Текст книги "По Иному этапу"

Автор книги: Алекс Клемешье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Алекс де Клемешье
По Иному этапу[1]1
  В рассказе упоминаются события и герои романа «Участковый» Сергея Лукьяненко и Алекса де Клемешье.


[Закрыть]

Темные появились внезапно. А может, это просто Санька так зачитался, что их появление стало для него неожиданностью. Вроде еще пару минут назад чужих в бараке не было, и вдруг – нате вам, подступили к двухъярусным нарам вплотную, смотрят напряженно, играют желваками. Санька вообще не помнил, чтобы Темные заходили в этот барак. Если требовалось о чем-то перетереть – присылали к Горынычу шныря из обычных людей, назначали встречу на нейтральной территории. Но такое случалось крайне редко, в основном же пятерка Темных демонстративно не замечала двоих Светлых, отбывающих наказание за старые, еще людские грехи. Барак же, в котором проживали Санька и Горыныч, был для них… ну, не то чтобы запретной зоной, скорее – зафаршмаченной локалкой, оскверненным Светлой аурой местом. И вдруг – явились все пятеро.

Санька отложил книгу и легко соскочил со шконки. Сейчас не было нужды рисоваться, посматривать свысока в прямом и переносном смысле. Раз они пришли сами – значит, либо разговор слишком серьезный, и тогда лучше базарить лицом к лицу, глаза в глаза… либо будут бить, и тогда тем более лучше стоять на полу, чем падать с верхнего яруса. Рискуя несколько уронить собственное достоинство, Санька все же не удержался, бросил взгляд за спины Темным: как на грех, Горыныч куда-то запропастился, ждать неурочного визита Степанова из Светлого Надзора было и вовсе делом опрометчивым, а надеяться на соседей по бараку попросту глупо – заступаться они точно не полезут, и стало быть – расклад один к пяти.

Впрочем, стояли Темные тесно, и впереди – их «смотрящий» Фагот. Такое построение давало основания все же думать о беседе, а не об избиении. Да и вины за собою Санька никакой не припоминал.

– Похавал? – участливо спросил Темный «смотрящий» задушевным басом. Поговаривали, что кличку ему дали в честь Фагота-Коровьева, фактически правой руки Воланда. Санька еще на воле читал перепечатанные на машинке под копирку листки писчей бумаги – опальный роман «Мастер и Маргарита», но никакого сходства между тем Фаготом и этим не замечал. Зато низкий голос «смотрящего» действительно напоминал завораживающие, пугающие звуки, которые умел издавать одноименный музыкальный инструмент.

Санька не успел даже обдумать как следует, отчего это Темный интересуется его ужином, а Фагот озадачил пуще прежнего.

– Вкусно было? – совсем ласково осведомился «смотрящий».

* * *

Сотрудник Ночного Дозора Евгений Угорь прибыл в исправительно-трудовую колонию спозаранок. Он понятия не имел, что наплело (то бишь – внушило) его непосредственное руководство начальнику колонии по телефону, но бумажной волокиты, сопутствующей любому посещению зоны, удалось избежать. Дело, расследовать которое он был сюда направлен, не казалось слишком уж сложным, и думать так у Евгения было две причины.

Во-первых, в следственном отделе Угорь находился на стажировке. Ну, то есть в Дозоре-то он числился более шести лет, но большую часть этого срока был обычным оперативником, патрулировал ночами улицы, выезжал по вызовам, захватывал нарушителей. И даже когда год назад Сибиряк направил Евгения руководить новым отделом в районном центре, по сути, для сотрудника мало что изменилось – дежурства, патрулирование, постановка на учет Иных, проживающих в окрестных селах и тайге, регистрация временно пребывающих и редкие-редкие задержания. Рутина! Кому-то этого было в самый раз, Евгению – откровенно мало.

В итоге он подошел к областному начальству: дескать, так и так, смилуйся, государыня рыбка, опять моя сущность Иная бунтует, уж не хочет она быть безвольным исполнителем, хочет росту! Сибиряк отнесся с пониманием – уровень Евгения за время службы чуток подтянулся, за неполный год руководства районным отделом проявил он себя исполнительным сотрудником. Ну а что были в тот год накладки – так и ситуация сложилась нестандартная. Тайная община под боком и плетущиеся вокруг нее интриги, бессумеречные аномалии и явление Ворожея – такое не каждое столетие происходит, и даже дозорным более высоких рангов многое оказалось не по плечу.

В общем, дабы не чувствовал себя Угорь начальником на фиктивной должности, дабы рос и развивался, дабы мог впоследствии руководить полноценным отделом с укомплектованным штатом, устроены ему были подготовительные курсы. В конце концов, разве это дело, что обычный деревенский оперуполномоченный милиционер в психологии преступника понимает куда больше, чем сотрудник Дозора?

И вот, после обучения под присмотром старших коллег – своеобразная практика, первый самостоятельный выезд. Ну, стали бы сюда посылать неопытного новичка, если бы дело выглядело сложным?

Вторая причина – замкнутое пространство колонии и ограниченный круг подозреваемых. Убить четверых Иных – на это не каждый способен. Снять повторно показания со всех так или иначе причастных, покрутиться на месте преступления, а там уж все кусочки мозаики сами встанут на свои места.

Сибиряк предупредил, что Дневной Дозор будет вести параллельное расследование, но вступать ли в контакт с их представителем, делиться ли добытыми фактами и умозаключениями – все это оставалось на усмотрение Евгения. «Действуй по обстоятельствам!» – напутствовало руководство, и Угорь для себя решил, что не допустит таких обстоятельств, чтобы пришлось обратиться к сотруднику Дневного Дозора за информацией и уж тем более за помощью. Разобраться надлежит самому. При участии Светлого Надзора, разумеется.

Честно говоря, Угорь понятия не имел, как обстоят дела у иностранных коллег, а в Советском Союзе издавна при тюрьмах, исправительных колониях и лагерях полагалось иметь отделения Надзоров, для нормального функционирования которых было достаточно по одному представителю от Светлых и Темных. В обязанности тюремных Надзоров входило выявление потенциальных Иных среди отбывающих срок, их инициация, просвещение и обучение под присмотром. Ну, в самом-то деле, уголовники – такие же люди, даром что в сей момент находятся в заключении. В их среде потенциальные Иные встречаются не реже, чем на воле. Наоборот: очень многие неинициированные обладают хорошо развитой интуицией, им подчас везет в самых разных вещах – от карточных игр до серьезного мошенничества. Многим легко удается обман, многие неосознанно, но довольно четко определяют, где и какую вещь можно безнаказанно присвоить или, скажем, продать на сторону кое-что из государственного имущества, казенных материалов. А уж в какой переулок свернуть, чтобы укрыться от погони, в какой хибаре залечь на дно, чтобы милиция сроду не отыскала, они определяют и того проще. В общем, у потенциальных Иных частенько возникают искушения воспользоваться необъяснимым «природным даром» и совершить преступление. Если в среднем на десять тысяч обычных людей приходился всего один Иной, то на зоне концентрация потенциальных Иных зачастую была раз в пять больше.

Когда преступник уже инициирован, когда уже распробовал открывшиеся возможности, силами милиции и прокуратуры с ним не управиться: такого и не поймаешь, и не осудишь, и не удержишь в человеческих местах лишения свободы. Ловить нарушителей-Иных – работа Дозоров, и разбираются с такими преступниками по-другому, и наказание они отбывают отнюдь не в обычных тюрьмах. А вот за теми, кто имеет предрасположенность, но пока еще ни разу не заглядывал в Сумрак, нужен глаз да глаз.

Условия в зонах такие, что спонтанная инициация может произойти в любой момент, а эмоциональное состояние зэков далеко от того, в котором первый шаг в поднятую тень сделает тебя Светлым. Соответственно, один Надзор стремился пополнить ряды Дневного Дозора умелыми бойцами из криминального мира, убийцами и ворами, а второй Надзор пытался не допустить, чтобы из мест заключения выходили сплошь Темные, занимался перевоспитанием, наставлял на путь исправления. Плюс ко всему, по обоюдному решению Дозоров (приложение к Великому Договору, двустороннее поддоговорное обязательство № 65/17), заключенным обеих мастей надлежало отбыть наказание за человеческие преступления в полной мере, и лишь потом – на свободу с чистой совестью и новой аурой. А как удержать в застенках урку, если он уже научился на первый слой перемещаться да сквозь решетки шастать? Вот и приходилось сотрудникам Надзоров контролировать своих подопечных, проводить с ними беседы, обучать простейшим заклинаниям и премудростям Иной жизни, но при этом – держать на строгом поводке, то есть не давать пользоваться магией нигде, кроме занятий. Помимо наложенных на зэков персональных заклятий, блокирующих их собственную Силу, по всей колонии – в бараках, в столовой, на плацу, в промзоне – были развешаны следящие и охранные амулеты.

Кстати, не допускать стычек между инициированными Светлыми и Темными уголовниками также было заботой Надзоров. Не магических стычек, невозможных по причине наложенных заклятий, а самых обычных, с мордобоем и членовредительством. Их – Светлых и Темных – даже в разные бараки селили. Во избежание.

И вот при всем при этом – четыре трупа на вверенной территории, ограниченной высоченным забором с колючей проволокой и следящими амулетами. Три Темных мага и один Светлый. Убиты и мгновенно развеяны в Сумраке воздействием третьего уровня. Все четверо – одновременно и в одном месте, буквально на одном пятачке.

Выезжая из конторы в колонию, Угорь был искренне уверен в том, что решить все вопросы он успеет до обеда, максимум – до вечера. Однако чем дольше он изучал материалы, тем более запутанным казалось дело. Вернее, информации, задокументированной и подшитой в папку, было столько, что приходилось изрядно напрягать извилины, сортируя факты, имеющие значение для расследования и не имеющие такового. В итоге Евгений натурально запарился и вышел подышать свежим воздухом.

Денек стоял такой, что дух захватывало: яркое солнце слепило глаза; сияла белизной, искрилась, переливалась, хрустела морозом сибирская зима. Отсюда, с высокого крыльца административного здания, Угрю была видна значительная часть территории жилой зоны – разделенные решетками локальные сектора, вычищенные площадки для прогулок, тщательно выметенные дорожки, приземистые одноэтажные бараки со свисающими с крыш мохнами снега. И такая тишина, такой покой вокруг, будто и не зона тут вовсе, а лыжная база, замершая в ожидании наплыва спортсменов. Впрочем, стоило глянуть сквозь Сумрак – все становилось на свои места. Эмоции тысяч заключенных захламили первый слой темными сгустками, бараки напоминали гигантские синие сугробы – так густо их покрывал мох, единственный постоянный обитатель Сумрака. Озлобленность и отчаяние пропитывали здесь каждое строение, каждую вещь, каждый квадратный метр.

Угорь сокрушенно качнул головой, затем втянул носом морозный воздух, потянулся.

– Степанов, вы зачем прячетесь? – вдруг спросил он вслух. – Что за детский сад? Выходите!

Светлый надзорный и впрямь появился из-за угла здания.

– Я не прячусь! – с обидой ответил он. – Просто не хотел вам мешать. Вы ведь размышляете…

Он казался неплохим парнем – интеллигентного вида, приветливый, деловитый, форма на нем ладно сидит… Надзорным полагалось иметь отдельные кабинеты на территории колонии и одно общее помещение снаружи. Снаружи – в том же здании, куда уже отбывшие срок заключенные заходили за своими документами и за сберкнижкой с заработанными за время отсидки деньгами. Здесь же сотрудники тюремных Надзоров ставили Иным метки – дескать, да, сидел, был инициирован, освободился, подлежит обязательной регистрации и временному курированию Дозоров по месту пребывания.

Ну а свой кабинет, находящийся внутри зоны и предназначенный для личных бесед и занятий с зэками, Степанов без раздумий уступил следователю. А сам, значит, за углом прячется… точнее, старается не мешать. Евгений глянул сквозь Сумрак: ну да, все верно – за скромностью, приветливостью и деловитостью скрываются стыд и чувство вины. Недоглядел, не предотвратил, не спас… Каково это – не уберечь того, за кого ты в ответе?

– Расскажите мне про Горина, – попросил Угорь и тут же замахал руками: – Только вот не надо протокольными словами! В бумажках я уже покопался. Вы мне нормальными, человеческими словами опишите, каким он был.

Степанов помолчал минутку, затем сделал знак рукой – давайте, мол, пройдемся.

– Вас, наверное, ввели в курс, – неторопливо начал он, – наша зона – черной масти. В красных зонах жизнь ведется по распорядку, всем заправляет начальство колонии, а порядки на местах устанавливают «активисты»[2]2
  «Активисты» – зэки, активно сотрудничающие с начальством и получающие за это различные привилегии.


[Закрыть]. Черная зона живет по воровским законам, по понятиям, и вор тут – вовсе не крадун, попавшийся на грабеже, не карманник и не медвежатник. Вор – это высшее звание преступного мира, человек, чей авторитет непререкаем для большинства уголовников, будь то блатные[3]3
  Блатной – представитель высшей по статусу группы в неформальной иерархии заключенных. Блатной обычно является профессиональным преступником. Кроме того, он должен признавать тюремный закон и не должен работать в зоне. Чтобы быть причисленным к данной категории, преступник должен обладать «чистым прошлым»: любое, даже случайное отношение к структурам власти, ее политическим институтам (например, членство в партии или комсомоле) навсегда закрывало перед преступником дорогу в «блатной мир», какую бы высокую криминальную квалификацию он впоследствии ни приобрел.


[Закрыть], понты колотящие, беспредельщики, «мужики» и представители прочих сословий. Для настоящего вора – лучше перо в бок, нежели сделка с вертухаем[4]4
  Вертухай – надсмотрщик, конвоир, охранник в тюрьме или на зоне. В более широком понятии – любое должностное лицо органов правопорядка.


[Закрыть]. А вы же знаете: тюремные Надзоры существуют в зонах под маской особых отделов, мы для обычных заключенных – такие же представители госаппарата, как следаки, опера, прокуроры и вертухаи. А Горыныч… извиняюсь, Горин – он был как раз настоящим вором. То есть представляете, да? Ему через многое пришлось переступить, прежде чем начать общаться со мною. А мне, соответственно, пришлось долгое время вести подготовительную работу, чтобы он наконец научился доверять. Не только мне – вообще Светлым.

– Слу-ушайте, а как так получилось, что настоящий вор, криминальный авторитет, и вдруг – потенциальный Светлый? Давно вы вообще его разглядели? Давно инициировали?

Степанов усмехнулся.

– Ну да, условия на зоне еще те. Состояние угнетенное, положительным эмоциям проявиться шансов практически нет. – Надзорный один в один проговаривал то, о чем минутами ранее думал сам Евгений. – У нас своя специфика, свои хитрости в работе с потенциальными. Тут важен целый комплекс, стечение обстоятельств. Например, письмо хорошее арестант из дома получил, фильм смешной в кинозале крутили, сигареты в тюремный лабаз завезли не отсыревшие, чифир удалось заварить знатный… Пытаемся играть вот на таких мелких радостях. А Горин, ко всему прочему, на момент инициации был «смотрящим» – ну, вроде как воры на сходняке его старшим в бараке назначили. Следил за порядком, разъяснял понятия, решал спорные вопросы. Мужиком-то он был рассудительным, с каким-то таким… обостренным, что ли, чувством справедливости. И тут как раз ему пришлось сложную ситуацию разруливать. В общем, чтобы совсем уж в дебри не лезть: рассудил он спорщиков по понятиям, все правильно сделал, ну и по такому поводу испытывал гордость…

– Вот тут-то вы и подоспели!

– Ну да, подоспел… – Степанов, переживая, помолчал. – Это год назад было. Из «смотрящих» его тут же убрали. Мы-то свое общение с ним не афишировали, понятное дело, но здешние Темные не дремлют. Почуяли, что Горин стал Светлым Иным, – добились его перевода в другой барак, где в основном «мужики» живут. Подальше от блатных, короче.

– А обычные заключенные как к Светлым относятся? – заинтересовался Угорь. – Ведь Иным здесь пользоваться магией нельзя, значит, симпатии с антипатиями внушить братве получится только самым традиционным способом!

– Верно, – согласился Степанов и пожал плечами, – только вы же знаете, что все Иные сами по себе обладают определенным шармом, тут никакого дополнительного воздействия не требуется. Горина и до инициации уважали, и после отношение к нему мало изменилось. А вообще – вы бы лучше Саньку на этот счет расспросили.

– Санька, я так понимаю, это тот самый единственный Светлый Иной, который сейчас остался на зоне?

– Ну да, сосед… – Степанов на мгновение нахмурился и тут же поправился: – Бывший сосед Горина по нарам. Хороший парнишка, сюда совершенно напрасно попал…

Не в первый раз уже за время разговора чудилась Угрю в голосе надзорного тоска. Вот и сейчас – сказал «совершенно напрасно», а у самого интонация сказанному не соответствует. Переживал Степанов, томился, накручивал себя постоянно – дескать, а все ли я сделал, что мог? И речь тут, наверное, шла не только о страшном позавчерашнем инциденте, но и о работе тюремного Надзора вообще. Вот вверена тебе колония на полторы тысячи человек, и находятся в ней семеро потенциальных Иных, и от твоих действий в большой степени зависит то, Светлыми они станут или Темными, выйдут они отсюда действительно перевоспитавшимися, достойными членами общества, или их преступная сущность вопреки твоим стараниям окажется подкреплена и усилена недоступными обычным людям возможностями. Может, ты плохо старался? Может, если бы вовремя нашел правильный подход, Светлых в колонии было бы еще больше? И ведь невдомек этому интеллигентному перфекционисту, что соотношение два к пяти – это уже настоящее достижение, потому что обычно количественная разница между Светлыми и Темными куда больше. Угорь подозревал, что существуют тюрьмы и колонии, где Светлых нет вообще.

Нужно было как-то разболтать Степанова, не дать ему окончательно закрыться в скорлупе из самобичевания.

– Слу-ушайте, а ведь вон там – это же место преступления, верно?

– Да, это клуб.

– Мы можем сейчас туда зайти? – оживился Угорь. – Пустят?

– Пустят, конечно, – вежливо улыбнулся Степанов. – Там сейчас никого. Собственно, с тех самых пор клуб закрыт. До окончания расследования.

– Ну, пойдемте, пойдемте! – поторопил Евгений. – Я осмотрюсь, а вы мне пока расскажете о Темных. Что, действительно они всей зоной заправляют?

– Я разве так сказал? – смутился надзорный. – Нет, вы меня, видимо, неправильно поняли. Просто, во-первых, Темных традиционно больше, чем Светлых Иных. Везде, в любом коллективе. Мы тут не исключение. Иные, пусть даже неинициированные, – они всегда чуть фартовее обычных людей. На уровне чуйки предугадывают опасность и легкую добычу, оттого и авторитет на воле зарабатывают быстрее преступников-людей. Ну и в местах лишения свободы заключенные к таким тянутся, поэтому… Короче, у Темных всегда много добровольных помощников – «шестерок» и шнырей. Но свой шнырь был и у Горыныча, к примеру. Даже когда я его уже инициировал. У него и десяток помощников был бы, если бы он захотел.

– А во-вторых? Вы сказали: во-первых, Темных всегда больше. А что во-вторых?

– Ну, у них тоже своя специфика в воспитании и обучении. Вы же помните – наша зона черной масти. Сотрудник Темного Надзора… как и сотни его коллег по всей стране… они, конечно, справляются с обязанностями по мере возможностей, но я вам уже говорил, как в зонах относятся к вертухаям. А раз надзорный лишает тебя свободы, не дает пользоваться Силой, не способствует тому, чтобы твое дело исчезло, а о тебе самом «мусора» и думать забыли, – значит, он вертухай и есть. Даже уже инициированный Темный предпочтет не знать простейших заклинаний, чем научиться им от надзорного. И вот чтобы в зоне все было нормально, сюда обычно подсаживается бывалый, авторитетный Темный с воли.

– Что значит – подсаживается? – удивился Угорь. Они уже стояли на ступеньках бокового, служебного входа в клуб, но Евгений не спешил зайти внутрь, предпочтя не отвлекаться и дослушать Степанова.

– Ну, по поручению воровской сходки один из членов банды, Иной, совершает мелкое преступление или берет на себя вину кореша – специально для того, чтобы получить срок и стать «смотрящим» для Темных в колонии. Во-первых, если «смотрящий» даст зэку задание посещать занятия в тюремном Надзоре, то общение с вертухаем уже не западло. Во-вторых, он и сам учит их потихоньку. Темный Надзор готовит Иных для Дневного Дозора, а «смотрящий» – для фартовой жизни на воле.

– Конкуренты, стало быть… И что? Цапаются между собой?

– Не замечал. Скорее терпят. Понимают, что друг без друга у них все будет… сложнее.

Евгения не совсем кстати осенило: давным-давно до него доходили слухи о том, что Аесарон, нынешний глава Дневного Дозора Томской и еще двух сопредельных областей, когда-то отбывал наказание в местах лишения свободы. Угорь терялся в догадках – как это Темный умудрился попасться в руки органов правопорядка, обычных людей? Почему не воспользовался возможностями Иного, дабы избежать ареста и наказания, почему не улизнул из следственного изолятора или из тюрьмы сквозь Сумрак? Теперь же дозорный со всеми основаниями подозревал, что Аесарону двадцать пять лет назад было поручено стать «смотрящим» на зоне – чтобы приглядывать за инициированными Темными и обучать их. Ведь в то время он не только не был главой Дневного Дозора, но и вообще в Дозоре, кажется, не состоял. Неплохая такая карьера – от уголовника до руководителя областного масштаба!

Они наконец вошли внутрь и сразу поднялись на второй этаж. Степанов мимоходом пояснил, что внизу остались спортзал и художественные мастерские. Там, к счастью, во время инцидента никого не было. По коридору второго этажа они последовательно прошли мимо маленького кинозала и «ленинской комнаты». Самым дальним помещением здесь была библиотека.

– Вот, – выдохнул Степанов, и Угрю показалось, что он непроизвольно поежился.

В реальном мире коридор был как коридор, светильники как светильники, двери как двери – все неказистое, чистенькое, недорогое, казенное. Никаких тебе надписей на стенах, пол недавно покрашен, металлическая дверная ручка на входе в библиотеку отполирована до блеска тысячами прикосновений.

В Сумраке все было иначе. Здесь коридор напоминал деревенскую избу после пожара: самые толстые бревна уцелели, а остальное выгорело напрочь. Волна чудовищного жара пронеслась отсюда, от библиотеки, до лестницы, спустилась вниз и промчалась по первому этажу, уперлась изнутри в торцовую стену и… развеялась без остатка. Заклятье «протуберанец», оно же – «кара небесная», воздействие третьего уровня.

Из характеристик, подколотых в дело, Угорь знал, что третьим рангом здесь, в зоне, не обладает никто, включая обоих надзорных. Степанов и его Темный коллега тянули на четвертый-пятый уровень, что надежно компенсировалось служебными амулетами: да, в их арсенале были мощные артефакты, заряженные непосредственным руководством, да только были они защитного действия. Скажем, обуздать толпу, если вдруг вся зона взбунтуется, подобным артефактом можно, а вот развеять в Сумраке пусть даже не толпу, а всего лишь четверых, – не получится.

С их подопечными все еще очевиднее: сдерживающие заклинания не давали набрать им должной Силы. Но даже не будь сдерживающего фактора… скажем, самый перспективный из всех, заключенный Горин, смог бы, наверное, лет через десять-пятнадцать выдать на пике четвертый уровень. Темный «смотрящий» Фагот (а теперь Угорь уже понимал, что инициирован он был не в зоне, что попал сюда по решению воровской сходки – присматривать за потенциальными кадрами) мог бы, наверное, показать на воле аналогичный результат, хоть и записан он был пятым рангом. Вот только и Горыныч, и Фагот – оба погибли здесь, в коридоре, ведущем в библиотеку.

Про Светлого Саньку и остальных Темных и говорить нечего – им подобный уровень мог быть доступен лет через пятьдесят-сто.

«Кара небесная» – заклятье универсальное, сотворить его мог и Темный маг, и Светлый, различия только в оттенке Силы, использованной в процессе. Судя по тому, что синий мох на десяток метров вокруг здания клуба не выжжен, а выморожен, Сила была Темной. Что же получается – все-таки Фагот? Рискнул, не совладал – и поплатился? А чего ради рискнул? В материалах фигурировал какой-то «подогрев»[5]5
  Подогрев (грев) – деньги и продукты, нелегально поступающие в места лишения свободы на поддержание заключенных.


[Закрыть] с воли – не то перепутанный, не то украденный. В своем рапорте в Ночной Дозор Степанов в качестве рабочей гипотезы выдвигал предположение, что именно «подогрев» мог стать причиной раздора между Темными и Светлым заключенными. Если Горыныч действительно присвоил себе незаконную передачу с воли, адресованную Темным, Фагот со товарищи могли бы попытаться его наказать. Попытались – и сами погибли, не сумев обуздать поток выплеснувшейся Силы?

Угорь заглянул на второй слой Сумрака и тут же отшатнулся обратно. Нет, конечно же, там не было обгорелых трупов, оторванных конечностей, не было никаких таких ужасов реального мира, нехорошо воздействующих на психику неподготовленного человека. И все же едва уловимые, не успевшие окончательно развеяться следы там были: неосязаемые, неощутимые в физическом плане, пространство на втором слое пронизывали разорванные в клочья, испепеленные, микроскопические частички аур погибших. Будто останки растерзанных не тел, но душ Иных. Еще живая, но уже безвозвратно умирающая пыль.

Информативный слепок с таких аур не снять. Временное ревоплощение хотя бы одной из жертв для дачи показаний… даже если и возможно, то слишком хлопотно: решение о краткосрочном «воскрешении» погибшего или упокоенного в Сумраке Иного принимает Инквизиция, энергозатраты при этом такие, что мама не горюй, и основания для подачи заявки на ревоплощение должны быть чрезвычайно серьезными. А тут, похоже, не тот случай. Всего лишь разборка заключенных на зоне.

Или нет?

В деле упоминалось и еще одно убийство, совершенное накануне применения «кары небесной»: один заключенный (обычный человек) жестоко расправился с другим заключенным (обычным человеком). Связано ли то убийство с предполагаемой разборкой между Горынычем и Фаготом?

Угорь помотал головой и вынырнул в реальный мир.

– Похоже, мне все-таки придется побеседовать с уцелевшими участниками всех последних событий.

Степанов в ответ уныло кивнул и осведомился:

– С кого хотите начать?

– Я так понимаю, что хронологически все началось с инцидента в промзоне, с людей?

– Н-нет, – с сомнением выдавил надзорный. – Скорее всего, сначала исчез «подогрев».

* * *

Санька не успел даже обдумать как следует, отчего это Темный интересуется его ужином, а Фагот озадачил пуще прежнего.

– Вкусно было? – совсем ласково осведомился «смотрящий».

Странный вопрос. «Положняк» – нехитрый рацион питания – одинаков на зоне для всех, независимо от масти и статуса. Только всяким диетикам-диабетикам выдают еще более пресную, недосоленую или совсем несладкую жратву. Как тут можно говорить о вкусе?

Правильно поняв удивленное молчание Саньки, Фагот театрально вздернул брови.

– Что, Горыныч даже не угостил, не поделился?

Только теперь до Саньки доперло: его кореш, сосед с нижнего яруса нар, намедни обмолвился, что ждет «подогрев» с воли. «Дорога» была давно налаженная – хоть Горин и считался блатным, в промзоне он время от времени появлялся вместе со всем отрядом. Ну, не работать, конечно, появлялся – дела какие-то решал. А на производстве мастера и бригадиры – вольные пташки. Да еще и людишки попроще постоянно наведывались в цеха ночами, когда зэки возвращались в жилую зону. Людишки эти завозили материалы и заготовки, вывозили мусор, металлическую стружку и прочие производственные отходы, забирали готовую продукцию. Обычно договаривались именно с ними – пронести в цех и оставить в укромном местечке передачу для конкретного зэка. Таким образом Горыныч регулярно разживался то водярой, то куревом поприличнее, то хавчиком. Протащить «подогрев» из промзоны в жилку, через шлюз с охраной и обязательным шмоном – это отдельная песня, но у братвы и тут все было замазано.

Ладно, допустим, Горин получил «подогрев». Но опять же – какое до этого дело Фаготу и остальным Темным? Они что же – решили Горыныча данью обложить? А очко у них не треснет?

– Где сейчас твой сосед? – не дождавшись ответа, задал «смотрящий» новый вопрос.

– Не докладывал, – вздернув подбородок, отрезал Санька. – Да и ты, Фагот, не прокурор, чтобы меня об этом спрашивать.

– Ну, ну, – басовито прогудел Темный и примирительно выставил ладони, – не гоношись. Ты пойми, парень: порожняк гнать никто не собирается, но разобраться надо. Горыныч – он ведь из правильной босоты, не то что нынешние… – Фагот сделал едва заметное движение головой, будто бы указывая себе за спину; его спутники молча проглотили сказанное, только Лыко и Фирмач переглянулись с недобрыми усмешками. – Мы заслуги Горыныча помним и уважаем. Вот только брать без спроса у своих – последнее дело, а по всем раскладам выходит, что взять мог только он.

– Да что взять-то? – искренне не понимая, повысил голос Санька.

– Человечек один вчера кинул мульку, что будет в промзоне для меня «подогрев». – Пригнувшись, Фагот доверительно сообщил: – Тушеночки мне захотелось говяжьей, понимаешь ли. Ночью хавчик доставили в нычку. Днем видели, как неподалеку крутился Горыныч, а в конце смены шанулись – пусто в нычке. И Горыныча нетути.

Санька облегченно выдохнул. Это не предъява, это – тьфу! Представить себе, что Горыныч (мало того что Светлый, так еще и на понятиях) тасканет у братвы, он, Санька, ну никак не мог. Странно, что Фаготу это вообще в голову пришло!

– Ты его после работы видел? – ласково спрашивал Фагот. – В отряд он возвращался?

Поскольку предъява была смешной, неправдоподобной, Санька решил, что играть в молчанку смысла нет.

– Не видел. Мы же в разных цехах с ним числимся, шлюз из промзоны в жилку в разных партиях проходим.

– А за ужином он был?

За ужином вместо Горыныча за столом сидел его шнырь. Такое уже случалось пару раз, когда присутствие Горыныча во время приема пищи требовалось в другом месте. Поскольку зона была черной, вертухаям было вполне достаточно, что «по головам» в столовой все сходится, а уж кто там сидит за столом – пусть «смотрящие» следят.

* * *

– Так, Санька! – Угорь звучно шлепнул ладонью о ладонь. – Значит, вы с Фаготом выяснили, что Горин по случайному стечению обстоятельств именно в этот день и именно в этом месте тоже должен был получить «подогрев». На чужое он бы не позарился, поскольку это такой воровской закон. Верно?

Парнишка, которого в последние дни кто только не допрашивал, неуверенно кивнул.

– Но ведь могло быть такое, что Горин перепутал? Скажем, предназначенный ему «подогрев» доставить просто не смогли, а предупредить – не успели. Он заглянул в нычку, увидел… ну, скажем, сверток и решил, что этот гостинец – для него. Могло так случиться?

– Могло, наверное, – пожал плечами Санька и шмыгнул носом, – только ведь он сразу обнаружил бы, что это не его «подогрев». Фагот говорил, что тушенки себе заказал, а Горыныч консервы никогда не ел, говорил, что туда всякую тухлятину засовывают.

Говорил, говорил… И тот, и другой – в прошедшем времени. Ни у того, ни у другого уже не уточнишь…

– Ла-адно… – протянул Угорь. – Но если мы с тобой на секундочку предположим, что Горин все-таки ошибся и присвоил чужое… Что бы его ждало в таком случае?

– Ну, с него бы спросили, – снова пожал плечами Санька. – Могли бы разъяснить по-братски…