего тут смотреть, нечего!
– Корабли! – вдруг крикнул кто-то.
Кильватерная колонна из пяти одинаковых кораблей уже вошла в Неву, шли быстро, почти на пределе хода, и явно больше безопасного для Невы. Перед носом головного бился бурун, уже были видны и люди на палубах…
– Что делается… – сказал кто-то.
Один эсминец, видимо, откололся от колонны еще раньше, два – встали на якорь здесь, еще два – ушли дальше по большой Неве. Неброские молодые люди приняли и закрепили брошенные с кораблей сходни, и по сходням побежали вооруженные автоматами люди в черной флотской форме. Было видно, что кто-то из них давно автомата в руках не держал, а кто-то – с ним буквально сжился…
Вооруженные автоматами люди моментально образовали зону безопасности, оттеснив людей с тротуара перед самими кораблями. Часть людей побежала в сторону моста…
Люди особой враждебности не проявили, у кого было чем фотографировать – начали фотографировать. Такое было внове, кто-то уже представлял, как обрадует снимками в блогах весь Интернет…
С корабля по переброшенным сходням легко сбежал молодой, чисто, до синевы, выбритый человек в повседневной форме капитана первого ранга.
– Господа!
– Кто старший?
Один из гражданских шагнул вперед.
– Я, Темлюков.
– Капитан первого ранга, князь Вахтанг Грузинский. Противодействие было?
– Никак нет, только полиция. Нейтрализовано.
– Хорошо, ваша задача держать мост. Марковский!
– Здесь.
– Установите периметр. И оттесните зевак метров на тридцать. Габенко!
– Я!
– Орудиям – поддерживать готовность. Развернуть носовое по направлению стрелки!
– Есть.
Сбоку раздался громкий крик, даже визг, неприятный…
– А это что там такое?
– Кажется… гражданский.
Гражданский оказался невысоким, небритым человеком лет пятидесяти, в толстых очках, очень неопрятным – морской пехотинец, показавшийся в таком виде, рисковал загреметь на гауптвахту. Он вырывался и кричал.
– Так… отпустите человека. Что вам угодно, сударь?
– Вам это так не пройдет! Вы за все ответите!
Князь нахмурился. Грузинский дворянин, он не любил подобного рода заявлений, тем более из уст человека, явно не способного призвать к ответу хоть кого-то. На Кавказе принято отвечать за слова, и тот, кто сказал что-то лишнее, никак не мог рассчитывать на уважение.
– Ваше имя, сударь?
– Я – Рудинштейн! – изрек гражданин, приняв картинную позу.
– Рудинштейн – а дальше? – поинтересовался командир.
– Вы что, меня не знаете?
– Не имел чести, сударь. Что вам угодно? Здесь закрытая зона, военные учения.
– Мне угодно, чтобы немедленно навели мост! Я не могу проехать!
– Извините, это невозможно. Вы можете проехать по тоннелю или по скоростному Диаметру.
– Что?! Я хочу здесь проехать! Вы видите, сколько здесь людей собралось! Они тоже хотят проехать! Требую прекратить произвол!
– Ясно, провокатор… – принял решение, – князь. Тимченко!
– Я!
– Разберитесь с провокатором. По законам военного времени.
– Так точно. Есть. Пошли, дядя…
– Да вы что… Да вы…
На полпути гражданин вырвался из намеренно ослабшей хватки и побежал, побежал неумело, как-то вприпрыжку, как бегают только гражданские, не умеющие экономить силы при беге. Потом упал… поднялся и снова побежал, теперь уже под хохот толпы, первоначально даже сочувствовавшей ему…
Одновременно с этим полицейский с дорожного поста на Ревельском шоссе едва не выпрыгнул из «стакана», высоко поднятого над зданием наблюдательного поста, с которого отлично просматривалась дорога и с которого хорошо было засекать радаром скорость машин. Не веря себе, он поднес к глазам театральный бинокль, который для полицейской службы подходил лучше армейского, а потом бросился спускаться по лестнице вниз со скоростью, которая сделала бы честь и пожарному.
– Господин старший исправник! Господин старший исправник! – заорал он, вламываясь в здание поста.
Господин старший исправник, только что благополучно задремавший после тарелки наваристого супа с клецками, подскочил, как будто его ужалили.
– Тудыть тебя ети, Хренов… – досадливо выругался он, – чего у тебя опять стряслось…
– Там! – показал Хренов, – броневики! Тьма тьмущая!
– Какие броневики, Хренов?! Ты чего – принял для сугрева лишнего, что ли. Вот я тебе вакацию-то на декабрь передвину…
– Истинный крест, господин старший исправник, броневики… – Хренов размашисто перекрестился для придания достоверности своим словам.
– Ну… пойдем, посмотрим твои броневики…
Они вышли как раз в тот момент, когда первый из броневиков, точнее, загоризонтных высадочных средств морской пехоты, – затормозил перед постом. Первый из многих.
– Ни х… себе… – непечатно выразился старший исправник.
С броневика спрыгнул офицер в принятом в пехотных частях камуфляже марки «серый волк», но с флотского образца погонами – черными. Слева под погон был заткнут светло-серый берет морской пехоты.
– Здравия желаю, господа… – сказал он, заходя в здание поста, – выпить есть чего?
Полицейские переглянулись.
– Нету, Ваше благородие…
– Эх вы… сухопутные. Посуда-то хоть найдется?
Посуда нашлась – чайные стаканы. В них – морпех щедро разбулькал коньяк из серебряной фляжки, которую держал, как и все офицеры, в нагрудном кармане, у сердца.
– Ну, здрав будь, Государь Царь, Государыня Царица, да и нам не болеть…
– Будь здравы… – на такой верноподданнический тост нельзя было не откликнуться. – А чего?! Учения у вас, что ли? Так не доводили…
– Так когда что вовремя делали. Подняли по тревоге… машины сопровождения не обеспечите? Чтобы как положено.
Немного размякшие от коньяка полицейские переглянулись.
– Так это ж запросто…
Через две минуты колонна продолжила свой путь, но уже с полицейскими машинами спереди и сзади, расчищающими путь.
