Текст книги "Красный комиссар"
Автор книги: Алекс Динго Сид-Ней
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Глава вторая
Небо лучезарное синее красивое выглядело по-летнему мирно и романтично. Плавно двигались белые облака. Веял лёгкий приземлённый ветерок. Он был чудесен. Высоко кружил красивый и мощный орёл. Его гладкое оперение чуть всколыхнулось на высоте двух тысяч метров. Он округлил свои хищные золотистые глаза. И смотрел зорко. Он подал боевой клич. Где– то там на высоте за небольшой деревней мелькали фигуры. Бойцы оживлённо готовили укрепления. И все дружно копали окопы и возводили небольшие низкие в три наката землянки. Новобранцы, охватив большое дикое поле, растянулись на сотни метров в ширину. И работали без отдыха. Рядовой Артур Банишвили уже скрылся из виду. Он методично выбрасывал землю из окопа сапёрной лопаткой. Он невысокого роста. Тело стройное, загорелое, жилистое. Он по пояс разделся. Гимнастёрка отсырела от пота. Боец заводной. Голова бритая. На боку пилотка со звёздочкой. И та сияет заметно. Лицо загорелое суховатое напряглось. И выделились морщины. Тёмные глаза прищурил. Он слегка смахнул пот со лба. И вновь взялся за работу.
Дали крутые, чудные, бескрайние завораживали. Повеял лёгкий ветерок. На крутом валуне остановился политкомиссар Филимон Николаевич Щепов. Он глубоко вздохнул. Ноги держал широко. Гимнастёрка чуть пропиталась потом на спине. Торс рельефный округлился. Мощные бицепсы на руках дали о себе знать. Филимон стоял как лютый матёрый волк на своей границе. Мысли томили. «Вот здесь значит, примем бой… Место, что надо. С края перелесок… Близко ничего… Там наши лёгкие орудия… Дорогу соседний взвод перекрыл… Была не была. Где наше не пропадало…Видать, мощный зверь идёт сюда… Минск взяли сволочи… И много наших в плен попало… Но здесь они легко не пройдут. Мы им бой дадим… И жарко будет им… И танки их плавиться будут… Вот же сволочи… Лето жаркое… Сейчас бы купаться и загорать. С девчонками бы ходить в кино и в рестораны… Так нет же. Война теперь… Но прогулки им здесь не будет… Как сказал один мне знакомый комиссар… Хочешь жить, дерись насмерть… Как-то так… Стоять будем здесь стойко и жёстко…», – подумал он. Филимон чуть помотал головой. И взялся за свою табельную фляжку, где имелась прохладная чистая вода. Он выпил пару глотков. И плотно закрыл фляжку. Глаза прищурил, глядя на бойца Гурченко. Панфил лениво работал своими неразвитыми руками. И дышал тяжело. Сам стройный и слегка сутулый. Лицо грубое. Глаза раскосые, цвета керосина. Нос как лампочка Ильича. Ноздри широкие. Губы пухлые и вытянутые. Он, оставив лопатку, взялся за папиросу. Комиссар слегка ухмыльнулся, прямо глядя на бойца. И тут же принял взгляд дикого вепря.
– Боец Гурченко. Отставить курево. Команды отбой не было. Руки в ноги. И давай, наяривай. Немец тебя жалеть не будет…Бери лопатку…, – строго сказал комиссар.
– Есть… Так точно. Товарищ комиссар…, – ответил боец.
Рядовой Панфил Гурченко тут же поднялся на ноги. И крепко взялся за лопатку двумя руками. Он резко ударил по травянистой земле. Все жилы натужил. И быстро задышал. Он бегло глянул на комиссара.
– Товарищ комиссар. А немцы скоро здесь будут? – спросил Тарас, чутко глянув на комиссара.
Повеял тонкий ветерок. Боец Тарас Нилов выпрямил широкую спину. И быстро смахнул со лба влагу. Он прищурил свои узкие, тёмные глаза. Лицо белое, неказистое. И он смотрел прямо на командира. Сам щуплый, но широкоплечий. Торс неразвитый и плоский. Комиссар не медлил с ответом. Он прямо глянул на бойца. Глаза прищурил. И в тех виднелась дикая сила и воля.
– Уже скоро боец. Враг у ворот. Не расслабляйтесь. Делайте укрепления на совесть. Мы им врежем по первое число…Мало не покажется…А сейчас готовьте позиции…, – смело сказал Филимон.
– Так точно…
– Есть…
Комиссар Филимон Щепин, стоя на пригорке в полный рост, чутко осмотрелся. Глаза округлил. Виднелось лёгкое напряжение. Он глубоко вздохнул. Его мощный развитый торс показал свою рельефность. Филимон устремил свой зоркий взгляд вдаль. И сейчас походил на буйвола, который слегка буянил. И уже кого-то боднул своими крутыми острыми рогами. Мысли томили. «Дальше поле широкое. За ним пригорок. Дальше тоже поле… За ними перелески… Здесь они пойдут… Дорога перекрыта соседним взводом… Здесь они полезут сволочи… Слева у нас лёгкие орудия… У них танки. Много танков… Ничего такого… Мы им врежем… Они надолго запомнят наш удар…», – подумал он. Филимон, обведя взглядом всю линию обороны, чутко глянул на синее небо. Глаза прищурил. И заметил орла. Тот кружил высоко и степенно. И гулко подал свой боевой клич. Филимон слегка улыбнулся. Он чуть прошёлся по высотке. И дышал ровно. Мысли томили. «Она здесь… Где она? Связистка Маша… Она же здесь… Я сейчас найду её… Куда она ушла? Она была здесь недавно. Маша. Малышка Маша… Я должен её найти… Скоро бой… Я чувствую, что скоро здесь будет суровый жаркий бой… Наши доложили, что немцы двигаются уже сюда… Я должен её найти… Она чудесная… Просто невероятная малышка… И я её люблю… Но где она?… Куда она делась? Где она? Сейчас посмотрим. Она же здесь…», – подумал он. Филимон живо развернулся. И быстро осмотрелся. Он стремительно пошёл по высотке. Жилы развитые натужил. И смотрел прямо. Глаза округлил. И сейчас походил на дикого секача в лунной ночи. Он засеменил. И живо сбежал с пологого пригорка. Он быстро понёсся по широкому полю. И задышал неровно. На багровом лице появился влажный блеск.
Небо синее сияло белыми облаками. Дали завораживали. Круг замыкали перелески. Река Днепр вытягивалась и вилась замысловато. Вода тихо журчала. В тихой заводи осели уточки. И плавали в своё удовольствие. Они подали негромкие голоса. Связиста Маша Оладьина стояла на высоких деревянных мостках. Форма плотно прилегала к стройному телу. Кирзовые сапоги сверкали новизной. Она загрустила. И чутко смотрела на лазурную воду. Глаза прищурила. И в тех гуляло яркое озарение. На округлой щеке появилась маленькая, прозрачная слезинка. Филимон тяжело вздохнул. Он, стоя на пригорке, узрел девушку. И тут же слегка улыбнулся. Он двинулся вперёд. И на ходу сорвал несколько лютиков и ромашек. Он крепко сжал в руке ароматный букет. Маша стояла на деревянном мостке. И не замечала вокруг себя ничего. Она смотрела на лазурную цветущую воду. Она плавно смахнула со щеки слезинку. И та упала на доску. Филимон, идя на носочках, подкрался незаметно. Он резко обнял девушку за талию. И нежно поцеловал губами в шею. Маша вздрогнула. Она испугалась. И сейчас походила на лягушонка, которого схватила цапля. А тот ещё брыкался. И, казалось, может вырваться на свободу. Девушка бегло глянула на лицо боевого приятеля. И выдохнула глубоко. Холодок пронёсся незаметно.
– АААААА… Боже мой… Филимон. Ты меня напугал… Ты совсем сдурел…, – сказала Маша.
– Нисколько… У меня кружиться голова, когда я тебя вижу… Чтобы это значило…, – ответил он.
– Лечиться надо… Хиихиихиии…
– Хаахахаааа… Смотри. Какой букет ароматный… Это тебе… Самой красивой девушке на земле…, – сказал он.
– Врёшь ведь…, – ответила она.
– Нисколько не вру…
– Хиихихииии…
Повеял лёгкий ветерок. Маша взяла в свои руки букет. Она прислонила тот к лицу. И вдохнула аромат цветущих цветов. И слегка улыбнулась. Глаза прищурила. И бегло глянула на своего галантного ухажёра. Он отвечал взаимностью. Девушка неловко развернулась. И теперь смотрела прямо на своего статного визави. Она улыбнулась. Глаза спрятала. Словно смутилась немного. Он смотрел прямо и важно. Филимон мило улыбнулся. Глаза сияли. Он смотрел на её приятное лицо.
– А ты что тут одна делаешь. И меня не позвала…, – сказал он.
– А что нельзя… Решила просто отдохнуть здесь… Побыть немного наедине… Тут красиво… И как будто, знаешь, войны нет никакой… И прямо благодать…, – ответила девушка.
– Да… Но всё не так чудесно… Как кажется иногда… Враг уже рядом… Он здесь… И он не остановиться, пока мы его не остановим…, – уверенно сказал он.
Веял лёгкий и тёплый ветерок. Чутко зашелестели зелёные листья на деревьях и кустарниках. Повеяло ароматом цветущих лугов. Где-то рядом подали голоса дикие пернатые. Маша прямо и пронзительно глянула на лицо визави. И прослезилась. Маленькая слезинка покатилась по округлой щеке. Она прищурила глаза. Филимон недоумевал. Он был верен сам себе. Он дышал ровно.
– Маша ты чего? Не плачь… Всё будет нормально… Ты чего? Не плачь. Маша… А то и я заплачу…, – сказал бодро Филимон.
– Филимон… Здесь скоро будет жуткий бой. И ты это знаешь… Как всё обернётся. Никто не знает… Но у нас мало шансов уведется вновь… Ты же это понимаешь…, – заплакала она.
– Не плачь Маша… Всё будет нормально… Я верю и ты верь… Мы врежем врагу… Ещё как врежем…
– Ты меня не слышишь… Филимон ты… Ты меня не слышишь…, – срываясь, сказала она.
– Я тебя слышу малышка… И мне больно за нашу землю… За наш край… Что враг тут шагает, как у себя дома… И мы его можем остановить… А кто ещё?… Только мы…, – уверенно сказал он.
– Ладно… Я больше не буду… Плакать не буду… Я больше не буду…, – ответила она.
– Не плачь Маша… Всё будет нормально… Вот увидишь… У нас отменная позиция… И танки есть и орудия… Мы врагу врежем… А ты держи связь… Ты же в этом деле мастер…
– Хиихихихиииии…, – мило засмеялась она.
– Ну вот. Ты уже смеёшься… То ли ещё будет… Машка какая ты красивая. И просто…
– Просто…
– Ты чудная…Хаахахаааа…
Повеял лёгкий ветерок. Филимон и Маша, стоя на деревянных мостках, крепко прижались друг к другу. И пауза затянулась. Они бегло переглянулись. И тут же поцеловались в губы в засос. И вкус оказался нежным, как крем-брюле. Она прищурила глаза. И крутила языком плавно и ненасытно. Он отвечал взаимностью. Его ладони слегка заскользили по спине недотроги-красотки. И тут же спустились ниже. Он облюбовал руками её талию, и сексуальные бёдра, и икристые ягодицы. Любовники вновь переглянулись. И обменялись незамысловатой улыбкой. И тут же вновь вкусили друг друга. И поцелуй затянулся. Он имел сладкий вкус. И, казалось, им просто не насытиться. Они поцеловались ещё бегло. И вкус оказался тонким, пористым как шоколад. Сладкая парочка плотно прижались друг к другу. И они ощущали тепло летнего солнца, порывы лёгкого ветерка и шелест листьев на деревьях. И розовая романтика, вспыхнувшая в их сердцах, уносила куда-то легко и далеко.
Глава третья
Небо бирюзовое сияло во всех летних июльских красках. День десятого июля выдался жарким. И солнце палило отменно. Его тонкие яркие лучи чудно озарялись. Плавно тянулись белые облака, словно пенка набегала на песочный берег. Дали бескрайние завораживали и манили за собой. На высоте «100» растянулись широко советские окопы и дзоты. Бойцы прижались к брустверу. И все выжидали. Кто-то курил папиросу, кто-то проверял винтовку на боеготовность, а кто-то шептал свою притчу или молитву. И верил в себя и в товарища, который был рядом. Новобранцы из резерва Федот Бурко и Степан Калач бегло переглянулись. Они из одной деревни. И в одну сельскую школу ходили до седьмого класса. Федот пастух. Он часто дома пас скот на берегу реки. Сам стройный, невысокий. Лицо смазливое. Глаза раскосые, цвета пурги. Нос витой. Губы полные и вытянутые вперёд. На нём гимнастёрка. И та слегка пропотела. Уже видны пятна на спине. Он в руках крепко сжал винтовку «мосинку». Степан упитанный и невысокий. Лицо округлое, белое. И чем-то походит на мордочку хомяка. Он собою оправдывал свою фамилию. Калачи домашние он обожает. Он, держа при себе автоматическую винтовку «Токарева», слегка ухмыльнулся. Глаза прищурил. И чуть оправил округлую, зелёную каску на голове. И быстро затянулся табачным дымком.
– Слышишь Фетод. Давай поспорим, что я первым фрица уложу…, – смело сказал он.
– А на что спорим? – ответил Федот.
– А на бутылку водки…
– Хаахаааааа…
– Что ты ржёшь, сын ты шального пса…, – возмутился Степан.
– Что сказал?…Дохлый ты карась… Да я тебя сейчас первого положу… И глазом не моргну…
– Заткнись лучше…
– Хаахахааааа… Ладно… Раз ты ничего круче бутылку водки не знаешь…, – сказал навеселе Федот.
– А что ещё?
– Ладно… Спорим тогда… Если я первым оккупанта уложу… Моя бутылка водки. И ещё с тебя одна бутылка…
– Как так…
– А так… Одна за то, что ты не прав был. А вторая бутылка за то, что я был прав… Всё уяснил…, – сказал Федот.
– Погоди-ка друг…А если я первым гада уложу… Сколько мне бутылок?…
– Как сколько, одна…
– Что-то я не догоняю… Если ты попадёшь первым тебе две, а если я то одна бутылка…
– Всё правильно… Включи свои мозги… Мы же спорим…
– Ладно… Но смотри Федот… Я стреляю лучше тебя…, – смело заявил Степан Калач.
Повеял лёгкий ветерок. Степан живо облюбовал свою любимую винтовку СВТ-40. Он живо передёрнул затвор. И чутко глянул на мушку. Федот заворожился. И заглотил слюнку. Лицо багряное. Глаза округлил. И сейчас походил на каймана в запруде, которому никак не везло с добычей.
Солнце сияло ярко. Его лучи игрались не по-детски. В томной землянке в три наката сияла керосиновая лампа. На самодельном столе стоял радиоаппарат с большой трубкой. И кабель тянулся. Пахло землёй и сухой травой. Возле дверки находился капитан Сильвестр Калиныч Чародейкин. Он был собран. Спину держал прямо, глядя в бинокль. И дышал ровно. Здесь же находился крепыш старшина Демьян Захаров. Он навалился на бруствер. И смотрел зорко. Глаза дикие томные прищурил. И сейчас напоминал дикую утку, которая готовилась к перелёту. Он бегло глянул на капитана. Политкомиссар Филимон Щепин, находясь в окопе, стоял в полный рост. И смотрел прямо. Его мощный торс округлился. Руки мускулистые налились кровью. Он был спокоен, как удав. И сейчас больше походил на хищного ягуара, который вышел на охоту. Глаза округлил. Кулаки свои крепкие костистые мощно сжал. Мысли томили. «Чую сейчас начнётся оперная музыка… Как – то тихо очень… Странно тихо. Тишина бывает перед бурей… Нам доложили, что враг уже близко… Значит, бой здесь примем… И кто знает, как всё обернётся… Как мне Маша сказала. Но мы ещё увидимся с Машей… Я верю, что увидимся. Не может быть, чтобы мы не увиделись… Я обниму её крепко и поцелую. Она там сейчас за нами… Она держит связь. Всё будет у нас нормально. Я себя успокаиваю… Видимо, так я устроен… Помню, как мне нос сломали на ринге. Это был бой за пояс чемпиона военной части… Я упал на настил. И судья стал считать. Он загибал пальцы на своей руке. И показался мне очень широким. И голоса я с трудом различал. И странные голоса шептали мне на уши. Судья сосчитал до пяти. И я вскочил на ноги. Меня повело. Кровь текла быстро из ноздрей. Нос зудел и не дышал. Я не чувствовал ничего… Но боль всё же резко ударила меня по лицу. В глазах рябило. Судья схватил меня за руки. И смотрел прямо на моё окровавленное лицо. Я кивнул. И сделал шаг вперёд. Судья отошёл в сторону. И тут же я вновь получил удар по лицу. Меня повело. Я попятился. Но на ногах устоял. Я, стоя в углу, увернулся. Много раз уклонился от удара. Я действовал машинально. Будто не я стоял там… А кто-то в меня вселился. Какой-то дух. Он мне помогал… Но действовал я хладнокровно, как удав. Соперник Витя сильно замахал своими стальными натренированными руками. И помню, как его правая окровавленная перчатка пролетела прямо в нескольких миллиметрах от моего сломанного носа. Если бы он попал, не знамо, чтобы было… Но я уклонился легко. И сил накопил очень много… Всё, что было вложил в тот удар. И резко ударил тяжёлый свинг. И попал прямо в лоб Вите. Он попятился сразу… У него глаза как будто провалились. И покосились в разные стороны. Один глаз смотрел влево. А другой куда-то ввысь… У него брызнула густо кровь из носа. Губа треснула. Видимо, он силы удара… Ведь я ударил его прямо в лоб. Он сделал несколько шагов назад. Руки опустил. И те уже висели, как половики на турнике. И упал он грузно на боксёрский настил. Ринг вздрогнул заметно… Канаты качнулись… Я тяжело выдохнул. И боль навалилась жуткая… Но я выиграл тот бой… И судья поднял мою руку. Так я стал чемпионом в своей военной части… Потом защитил несколько раз свой чемпионский пояс… Его хотели отобрать у меня и Федул – Медвежье ухо, и косолапый Ваня, и стальной Коля-Брянский, и Борзый-Микула Ветреный Монгол, который всех вырубал с одного удара, и матрос Боря Киевлянин. Тогда, когда вырубил Борю в десятом раунде, я прозвище получил «пушка». Иными словами «К-53». Его до меня никто не мог вырубить. А я вырубил. Но пришлось попотеть. Боря, высокий, двужильный, таранного типа боксёр. Но малость неуклюжий. У него на тот момент было уже тридцать побед. А у меня всего несколько. Но пояс им не достался. И никто не смог у меня его отобрать… А сейчас будет бой… Только не в ринге. Но такой же бой, где нужно проявить и силу, и реакцию, и хватку…», – подумал он. Филимон выдохнул. И резко опомнился. Он чуть мотнул головой. И пришло отрезвление. Он чуть оправил на голове фуражку, где сияла красная звёздочка, на которой гладко отливался золотистый серп и молот. Филимон свёл брови. И сейчас походил на удивлённого пеликана. «Что за шум? Кажется, мелодия какая-то… Но не русская мелодия. И, правда… Мне не кажется… Это немцы… Они уже здесь… Идут весело, видимо… Музыка играет… Но не долго фраер танцевал… Как известно. Вот же сволочи. Совсем обнаглели…», – подумал он. Филимон бегло глянул на капитана и старшину. Он недоумевал. Дышал ровно. Старшина Захаров крепко сжал в руках автомат ППШ-41. Он передёрнул затвор. Капитан Чародейкин насторожился. Он зорко глянул в бинокль. Глаза округлил. И сейчас походил на хищного сыча в лунной ночи.
– Нанананана…Наннанана…Нанана…Нанана…Нананана…Нананана…, – появился ритмичный гул.
Небо сияло лучисто. Светило во всей своей красе. Веял лёгкий ветерок. Воздух сотрясся гулко. Зашипела нерусская мелодия в репродуктор. Она плыла тонко. И эхом разлеталось далеко. Вдали на пригорке показались тёмные квадратные фигуры. Немецкие танки четвёртой немецкой армии панцерваффе взяли курс в направлении Жлобин. Здесь двигались лёгкие моторизованные подвижные части вермахта. Танки-панцеры третьей и четвёртой модели рассредоточились на широком участке. И рёв их моторов становился всё объёмнее. Тут же двигались бронетранспортёры. По виду как тёмные пантеры. Но формы разные. Вперёд выехала мощная бронемашина. Впереди два колеса. Задний мост оборудован стальными гусеницами. И те заскрипели. Они рвали высокую траву. На тросе был оборудован лейбштандарт под наименованием «Великая Германия». В кабине мелькала квадратная каска пулемётчика Франго Зонса. Он упитанный и коренастый. Лицо медное. Глаза лютые, по цвету как плазма. Он крепко держался руками за мощный пулемёт 42 калибра. В кабине имелось ещё несколько фигур. По виду из офицерского авангарда СС. Выделялся стройный и подтянутый унтер-офицер СС Жорди Канс. Лицо суховатое белое. Глаза ледяные и по цвету как лёд. Нос тонкий и острый. Губы сухие. Подбородок прямой. На голове гладкая фуражка. Там красуется значок в виде весёлого роджера и свастики. На стройном теле отменный китель. На поясе ремень. Имеется тёмная кобура. В ней табельный люггер. Офицер Жорди Канс, глядя в бинокль, машинально махнул рукой. Он указывал направление движения. И был пунктуален, как истинный ариец. Он вновь взялся за бинокль. И настойчиво что-то высматривал. Из бронетранспортёров стали выскакивать автоматчики. И те зашагали ровно, держа хаотичный строй. Все вооружены отменно. У кого-то автомат МП-40, у кого-то карабин-маузер. Кто-то нёс на себе лёгкое миномётное снаряжение 50 мм. Здесь же выделялись пулемётчики, вооружённые лёгкими орудиями чешского производства ZB-26. Все шли небыстро вперёд. И бегло переглядывались. Автоматчики пустили по кругу фляжку со шнапсом. И выпивали быстро и игриво. Среди прочих впереди выделялся молодой унтер-офицер СС Крис Ванеш. Тело суховатое. Лицо белое, едкое. Фейс хищный, как мордочка у кобры. Глаза мутные, цвета белого песка. Нос слегка витой. Губы тонкие. На голове фуражка. На ней значок в виде черепа. Он шёл вразвалочку. Верхние пуговицы на гладком кителе расстёгнуты. В руках табельный пистолет-маузер. Он выглядел слегка пьяным. И чуть раскачивался. Крис бегло глянул на солдат вермахта. И замахал рукой.
– Vorwärts. Vorwärts Soldaten… Wir gehen schnell und nehmen uns alle aus dem Weg… Schneller Vorlauf… Вперёд. Вперёд солдаты… Идём быстро и сносим всех со своего пути… Быстро вперёд…, – бойким тоном скомандовал он.
Крис смотрел прямо. И, казалось, жаждал вступить в бой. Он вёл себя раскованно и нагло. Он приторно ухмыльнулся, глядя на полевые пригорки. Солдаты вермахта не отставали. И бегло переглянулись. Казалось, только что где-то широко веселились. И теперь решили прогуляться по русским широким полям.
Небо синее с белыми облаками слегка потемнело. Веял лёгкий тёплый ветерок. И он становился не таким уж заметным и летним. Гул усиливался с каждой секундой. В воздухе замаячили томные точки. И те становились всё объёмнее. Немецкая авиация гулко загудела. Самолёты мессершмитты «БФ-109Е» и юнкерсы «Ю-87» резко снизили свою высоту. Их насчитывалось около десяти. И те стремительно приближались. Они вышли на оперативный простор. И их тени, казалось, легли широко над белорусским полем. Воздух сотрясли пулемётные очереди. Трава высокая местами покосилась. Покатились огненные трассы. И те резали кусты под корень. Свист усилился возле окопов, где находились советские бойцы и офицеры. Все затаились и прижались к земляному брустверу. Филимон, держась за фуражку, бегло глянул на небо. Он примерил каску. Глаза округлил. И не скрывал своей дикости. Он слегка недоумевал. В ушах сильно загудело. Пикировал самолёт юнкерс. Он словно коршун издал свой жуткий визг. И выпустил из когтей бомбу. И та полетела кувырком и быстро по воздуху. Она мигом упала недалеко от окопов. И свист шальной разнёсся в стороны. Земля вздыбилась. Гром ударил сильный. И ввысь полетели копчёные кочки. Дым тёмный повалил стеной. Но живо устоялся. И потянулся высоко, как бурный водоворот. На месте разрыва снаряда появилась большая воронка. И трава, и земля загорелась. Далеко в стороны полетела пыль. Она ложилась, как покрывало. И дышать стало тяжело. Филимон схватился плотно руками за голову. В ушах застреляло. Он глубоко задышал. И не скрывал волнений. Он бегло покосился в сторону. Глаза округлил. Чуть в стороне рвались снаряды. И одна бомба угодила прямо в переднюю стенку окопа. И брёвна кувырнулись. Рядовой Юрий Цибала просто вылетел взад себя из укрепления. Он широко махнул руками. И завис в воздухе на несколько секунд. Его гимнастёрка окропилась кровью. Снаряды жёстко расчертили его плоский торс. Юрий кувырнулся. И был мёртв. Лицо молодое, белое почернело от жуткой копоти. На правой щеке вырвало кусок кожи. Глаза узкие тёмные залипли от багряной влаги. Сержант Виталий Морщинин отлетел далеко в сторону. Адский большой осколок резнул по левой руке. И брызнул кровь из жуткой раны. Кисть отлетела напрочь. Боль отразилась на округлом грубоватом лице. Боец прижался к стенке траншеи. И дышал тяжело. Глаза бурые округлил. Он не потерял сознание. Его гимнастёрка живо окропилась кровью. Боец прижал раненую руку к телу.
– АААААА…АААА, – громко закричал он.
Ветер чуть поддувал. Дым захлёстывал со всех сторон. И вновь пронёсся жуткий свист. Гром прогремел на левом фланге. По полю покатились огненные трассы. Пилот люфтваффе вышел на оперативный простор. Самолёт его дурно загудел. И понёсся лихо на бреющем полёте. В кабине восседал рыжеволосый молодой пилот Кан Лярде. Лицо хищное, как мордочка у акулы. Глаза бойкие, тёмные. В них оптический обман. Он надавил на гашетку. И пулемёты дали о себе знать. Две полосы трассирующих пуль переворачивали кочки. И прокатились мощно по окопам. Рядовой Гена Сташенко вздрогнул не один раз. Он, чуть приподнявшись, выстрелил из «мосинки». И сам попал под шальную очередь. Его плоский торс и живот сильно изрешетило. Местами жилистое тело пробило насквозь. И пули большого калибра били жутко. Запрыгали фонтанчики. Рядовой Сташенко лишь махнул руками. Винтовку крепко сжал. И той досталось от шальной дули. Лицо покривилось. Глаза круглые, цвета меди утратили блеск. И Гена упал грузно взад себя. Ноги загнул в коленях. Он скатился плавно на дно траншеи. И оставил после себя кровавый след на песочной стенке. Рядовой Сева Людин, навалившись на бруствер, крепко сжал в руках ручной пулемёт «Дегтярёва». И плотно надавил на гашетку. Воздух сотрясся. Пулевая струя окатила фюзеляж самолёта. Но тот промчался резко. И особо не пострадал. Сева разозлился не на шутку. Сам он небольшого роста. Лицо, как мордочка у сытого кота. Глаза блестят цвета солода.
– ААААААА…ААА…Сволочь гадская… Я тебя прикончу… Гена держись… АААААА, – заорал во всё горло Сева.
Дым жуткий и тёмный крутился во все стороны. И на левом фланге, и на правом фланге появилась воронки и костры. Тлело жутко земля. Дымок противный витал, казалось, повсюду. Он забирался в самую душу. И пахло гарью. Вдали загрохотало. Поднялась взрывная волна. И в той запарили в воздухе фигуры. Те подлетели высоко. Их разбросало сильно от ударной волны. И тут же все пропали в адском дыму. Воздух наполнился дурными истошными криками. Немецкие самолёты, сбросив бомбы, живо ретировались. Но ещё строчили пулемётчики юнкерсов. И их сирена вонзалась прямо в нервы. И давила на мозг не по-детски. Капитан Чародейкин плотно прижался к брустверу. Он слегка оживился. И чутко осмотрелся. Глаза округлил. И посыпался песок с гимнастёрки. Сильвестр Калиныч тяжело вздохнул. Лицо слегка закоптело. Он взялся за бинокль. И бегло глянул в призму мощного стекла. Он насторожился. И взял паузу. Он бегло глянул на светлое небо. Самолёты живо исчезли из виду. Они улетели. Капитан чуть приподнялся. Он смахнул с правого плеча песок. И вид имел, как у дикого бизона. И тот пустил пар из широких ноздрей. Глаза округлил. Он вновь приложился к биноклю. И чутко осмотрелся. Хотя дым мешал видимости. Он забирался в лёгкие. И дышалось тяжело. Капитан Сильвестр чутко присмотрелся. Глаза ледяные широко открыл.
На синем небе ярко сияло солнце. Лучи игрались. Веял лёгкий ветерок. На горизонте появились тёмные фигуры. И воздух лихо сотрясли моторы тяжёлой техники. Немецкие панцерваффе и бронетранспортёры взяли чёткий курс на высоту. Гул усилился. И странная мелодия, которая звучала в репродуктор, гремела звонко.
– Нанананана…Нананааааа…Нананана….Нананаааааа…, – звучали тона странного немецкого шлягера.
Веял лёгкий ветерок. Танки живо поползли по широкому склону. Солдаты вермахта рассредоточились. И живо поспевали за техникой. На высоте «сто» дымились столбы дыма. И веяло гарью. Капитан Чародейкин чутко смотрел в бинокль. Глаза округлил. Он натужил свои развитые жилы. Мысли путались. «Да сколько же их там… Около тридцати танков что ли… А может больше. Ещё бронемашины… Плюс пехота… Около трёхсот солдат. Или больше. Сюда идут… Прямо сюда… У нас, кажется, есть раненые…», – быстро подумал он. И тут же чутко глянул на комиссара. Филимон Щепов отвечал взаимностью. Он был собран, как сова на охоте. На губах имелся песок. И Филимон быстро утёрся. Изо рта выплюнул пыль. Со своей фуражки сбросил землю. И вздохнул тяжело. Старшина Демьян Захаров взялся за медицинскую сумку. Он протянул бинт раненому рядовому Михею Грищенко. Тот сидел, облокотившись на стенку траншеи. Лицо округлое в крови. Один глаз, словно выбит. Губы сухие. И правое плечо у него сильно пропиталось багряной влагой. Прилетел жуткий осколок от снаряда, который был сброшен с самолёта. И сильно порвал плоть. Михей натужил жилы. И терпел боль.
– ААААААА…ААА…, – застонал Грищенко.
– Терпи боец… Сейчас сынок перебинтую тебе рану… И отправим в лечебницу…, – сказал старшина.
Капитан крепко сжал кулаки. И походил на дикого буйвола, который рвал и метал. Он плотно прильнул к биноклю. И не скрывал лёгкого волнения.
– Комиссар Щепов… Проверьте левый фланг… Кажется, им нужна помощь. И пускай открывают огонь из миномётов по вашей команде… То же самое бронебойщики…, – сказал Чародейкин.
– Есть… Так точно товарищ командир… Я проверю…
– Будем держать связь по мере необходимости.
– Так точно…
– Идите.
Небо синее сияло белыми облаками. Повеял лёгкий ветерок. Комиссар Щепов живо пошёл, находясь в земляном окопе. И чуть пригнул спину. Он оправил на голове фуражку, где блестела красная звёздочка. Глаза прищурил. И бегло похлопал по плечу уже немолодого бойца Фёдора Родимцева. Тот коренастый и упитанный. Голова округлая. На ней каска. Лицо медное. Глаза выразительные, бурые, прямые. Он носит густые усы. Сам местный деревенский мужик. По профессии агроном. И закоренелый охотник. Он сумел породить семерых детей. И его жена пышка Глаша ждала восьмого младенца. Он прямо образцовый семьянин. И дом построил сам в два этажа. Он крепко ухватился за гашетку станкового пулемёта «максим». Рядом стоял молодой армеец Пётр Круча. Он как будто только что сошёл со школьной скамьи. Лицо душевное, слащавое. Глаза простые, но бойкие, как у домашнего кота. Гимнастёрка ему явно не по размеру, как и сапоги. Он ростом, как Филиппок. Один метр шестьдесят три сантиметра. Вес шестьдесят килограммов. Он держал в руках пулемётную ленту, которая выдвигалась из стального ящика. Комиссар Филимон Щепов бегло глянул на лицо молодого бойца. И похлопал того по плечу. И подмигнул, как лучшему другу.
– Держитесь бойцы… Сейчас мы им врежем…, – быстро сказал Филимон.
– Да. Мимо нас не пройдут…Хаахахааа, – ответил Родимцев.
Повеяло едким дымом. Из воронки, которая образовалась рядом с окопом, тянулась вереница жуткой тёмной мглы. Горела земля. Филимон ещё больше склонился. Глаза округлил. Шагал быстро. И мельком глянул на неживого бойца Ефима Ругина. Тот восседал на пятой точке. Руки держал опущенными по швам. Голову склонил малость. Изо рта текла тонкая струйка крови. На теле имелись осколочные ранения. И гимнастёрка заметно порвалась и пропиталась багряной влагой. Рядом восседал молодой боец Яша Бубков. Сам стройный и жилистый. Лицо овальное, суховатое. Глаза узкие, цвета угля. Нос острый, как клюв. Губы тонкие, алые. У него дрожали руки. Он смотрел прямо на своего неживого приятеля. Рядом стояла на прикладе его винтовка «мосина».
– Товарищ комиссар его убили… Его убили… Он неживой, кажется… Мой друг. Его убили… Он неживой…, – дурно произнёс Яша.
Комиссар Филимон Щепов слегка ужаснулся. Он чуть склонился возле неживого бойца. И быстро проверил пульс. Он сам дышал ровно. И тут же прямо глянул на Яшу. Глаза широко открыл. У того ещё больше затряслись руки. Лицо побледнело. Губы сухие. И песок на копчёном лице.
– Его убили… Он неживой… Его убили…, – испуганно произнёс Яша.
