Текст книги "Долиною смертной тени (СИ)"

Автор книги: Алекс Кроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Колодезный вóрот поворачивался тяжело, с протяжным скрипом, и скользкая от крови железная ручка норовила выскочить из содранных пальцев при малейшем неосторожном движении. От дыма и боли в руках из зеленых глаз текли слезы, черные от размазавшейся краски, которой леди Мари де Бельвуар подкрашивала веки на манер сарацинок, но у нее не было ни времени, ни даже сил утереть перепачканное лицо.

– Воды! – надрывно кричали за спиной. – Скорее, несите еще воды!

Сарацины прорыли тоннель с северо-восточной стороны и теперь поджигали подпиравшие его деревянные балки, чтобы обрушить высокую тридцатифутовую стену крепости. Защитники Шастеле стреляли сверху, лили воду почти непрерывным потоком в отчаянных попытках потушить уже занимающееся пламя. Если проклятые магометане обрушат хотя бы часть стены, то их несметные полчища сметут защитников крепости, вырезав жалкие полторы тысячи христиан еще до того, как солнце успеет подняться в зенит. Мари сбилась со счету, сколько раз она опускала ведро в колодец, давила изо всех имеющихся у нее сил на шершавую от ржавчины ручку вóрота, безжалостно терзая совсем непривычные к тяжелой работе руки, и, задыхаясь, вытаскивала тяжелую кадку, и передавала ее другой женщине, одной из своих служанок, стараясь не расплескать драгоценную воду. А затем забирала другую, уже опустошенную в попытках погасить пламя, и всё начиналось сначала.

– Воды!

– Именем Господа, скорее!

– Где же король?!

– Балдуин, – кощунственно шептала его имя Мари, почти не разжимая пересохших губ, и на мгновение поднимала глаза, словно надеялась увидеть – сквозь камень стен и выбившиеся из-под жемчужной сетки золотисто-медные волосы – несущуюся во весь опор армию Иерусалимского королевства. Реющие на ветру знамена, белые и черные плащи рыцарей-монахов, золотую корону, надетую поверх покрывавшего волосы платка, и серебряную маску, что повторяла тонкие черты лица и скрывала уродующую их болезнь. Мари видела его лишь несколько раз и больше издалека, но отчетливо запомнила образ фигуры – не слишком высокой, не слишком широкой в плечах – в темных одеждах, не оставлявших открытым ни единого дюйма кожи. Король двигался резко, дергано, словно у него подкашивались ноги и каждый шаг отдавался болью во всем теле, но защитники Шастеле знали: ни один христианин не бросится им на помощь с той же отчаянной решимостью, что и Балдуин Иерусалимский. Их единственной надеждой был прокаженный король.

Спасение было так близко, всего в полудне пути на юг от брода Иакова через полноводный, бирюзовый, как ее блио из тончайшего бархата, Иордан, и вместе с тем так далеко. Казалось, что лишь мгновение назад ее брат смеялся, гарцуя на своем белоснежном жеребце, и говорил, что совсем скоро он покажет ей новую крепость Шастеле, призванную защищать королевство с северо-востока, а затем отвезет в Тивериаду, возвышающуюся на берегу одноименного Тивериадского озера. Крепость поначалу разочаровала ее, поскольку строители успели возвести только стены и одну из башен, но когда они оказались заперты в Шастеле из-за хлынувших к стенам форпоста сарацин, Мари с неимоверным облегчением обнаружила, что уже построенного достаточно для того, чтобы сдержать вражеский натиск. Хотя бы на время. Хотя бы до того часа, когда на западе поднимутся белые с золотыми крестами знамена Иерусалимского королевства.

– Нам нужно продержаться до прихода короля! – прокричал ей брат, бросаясь на стену. – Помоги, чем сможешь!

Мари старалась, безропотно выполняя любое поручение, каким бы трудным и болезненным оно ни было для ее не знавших тяжелой работы рук. И молилась, просила, звала, задыхаясь от тошнотворного запаха крови и черного дыма.

Ваше Величество… Балдуин… Спасите нас.

– Воды! – кричали за спиной с крепостной стены, и в задымленном воздухе свистели стрелы и арбалетные болты.

***

Король сидел в седле с неестественно выпрямленной, будто одеревеневшей спиной и напряженными ногами: бедра сжимали лошадиные бока, а носки сапог с силой давили на стремена, оттягивая их куда сильнее необходимого. Балдуин словно только и ждал, что внезапного нападения, готовый в любое мгновение приподняться над седлом и встретить противника ударом копья. Граф Раймунд Триполитанский узнал эту неестественную позу с первого же взгляда.

Мальчик мучился от боли. Золоченая кольчуга – привычная броня, вес которой без труда мог вынести любой мужчина – порой становилась для короля неподъемным грузом. Но Балдуин не произносил ни звука, только покрасневшие, воспаленные после бессонных ночей глаза в прорезях серебряной маски выдавали, насколько ему плохо.

Раймунд, бывший регент королевства, сложил с себя эти полномочия еще два года назад, когда Балдуину исполнилось шестнадцать, но по-прежнему называл короля мальчиком, словно тому еще не исполнилось и десяти. У того мальчика еще оставалось много времени. Мужчину, которым Балдуин был теперь, стремительно пожирала неизлечимая болезнь.

– Сделаем привал, – предложил Раймунд, подъехав почти вплотную к белоснежному королевскому жеребцу. Как ни жаль ему было гарнизон Шастеле, тот ни при каком раскладе не станет для графа важнее Балдуина.

– Нет, – сипло, со свистом, ответил король, и Раймунд увидел слабое движение губ в узкой прорези маски. Разъедавшая лицо болезнь исказила линию прежде красивого, по-девичьи алого рта, в гротескном подобии усмешки, и о его прежней форме теперь напоминали только серебряные губы королевской маски. – Уже близко.

Балдуин неотрывно глядел куда-то вперед, словно высматривал сарацин, но у Раймунда давно уже появилось подозрение, что король стал видеть намного хуже, чем прежде. Мутная, будто подернувшаяся белесой пленкой радужка правого глаза только усиливала эти подозрения.

– Слышишь? – просипел Балдуин, и граф молча кивнул, на мгновение встретившись с ним взглядом и с трудом удержавшись, чтобы не опустить глаза. Всего каких-то два года назад Балдуин ликовал, самолично возглавив атаку и разгромив сарацин при Монжизаре, а теперь…

Нельзя было пускать короля в бой. Раймунда Балдуин видел, но успеет ли он разглядеть врага с занесенной саблей?

Позади отрывисто отдавали приказы командиры, тяжелая рыцарская конница в длинных кольчугах и с копьями в руках перестраивалась для атаки, ржали боевые кони, почувствовав нетерпение всадников.

– Ни слова, – просипел Балдуин, едва его дядя и бывший регент вознамерился уговаривать короля перепоручить командование армией другим. – Я не сарацин, чтобы прятаться в шатре, пока мои воины проливают кровь.

На памяти Раймунда их главный и наиболее опасный противник действительно ни разу не участвовал в сражении. Сарацинские полководцы командовали из их ставки – большого, тщательно охраняемого шатра, установленного где-нибудь на возвышенности позади атакующей армии. Христианские короли возглавляли войска самолично, координируя их действия из первых рядов атакующей конницы. Но сможет ли Балдуин…

Король определенно считал, что сможет, раз пустил коня сначала рысью, а затем и галопом, давая сигнал всей остальной армии, растянувшейся по тракту длинной, медленно ползущей и позвякивающей стальной броней кавалькадой.

А не слишком ли нас мало? – запоздало подумал Раймунд, трясясь в седле под гул и рокот приближающегося боя, и попытался обнадежить самого себя воспоминаниями о Монжизаре. Их было впятеро меньше, чем сарацин. Но Балдуин разбил Саладина, и тот, по слухам, спасался от христианского короля, от мальчика, годившегося ему в сыновья, верхом на верблюде.

Балдуин справится с чем угодно. Кроме разъедавшей его тело проказы.

Выдвинувшаяся из-за вершины холма единственная возведенная башня Шастеле то скрывалась в густом черном дыму, то проглядывала вновь, дразня врагов упорно развевающимся знаменем с золотыми крестами.

– Они обрушили часть стены? – сипло спросил Балдуин, увидев всю свою крепость целиком и приподнявшись на стременах. Часть сарацинской армии торопливо перестраивалась, готовясь встретить наступающего с юга неприятеля. Раймунд смотрел на сотни шатров и палаток за Иорданом. Силы, пожалуй, будут равны.

– Да, Ваше Величество, – кивнул граф в ответ на вопрос короля. Жутко было сознавать, что он видит лучше, чем мальчик на двадцать лет моложе него.

– Придется восстанавливать, – просипел Балдуин и зашелся кашлем из-за клубящейся в воздухе пыли. – В атаку! – надрывно прокричал он, не успев толком прокашляться, и поднял обнаженный меч подрагивающей рукой. В солнечных лучах заблестело узкое лезвие и золоченые звенья королевской кольчуги.

– Ферран! – закричала Мари, пропустив появление христианской армии – из-за чего ей почудилось, будто конница возникла из воздуха – и вместе с тем заметив ее первой. Брат обернулся, на мгновение опустив массивный арбалет, проследил взглядом за ее рукой и тоже выкрикнул так громко, как только мог, чтобы быть услышанным каждым из защитников Шастеле:

– Балдуин! Балдуин пришел!

Мари вновь отступила под защиту ведущего внутрь башни дверного приема, чутко прислушиваясь к доносящимся из темноты внизу звукам. Сарацины наступали с двух сторон одновременно, взбираясь на стену по пристроенным к ней каменным лестницам и пробиваясь в башню через нижний вход, стремясь зажать христиан в углу, из которого не будет выхода и перебить их одного за другим.

– Госпожа, – рыдала единственная уцелевшая из ее служанок, та, что стояла к Мари ближе всех, когда сарацины прорвались в крепость, и которую она, не задумываясь, схватила за руку и утянула за собой в башню под защиту мечей и топоров. Другие лежали внизу с проломленными черепами и вспоротыми животами. – Что с нами будет, госпожа?

Мари молилась, стиснув саднящие пальцы и не обращая внимания на боль. Граф Раймунд тоже. И благодарил небеса, когда король всё же пропустил перед собой первые ряды конницы, налетевшей на сарацин и смявшей их под победные крики защитников крепости. Те перестали отступать и сами бросились на штурмующих стену врагов, продолжая кричать и занося мечи, словно появление короля с армией вдохнуло в изнуренных сражением воинов новые силы.

– Босеан*! – гремели рыцари Ордена тамплиеров, рубившиеся и на стене, и на поле перед крепостью, и их белые сюрко медленно краснели от сарацинской крови.

– Нужно уходить, – дрогнули советники султана Салах ад-Дина. – Возвращайтесь в Дамаск, господин, скорее, пока они не отрезали нас от переправы через реку.

Возглавлявший франков прокаженный уже кричал, гарцуя среди клубов пыли и дыма на белоснежном жеребце, и указывал мечом в сторону Иордана. Серебряная маска слепила взгляд всякий раз, когда на нее падали солнечные лучи.

– Де Сент-Аман! – звал Балдуин Великого Магистра тамплиеров, надрывая больное горло. – К реке! Остановите султана!

Храмовники бросились под сабли с той самоотверженностью, на которую были способны лишь рыцари-монахи, поклявшиеся посвятить жизнь одному только служению Господу. Сарацины ответили с той яростью, которую питали лишь к безумцам, вступавшим в ряды тамплиеров и госпитальеров и предпочитавшим мучительную смерть отречению от своей веры.

– Уйдет, – просипел Балдуин, почти не разжимая искаженных губ, и всадил золоченые шпоры в белые, в пене, лошадиные бока. Жеребец с надрывным ржанием сорвался с места и по широкой дуге понесся к бьющимся у самой воды храмовникам.

– Балдуин! – закричал где-то за спиной бывший регент королевства, пришедший в ужас от этого безумного броска, но рядовые сарацинские воины даже не думали рубить одинокого всадника и сами испуганно пятились, порой даже бросая сабли, при виде серебряной маски.

– Прóклятый! – выли испуганные магометане и молились, чтобы павшая на короля неверных кара не обрушилась и на их головы. Белоснежный жеребец ворвался в их ряды, прорезая их широкой грудью, как византийский дромон* рассекает волны, и короткий, выверенный, чтобы не тратить понапрасну силы, взмах меча отсек первую голову.

– Остановите его! – закричал один из братьев султана, указывая саблей на всадника в темных одеждах и золоченой кольчуге. Охранявшие правителя мамлюки* развернули коней, синхронно натягивая изогнутые луки. Слово «остановите» для них означало лишь одно.

Убейте его.

Белоснежный жеребец повалился на влажную от речной близости землю, прокаженный вылетел из седла и закричал, схватившись затянутой в перчатку рукой за грудь. Услышавшие этот душераздирающий крик магометане в ужасе отшатнулись, зажимая уши, словно вместе с криком на них могли броситься терзавшие короля демоны. Они попали в коня, но ни разу – в прокаженного.

– Стреляйте! Добейте его! – кричал брат султана, но король неверных уже поднимался, пошатываясь на нетвердых ногах. Серебряную маску перекосило от удара, из-за чего он и в самом деле стал походить на демона с неподвижным искривленным лицом, меч отлетел в сторону и переливался в солнечных лучах.

– Салах ад-Дин!

– Скачите, господин! – требовали советники, пока мамлюки выхватывали новые стрелы из колчанов и клали их на тетиву.

– Беги! – неожиданно закричал вместе с ним прокаженный король, нещадно терзая больное горло. – Скачи во весь опор, и пусть вся твоя армия видит! – он поперхнулся, схватился второй рукой за горло, но не замолчал. – Пусть весь магометанский мир знает, что ты вновь сбежал от прокаженного! – и сипло, надрывно рассмеялся, раскинув руки, озаренный бьющим ему в спину солнечным светом.

– Щит, – велел султан, заговорив впервые с того мига, когда к осаждаемой крепости подошла христианская армия. – Я покончу с этим юнцом раз и навсегда.

– Что это?! – охнула Мари, ни к кому толком не обращаясь. Мужчинам было не до нее, они с победным ревом гнали из крепости сарацин. – Что там происходит?

– Госпожа, уйдите со стены! – жалобно воскликнула служанка, но Мари не слышала, жадно вглядываясь вдаль в надежде рассмотреть поединок у самого брода через Иордан. Это же… король. Что же он делает?

Салах ад-Дин невольно задавался тем же вопросом. Что он делает, этот безумный мальчишка? На что надеется, один в окружении десятков врагов, пока его рыцари пытаются прорваться к реке далеко позади него? Не успеют. Не спасут своего прокаженного, прóклятого истинным Богом короля. Но тот будто не понимал, что обречен умереть в считанные мгновения. Поднял меч одной подрагивающей рукой и схватился второй за запястье возле самого навершия клинка. Он даже не мог удержать оружие в одной руке, но упрямо сипел, выплевывая слова сквозь узкую прорезь маски:

– Это моя земля, курд. И я не отдам тебе ни пяди.

Граф Раймунд кричал в бессильном отчаянии, торопя рвущихся к реке рыцарей, но до брода было слишком далеко. Слишком много сарацин стояло у них на пути. Даже если Балдуин сумеет победить в этом фарсе, в этом бесчестном подобии поединка, разгневанные смертью султана мамлюки расстреляют его из луков прежде, чем до короля доберется хотя бы один христианин. Но Балдуин не победит. Какое бы благородство ни приписывали султану, тот не станет щадить врага. Не сейчас, когда может самолично обезглавить христианскую армию одним ударом.

– Dominus regit me, et nihil mihi deerit, – сипло заговорил Балдуин, поднимая меч на уровень глаз.

Господь – Пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться.

Султан презрительно усмехнулся, разобрав в сиплом шепоте слова католического псалма, и со свистом рассек воздух саблей. Прокаженный не выдержал первого же удара, отлетел, как тряпичная кукла, ударившись спиной о каменистую землю пологого, постепенно спускающегося к берегу реки холма. Зеленые глаза слезились в прорезях маски от дыма и боли, воздух с хрипом вырывался из пораженной болезнью гортани, но упрямый глупец вновь потянулся к мечу, словно еще на что-то надеялся. Добить его можно было одним ударом, но много ли в подобном убийстве справедливости? И будет ли оно угодно Аллаху, пожелавшему, чтобы этот грешник умирал годами, а не простился со своим подобием жизни от одного удара сабли?

– In loco pascuae, ibi me collocavit. Super aquam refectionis educavit me.

Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим.

Следующее столкновение неверный выдержал, пошатнулся на нетвердых, подкашивающихся ногах, и вновь отступил. Но не упал, словно его молитвы и в самом деле могли вдохнуть силы в разваливающееся тело. Чувствовал ли, что его щадят из невольной жалости? И если да, то каково ему было это сознавать?

– Чего ты добиваешься, глупец? Аллах проклял всех неверных и покарал тебя первым из них. Опусти меч, и я пощажу тебя.

– Семь, – просипел прокаженный король и ударил сам. Меч со звоном поцарапал бронзовое покрытие на щите султана. – Мне было семь, курд, когда мой наставник впервые заметил, что мои руки не чувствуют боли. Когда он понял, что это проказа. Если твой Аллах проклинает детей, то он никакой не бог, а самый настоящий дьявол.

Султан рассвирепел от этих кощунственных слов. Прокаженный не желал, чтобы его щадили, а потому следующий удар, нанесенный в полную силу, вновь отшвырнул его на землю. Маску снова перекосило на его лице, сбился покрывающий голову темный платок, и король сорвал их трясущейся рукой, едва успев откатиться в сторону. Сабля впустую ударила по земле.

– Animam meam convertit, deduxit me super semitas iustitiae propter nomen suum, – шептал прокаженный, пытаясь встать. Ноги у него дрожали и подкашивались, а волнистые волосы цвета тусклого золота закрывали лицо, с трудом позволяя разглядеть движение искаженных губ.

Подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Узкий прямой клинок поднимался с невиданным упорством. Откуда такая сила в этом разваливающемся теле? Что за демоны заставляют его вставать вновь и вновь?

– Nam etsi ambulavero in medio umbrae mortis, non timebo mala, quoniam tu mecum es, – сиплый, сорванный от криков голос неожиданно окреп, и султан едва не отшатнулся, когда прокаженный резким, дерганым движением вскинул голову. Правую щеку и скулу у него разъело язвами, уродуя некогда красивое лицо, перекошенный рот двигался с трудом, из левого уголка губ струилась по подбородку кровавая слюна. Но зеленые глаза лихорадочно горели невиданным для умирающего огнем. – Virga tua, et baculus tuus, ipsa me consolata sunt.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной. Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.

Один рывок, большего и не нужно. Всего один, чтобы обезглавить магометанскую армию и подарить королевству хотя бы несколько месяцев спокойствия, пока наследники Салах ад-Дина будут грызться между собой за оставленные им земли и власть.

Стискивавшие крестовидную рукоять меча руки тряслись, как в лихорадке, золоченая кольчуга давила на поясницу при малейшем наклоне, но нужен был всего один рывок.

– Parasti in conspectu meo mensam adversus eos qui tribulant me, – узкий клинок повернулся в руках, рассекая воздух. – Impinguasti in oleo caput meum et calix meus inebrians, quam praeclarus est! – выкрикнул король и ударил.

Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих. Умастил елеем голову мою, и чаша моя преисполнена.

Сталь звенела, заглушая собой все иные звуки, мир сузился до креста и полумесяца, повторенных изгибами клинков, Балдуин хрипел, задыхаясь, слеп от разъедающего глаза дыма, но рубил, судорожно стискивая трясущиеся пальцы на обтянутой белой кожей рукояти. И враг пятился, спотыкаясь на неровной земле, отступал с искаженным от ужаса лицом.

Ты не ждал этого, султан? Ты верил, что сумеешь победить того, кто сражается во имя Христа?

– Et misericordia tua subsequetur me omnibus diebus vitae meae! – кричал Балдуин, и за спиной уже вторили десятки голосов. Они прорывались на помощь королю, не щадя ни магометан, ни самих себя. – Et ut inhabitem in domo Domini in longitudinem dierum!

Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей. И я пребуду в доме Господнем многие дни.

Узкий клинок ударил, задев край покрытого бронзой щита и едва не вырвавшись из рук, в звенья кольчуги на вражеском горле, и по стальным кольцам потекла кровь. Король взмахнул мечом еще раз, рубящим ударом сверху вниз по уже оседающему противнику, и голова с мерзким чавкающим звуком отделилась от туловища, покатившись вниз к голубоватым водам реки и разбрызгивая по земле кровь. Мгновение Балдуин не слышал ничего, кроме собственного сиплого дыхания, вырывающегося из раздираемой болезнью гортани, а затем встретился взглядом с братом султана. У того шевелились тонкие губы в обрамлении ухоженной бородки, мамлюки натягивали тетивы, а под ногами уже дрожала земля от ударов сотен лошадиных копыт.

Беги, подумал Балдуин, а не стреляй. Ты не успеешь.

***

– Воды! – вновь закричали во дворе полуразрушенной крепости. Мари переступила, стараясь не смотреть вниз, через чье-то разрубленное тело и схватилась обеими руками за шершавую ручку колодезного вóрота, невольно поморщившись от боли. Трясущаяся, но уже вытирающая слезы служанка бросилась помогать, причитая над содранными в кровь пальцами госпожи.

– Подайте воды графу Раймунду! – кричали за спиной, и обе девушки торопливо схватились за ручку тяжелого ведра, полного прозрачной воды. Ледяной настолько, что от одного только глотка начинали болеть зубы. Мари протянула графу – невысокому поджарому мужчине лет сорока – грубо выструганный деревянный черпак, а потом они оба повернули головы на чей-то крик:

– Король!

Тот шел, пошатываясь, на негнущихся ногах и с низко опущенной головой, отчего длинные волнистые волосы цвета тусклого золота закрывали его лицо, и содрогался от коротких приступов кашля, обхватив себя руками.

– Хвала Господу! – выкрикнул граф таким тоном, что его благодарность больше походила на ругательство, и бросился к шатающейся фигуре в темно-синем одеянии и золоченой кольчуге, разом позабыв о питье. – Мы ищем тебя по всему полю боя! А где… Где твоя маска?

– Потерял, – едва слышно ответил король сиплым, сорванным от криков в бою голосом и зашелся надрывным кашлем. Раймунд поспешно схватил его за плечо, не давая измученному телу рухнуть на колени в грязь и залившую землю кровь.

Граф ведь королю двоюродный дядя, запоздало вспомнила Мари, вновь опуская черпак в ведро, чтобы набрать еще воды. И остановилась на середине движения. Балдуин выставил вперед подрагивающую руку в плотной кожаной перчатке, отстраняя бросившегося к нему графа, и поднял голову, растерянно посмотрев на тонкую невысокую фигурку в измаранном бирюзовом блио и с выбившимися из-под жемчужной сетки длинными золотисто-медными волосами. Она была последней, кого король ожидал увидеть в недостроенной крепости.

Мари вздрогнула, встретившись взглядом с зелеными глазами, прозрачным левым и мутным, будто затянутым белесой пленкой правым, а затем разглядела искаженный, перекошенный в подобии усмешки рот, ввалившиеся щеки и заострившиеся черты, одновременно похожие и вместе с тем имевшие мало общего с его серебряной маской. Настолько их исказили неестественная худоба королевского лица и разъедавшие плоть язвы на правой щеке и скуле.

– Хотите… воды, государь? – пролепетала Мари, сглотнув и поняв, что смотрит на него слишком долго. Что может обидеть его таким пристальным разглядыванием измученного лица. Король моргнул, будто не ожидал подобного вопроса, и медленно протянул подрагивающие руки, сложив ладони в подобии чаши. Мари неловко наклонила черпак, и на кожаные перчатки полилась вода, смывая с них пыль и песок.

Пил он жадно, широко открывая перекошенный рот, и неловко, вода стекала по подбородку розоватыми струйками, смешиваясь с окровавленной слюной.

– Язык прокусил, – просипел Балдуин, когда граф Раймунд с беспокойством повернул его лицом к себе. – Благодарю вас, мадам*. К сожалению, я не знаю вашего имени.

Едва стоящий на ногах и дышащий так, будто у него вот-вот остановится сердце, король по-прежнему не забывал о хороших манерах.

– Мари де Бельвуар, Ваше Величество, – пролепетала Мари и, набравшись смелости, прошептала, не зная, что еще она может сделать. – Благодарю вас, Ваше Величество. Вы спасли нас. Вы спасли нас всех.

Король сипло выдохнул, опустил в ответ голову в дерганом подобии кивка, закрыв лицо длинными волнистыми волосами, и пошатнулся. И тогда она бросила черпак и протянула руку, обхватив пальцами предплечье в золоченой кольчуге в надежде, что сумеет поддержать короля, если тот начнет падать. Балдуин хрипло кашлянул, по-прежнему не поднимая головы, и оперся на ее руку. Не мучай его столь страшная болезнь, и Мари, наверное, бросилась бы ему на шею в безотчетном и непозволительном для женщины ее положения порыве. Но проказа не оставила ей почти ни малейшей возможности высказать, как горячо она благодарна и как восхищена силой его духа. Стоявший на пороге смерти Балдуин сражался в сотни раз отчаяннее любого из христиан.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что ты со мной, мой король.

Комментарий к

*Босеан – боевой клич тамплиеров и название их черно-белого знамени.

*дромон – византийский военный корабль.

*мамлюки – египетские воины, набиравшиеся из рабов тюркского и кавказского происхождения и тренировавшиеся отдельно от остальной армии в закрытых лагерях.

*(фр. madame) – “моя дама”, в Средневековье обращение к женщинам знатного происхождения.