Текст книги "Перед рассветом (СИ)"

Автор книги: Алекс Кроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Свеча слабо потрескивала. Вытянутый золотистый огонек трепетал под порывами врывающегося в узкое окно ветра, бросая изломанные тени на развешанные по стенам гобелены и разбросанные по столу карты и листы желтоватого пергамента. Город за окном спал, подмигивая возвышающемуся над ним дворцу редкими еще горящими в окнах огнями, но сам дворец продолжал тихо шелестеть, постукивать каблуками по холодным каменным полам и переговариваться негромкими голосами, чтобы не потревожить покой заночевавшим в его стенах вельможам. Да и те, вероятнее всего, лишь притворялись спящими.

Король Франции в нетерпении мерил кабинет шагами, полы его длинного, подбитого горностаевым мехом упелянда взметались при каждом повороте и становилась видна алая подкладка, контрастирующая с синевой одеяния. Тонкие, словно пух, темные волосы короля топорщились в легком беспорядке, золотясь в отсветах горящего над столом огонька и цепляясь кончиками за жесткую вышивку на вороте и плечах королевского одеяния. Изредка останавливаясь, Шарль брал со стола мятый с краев свиток с разломанной посередине печатью коннетабля* Франции, перечитывал плохо различимые в свете единственной свечи строки и вновь отбрасывал свиток полным негодования жестом. Тот с шорохом катился по десяткам других к самому краю темной, полированной руками десятков слуг столешницы и замирал в ожидании, когда король вновь протянет к нему тонкие унизанные перстнями пальцы.

На звук размашистых, со стуком каблуков и звоном шпор, шагов и скрип открывающейся двери Шарль обернулся с плохо скрываемым раздражением на болезненно-бледном лице. Вошедший бросил на него один быстрый взгляд, а в следующее мгновение демонстративно сорвал с головы темный шаперон с длинными, прежде падавшими ему на плечи шелковыми лентами и склонился в почтительном поклоне, опираясь второй рукой на обтянутую светлой кожей рукоять меча. Прятал за упавшими на лицо волосами ехидную улыбку.

– Довольно, – велел король недовольным тоном. – Почему так долго? Я посылал за тобой почти час назад.

Вошедший выпрямился, небрежным движением отбрасывая с лица темно-каштановые пряди густых, чуть волнистых волос. На свету они начинали отливать пепельным, а у левого виска и вовсе серебрились ранней сединой.

– Я не люблю ночевать в этом сарае, который гордо именуется твоим дворцом, – ответил Орлеанский Бастард уже безо всякого почтения в негромком голосе – приятном баритоне с изредка проскальзывающими стальными нотками, – но улыбнулся так обаятельно, что Шарль поперхнулся уже рвущейся с губ гневной отповедью. Иного дворца у него не было с самого захвата Парижа, за что англичане и их союзники презрительно именовали его «буржским корольком», но в присутствии Шарля упоминать об этом смел только один человек. Порой королю и вовсе казалось, что Жан послан ему Богом именно для того, чтобы отпускать бодрящие ехидные шпильки, а полководческий и фехтовальный таланты кузена – это не более, чем приятное дополнение.

– Чего ты хотел? – спросил Бастард уже другим, умиротворяющим тоном и бросил шаперон на полированную столешницу. Одна из длинных лент свесилась вниз, начав слабо покачиваться.

– Де Ришмон не успел, – ответил король и, вновь отыскав на столе не дававший ему покоя свиток, бросил его кузену. Тот поймал на лету. – Они взяли Сен-Дени.

На треугольном, почти неправильном, но удивительным образом не лишенном привлекательности лице не отразилось ни единой эмоции. Будто это не он потратил столько усилий, чтобы всего за несколько месяцев до этого отбить Сен-Дени у англичан. А теперь вновь его потерять.

– Если бы там был ты…

– При всем твоем желании мне не под силу разорваться, – ответил Жан ровным голосом и сел в королевское кресло, закинув на резной подлокотник длинную ногу в ботфорте из красной кожи. Золотая рыцарская шпора сверкнула на свету, будто подмигнув Шарлю. Для вельможи его положения кузен выглядел на удивление скромно, натянув, по всей видимости, первую подвернувшуюся под руку одежду. Короткий темный пурпуэн едва уловимо поблескивал серебряным шитьем на рукавах, шоссы и вовсе были почти черными, скроенными из плотной ткани и предназначенными не иначе, как для военных походов, а длинные чуткие пальцы, в равной степени привычные и к мечу, и к перу, украшал один-единственный серебряный перстень с сапфиром. Кольцо покойного отца, перешедшее к Жану после смерти одного из братьев. – Ты уж реши, где я нужен тебе больше, в Нормандии или под стенами Парижа.

– В том-то и беда, – сухо отозвался король, – что ты нужен мне везде.

– Напиши Филиппу, – беспечно посоветовал Жан, повернув голову так, что Шарлю был виден только его профиль с непропорционально длинным носом, и не отрывая взгляда от послания коннетабля. – Мы же теперь союзники. Пусть поспособствует возвращению города, который его же отец и отдал англичанам.

– Де Ришмон писал, что англичан покинули пикардийцы, – ответил Шарль, хотя кузен наверняка уже прочел это в самом письме. – Не желают сражаться против нынешних союзников.

– То есть, нам следует быть благодарными уже за это? – всё тем же беспечным тоном отозвался Жан, но у короля появилось стойкое ощущение, что кузен чего-то недоговаривает. Хотя мира с Бургундией Орлеанский Бастард добивался едва ли не больше, чем все остальные королевские советники, а от здравых опасений Шарля, что Филипп Бургундский не захочет даже говорить с ними, и вовсе отмахнулся.

– Мои… люди убили его отца, – решился заметить тогда король и получил в ответ многозначительный взгляд. Словно Жан хотел сказать «Стоило мне попасть в плен, как ты наворотил таких дел, что теперь и вспомнить страшно». Тот факт, что им обоим тогда было всего по шестнадцать лет, кузен в расчет не принимал. – Сколько бы времени ни прошло с тех пор, не думаю, что после подобного Филипп пожелает…

– А люди его отца убили моего отца, – невозмутимо парировал Жан, хотя обычно упоминания об убийстве герцога Людовика в самом сердце Парижа выводили его из себя. – И сколько еще мы будем рвать друг другу глотки на потеху Англии? Но если у тебя есть серьезные опасения, что Филипп выставит головы наших посланцев на копьях перед своим дворцом, то скажи об этом прямо. Вдруг ты сделал еще какую-нибудь глупость, а мне сказать не удосужился.

Шарль тогда промолчал. Филипп гóловы не выставил, да и само заключение Аррасского мира* прошло на удивление гладко. Сын Жана Бургундского раскланялся с бастардом Людовика Орлеанского, тот вновь согласился, что вражду отцов стоит оставить в прошлом, и непрочный мир был восстановлен. Но что-то в этих светлых, хризолитово-зеленых глазах говорило, что Жан по-прежнему ждет от бургундцев вероломства.

– Не думаю, – осторожно начал король, – что Филипп согласится начать военные действия. Слишком мало времени прошло после того, как…

– Он решил, что быть на нашей стороне ему выгоднее, – закончил за него Бастард. Возможно, именно это Жану и не нравилось. Он не менял сторону, даже когда на одной чаше весов оказалась его верность королю и кузену, а на другой – жизнь женщины, звавшейся Орлеанской Девственницей. Шарль старался не заговаривать о ней первым, чтобы не бередить лишний раз чужую рану.

Седая прядь в волосах кузена появилась после того, как пришла весть о том, что Жанну сожгли на костре.

– И что нам теперь делать? – спросил Шарль, складывая руки в широких бархатных рукавах на груди, и уловил быстрое, едва заметное движение зеленых глаз от пергамента к королю и обратно. Четко очерченные губы, скорее тонкие, чем полные, и широкие, но на удивление гармонично сочетавшиеся с треугольным лицом, на мгновение разошлись в ехидной усмешке.

– Нам?

– Хорошо, – мрачно согласился Шарль. – Тебе. Больше никто, по-видимому, свой долг перед королем исполнять не желает, – добавил он с плохо скрываемым раздражением и вновь посетовал на окружавших его придворных. – При дворе только и остались, что дебоширы, казнокрады, чернокнижники*…

– Не драматизируй, – немедленно ввернул, перебив короля, Жан. – У Жиля, без сомнения, весьма отвратительный характер, но это еще не делает его чернокнижником. И, помнится мне, он не появлялся при дворе уже несколько лет.

– Слухи, – парировал Шарль, – говорят сами за себя.

– Слухи, дорогой кузен, на то и слухи, чтобы искажать истину до неузнаваемости.

– Никогда не пойму, почему ты так его защищаешь, – не выдержал король. – Тем более, что вы любили одну и ту же женщину.

Кузен повернул голову, и Шарль едва не поежился, посмотрев в глубину черных, отражавших золотистое пламя свечи зрачков.

– Любили? – переспросил Жан. Голос у него по-прежнему звучал ровно, но в воздухе между ними будто повисла невидимая и вместе с тем отчетливо ощущаемая каждым дюймом кожи угроза. – Мы не любили, Шарль, мы боготворили ее. Можно сказать, что ее смерть нас сплотила.

– Жан…

– Лучше молчи. Если когда-нибудь я узнаю, что ты всё же мог что-то сделать, но предпочел бездействовать, то удавлю тебя собственными руками.

– Так уж и удавишь? – парировал Шарль, неловко пытаясь перевести всё в шутку. Пусть эта женщина дала ему корону, но церковный суд признал ее ведьмой, а вовсе не посланницей Господа. Оплакивать ее после подобного приговора было грешно. Для Жана, впрочем, решения клириков оказалось недостаточно. Жанна была мертва уже четыре года, а он по-прежнему не желал ее отпускать.

– Если ты надеешься на свою стражу, то напрасно, – отозвался тем временем кузен, и в его негромком голосе вновь послышались веселые нотки. – Она тебя не спасет.

– Ха! – подбоченился король. – Зачем мне стража, я и сам с тобой справлюсь. Было уже такое! – добавил он запальчиво и услышал в ответ ехидный смех. Из уст любого другого это звучало бы попросту издевательски, но Жан всегда смеялся так заразительно, что злиться на него дольше нескольких мгновений у Шарля не получалось.

– Нам было по восемь лет, – парировал кузен. – И я поддавался.

– Нет! – притворно опешил Шарль, картинно прижав унизанную перстнями ладонь к сердцу. Драгоценные камни в кольцах на мгновение поймали отблеск свечи. – Как ты посмел вводить в заблуждение сына Франции*?

– Сын Франции предпочел бы быть побитым? Коли так, то я к вашим услугам, государь.

Шарль окинул ехидничающего кузена скептичным взглядом, оценив почти шестифутовый рост и в красках припомнив гремящую по всему королевству боевую славу Орлеанского Бастарда.

– Я, пожалуй, воздержусь, – решил король и получил в ответ еще один веселый смешок.

– И это правильно, – хмыкнул Жан. – Сражаться – это дело рыцарей. Королю полагается сидеть на троне и не мешать.

Из любых других уст это прозвучало бы уничижительно. Иллюзий по поводу королевских талантов Жан не питал с самого детства. Но, пожалуй, тем и был ценен, что не ждал от Шарля подвигов на полях сражений. При ином раскладе – и законном происхождении – Жан мог бы стать противником куда опаснее всех англичан вместе взятых, но перечеркнутый герб и непоколебимая преданность делали его вернейшим вассалом сначала дофи́на* Франции, а затем и короля.

Но Шарлю порой хотелось увидеть совсем не вассала. Быть может, именно поэтому он так ценил эти ехидные шпильки, возвращавшие его в то время, когда еще не было ни короля, ни Орлеанского Бастарда, а только двое мальчишек гоняли друг друга по двору, с победным гиканьем размахивая деревянными мечами. Порой он видел одного из этих мальчишек в глубине хризолитово-зеленых глаз – еще не истекавшего кровью на поле боя, еще не хоронившего друзей и любимых женщин, – а в следующее мгновение тот рассыпа́лся в пыль. Он потерял этого мальчика почти семнадцать лет назад, когда бежал из захваченного Парижа. Он бежал, а Жан остался. И вернулся спустя два года верным вассалом, а не единственным другом.

– О Нормандии пока что придется забыть, – заговорил кузен посерьезневшим голосом. Быть может, думал о том же. – Очевидно, что поодиночке мы с коннетаблем твою столицу не вернем. А ведь забавно, что однажды Жанна уже пыталась это сделать, но ты предпочел оставить ее без армии.

Шарль проглотил упрек молча.

– И что ты будешь делать? – спросил он, не решившись вновь начинать спор. Быть может, удавить его Жан обещал только для красного словца, но упорное нежелание кузена слышать о роли Шарля в смерти этой женщины наводило на мысли об обратном. – Париж ведь можно отвоевать? – спросил король с невольным сомнением. Издалека картина могла видеться совсем не так, как непосредственно с поля боя.

– Отвоевать можно всё, – ответил Жан и поднялся с королевского кресла. – Если иметь армию и надежный план. Орлеан, если помнишь, мы с Жанной тоже не в одночасье отбили. И если позволишь, думать над этим планом я буду на свежую голову, а не за пару часов до рассвета.

– Позволю, – согласился король и проводил его взглядом. Дремавший снаружи, прислонившись плечом к стене, оруженосец встрепенулся от звука открывавшейся двери и захлопал сонными голубыми глазами.

– Спишь?

– Да, мессир, – согласился Мишель и тут же опомнился, залившись румянцем до корней угольно-черных волос. – То есть, нет, мессир. То есть… Мессир Жан! – оскорбился он в ответ на веселый, гулко прозвучавший в тишине притворявшегося спящим дворца смех. А потом от стены отделилась еще одна тень, поначалу сливавшаяся с ней благодаря темному шелку платья и струящимся по плечам каштановым локонам. Упавший на нее отсвет ближайшего факела выхватил из полумрака золотые заколки в полурасплетенной прическе и узкое скуластое лицо, почти лишенное привычной женщинам мягкости. Унизанные тонкими кольцами длинные пальцы рассеянно перебирали гладкую синюю ткань шарфа, бережно сложенного в ее руках.

– Монсеньор*, – вежливо и вместе с тем многозначительно сказала девушка и склонила голову. По каштановым волосам побежали золотистые блики. Она тоже прятала улыбку, вызванную на мгновение промелькнувшей на чужом лице растерянностью.

– Вы выбрали не самое подходящее время для прогулок, демуазель*, – ответил Жан, огорошенный этим появлением.

– Я оседлаю лошадей, – шепотом сказал понятливый оруженосец и, торопливо поклонившись, обогнул нежданную гостью по широкой дуге. – Мое почтение, демуазель д’Аркур.

Мари д’Аркур ответила мальчику взмахом длинных темных ресниц и скользнувшей по тонковатым губам улыбкой, после чего смело подняла блестящие синие глаза и подтвердила подозрения.

– Я ждала вас, монсеньор.

Спрашивать, каким образом она узнала, что его вообще стоит ждать, было, пожалуй, бессмысленно. Если король вызывает кого-то посреди ночи, то об этом немедленно узнает и начнет шушукаться весь дворец. Другое дело, что для незамужней девицы восемнадцати лет от роду подобные прогулки были не самым разумным решением.

– Вашему дяде это вряд ли понравится, – позволил себе заметить Жан. Темные ресницы на мгновение опустились вновь, скрывая сапфировый отблеск глаз, а затем она улыбнулась еще раз.

– Тогда не говорите ему, – бесхитростно попросила Мари, делая шаг вперед. Синяя лента шарфа развернулась в ее пальцах, длинные концы свесились вниз, соскользнув по обтянутым темно-зеленым шелком запястьям, и тогда она сделала еще один шаг и набросила шарф ему на шею, почти коснувшись рефлекторно склоненной головы. Расправила складки шелковой ткани, слабо пахнущей розовым маслом, и медленно, едва ли не робко подняла глаза, по-прежнему не выпуская длинные концы шарфа из пальцев. Не спрашивала. И не вздрогнула, когда ее ладони коснулась чужая рука.

– Мы идем на Париж, – негромко сказал Жан, следя за выражением обрамленного мягкими каштановыми локонами лица. Синие глаза на мгновение расширились, губы приоткрылись, а затем пальцы медленно переплелись, и она ответила так же тихо.

– Я буду молиться за вас, монсеньор.

И вновь опустила ресницы, когда он коснулся губами ее руки.

Комментарий к

*коннетабль – главнокомандующий французской армией в Средние Века.

*Аррасский мирный договор был заключен 20 сентября 1435 года, положив конец гражданской войне, продолжавшейся во Франции с 1407 года.

*речь идет о Жиле де Ре (1405 – 1440), еще одном соратнике Жанны д’Арк, впоследствии казненном по обвинению в колдовстве и массовых убийствах детей. Число жертв варьировалось от 200 до 800. Уже современные, конца двадцатого века, расследования не обнаружили никаких массовых захоронений на территории его замка, да и сам судебный процесс при ближайшем рассмотрении не выдерживает никакой критики. Вероятнее всего, барона казнили потому, что он слишком любил ссориться с королем.

*сын/дочь Франции – традиционное средневековое обращение к детям правящего монарха. Соответственно, сыном Франции Шарля называли при жизни его отца.

*дофи́н – титул наследника французского престола.

*монсеньор – традиционное обращение к особам королевской крови. К Жану часто обращались “монсеньор бастард”, причем оскорблением это не считалось. Собственно, на момент 1435 года у него самого был внебрачный сын от Изабель де Дрё, что отлично показывает положение королевских бастардов во Франции в XV веке. Права наследования короны они не имели, но в остальном делали всё, что душе угодно.

*демуазель – обращение к незамужней женщине знатного происхождения.