Текст книги "Одиночный выстрел"

Автор книги: Алекс Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

10

Они поднялись к хижине, и в просторной складской пристройке Молчун стал отбирать нужный для работы материал.

Доски, веревку, пару рулонов плотного холста и забитый деревянной пробкой кувшин, в котором, по утверждениям Рулофа, находился самый наилучший клей, какой только можно было представить.

– Это я сам завариваю, точно по списку своего отца. Даже зубья на шестеренках по полгода держит, железо точится, а клею хоть бы что.

Собрав выбранный Молчуном материал, они вместе принесли его во дворик, и невольник без задержки принялся размечать принесенное куском мела, определяя места будущих распилов и кройку холста.

Пока Рулоф ходил за инструментами, разметка была закончена.

– Откуда же в тебе столько премудрости, Молчун? – в который раз поразился смотритель. – Я не удивлюсь, если ты и в кузнечном деле понимаешь…

– Я понимать железо, понимать дерево. Я везде понимать… Но кто я быть – я не понимать, – ответил Молчун, не прерывая работы.

– Но это ж невиданное дело, другие и одно ремесло годами постигают, а ты все разом умеешь. Даже солдат прелата отвадил, а ведь мог их и вовсе порешить! Ведь мог?

Рулоф даже взмок от таких открытий и, сняв шапку, вытер ею лицо.

– Удивительное дело!

– Не очень удивительное, – ответил Молчун, подкручивая винт на лучковой пиле. – Я стар-мастер.

– Стар-мастер? – переспросил Рулоф.

– Да.

– А что это означает?

Молчун выпрямился и немного удивленно посмотрел на Рулофа.

– Этого я не понимать, – признался он.

– Но ты же сам сказал – я все могу, потому как стар-мастер…

– Я говорить, но я не понимать. Это далеко у меня назад, будем ждать.

Молчун вздохнул и сделал пилой на сосновой доске наметку.

– А ты говорить – побежать…

– Ну ладно. – Рулоф решил сменить тему. – Работай. Ты чего хочешь собрать-то, просвети меня темного?

– Я хочу собрать сюда ветер и дать воздух, чтобы чистый. Чтобы скоатина мочь делать много.

– Ага… – кивнул Рулоф и чуть было не спросил: а ты тогда что делать будешь?

Но Молчун продолжил и сам ответил на незаданный вопрос:

– Пока скоатина мочь делать много, я мочь строит еще машина…

– И что же это будет за машина?

– Чтобы ветер крутить. Здесь крепкий ветер. – Молчун махнул куда-то на северо-запад и основательно взялся за дело, принявшись пилить, строгать, делать коловоротом дырки и готовить шипы.

Оставив его, Рулоф отправился по своим делам, а когда вернулся, Молчун уже прилаживал на каменный забор первые детали большой рамы.

Пока что конструкция выглядела для Рулофа непонятной, но он решил подождать с расспросами и посмотреть, что же из этого выйдет дальше.

Готовясь к обеду, он зарубил старую, переставшую нестись курицу и из ее потрохов сварил похлебку – для себя и Молчуна. О том, чтобы кормить такого ценного работника брюквой или кукурузой, не могло быть и речи.

Трапеза происходила в полной тишине тут же, на строительной площадке. Ворот оставался недвижимым, и серной водой во дворике почти не пахло. Молчун доел похлебку, вычистил куском хлеба свою плошку и, вернув ее Рулофу, благодарно кивнул. Затем поднялся с каменного пола, посмотрел на раму и без раскачки взялся натягивать на нее выкроенный холст.

Рулоф собрал посуду и стал подниматься по лестнице. На самом верху у самой хижины он обернулся и посмотрел на дворик.

Если бы он женился лет в двадцать пять, у него уже мог быть такой сын. Может, не такой высокий и сильный, но все же хоть какая-то поддержка на старости лет. Что толку быть вольным, если ты одинок?

11

С дороги донесся звон колокольчиков, и Рулоф узнал «голос» экипажа интрессы Амалии.

Поставив посуду на крыльцо и подхватив шапку, он сбежал на ярус и помчался к калитке, чтобы встретить важную гостью.

Теперь уже Рулоф не радовался визиту Амалии, поскольку последний ее приезд принес ему много неприятностей. Не знал смотритель, чего от нее ждать и в этот раз, а вдруг она уговорила отца уничтожить Молчуна? Что тогда?

Экипаж Амалии и ее свита остановились ярдов на пятьдесят дальше обычного места, и Рулофу, подхватив полы халата, пришлось бежать им навстречу, чтобы продемонстрировать молодой хозяйке свое уважение.

Соскочивший с козел слуга не успел разложить выдвижную ступеньку, и Амалия обошлась без нее.

Опоздавший слуга замер, ожидая гнева госпожи, та фыркнула и ударила его по голове коротким стеком. Сегодня ее раздражало абсолютно все, и, не дожидаясь телохранителей, она зашагала навстречу Рулофу, начавшему кланяться ей издалека.

– Здравствуйте, ваша светлость! Очень рад вас видеть!

– Ну что, старый интриган, тебе удалось переубедить моего отца?

– В чем переубедить, ваша светлость? – сыграл испуг Рулоф, останавливаясь и прижимая руки к груди.

– Я попросила уничтожить эту вонючую гадость, эту зловонную яму, и отец согласился со мной, а ты его отговорил!

– Я никого не отговаривал, ваша светлость. Утром здесь были гвардейцы и пытались увести Молчуна, но он им не дался. Вот и все. Неужели вы думаете, что я, нижайший из ваших слуг, почти что раб, дерзну о чем-то спорить с его светлостью прелатом Гудрофом?

– Вот и знай свое место, а то пожалеешь! – прошипела Амалия, заставив Рулофа содрогнуться. Та ли это девочка, которую он знал столько лет и вместе с которой радовался ее первым успехам в росписи шелковых рамок?

– Его светлость сам принял такое решение! – воскликнул Рулоф, обгоняя телохранителей и забегая перед интрессой.

– Я знаю, – ответила та и щелкнула стеком по перчатке. – Я встретила его по дороге сюда, и отец сказал мне, что убивать вонючку больше нет смысла, якобы он поправляется и больше не пахнет. Как такое возможно: сегодня одно мнение, завтра другое? А ведь я уже приготовила для тебя двух крепких рабов, Рулоф!

«Да что же ей так взбрело-то?» – мысленно сокрушался Рулоф, снова обегая вокруг звенящих амуницией телохранителей.

Оттеснив Рулофа, Амалия первой прошла на ярус и сразу увидела стоявшую на каменной ограде конструкцию из свежеструганных балок.

Молчун, не обращая внимания на пришедших, продолжал выпиливать очередную деталь. Не узнав его, Амалия повернулась к подоспевшему Рулофу.

– А где же вонючка?

– Это он и есть, ваша светлость, – ответил смотритель.

– Да нет же, это другой человек! – не поверила Амалия.

– Тот самый, ваша светлость, просто он пострижен, помыт, да и домик себе новый построил.

– Так это он построил?

– Собственными руками, без единого гвоздя и на одних шипах.

– Поразительно. – Амалия недоуменно покачала головой. – А почему он больше не пахнет?

«Далось тебе это – пахнет – не пахнет!» – мысленно возмутился Рулоф, ему казалось странным, что все уделяют этому так много внимания.

– Ваша светлость, этот парень пришел в себя после долгой хворобы, поразился тому, как выглядит, и попросил постричься и помыться. Сломал старый сарайчик, построил новый и пользуется отхожим местом, как и любой другой житель нашего края. Потому и не пахнет.

– М-да… – Амалия осторожно потянула носом. – Пахнет сосновой стружкой и полынью. Удивительно.

Интресса подошла к краю яруса и облокотилась на невысокую ограду.

– Какой же он огромный, раньше за грязными космами его роста и видно не было, а теперь… Что он строит?

– Я не знаю, ваша светлость. Он пообещал мне впрячь сюда осла.

– Но ведь животные умирали здесь, не выдерживая паров серной воды, правильно?

– Именно так, ваша светлость, я ему все так и объяснил, а он сказал, что может сделать в яме хороший воздух и осел сможет выжить.

– И ты полагаешь, что он сумеет сделать это с помощью вот этих деревяшек? – с усмешкой поинтересовалась Амалия.

– Ваша светлость, после того как он сам скроил и пошил себе одежду и собрал домик, я ему вполне доверяю. Мало того, не знаю, можно ли говорить это вашей светлости, но утром он поколотил гвардейцев вашего батюшки…

– Что значит – поколотил гвардейцев? – спросила Амалия, выпрямляясь.

– Ну… – Рулоф был не рад, что затронул эту тему. – Одним словом, утром гвардейцы приходили его зарезать…

– Не зарезать, а сбросить в водопад, – поправила Амалия. – Это я так распорядилась.

– Вам лучше знать, ваша светлость, но он гвардейцам не дался, и они его прямо здесь зарубить хотели.

– И что ж не зарубили? – спросила Амалия, следя за тем, как невольник прилаживает очередную деталь.

– Не смогли, ваша светлость, он проворнее их оказался. Так ни с чем и уехали, а затем уже ваш батюшка наведался…

Амалия молчала, недоуменно хлопая ресницами. Произошедшие с невольником перемены никак не укладывались в ее голове. Он строит, он шьет, он прогоняет гвардейцев, а еще пару дней назад он напоминал растение.

– Я хочу спуститься к нему, мне нужно увидеть его вблизи.

– А вот этого делать не стоит, ваша светлость! – Рулоф загородил собой выход к лестнице. – Кто знает, что придет ему в голову при виде вас, ведь это молодой мужчина! А ваши телохранители, при всем уважении, едва ли лучше гвардейцев.

Охранники угрожающе двинулись к Рулофу.

– Пст! – произнесла интресса и сделала рукой останавливающий жест.

Охранники подались назад.

– Хорошо, Рулоф, ты меня убедил. Сегодня я не стану беспокоить твоего работника… Но и на водопад я сегодня тоже не поеду – мне расхотелось. Прощай, Рулоф, провожать меня не нужно, сегодня ты меня раздражаешь.

Смотритель молча ей поклонился и оставался на месте, пока Амалия и ее свита не удалились.

12

Гости ушли, Рулоф покачал головой и вздохнул. С выздоровлением Молчуна история водочерпалки начала развиваться слишком быстро, и это было непривычно для смотрителя. За много лет работы он привык к определенному ритму жизни, неспешной смене работников, не слишком частым визитам Амалии и совсем редким – самого прелата Гудрофа. А тут – какое-то нашествие хозяев, только успевай кланяться.

Чтобы развеять свои тревоги, Рулоф спустился к Молчуну, который уверенно заканчивал свою работу. Для завершения рамы ему оставалось поставить лишь пару деталей.

– Ну, как дела? – спросил Рулоф, останавливаясь рядом.

– Завтра работать скоатина, – заявил Молчун. Затем приложил очередную деталь к раме и, сделав отметку, принялся коловоротом высверливать отверстие.

Через минуту новая деталь была скреплена шипом.

– Зачем приходил эта девочка?

– Это не девочка, Молчун, это молодая госпожа – интресса Амалия.

– Она ушла совсем недовольна.

– Замуж ей нужно, тогда успокоится, – угрюмо заметил Рулоф.

– Ты умеешь печить пирог?

– Что? – удивился Рулоф.

– Печить пирог. Неправильно?

– Нужно говорить – печь пирог. Да, я могу сделать пирог с рыбой и перцем.

– Сделай. Я заканчиваю и помочь тебе. И, пожаливайста, больше говори ко мне. Я хочу быстро учиваться гаварить по-ансультские.

– По-ансольтски.

– Да.

– Ну хорошо, буду говорить с тобой чаще… И пойду готовить пирог.

Оставив Молчуна, Рулоф стал подниматься по лестнице, пытаясь осознать, что же происходит на водочерпалке, если ему, смотрителю всего механизма, раб предлагает приготовить ужин.

Рулоф усмехнулся. Странное дело, но ему было приятно услужить Молчуну. С тех пор как тот «проснулся», стало ясно, что это человек особенный, раз им интересуется сам прелат.

«Не задержится он здесь, ох, не задержится, – подумал Рулоф и зашагал быстрее. – Но ничего не поделаешь, большому каравану – длинная дорога».

Едва Рулоф замесил тесто и занялся нарезкой маринованной сикши – мелкой рыбешки, которую ловил в тихой заводи неподалеку от водопада, заявился Молчун.

Пригибаясь, чтобы не удариться головой о притолоку, он улыбнулся Рулофу и показал большие вымытые ладони.

– Я могу помогать. Где тесто есть?

– Вон, доходит. А ты потолки перец и порежь лук…

Вдвоем они быстро приготовили начинку, и Рулоф не уставал поражаться тому, с какой легкостью Молчун умеет управляться со стряпней, как будто занимался этим долгое время.

– Есть ли такое ремесло, в котором ты не смыслишь, Молчун? – спросил он наконец, когда пирог был поставлен в печь.

– Стар-мастер должен понимать все, на куда направленый человеческий глаз.

– Опять «стар-мастер». Ты еще не вспомнил, что это такое?

– Нет, – покачал головой Молчун. – Но я обязательно вспомнить. Это близко.

13

Утром вся конструкция с натянутым на раму полотном была готова, Рулоф увидел ее с крыльца хижины. Свежий утренний ветер заставлял полотно подрагивать, а Молчун вращал ворот, улыбаясь первым лучам солнца.

Рулоф широко зевнул, посмотрел на горизонт и спустился во дворик, где теперь гулял свежий, подаваемый новой снастью ветерок. Никакого ядовитого испарения серной воды здесь больше не чувствовалось, и можно было впрягать в ворот осла.

– Тебе это удалось, Молчун.

– Да, – ответил невольник. – Тебе обязанность делать ремни…

– К обеду сошью, дело-то знакомое. Вот только осел, боюсь, начнет упрямиться. Зажрался он у меня, сказать по правде.

– Я его уметь убедить, – заверил Молчун, наваливаясь на ворот.

Вода в желобах журчала, как прежде, но сколько Рулоф ни принюхивался, запаха во дворике он ощутить не смог, только свежий ветерок.

– Ну, я и не удивлюсь, – сказал он, пожав плечами.

Молчун остановил ворот, сделал несколько разминочных движений и спросил:

– Ты сегодня пить чай?

– Нет еще. Но я понял, куда ты клонишь. – Рулоф улыбнулся. – Давай, крути ручку, а я за полчаса сделаю завтрак. Ты кутью кушаешь?

– Я все кушаешь, – в тон ему ответил Молчун, и они рассмеялись.

К обеду, как и обещал Рулоф, упряжь для установки осла к вороту была готова. Рулоф показал ее Молчуну, и тот одобрил его работу, что было немалой похвалой от умельца всех ремесел.

Пришло время выводить Лумбария, но, почувствовав неладное, осел запротивился. За годы, проведенные в резерве, он лишь переводил овес и изредка возил хозяина до ближайшего селения, а тут Лумбарий почувствовал запах новой упряжи и решил бороться.

– Ну иди же, каналья, пришло время поработать! – требовал хозяин, но Лумбарий не сдавался. Он свалился в навоз и закатил глаза, показывая, что тяжело болен и совсем не годен к работе.

Рулоф в сердцах хлестнул его раз-другой вожжами, но Лумбарий все вытерпел и продолжал самозабвенно играть, мелко подрагивая ногами.

– Ну что же, ничего тут не поделаешь… – сказал Рулоф и повернулся к дверям, чтобы уйти ни с чем.

Лумбарий тем временем приоткрыл один глаз и следил за глупым хозяином, которого так легко было провести.

– Придется заколоть его, пока совсем не издох, – продолжил свою мысль смотритель. – А зимой куплю нового – помоложе.

Для Лумбария это было как гром среди ясного неба, ведь до сих пор он считал, что все вокруг живут только для того, чтобы делать его жизнь приятнее. Брехливая собака – чтобы охранять хлев, старый хозяин – чтобы вовремя приносить чистую воду, овес, а иногда ржаные сухари. И вдруг – такое!

Лумбарий вскочил, ударил копытом о землю и вылетел из хлева следом за Рулофом, едва не сбив его с ног.

Громко заревев, осел принялся нарезать круги по склону, прыгая через булыжники и лихо проходясь иноходью, показывая хозяину, что с ним все в порядке, что он еще ого-го какой осел и всегда готов к работе.

– Ты смотри, и этот оклемался! – поразился Рулоф и хлопнул себя по бедрам. – Ну что ж, пойдем впрягаться, Молчун обещал тебе свежий воздух, а я, так и быть, стану снабжать тебя сухарями.

Услышав волшебное слово «сухари», Лумбарий подскочил к Рулофу и принялся тереться об него мордой.

Спустя четверть часа он уже покорно семенил по кругу, волоча непривычно тяжелый ворот, а довольные собой люди подбадривали его пустыми, ничего не значащими для осла словами.

– Давай, не ленись! – сказал Рулоф и безо всякой боязни вдохнул свежий, подаваемый парусом воздух. – Если не будет справляться, я попрошу прелата купить второго осла, чтобы они менялись.

– Это не нужно. Ветер уметь делает работу сам. Я сделать такое колесо… – Молчун раскинул руки, пытаясь объяснить Рулофу, что будет представлять из себя это удивительное колесо. – Ветер вращать колесо и накачивать вода. Будет быстро.

Рулоф пожал плечами. Звучало это чудно, но у Молчуна слова с делом не расходились, сказал – значит, сделает.

14

С момента последнего посещения прелатом Гудрофом водочерпалки прошло две недели. Несколько раз властитель края порывался навестить очнувшегося раба повторно, прелату было интересно и даже важно, что может вспомнить о себе этот человек, однако текущие дела не давали Гудрофу расслабиться. Богатый урожай на его землях оказался большой проблемой для крестьян и для него самого. Амбаров для зерна, хранилищ для картофеля и брюквы не хватало, а скоро должны были пойти осенние дожди, и тогда сваленные в кучи плоды тяжкого труда могли пропасть безвозвратно.

Крестьяне были малоинициативны и ждали помощи от господина, и ему приходилось срочно строить новые хранилища.

На юге империи урожай оказался не столь хорошим, как на севере, и прелат Гудроф рассчитывал порядком подзаработать, поставляя зерно и картофель в южные провинции.

– Ваша светлость, там впереди подозрительная роща, придержите лошадей, пока мы осмотрим ее! – попросил Тревис, начальник охранной сотни прелата.

– Хорошо, посмотри, я не стану спешить, – согласился прелат. Он ехал на встречу со своим соседом и противником в недавней войне, прелатом Илкнером.

Илкнеры были старинным родом и придерживались обычаев, но, когда дело касалось соперничества из-за земель, порядочность дворянских родов часто отходила на второй план и в каждой роще Гудрофа могла ждать засада.

Гудроф ехал по той самой провинции Силейне, ставшей яблоком раздора между двумя прелатами. Когда-то она принадлежала Илкнерам, но более полувека назад, во время войны за трон между наследником императора Лаватера Мудрого Канвендусом и его двоюродным братом Фаргелием Черным Усом Илкнеры поддержали Черного Уса, поскольку тот обещал сделать их выше других родов, да и армия у претендента была вдвое больше, чем у законного наследника.

Гудрофы же, напротив, не признали самозванца и остались верны Канвендусу.

Через год непрекращавшихся боев преимущество Черного Уса растаяло, и он сбежал на пиратском корабле в Бескайское море. Илкнеры с запозданием присягнули императору Канвендусу и выдали прятавшихся у них генералов Фаргелия, однако это не спасло их от гнева молодого императора. Они потеряли некоторые из привилегий и две провинции – Силейну, отошедшую верным Гудрофам, и Манбасу, перешедшую во владение казны.

Таким образом Илкнеры оказались отрезаны от своей самой южной и самой крупной провинции – Калибазии, граничившей с ничейными Гортскими Пустошами.

Пустоши для владений не годились, там не родилась пшеница, вымирали люди и скот, зато в Калибазии были плантации, где выращивался сахарный эмцо. Впрочем, хватало там и разбойников, пополнявшихся из местных неспокойных племен. Теперь Илкнеру пришло в голову сменять небольшую, но близкую Силейну на далекую, но большую Калибазию.

Предложение Гудрофа заинтересовало, тем более что он имел выход к Бескайскому морю и мог, при желании, миновать земли соседей и попадать в Калибазию на корабле. На стыке с Пустошами эта провинция выходила к морю и имела плохо развитый порт – Илкнеры хозяйствовали в нем неумело, но Гудроф знал, как взяться за дело лучше.

Телохранители вернулись, дорога через рощу оказалась безопасной.

– Все в порядке, ваша светлость, можно проезжать! – сообщил Тревис, переведя дух.

– Что ж, едем.

Прелат тронул шпорами лошадь и повел ее рысью. До пограничного селения, где они с Илкнером уговорились встретиться, было еще часа полтора пути.

Повсюду вдоль дороги чернели выгоревшие поля, однако деревни понемногу отстраивались, вернувшимся крестьянам Гудроф за свой счет покупал лес и следил за тем, чтобы материал поставлялся качественный. Поставщики же были вольными и иногда позволяли себе обманывать людей прелата.

Вскоре отряд стал спускаться в рощу, расположенную в лощине. Здесь было много орешника, и Гудроф решил, что если договориться об обмене, то назначит срок после заморозков, когда закончится сбор орехов. В этом году их урожай был особенно хорош.

«Удачный год», – подумал прелат. Он фактически выиграл войну у Илкнера, построил два оросительных канала и новые амбары. Осталось отстроить сожженные деревни, и его хозяйство снова будет восстановлено, и тогда в казну рекой потекут золотые монеты. У Гудрофа была крепкая деловая хватка, из-за чего на него презрительно посматривали императорские фавориты. Гудрофа нечасто приглашали ко двору, а если такое случалось, в ряду других его ставили в самый конец. Но он не обижался, уже сейчас его доходы перекрывали любые императорские милости, которыми его величество осыпал своих приближенных.