Текст книги "168 часов до Парижа"

Автор книги: Алекс Викберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Фима, озвучьте, пожалуйста, ваше мнение насчёт участия криминальных персон в историческом перелёте Ростов – Берлин?

– Зигмунд негодяй. Его надо ликвидировать, когда прилетим в Германию, – неожиданно предложила актриса. – Пусть архангелам рассказывает про долги!

– Новая история. Позвольте узнать, мы свои жизни спасаем, или у нас уже совсем другая карма образовалась? Месть пернатым моралистам!

– Я всё придумала – когда приземлимся, всажу пулю между глаз, прямо в лоб.

– Да уж, политическая платформа у вас мрачновата, вы не находите? За что героя решили уничтожить? Пусть себе машет крыльями во славу партии, аки сокол. Кстати, куда денете свидетеля, красавицу Жу-Жу?

– Жалко дамочку, но это сопутствующие жертвы. Здесь всё просто – тоже застрелю, чтобы не мучилась.

– А партийная дисциплина где? Самодеятельностью решили заняться! Когда увидел вашу красную машину, сразу подумал, что буржуазная жидкость уже забралась в кровь вместе с заграничным конфитюром!

– Что за конфитюр такой?

– Вот не знаете, а едите ложками. Как результат – революционная горячка!

– Но ведь он идейный враг, – без прежнего запала возразила Серафима.

– И в чём его враждебность, скажите на милость!

– А кто хотел из меня проститутку сделать? Почему я должна за чужие долги телом расплачиваться?

– Экая вы идейная. Пойдёмте знакомиться с альтернативной платформой. Вдруг там обнаружатся бездна здравомыслия и паюсная икра в банке. – Ленар вернулся в кабину пилота мимо отсека с жужжащими дисками. У него создалось ощущение, что находиться на космическом лайнере, а не в самолёте с ревущими авиамоторами по 900 лошадиных сил каждый.

– А что это у вас там так замечательно фырчит в районе библиотеки? – спросил Зигмунда.

– Ртутные турбины Шаубергера. Без них аппарат вряд ли бы смог подняться в стратосферу.

– Да-с, совсем отстал от прогресса. С гравитацией справились! Вот чего и не подумаешь сразу. А кто обслуживает чудо инженерной мысли?

– Механики.

– И почему не пригласили на банкет? Верный шанс избавиться от незваных гостей, числом бы взяли.

– Была нужда! Нет уж, извините. Мне такой славы не надо. Ещё не хватало, чтобы Левоневского спасли механики. Шутите! Полагаю, мы здесь сами разберёмся, без профсоюзов?

– Да вы педант! Гори всё синим пламенем, а спирт не трогать!

– Без правил люди превратятся в толпу со стадным инстинктом, в которой могут выжить только бандиты вроде вас.

– Эк вы меня приложили! Серафима, ваша правда, надо смотреть за товарищем. Ещё придумает из нас лангустов сделать!

– Лангустов? Много чести для разбойников, – пыхнул папиросой Левоневский, услышав знакомое слово.

– Только без эстетства. Чем вам лангусты не угодили?

– Ракообразные, а это не про вас. Вы пятиться не станете. Скорее зарежете, – скривив уголок рта, констатировал Зигмунд.

– Да, действительно, здесь вы правы. Не про нас, – нехотя согласился Ленар.

– Фимочка, женская интуиция взяла верх над мужской логикой. Есть подозрение, что вы правы. Опасен своим уставом наш моралист.

Личность Зигмунда начала беспокоить маэстро. Одно дело революционный порыв борца за счастье народа, и совсем своя песня, когда любовь к букве закона начинает сушить сердце. Такой субъект и на дыбе повиснет с прокурорским выражением лица. У него вместо бумажных корабликов суровое детство в голове. Он не знает, отчего образовывалась в организме язва желудка или ещё какой имущественный дефект, но уверен до выгнутых от пота стелек, что все беды в мире производят идиоты. Моралисту невдомёк, что причина его любви к ритуалам в её отсутствии, этой самой любви. Товарищ убеждён, что по-другому и быть-то не может. Ведь он страдал, в то время как сверстники пускали ненавистные тетрадные листки в осенние лужи.

«Да-с, с таким фундуком Париж легко превратиться в светлую мечту, можно не сомневаться ни разу!» – пришёл к заключению Ленар, разглядывая хорошо выстриженный затылок Зигмунда. Вдруг на лобовое стекло легла тень истребителя, перечеркнувшая ультрамарин стратосферы. Крохотный Nieport, оставляя инверсивный след от реактивного двигателя, начал заходить на боевой курс, намереваясь атаковать громаду «Максима Горького».

– Товарищ Зигмунд, просветите гостей – успели радировать в центр?

– По уставу обязан доложить.

– Славе Икара позавидовали?

Истребитель выпустил длинную очередь из пулемёта «ШКАС» и пошёл на новый круг. Левоневский, перекинув дымящую папиросу на другой конец узких губ, взялся разглядывать в бинокль аппарат нападавшего.

– Не понимаю, почему стреляет?

– А вы думали, что мы ей живыми нужны?

– Кому ей?

– Безутешной вдове!

– Я радировал только диспетчеру. – Зигмунд в раздражении выплюнул недокуренную папиросу в боковой иллюминатор.

– Ага, внешность героя, как правило, говорит о высоком уровне интеллекта, ваш бьёт все рекорды. Забыли, что семейство фабриканта не из бедных? А-а, это решили, что партбилет защитит от вендетты. Поздравляю! Защитил! Вас оценили и взвесили: для Морозовой пустое место, ноль в воздушном пространстве России.

Зашедший в хвост биплан опять разразился градом пуль. Понимая, что не сможет причинить существенный ущерб небесному голиафу, истребитель сосредоточил огонь на бензобаках. Когда израсходовав боезапас, крохотный Nieport растворился в облаках, стрелка манометра быстро уткнулась в красную полоску, отсчитывая «Максиму Горькому» последние минуты в воздухе. Механики кинулись затыкать сырой резиной многочисленные пробоины. Небольшой запас быстро иссяк. Насосы рывками кидали остатки топлива в карбюраторы, отчего двигатели начали громко фыркать винтами.

«При таком пожаре никакого здоровья не хватит. Сгорю, как бенгальский огонь, под ёлкой» – подумал Ленар. Умирать, не побывав в Париже, ему совсем не хотелось, поэтому разрезав стилетом штаны на куски, кинуться помогать. Механики пришли в возбуждение, увидев, как быстро лечат раненный метал необычная ткань. Под воздействием углеводорода молекулярная решётка намертво запаяла отверстия, укротив холодные струи бензина. Все с благодарностью уставились на маэстро в чёрных боксёрских трусах с надписью: «НИКОГДА НЕ СДАВАЙСЯ», напечатанной белым шрифтом спереди и сзади. Осознав, что смерть отступила, экипаж рассмеялся. Серафима упрекнула:

– Товарищи, человек самое драгоценное отдал, а вы смеётесь!

– Просим прощения. От полноты чувств, – начали оправдываться механики, впервые видевшие подобные лозунги на нижнем белье.

Моторы тем не менее продолжали по очереди чихать от неустойчивой работы бензонасосов, хватающих вместе с остатками топлива разряженный воздух.

– Идёмте к товарищу Левоневскому, – вытирая слёзы, крикнул старший механик, привыкший командовать в грохоте моторного отсека.

«Максим Горький» летел под управлением железного автопилота, моргающего разноцветными огоньками. Левоневский изволил кушать кофе, невозмутимо пыхая в потолок папиросой «Сокол Сталина».

– Справились? Молодцы! Обязательно расскажу архангелам, как только встанет турбина, а встанет она… – лётчик посмотрел на командирский хронометр с зелёными стрелками, – через пять минут.

– Товарищ Левоневский, вы же коммунист? – упрекнул маэстро.

– Зато архангелы беспартийные. Отличные боксёры! Девиз страдает патетикой, но в общем поддерживаю. Кофе?

– Зигмунд, у нас есть парашюты – спасёмся!

– В стратосфере? Шутите? Они не раскроются в разряженном воздухе.

– Так, для турбины что нужно?

– Ртуть, а где её сейчас найти?

– Могу выручить.

– После трюка с баками готов поверить в чудо.

– В обмен на кожаные штаны.

– Командир, надо премировать находчивого товарища, – поддержал стармех, уверенный в изобретательности Ленара.

– Это чёрт знает, что такое. И в каком виде я встречусь с архангелами?

– Геройском, однозначно! В рваной спецовке борца со стихией. У меня в каюте валяется, – пообещал маэстро.

Левоневский потянулся к пустой кобуре, но был остановлен механиком:

– Вам новые выдадут, а товарищ… Вас как звать? – спросил маэстро.

– Ленар Тринадцатый.

– Товарищу Ленару негоже так сверкать рядом с Андреевой, – громко обосновал мнение экипажа стармех, показывая на шёлковые трусы с жизнеутверждающим девизом, гордо реявшие над оранжевыми ботинками.

– Можно ещё куртку для комплекта. А вам сюртук и фуражка. Держите от чистой души. Кокарду поменяете и хоть завтра в «Звёздный флот», – обнаглел Ленар.

– Какой такой «Звёздный флот»? – нахмурившись, переспросил лётчик.

– Ой, извините, заболтался от нервов. Это фигурально. «Звёздный» – значит лучший.

Левоневский с интересом пощупал необычную ткань, спасшую самолёт от катастрофы. Его удивил преступник. Понятно, что хотел скрыться в Берлине от российской полиции. Это как раз объяснимо. Но геройство не укладывалось в характеристику. Такие люди в представлении коммуниста не могли бескорыстно спасать чужие жизни. Нет, конечно, Ленар прежде всего думал о себе, но заранее сшить особенную одежду? Как, каким способом он вычислил истребитель Морозовых? Эти факты выглядели крайне странно. Не может обычный человек обладать столь пронзительным умом. «А вдруг всё подстроено врагами партии, или ещё хуже – кайзером Германии! Вдруг ему донесли о ящиках с тротилом. Тогда зачем этот Ленар рискует не только своей жизнью, но и жизнью Андреевой? Или не желает брать в сердце, что порядочный человек не должен прикрываться женщиной! Однако редкий проходимец этот Ленар!» – заключил Зигмунд.

– И откуда возьмётся ртуть?

– Из библиотеки. Я там целую бочку оставил.

Стармех довольно крякнув, умчался заправлять турбину Шауберга.

– Так вы знали?

– Вот ещё, но предполагал! В Бирме такие скачки напряжения, что не поверите. Привык, понимаете ли, страховаться. Чёрная смерть, если сдохнет реактор, – вдохновенно соврал маэстро, довольный, что реквизит пригодился.

– Генератор, – поправил Зигмунд, протягивая штаны и куртку.

– Точно, генератор! Фимочка, будьте любезны, принесите спецовку нашему герою.

– Товарищ Ленар, вам так форма идёт, только планшета не хватает, – похвалила актриса новый образ маэстро.

– Извините, это уже перебор. Там документы, – остановил лётчик аппетиты террористов, застёгивая на магнитные пуговицы элегантный чёрный сюртук, мгновенно обнаруживший дворянское происхождение коммуниста.

– Полноте вам! И в мыслях не было, – успокоил маэстро. – Рулите смело. Я иду к моторам. Серафима, поторопитесь.

– Зигги, а мне ридикюль очень даже что и подойдёт, – неожиданно обнаружилась Жу-Жу, до сих пор прятавшаяся от авиакатастрофы в глубоком кресле под пледом из шерсти альпака. Преображение любовника вызвало женскую зависть. И самое первое что пришло в голову, это мысль, что всегда хотела иметь безумно дорогую английскую сумку с надписью Stephen Fry. Цвет «благородной» тафты идеально подходил к новому платью, которое выпросила у Зигги перед полётом в Берлин.

– И что дальше?

– Как что? Потребуй в обмен на планшет.

– Там документы.

– Вот ещё, какие такие документы? Тебя и так все знают. Я переложу к себе.

– Не смей. Могу заменить Житомир на Кёнигсберг.

– Слушай, как с тобой трудно, Левоневский, – упрекнула Жу-Жу. «Ну вот как она будет выглядеть на приёме в посольстве? Вот как? А если сам кайзер захочет встретиться со знаменитым лётчиком, а она будет с пошлой, мещанской сумочкой от «Зари Коммунизма». Фи, фи, фи! Ой, какой замечательный ридикюль. Он божественен! Такое чудо. А что, под него можно будет попросить у Левоневского и новые туфельки, и манто из шиншиллы, да мало ли. Ведь нельзя хорошую вещь носить с чем попало. Нет определённо этой ощипанной Андреевой он больше не подходит. Морозова убила! Господи, это ведь надо! А ещё актриса, прима, и такие страсти. Наверное, это всё из любви к иностранцу. Сапрыкин он что, он пустое место. Всегда на вторых ролях. Конечно, ему было приятно играть в карты на Андрееву. Ещё бы! А здесь иностранец. Одни ботинки в пупырышках чего стоят, тоже модельные, опять же фуражка, – она взяла за козырёк, чтобы рассмотреть кокарду. – Странная штука. Платина, что ли? Ракета с надписью, звёзды. Ой, они алмазные! Теперь понятно, почему Андреева ухватилась за него – принц какой-нибудь или шейх. Тогда и вовсе ничего не теряет, если подарит эту сумочку, вот совсем ничего. Опять подцепила богача! А мне, как назло, всегда только полярные лётчики достаются», – она нежно погладила бритый затылок любовника, надела фуражку, поправила.

– Знаешь что, Левоневский, не снимай. Тебе очень идёт. Просто шикарная вещь! – поцеловала, и осторожно забрав планшет с крючка за спиной командира, упорхнула в направлении библиотеки.

Скушав последние литры бензина, восемь авиамоторов М-34ФРН, одновременно чихнув, замерли. Неподвижные винты со свистом начали резать плотный воздух острыми краями. Прямо по курсу вытянулись в линию бетонные плиты Ходынского аэродрома, разделённые на длинные прямоугольники настырной луговой травой и нежными ромашками. В самом начале лётной полосы хлопал тканью красно-белый колдун⁶, указывая направление ветра. Но сейчас оно, это самое направление, не имело ровным счётом никакого значения для пилота, решившего приземлиться. Воробьи, мирно чирикавшие рядом с ангарами, дружно смолкли. В наступившей тишине из-за облаков послышался нарастающий вой, за которым появилась огромная серебряная птица с алой надписью на широких крыльях: «Максим Горький».

Глава 5 Катастрофа Левоневского

Окрашенное в банановый цвет здание МУСа (Московский Уголовный Сыск) располагалось в Малом Гнездниковском переулке. Напольные немецкие часы KIENINGER, подаренные купеческим союзом на Пасху, отсчитали последние секунды и замерли. Средних лет господин в цивильной тройке с ничем не выделяющейся внешностью, затрещал цепочкой, поднимая медные гирьки. Пунктуальным человеком действительный статский советник Порфирий Францевич Кошко себя не считал, поэтому заводил механизм, когда была настоящая необходимость. На этом утверждении и базировался его метод: брать в работу только ощутимые вещи, без всяких там дедукций и мудрствований. Конечно, он применял логику, без этого и вовсе нет возможности раскрывать преступления. Но вот изобретать пустые фантазии на основании всяческих там царапин и арестовывать, полагаясь на слабость человеческой натуры – от этого увольте! Сыщик неизменным образом делал тонкую игру, смущая ум фигурантов настоящими угрозами и ложными фактами. Порфирий терпеливо вёл скрупулёзную работу по сбору улик и арестовывал, имея на руках неоспоримые доказательства. Наконец гирьки встали в верхнее положение, отчего латунные молоточки весело защёлкали по шестерням, отмеряя послеобеденное время. Начальник МУСа выставил стрелки по карманному хронометру Breguet, когда раздался деликатный стук.

– Входите, – разрешил сыщик.

Стремительным шагом в центре кабинета образовался дежурный с красной папкой для срочных дел.

– Что там у вас, голубчик, – по-отечески спросил Порфирий Францевич молодого чиновника в тёмно-зелёном мундире с малиновым кантом и безупречным по чистоте воротником.

– Вот-с, срочные донесения из Армавира и Ростова. Извольте. – Секретарь протянул листки бумаги с наклеенными для удобного чтения телеграфными лентами. Порфирий Францевич недовольно поморщился, водружая на нос пенсне в золочёной оправе.

– Так-с, так-с, – пробурчал вполголоса, читая прыгающий шрифт. – Давно?

– Только получили-с. «Максим Горький» терпит аварию. Пилот радировал, что на борту опасные террористы. Да-с, ещё звонили из Санкт-Петербурга. – секретарь показал глазами на потолок. – Интересовались убийством Морозова. Вот статья из Ростова, – он протянул копию газеты «Гудок Кубани», полученную из оптической машины Артура Корна.

– Только этого не хватало! Вот кто успел донести? Немедленно городовых на выезд. Чувствуется, крупная птица летит, – распорядился сыщик, взяв из рук расторопного секретаря котелок, поспешил к платформе на чугунном столбе, которая под его весом поехала вдоль мощной гребёнки в гараж, поднимая взамен себя пустую.

«Да-с, задачка со многими неизвестными. Из фактов: убит, точнее, злодейски зарезан фабрикант Морозов таинственным господином в компании с фавориткой Андреевой. Однако! Громкое дело может получиться. Ещё этот Левоневский, первый лётчик социал-демократов. Императору успели доложить. Пресса раздует скандал непременно, если не поторопиться. Можно сказать, повезло с плакатами: Убийство фабриканта! Террор в небесах!» – Порфирий придирчиво осмотрел шеренгу городовых, вытянувшиеся перед начальником с круглыми от усердия глазами. Положив руки на трость с набалдашником в виде головы легавой, приказал:

– Брать исключительно живыми. Фельдфебель, держите портрет, чтобы все натвердо запомнили, каждую чёрточку, – протянул копию газеты. – Внимательней смотрите. Наверху ждут успешного разрешения дела. Не подведите, братцы. Бить можно, но не по физии. Субчиков приказываю доставить в потребном виде. Внимание! Насчёт девицы: член боевой организации, аккуратней, может стрельбу открыть. Ридикюль изъять сразу. Ну-с, с Богом! – сыщик сел рядом с шофёром и махнул рукой. Новенькие грузовики «Руссо-Балт», заполнив двор облаками пара, рванулись к Петербургскому шоссе. Москвичи, заслышав клаксоны, убегали в стороны, боясь попасть под колёса чёрных машин с городовыми, вооружёнными карабинами системы Мосина.

Порфирий прекрасно понимал, что от раскрытия необычного преступления напрямую зависит его репутация, коль сам император проявил интерес. В донесении говорилось, что смерть имеет мистический оттенок. Он задумался: «Свидетели утверждают, что самолично видели приземление воздушного аппарата в языках голубого пламени. В этот же день совершается дерзкое убийство в театре. Слишком много фактов, чтобы поверить в стечение обстоятельств. Слишком много. Опять же, взять атаку Ньюпорта? Пилот доказал под присягой, что расстрелял весь боезапас, а «Максиму Горькому» всё нипочём! Каково! В Москве своих мазуриков хватает, чтобы ещё привечать душегубов из глубинки, да ещё таких нестандартных. Ну да ладно, сейчас всё закончиться, осталось совсем чуть-чуть, и загадочный убийца будет допрошен со всем пристрастием».

Петербургское шоссе заполнил самый разнообразный транспорт: дуксы, форды, минервы, кадиллаки – спешащие в направлении Ходынского поля. Порфирий приказал увеличить скорость, понимая, что любопытные обязательно будут путаться под ногами. Как не спешили – на поле собралась порядочная толпа зевак. Охрана доложила, что всему виной радиолюбители, пустившие слух о крушении «Максима Горького»

– Чёртовы радисты! – выругался Порфирий. – Сигналь, сигналь! – потребовал от полицейского, звонившего в бронзовый колокол, чтобы разогнать толпу.

В небе показалась блестящая точка, быстро выросшая в гигантского серебряного альбатроса с алой надписью на крыльях. Зеваки бросилась в стороны, освобождая посадочную полосу. «Газовка»⁷ пыхнула белым облаком пара, готовая немедленно мчаться к месту крушения. Двухметровые колёса шасси задымилась, оставляя на бетоне чёрные дорожки горелой резины. Несмотря на старания пилота, гигант вылетел далеко за взлётную полосу, сочинив в земле капитальную траншею. Через мгновение раздался оглушительный взрыв и повалил дым. Из разбитого окна кто-то начал махать фуражкой, зовя на помощь.

Порфирий Францевич, придерживая котелок, побежал во главе отряда, стремясь во что бы то ни стало захватить преступников, пока они не скрылись в толпе добровольцев с баграми и вёдрами, бросившихся спасать экипаж.

– Держи, братцы, вон того с фуражкой и дамочку, дамочку непременно! – кричал сыщик в спины подчинённым.

Расталкивая доброхотов, крепкие полицейские вывели из самолёта преступника и вздорную женщину в блестящем платье, которая отбивалась от блюстителей порядка увесистой сумкой. Мужчина в элегантном сюртуке, вытирая с лба обильную кровь, безуспешно пытался урезонить воинственную спутницу:

– Жу-Жу, прекрати, сейчас всё разъясниться. Это форменное недоразумение. Господа, вы совершаете большую ошибку. Обещаю всем вам крупные неприятности.

Фельдфебель, в целях профилактики, дал скандалисту кулаком в солнечное сплетение. Отчего грозный товарищ замычал в безуспешной попытке сделать полноценный вдох.

– Ваше Превосходительство, не по лицу. Всё в точности. – Полицейский тряхнул задержанного за плечи и пригрозил: – Поговори мне ещё.

– Ведите в автомобиль, потом разберёмся. Дамочку обыскали?

– Вот. – Фельдфебель протянул браунинг, описанный в телеграмме. – В ридикюле был.

– Милейший, пальчики, пальчики! У вас руки в копоти! – упрекнул сыщик.

– Не извольте беспокоиться. – Жандарм быстро вытер пистолет о мундир и протянул за ствол вещественное доказательство.

– Недавно в сыске? – с участием спросил Порфирий.

– Месяц, до этого пять лет в Туркестане, – бойко рапортовал фельдфебель.

– Вижу, что в Туркестане, – констатировал Порфирий, отметив загорелое лицо полицейского. – Всех задержали? – поинтересовался уже без особой надежды на внятный ответ.

– Никак нет, от скандала разрешил сестре милосердия отвести Левоневского в госпиталь. С ним городовой. Из механиков никто не спасся, все до единого погибли от взрыва.

Уже не раз Порфирий Францевич обращался к министру с предложением создать в Москве учебное заведение для низших полицейских чинов, но, как всегда, средств на столь нужное для империи дело не могли обнаружить. А вот на агентов Третьего Отделения, это всегда, пожалуйста, огромные суммы уходят. Как результат: «Не извольте беспокоиться», «Никак нет». Самое интересное, что и наказывать-то не имеет никакого смысла. Что можно спрашивать с туркестанского полицейского, кроме выпученных глаз, – правильно, абсолютнейшим образом ничего!

***

Задержанный Левоневский высокомерно окинул взглядом следователя, вовсе не принимая к себе положение, в котором находился. Более того, могло показаться, что именно он производит допрос. Отчего Порфирию мгновенно захотелось стащить небожителя с облаков на дубовую табуретку Московского Сыска.

Отпустив конвоира кивком головы, включил телеграфон. Медленно побежала тонкая стальная проволока, записывая при помощи электромагнита допрос задержанного.

– Итак, вы утверждаете, что являетесь Левоневским Зигмундом Альфредовичем, членом РСДРП?

– А что? Может быть по-другому? – ответил с усмешкой знаменитый лётчик, поправив марлевую повязку на голове. Ему представилось, как геройски будет выглядеть на фотографиях в газетах.

– Не исключено. Угощайтесь, – Порфирий протянул именной портсигар с гравировкой на крышке: «Международный съезд криминалистов в Швейцарии». Конечно, личность авиатора он установил, но требовалось получить из ситуации максимум выгоды, прояснить все детали досконально, до мельчайших, так сказать, подробностей.

Левоневский закурил от водородной зажигалки Cartier и глубоко затянулся, чтобы утолить никотиновый голод, от которого страдал уже несколько часов в холодной камере изолятора.

– Что вы имеете в виду?

– Самолёт сгорел полностью, нет ни одного документа, подтверждающего вашу персону.

– Так выясняйте. Занимайтесь своей работай, наконец! – раздражённо потребовал лётчик.

– В протоколе сказано, что самолёт захватили террористы? Однако, механики это отрицают. Ничего подобного не видели.

– Вот у них и спросите, кто я такой, – продолжил играть характером Левоневский.

– Спросим, можете не сомневаться. А сейчас объясните, пожалуйста, что это за материал такой на вашем сюртуке. На нём нет ни единого пятнышка крови. А с вас вон как текло. – он указал форменную рубашку в бурых пятнах, – Фуражка новёхонькая, как только из магазина. И всё это после жуткой катастрофы.

– Говорю вам, мне их дал террорист в обмен на штаны. Можете спросить у старшего механика.

– Что вы мне всё: механик, механик! – вдруг закричал Порфирий Францевич. – За себя отвечайте! Что за бред такой – меняться штанами! Вы хоть слышите свой лепет?

– Не менялся, а подарил, по просьбе, винтом в лоб, стармеха! – шумно дыша от нервов, объяснил Левоневский.

– Каким таким: «винтом в лоб»?

– Присказка у меня такая, чтобы не ругаться в приличном месте. Хотя здесь, я думаю, будет кстати.

– Хорошо. Ничего не понимаю! Вы дарите террористу штаны в обмен на что? На сюртук. Это зачем во время аварии, когда каждая секунда на счету?

– Взамен утраченных, которыми он заделал пулевые отверстия.

– Вы сами верите в подобные небылицы? Как можно бак из железа отремонтировать тряпкой?

– Этот фокус и для меня тайна. Однако, залатал и преотлично, иначе я не имел бы удовольствия наслаждаться беседой с вами.

– Язвите? Напрасно. В вашем положении надобно поскромней себя вести.

– Если это допрос, то весьма и весьма странный. Я совсем не понимаю, что хотите узнать. Спрашивайте по существу.

– Это вы убили Савву Морозова? – неожиданно перевёл разговор дознаватель.

– С какой стати? Что за фантазии? – возмутился Левоневский.

– Отпираетесь. А ваша подельница во всём созналась: как усыпила бдительность любовника, и как застрелили несчастного из своего револьвера.

– Любовника?! Вы кому такое говорите – коммунисту? Коммунист никогда не станет резать глотку из-за денег!

– Вот вы и сознались. Откуда известно, что Морозова зарезали? В прессе такого не печатали. Смотрите, пожалуйста, – Порфирий бросил на стол «Московские ведомости» с портретом Морозова в чёрной рамке.

– Из газеты «Гудок Кубани».

– Какой такой газеты? Где она у вас?

– Осталась в куртке, которую отдал иностранцу.

– Вместе с личным оружием для достоверности. А ещё коммунист!

Левоневский поперхнулся и растерянно посмотрел сначала на следователя, потом в пыльное окно с кованной решёткой, сквозь которую виднелись курлыкающие сизари на обитым цинком подоконнике. «Отдать бандиту личное оружие – это верный трибунал! Грозит исключением из партии и прощай небо – промелькнуло в голове у лётчика. – А газету, кто сейчас поедет в Ростов. Это ведь не Санкт-Петербург!»

Порфирий с удовольствием наблюдал эволюции на физиономии задержанного. Наконец-то он заставил волноваться полярного лётчика. Теперь необходимо задать несколько вопросов этой самой Жу-Жу. Джульетта Сапрыкина по мужу. Следователь перешёл в смежную комнату, оставив задержанного читать газету.

Джульетта с мольбой подняла заплаканные глаза.

– Отпустите бедную женщину. Я уже всё рассказала. Сколько можно допрашивать?

– Ещё несколько вопросов. Держитесь, совсем чуть-чуть осталось. Вот попейте сладенького. – Сыщик поставил дымящийся чай в бронзовом подстаканнике «Охота». – Итак, всё подтвердилось с револьвером. Левоневский во всём сознался. Но остался один и весьма неприятный вопрос. Откуда у вас появился браунинг? Ничего не могу поделать с этим зловредным фактом. Поймите, он занесён в протокол. Здесь я бессилен. Нужно просто твердокаменное объяснение.

– Сумочку я обменяла на планшет. А что в этом такого? Откуда я знала, что там лежит эта железка? Времени не было совсем. Самолёт начал приземляться, а ридикюль был такой замечательный. – Жу-Жу, несмотря на своё положение, мечтательно зажмурилась.

– А то, что в нём украденные деньги. Это как?

– Очень жаль. Но откуда я знала?

– А вот любовник утверждает, что это ваш план: ограбить Морозова и улететь в Берлин. Что теперь скажите?

– Абсурд какой-то. Да и не смогу я. Любой подтвердит, что я крови боюсь.

– И что с того? Факты, факты говорят об обратном. Вот показания Левоневского и браунинг с пачками купюр. Присяжные должны принять к оправданию ваше: «Очень жаль»? Признавайтесь, кто убил! – вдруг сорвался на крик Порфирий.

– Левоневский сказал, что террористы, – пропищала напуганная Жу-Жу.

– И ещё Соловей-разбойник с царевной Несмеяной! Отправлю этапом на каторгу, там будите небылицы рассказывать! Сидельцы любят истории.

– Ой, вы обещали, что поможете. А теперь передумали?

– В неприятную историю, мадам Сапрыкина, вы угодили. Вот бумага, теперь пишите, как резали Морозова, и в деталях.

– Тогда точно попаду на вашу противную каторгу. Да и не знаю, что писать!

– Я, кажется, обещал помочь. Что, решили самолично выпутываться? Или будете работать со следствием, или пеняйте на себя. Здесь я единственный человек, который заинтересован в вашей судьбе. Левоневский сразу отказался, как только услышал фамилию. Вы ему случайная знакомая. Пишите, не отнимайте у меня время!

Сапрыкина решилась на последнее средство в своём арсенале – заревела. С камерой она уже познакомилась, многочасовой допрос выдержала, и поняла, что сил её дамских больше нет ни разу – надо реветь, вдруг поможет. Пару раз всхлипнув для разминки, затем упала на стол, сотрясая безутешным горем чернильницу непроливайку, начавшую выбивать мелкую дробь от сочувствия к арестантке. Дышать в крашенные суриком доски, отдающие табаком и ещё какой-то неизвестной кислятиной, было неприятно, но запах помогал держать нужный темп между всхлипами.

– Хорошо, хорошо, только не плачьте. Вот подписывайте протокол и можете передохнуть, – согласился следователь, выдержав для приличия продолжительную паузу. Забрав опросный лист с торопливым автографом Сапрыкиной, Порфирий вернулся к Левоневскому, который вновь принял независимый вид, сочинив себе мысль, что высокий покровитель скоро обнаружится, узнав о трагедии. Нужно только потянуть время, день-другой и раздастся спасительный звонок.

– Всё, утром заседание суда. А дальше пересыльный пункт и каторга, – с довольным видом сообщил Порфирий.

– Подождите, это почему? А как же следствие? – растерянно промямлил Левоневский, не ожидавший такой скорости в московском судопроизводстве.

– А оно, товарищ коммунист, закончено! Вот показания механиков, все не в вашу пользу. – Сыщик потряс пачкой исписанных протоколов. – А вот Сапрыкиной! – Показал лист с мелким почерком и каплями слёз. – Не отвертитесь! Да-с! – Потёр руки, как человек, удачно разрешивший трудную задачу. Следователь со значением посмотрел на городового:

– Голубчик, сделайте с оттягом для вменяемости. – Крупный полицейский приподнял лётчика за шиворот и, ударив в живот большим волосатым кулаком, заботливо опустил мычащего от боли заключённого на тюремный табурет.

– Улики налицо: ридикюль с деньгами и револьвер. Не знаю, на что вы рассчитывали, когда решили ограбить Морозова, но каторга вам обеспечена, а может быть и расстрел, как хладнокровного убийцы.

– Вот стерва, – процедил сквозь зубы Левоневский.

– Это надо рассчитывать, как согласие на работу со следствием?

– Констатация факта. Но чтобы ещё и механики отпихнулись! – воскликнул с негодованием лётчик. Впрочем, породистый поляк никогда не строил иллюзий насчёт так называемого «пролетариата». Одно дело, специалисты, пусть и низкого происхождения, но с образованием, и совсем другой винт – рабочие из реальных училищ. «Реальных» – этот латинизм вызывал у него стойкое неприятие. Такое название могли придумать только для ограниченных людей. Левоневский ничуть не презирал всяких там рабочих. «Вовсе нет! Что за ерунда! Полная глупость!» Он и представить-то себе не мог, что бы делал, окажись один на один с заглохшим двигателем. «Конечно, для обслуги нужны механики. А как без них! Очень даже что нужны! Его дело – управлять самолётом. Но попробуй объясни тупым пролетариям, что пилот может быть только один».