Текст книги "Огненная лилия"
Автор книги: Алекс Айнгорн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Охотники вернулись лишь через два дня. В поселке немедленно закипела работа, мясо следовало заготовить впрок. В основном этим занимались женщины. Воины считали, что и так сделали много, застрелив этих прекрасных животных. Онор забилась в отдаленный уголок в надежде, что о ней забудут.
Она не умела разделывать туши и не горела желанием учиться. Выпачкать руки и единственное платье кровью, пропахнуть горьким дымом, – вот уж чего ей хотелось меньше всего. Ее разыскал и извлек из убежища Волк. Онор трудно было обрадовать, но ему это удалось. Он не отправил ее помогать индианкам, даже не заикнулся об этом, а напомнил ей, что для нее пришла пора сдержать обещание. Онор понимала, что учиться чему-то, пусть даже языку, так не похожему на ее собственный, это не туши свежевать. Она охотно пошла с Волком, готовая отправиться за ним хоть на край света, лишь бы подальше от противного запаха крови и внутренностей, раздражавшего ее ноздри. В лесу было тихо и свежо. Они присели на поваленной ветром сосне; воцарилось тягостное молчание – Волк не знал, с чего начинать. Онор готова была помочь ему, только бы он не возвращался в поселок засветло, пока там еще кипит бурная деятельность, как в растревоженном улье. Она предложила:
– Может быть, начнем с чего-нибудь простого? Мне кажется, у вас здесь большое пристрастие к животным. Почти все имена. Расскажи, что они означают. Что, например, такое «омими»?
– Голубь.
– Хорошенький голубь. Стерва из стерв.
– Что такое «стерва»? Животное?
– Нет, – рассмеялась Онор. – Так мы зовет женщину с ужасным характером, которую трудно выдержать.
– У Омими сердце голубки.
Онор рассердилась, что он хвалит женщину, отравлявшую ей жизнь.
– Какое там! Настоящая ядовитая змеюка.
– Она тебя обидела?
Онор задумалась. Собственно, она ничего конкретного поставить ей в вину не могла, просто знала, что индианка ее ненавидит. Но внешне Омими ничего серьезного ей не сделала, а злые взгляды не запрещено бросать никому, это не преступление. А если Омими что и говорила, то слов Онор не понимала, ей достаточно было ее тона, чтоб понять, что о ней говорят дурно, и это ей очень не нравится.
– Мы отвлеклись, – раздраженно бросила она. – Вернемся к именам. С волками, лосями, медведями мне уже как-то ясно. Кстати, а Паук? Я не уловила.
– Собикаши.
– Как-как? – Волк повторил. Онор поморщилась и покорно повторила за ним. – Ну что, похоже?
– Немного. Ты запомни, выговаривать научишься потом.
– Ну да. Я вызубрю кучу слов, и никто меня не будет понимать? Ради чего ж я мучаюсь?
– Ты сама сказала. Чтобы понимать, что пожелает тебе приказать твой муж.
– Это Паук, что ли? Скорее рак свистнет, чем он женится на мне, – фыркнула Онор, позабыв об осторожности.
– Потому что он индеец? – спросил Волк так, будто Онор оскорбила лично его своим нежеланием выходить замуж. Она сердито пожала плечами.
– Потому что я его не знаю и не желаю знать. Он мне чужой человек. С чего бы мне пылать желанием становиться его женой? Впрочем, кому это интересно. Я же пленница.
Она надеялась воззвать к его совести, но Волк и ухом не повел. Лицо его осталось каменным.
– Довольно, Лилия.
– Ладно, – она прикусила губу от досады и бессильной злости. – А этот, Сын забыла кого, мой несостоявшийся жених?
– Сын Кайошк. Кайошк – морская чайка. Так звали его мать. Но потом ее звали Та, что ушла с бледнолицым.
– Ничего себе, клеймо навесили. Бедная Кайошк. Она жива?
– Нет.
– Жаль. Мне кажется, мы бы подружились. Она бы поняла меня, – вздохнула Онор.
– Не думаю, Лилия. Кайошк ненавидела бледнолицых больше, чем любой из нас. За все зло, что ей сделали.
Все, что более или менее было связано с именами людей, которых она уже знала, Онор выучила достаточно легко. Но дальше дело пошло хуже. Выучив слово, она тут же спохватывалась, что забыла предыдущее. Волк был терпелив, как никогда не были терпеливы монахини из монастыря, где она обучалась в юности. Через пару дней у нее в голове образовалась полнейшая сумятица, а еще немного времени спустя – полный хаос. И в результате всех упорных каждодневных занятий Онор с трудом удалось выучить около трех десятков слов, и то она составляла фразы так, что вряд ли кто-нибудь понял бы, что она имеет в виду, зато Волк в конце-концов заговорил на прекрасном французском. К стыду Онор, она была сильно уязвлена, когда заметила это.
Единственное, что ее утешало, это то, что Волк и до того сносно изъяснялся на ее языке, но с таким акцентом и с такими ошибками, которые просто коробили слух. Возможно, здесь не было его особой заслуги, просто от природы он обладал способностями именно к языкам, ведь кроме французского, который действительно был ему необходим, он знал достаточно английских слов, чтобы при необходимости объяснить, что ему нужно, хотя, конечно, маловразумительно и путая его с французским.
Так прошел месяц. Время летело быстро, и Онор немного пообвыклась. Как-то раз, сидя у входа в вигвам, Онор-Мари почесывала Безымянного Пса, который умильно заглядывал ей в глаза, положив свою вытянутую морду ей на колени. Она только что ускользнула от бдительного ока Омими, которая нагружала ее домашней работой, как только видела. Их отношения даже отдаленно не стали дружескими.
И вдруг, подняв голову, Онор увидела белого человека. Мужчина в длинных черных одеждах. Священник! Онор подскочила. Священник, здесь!
Белолицый, голубоглазый, с кротким лицом ангела, он шагал по тропинке прямо по направлению к Онор. Он устало опирался на толстую палку, по-видимому, преодолев длинный путь. У него было моложавое лицо, свойственное безобидным глуповатым людям, и небольшая аккуратная лысина. Онор хотела броситься навстречу, но вдруг смутилась. Свое единственное платье она пополоскала в ручье, и теперь сидела в обычной индейской одежде, которую ей с трудом удалось выпросить у Омими. Ее рыжеватые волосы слегка выгорели на солнце, а от свежего воздуха приобрели здоровый красивый блеск. Свои шпильки она давно растеряла по лесу, и на индейский манер перевязывала волосы лентой надо лбом, так что они падали на спину, но не лезли в глаза.
– Прекрасная дикарка, – сказал священник, улыбнувшись, и остановился около нее. Она смотрела на него так, словно он был единственным человеком на земле.
– Ох, отец! Я так рада вам! Что вы здесь делаете? – она протянула ему руку, словно она была баронессой, а он ее духовником, и они встретились где-то в почтенном богатом доме. Его наивное лицо выразило бесконечное удивление.
– Дочь моя, кто ты и как здесь оказалась?
– Я Тиг… Онор-Мари, баронесса Дезина. Я здесь в плену.
Она с надеждой вгляделась в светло-голубые глаза миссионера, словно он был богом, который, расчувствовавшись, немедленно отправит ее домой.
– Отец Мерсо, к вашим услугам, – его снисходительный тон сменился нарочитой любезностью. Она открыла было рот, чтобы просить его о помощи, но из вигвамов высыпали индейцы и окружили священника плотным кольцом. Он сделал ей знак молчать, и повернулся к ним. Онор ждал очередной сюрприз – этот священник заговорил с индейцами на их языке, но со знакомыми нотками навязчивого, настойчивого убеждения. Что-то про истинного Бога, про небеса, про грешников. Онор улавливала отдельные слова, и смысл долгой речи был ей более-менее ясен. Таких проповедей она слышала десятки, похожих друг на друга, нудных, с навязчивой моралью. Она заскучала, но еще больше заскучали индейцы и стали постепенно расходиться кто куда. Похоже, они и не думали брать в плен этого бледнолицего, словно он был окружен аурой, защищавшей его щитом. Вскоре он остался один. Оглядевшись кругом и внезапно осознав это, священник растерянно развел руками и снова приблизился к Онор.
– Эти язычники не желают слушать слово истинной веры, – пожаловался он. Онор выдавила сочувственный вздох.
– Как же так, отец? Они оставляют вам свободу? Вы, белый, так спокойно заходите в их поселок, а они игнорируют вас? Я не понимаю… – Я давно уже путешествую здешними местами, дочь моя. И понял. Знаете, почему они меня не трогают и не тронут? Они думают, я безумен, что у меня плохо с головой. А у них не принято обижать сумасшедших. Одному Богу ведомо, почему. Может, думают, что это какая-то печать богов. Всюду так.
Они слушают меня, позволяют пожить у них, но не слышат ни слова из моей проповеди.
Его горестное лицо развеселило Онор, но она сдержалась.
– Я понимаю, отец. Что поделаешь. И что, они позволяют вам делать что угодно? – осторожно поинтересовалась она.
– Да, в общем.
– И вы могли бы забрать меня с собой? Скажите им, что так повелели боги, или что-нибудь еще.
В ее голосе зазвучала мольба, но, на удивление, миссионер не прослезился от жалости.
– Сожалею, дочь моя, сожалею, но так далеко мои возможности не простираются. Они не трогают меня до тех пор, пока я не вмешиваюсь в их жизнь. Но они могут быть очень жестоки, – она усмехнулась. Он рассказывал это ей! – Смиритесь, дочь моя. Вашей вере послано великое испытание Она отбросила лицемерную сладость, и сурово поджала губы, испепеляя священника своим огненным взглядом.
– То есть, вы не желаете мне помочь? Боитесь за свою драгоценную жизнь? И вам безразлично, что будет с доброй католичкой?
– Что вы, дочь моя. Не грешите, ведь гнев – смертный грех. Я скоро вернусь в форт, где расквартирован отряд солдат, человек двести, не менее.
Я непременно сообщу им о вашем бедственном положении, – она уловила слабый оттенок насмешки в его голосе, особенно, когда он произнес слово «бедственном». Она прикусила губу, чтобы не нагрубить. Что с того, что она не связана, не покрыта синяками, не голодная и не раздетая? Она в плену!
Ей угрожает брак с дикарем, которого она боится, которого просто не выносит! Она не в цепях, но ее стерегут. Она несчастна и одинока! Онор вздрогнула. Кажется, она сама и распалила свой гнев и свои обиды. Ничего страшного пока не случилось. Она целыми днями бродит по лесу с Волком, который показывает ей все, что сам не знает, как назвать по-французски, и она упорно повторяет за ним странные вибрирующие слова. Самая большая вольность, что он себе позволял, было ловить ее за шиворот каждый раз, когда она норовила свалиться в воду. Омими злобно поглядывает на нее, но как выполняла три четверти всей домашней работы, так и выполняет. Больше всего Онор тяготилась отсутствием элементарных удобств. И на раздумья по поводу, где найти укромное местечко, чтобы спокойно умыться, она тратила больше времени, чем на тревогу по поводу предстоящей церемонии. Всего этого она не сказала отцу Мерсо. Она лишь сообщила, что ее вынуждают жить во грехе, ведь местная церемония не имеет отношения к христианскому браку.
Это было последнее, что ее занимало, но иного способа воздействовать на священника она не видела.
– Это очень печально, – согласился он. – Надеюсь, помощь подоспеет вовремя. Вы ведь говорите, что вам дали время. Так тяните, сколько можно.
Вот и все, чем он ее утешил.
Отец Мерсо несколько дней жил вместе с гуронами, проповедуя учение Христа, но мало кто интересовался его проповедями. Никто не позволял себе резкостей по отношению к нему, но и внимания на него не обращали.
Онор честно продолжала свои занятия. В тот день она достигла невероятного для нее успеха – впервые поняла несколько фраз Волка без перевода. Она лениво валялась на траве, вдыхая терпкий запах распаренной на солнце земли, привядшей на солнце зелени, полевых цветов. Волк восседал на камне, спокойный, как Будда, и не давал ей как следует расслабиться.
Стоило ей блаженно зажмуриться, пригревшись на солнце, как сквозь пелену ее грез прорывался его голос, и она, как покорная ученица, повторяла запутанные фразы.
– Хорошо хоть, что не надо учиться писать, – повторяла она. – Этого мне бы точно не пережить.
Такую вот, вполне мирную картину и увидел отец Мерсо, раздвинув ветки и внезапно объявившись на научном семинаре. Онор заметила, что он неодобрительно поморщился, по-видимому решив, что у нее достаточно безмятежный вид для несчастной жертвы. Но что оставалось ей делать?
Непрерывно лить слезы? Наложить на себя руки? Читать индейцам нудные проповеди? Она всего только хотела выжить в жестоком мире, обступившим ее со всех сторон.
Отец Мерсо слегка поклонился.
– Я покидаю эти места. Льщу себе надеждой, что мои слова заронили хоть в ком-то семена истинной веры. Прощайте, дочь моя. Господь с вами.
Прощайте и вы, – он слегка кивнул Волку. Волк надменно попрощался с ним, не касаясь его веры и его проповедей, словно не слышал ничего подобного.
Выслушав сухие слова индейца священник опустил голову и мрачно зашагал по тропинке, раздвигая руками колючий кустарник. С его уходом Онор теряла последнюю связь с привычным ей миром. Она вскочила на ноги. Суровый взгляд Волка не остановил ее.
– Я вернусь, я сейчас!
Она побежала за священником, который шел медленно, и ей не составило труда нагнать его.
– Отец Мерсо, отец Мерсо! Постойте!
– Что стряслось, дочь моя? – кроткое лицо выражало искреннюю озабоченность. Он положил ей руку на плечо. – Расскажите мне.
– Вы…вы так уходите… Что же со мной будет? Отец мой, я не надеюсь на помощь, но скажите хоть что-то, что меня утешит.
– Что сказать вам, дочь моя? Правду? Что французы не развяжут войну из-за одной единственной подданой Франции? Что я сам не одобрил бы кровопролития? Что мне горько видеть участь соотечественницы, но я не знаю, как поступить, чтобы сохранить мир на этой земле и помочь вам?
Он бессильно махнул рукой и пошел прочь. Онор прикусила губу от отчаяния. Священник медленно удалялся.
– Вы не хотите вмешиваться в политику? – крикнула она ему вслед. – Пусть. Но хоть не молчите. Вы будете в форте, скажите им. Расскажите им!
Может кто-нибудь найдет в себе мужество помочь попавшей в беду женщине!
Он обернулся и посмотрел на нее с грустью, словно прощаясь навек.
Черная сутана делала его похожим на саму смерть.
– Я обещаю, баронесса. Я скажу им.
– Я буду приходить сюда каждое утро и каждый вечер!
– Так бегите же!
– Бежать! Как бы быстро я не шла, они в два счета догонят меня. Каждая задетая мной травинка для них все равно что сигнальные фонари. Это кажется, что меня плохо стерегут.
– Понимаю. Что ж, прощайте. Я попробую помочь. Возможно кто-нибудь сможет помочь вам бежать.
Он скрылся за завесой зелени. Онор вернулась на поляну, где оставила Волка. Он ждал ее.
– Вижу, ты не считаешь, что я могу сбежать, – раздраженно бросила она, увидев, что он и не собирался гоняться за ней по лесу.
– С Черным Платьем? Лилия не глупа. Гуроны найдут ее, и она будет наказана. Зачем ей это?
– А вдруг я успела бы раньше добраться до своих, чем вы до меня?
– Невозможно, – он холодно глядел ей в глаза. – Скоро тебя не будут беспокоить такие мысли, Лилия. Гуроны возвращаются в свою деревню, где остались их братья и сестры. Это глубоко в лесах. Тигровой Лилии не выбраться оттуда одной.
Она почувствовала, как холодный обруч сжимает ее сердце. Еще дальше в лес! Куда уж дальше!
– И как скоро? – жалобно спросила она.
– Очень скоро.
Она с досадой сжала кулаки, но сделать ничего не могла, и молча прошествовала мимо него Теперь у нее остались считанные дни. Она два раза в день наведывалась в условное место, чтобы хоть как-то занять себя. Она была уверена, что Мерсо не выполнил обещания и лишь для очистки совести приходила на поляну. Возможно, ее уверенность в безнадежности ее затеи сыграла ей на руку. Судьба вспомнила о ней, и однажды Онор застала там незнакомца. Прошло четыре дня с отъезда отца Мерсо. Вечером, воспользовавшись тем, что Омими готовила ужин, Онор ускользнула из-под ее надзора. Ее ждал сюрприз.
– Это вы баронесса Дезина, пленница гуронов? – спросил шепотом незнакомый мужчина, одетый как простой колонист. Она дернулась всем телом от неожиданности, он вышел из тени и приветливо улыбнулся. Она радостно вскрикнула.
– Вы поможете мне бежать?
– Тише, тише, тише. У вас все в порядке?
– Да, но они хотят перебраться куда-то за семь морей, откуда не возвращаются! Мне срочно надо бежать, – взволнованно объявила она.
– Да? Жаль. Мы не можем забрать вас сейчас. Губернатор запретил идти на конфликт с гуронами, пока не вернулся наш отряд. Это огромный риск. Вы должны остаться на пару дней.
– Но они уйдут!
– Пару дней, а потом вернется наш отряд, который обеспечит безопасность форта. Поймите, здесь замешаны государственные интересы.
Ей были безразличны интересы всего мира в целом, и всех государств в частности. Она всего лишь хотела домой.
– Я знаю, как можно поступить. Я слышала, на днях намечается большая охота. Это означает, что все лучшие охотники на день-два оставят место стоянки без присмотра. Я смогу сбежать, если вы поможете мне выбраться из леса.
– Все уйдут? – он искренне заинтересовался ее словами. – И что же, не останется никого, кроме женщин?
– Ну, не совсем все, но почти.
– Вот как? Это интересно. Мы могли бы появиться здесь с нашим отрядом и навести на них страху. В суматохе вы могли бы скрыться.
– Отличная мысль, – согласилась Онор – Когда же это будет?
– Я не знаю. Но узнаю и сообщу вам.
Он указал на дупло чуть выше ее роста.
– Оставьте мне записку вон там. Мне опасно вертеться здесь слишком часто. Как бы мне не попасться, а то чем я тогда вам помогу? Хорошо?
– Конечно. Я завтра же оставлю вам записку, но только на чем? У вас есть бумага?
Он порылся в карманах и достал смятый конверт.
– Вот все, что есть.
– Хватит. Господи, как вас хоть зовут?
– Лейтенант де Ривароль, к вашим услугам.
– Спасибо за участие, лейтенант, – с чувством произнесла она.
– Не за что, – и он скрылся в лесу. Вдалеке раздался тихий цокот копыт. Вернувшись в лагерь, Онор застала Омими в легком беспокойстве. Она успокоила ее, заявив, что была под присмотром Волка. Омими сразу потеряла к ней интерес, не став даже проверять ее слов, на что Онор очень рассчитывала.
– Когда охота? – между прочим спросила она у индианки.
– Три луны, потом гуроны уйдут.
Итак, у нее в запасе три дня. Онор не торопясь взвесила все за и против. Наутро в дупле появилась тщательно сложенная записка, написанная угольком на обороте конверта. Записка содержала всего пару слов: «Через трое суток после нашего разговора. О.Д.»
Через три дня пробил час Онор-Мари. Охотники отправились в лес, оставив своих товарищей если не беззащитными, то по крайней мере ослабленными. Ушли и Волк, и Паук, и Грозный Гризли. Онор, нервничая, не находила себе места, ходила кругами вокруг костра, до хруста разминая кисти. Вполне можно было бы бежать. Но безопаснее было бы, чтобы ее увели солдаты. После полудня до Онор донесся звук, который она ни с чем не могла спутать: звук выстрела из мушкета, то, чего она так напряженно ждала. Это солдаты расправились с индейцами, охранявшими поселок. Раздался чей-то предупреждающий крик, который тут же захлебнулся и смолк. Солдаты наступали. Индианки в волнении сбились в кучу, беспомощно оглядываясь.
Выстрел прогремел совсем близко, и одна из женщин, раненная, упала на землю.
Онор опасливо огляделась. Она не могла не понимать, что второго такого шанса у нее не будет. Всем было не до нее. Женщины с криками хватали детей и бежали в лес. Немногочисленные оставшиеся в деревне мужчины тщетно пытались защитить соплеменников. Солдаты наступали, не щадя никого. Онор напоминала себе, что она в своем праве. Она находилась в плену и хотела только одного – выжить и выбраться на свободу. Но все-таки, ее предательство жгло ее. Если б к ней были более суровы, может, у нее не было бы так неспокойно на душе. Онор показалось благоразумным убраться с линии огня. Ей не хотелось на пороге свободы стать жертвой шальной пули. Она побежала в сторону, противоположную той, где скрылись индейцы. Непрерывный грохот выстрелов пугал ее. Единственная мысль, охватившая Онор, как пламя, горела в ней, заставляя ее действовать. В лес!
Скорее спасаться! Туда, где ее не найдут, где до нее не достанут ни пуля, ни стрела.
«С какой стати они преследуют мирное население?» – раздраженно думала Онор. Она считала, что солдаты устроят засаду для воинов, отправившихся на охоту, и будут воевать с теми, кто может противостоять им. Но не с женщинами, не со стариками. Она забрела в лес и спряталась там, прислушиваясь к шуму. До нее доносились отголоски выстрелов, неразборчивые возгласы. И тут же неожиданно и оглушительно, разрывая уши, прозвенел с невероятной силой боевой клич. Онор вскрикнула. Боевой клич мог означать одно – охотники возвращались, чтобы защищать свое племя. Она не знала, была ли то воля случая, удалось ли им проведать о предательстве, заметили ли они опасность по дороге, ясно было одно, индейцы вернулись, и сейчас здесь начнется кровавый ад. Дрожь охватила ее, бросив в холодный пот. Она так рассчитывала на то, что охотники не должны были вернуться раньше утра следующего дня! Но, похоже, шестое чувство заставило их вернуться домой. «Солдаты не готовы к такому, – взволновано подумала Онор.
– Вопрос еще – кто теперь победит. И если победят индейцы…Ой-ой…Они оторвут мне голову… В лучшем случае.». Мысль была не из утешительных.
Пока еще у нее было время. Ей подумалось, что она вполне успеет скрыться, пока идет сражение. А форт где-то недалеко. Она бросилась бежать, все еще надеясь, что ее план бегства не окончательно провалился. Она спешила, не глядя по сторонам, не глядя под ноги. Резкий щелчок раздался, когда она уже начала думать, что спаслась. Этот щелчок был издан захлопнувшимся капканом, чьи железные челюсти поймали ее в ловушку. Она упала. Железные скобы вполне могли сломать ногу, если б не ее туфли, которые смягчили удар. Одна ее нога была крепко зажата. Она дергала ей изо всех сил, но волчий капкан был рассчитан на силу, большую, чем у нее. Она попала в свою собственную ловушку. Совершенно беспомощная, она сидела на земле, проклиная способы охоты людей с цветом кожи, аналогичным ее собственному.
Она никогда не думала, что капканы – такой варварский метод. Нога онемела, и Онор начала спрашивать себя, что будет, если никто не найдет ее.
И тут она увидела Волка. Он был последним, кому она могла бы обрадоваться сейчас, несмотря на весь свой страх. Она боялась его теперь больше, чем одиночества, диких зверей и голодной смерти в лесу. Он бесшумно появился из чащи, и смотрел на нее молча, испытующе, с каким-то немым осуждением. Онор не пыталась оправдаться. У нее не было слов. Она опустила глаза, готовая ко всему. Страх и чувство вины сковали ее. Было тихо, и Волк не двигался с места. Наконец, Онор решилась поднять глаза. В руках у Волка сверкнул нож. Онор напряженно следила за ним, уверенная, что настал ее последний час. Она не просила пощады. У нее просто наступило полное оцепенение. Даже страха не осталось. Она знала, что Волка бесполезно уговаривать, когда он что-то решил. Он подошел к ней, и Онор отвернулась, чтобы не смотреть. Она ждала удара, не сомневаясь, что рука индейца не дрогнет.
Волк нагнулся над ней, и его нож со скрипом протиснулся между скобами капкана. Пружина сопротивлялась упорно, но у Волка оказалось достаточно силы, чтобы разжать неумолимые челюсти. Онор неожиданно очутилась на свободе. Она нерешительно встретила взгляд Волка – осуждающий, укоряющий.
Он не нуждался в судьях, чтобы доказать ее вину. Ему достаточно было видеть, как своенравная Огненная Лилия отводит глаза.
– Беги, – вдруг сказал он. Исчез Волк так же внезапно, как и появился.
И даже веточка не хрустнула, когда он отправился к своим. Онор не знала, воспользоваться ли его советом. Она слегка прихрамывала, онемевшая нога еще плохо слушалась ее.
«Куда я пойду? – спросила она себя. – Я только отыщу новые неприятности на свою голову.»
В стороне индейской деревни как будто все стихло, и Онор решилась поискать там кого-нибудь из солдат. Ее ожидала мрачная картина. Многие гуроны погибли, но и много солдат нашли свою смерть здесь. Не похоже было, чтобы здесь кто-то победил. Ее ждал очередной сюрприз. Сначала она заметила своего старого знакомого – лейтенанта Ривароля. Он был очень горд собой – он взял в плен одного из индейских вождей, отставшего почему-то от своих соплеменников. Волк холодно глянул на Онор, когда она, прихрамывая, вышла на свет. Она мрачно вздохнула. Онор не способна была больше рассуждать. Она действовала молниеносно, не раздумывая, повинуясь внутреннему голосу. Лейтенант, заломив руку Волка за спину, позвал своих товарищей помочь справиться с пленником. Онор решительно направилась к нему. Ее шаги становились все менее уверенными… И, наконец, поравнявшись с лейтенантом, она качнулась и очень естественно упала. Ее обморок выглядел совсем как натуральный. Лейтенант Ривароль был настоящим джентльменом.
Привычки, которые намертво въелись в его кровь, были сильнее его.
Машинально, увидев падающую навзничь красивую молодую женщину, он потянулся подхватить ее. Лишь на мгновение его рука ослабила хватку, и Волк тут же вырвался на свободу, только его и видели. Лейтенант выругался.
Пленник ускользнул из-за его собственной неосмотрительности. Да и Онор он не поймал. Она продолжала разыгрывать обморок, мужественно сохраняя неподвижность. Лейтенант принес ей воды. Она приоткрыла глаза.
– Это вы, лейтенант? Слава Богу!
Он криво улыбнулся, предвкушая, какой разнос учинит ему начальство.
– Как вы себя чувствуете, Онор?
– Хорошо. Вы разбили индейцев, да?
– Не совсем. Большинство спаслись бегством. Не думаю, что это уж очень удачный поход.
«Но зато я обрела свободу, – подумала Онор. – Теперь только окончить ремонт корабля – и домой».
Ей самой не верилось, что все пройдет так гладко, как она воображала, но жизнь оказалась неожиданнее любых фантазий…
Вместе с остатками отряда лейтенанта Ривароля Онор-Мари проделала нелегкий путь. Это был унылый поход. Солдаты проклинали индейцев, оказавших им столь яростное сопротивление. К счастью, почти никто из них не знал о той роли, что сыграла Онор в этом сражении, так что никому не пришло в голову обвинить ее в предательстве. Возможно, Риваролю и казалось подозрительным все, что случилось, но в его голове просто-напросто не уложилась бы мысль, что французская баронесса могла принять сторону индейцев против соотечественников. Поэтому пока Онор была вне подозрений.
Наконец, уставшую, но зато свободную, Онор-Мари доставили в форт. Ей навстречу вышла высокая сухощавая женщина в темно-синем платье старомодного фасона.
– Я мадам Буатель-Лерак, – официально представилась она. – Мой супруг
– губернатор этой провинции. Очень рада принимать вас в своем доме, – судя по тону, непрошеные гости – последнее, что могло порадовать эту женщину.
– Я Онор-Мари де Валентайн, баронесса Дезина и Сан-Эсте, – Онор приняла ее тон. Губернаторша выпятила нижнюю губу.
– Та женщина, которую держали в плену индейцы.
Она задумчиво коснулась рукой своего подбородка. Взглядом она оценивала Онор, словно спрашивая себя о чем-то. Онор не понравилось, как ее встретили.
– Я хочу поговорить с губернатором, – сказала она.
– Он занят. Он побеседует с вами позже.
Губернатор принял ее лишь на следующий день. Он выслушал просьбу Онор помочь ей вернуться в город и отказал ей наотрез.
– Мои люди скоро едут туда, – сказал он. – Но здешние места чрезвычайно опасны, полны диких индейцев, женщина будет задерживать их.
Нет, дорогая, пока вы останетесь с нами.
– Я ничем не стесню ваших солдат, – уговаривала его Онор.
– Женщина в трудном походе – что камень на шее. Вы погубите и их, и себя. А у меня и без того мало людей, – он глянул в ее побледневшее лицо и добавил успокаивающе. – Но скоро мы переселим индейцев на земли за Вудвортом, и в округе станет спокойно, как в парке. Вот тогда я сам лично отвезу вас в Сан-Симоне.
Они еще спорили некоторое время, но напрасно. Губернатор не хотел, чтоб Онор присоединялась к его отряду.
– Но хоть письмо они могут прихватить с собой? – устало спросила Онор, отчаявшись добиться своего.
– Конечно, дорогая моя, – он облегченно вздохнул.
– Хорошо. Я напишу записку капитану, которого я наняла. Пусть заканчивает ремонт без меня. Хорошо хоть, я заплатила ему полсуммы, – горькая улыбка тронула ее губы.
Так она осталась жить в форте. В сущности, для нее мало что изменилось. Здесь она тоже была чужой.. Офицерские жены косились на нее неодобрительно. Губернаторша вела себя так, будто от нее можно было подхватить заразную болезнь. Онор злило подобное отношение. Наконец, она сорвалась.
Мадам Буатель-Лерак бросала на нее многозначительные взгляды, бесцеремонно явившись к ней в комнату, когда она одевалась. Онор, сжав зубы, продолжала перед зеркалом оправлять на себе платье, которое было ей велико.
– Вы не беременны, милочка? – вдруг услышала она вопрос и просто застыла. Она не сразу поняла намек и смотрела на губернаторшу в недоумении. Потом до нее дошло.
– Что вы имеете в виду? – сухо спросила она. – И с чего вы, собственно, взяли подобную чушь? – она задыхалась от гнева.
Губернаторша изобразила на лице сочувствие.
– Бедняжка! Вам, должно быть, чего только не пришлось пережить в плену у этих варваров, этих дикарей.
Онор передернуло. Ее переполняло отвращение.
– Знаете, мадам, за все то время, что я пробыла в плену, никто из этих дикарей ни разу не позволил себе нескромного взгляда, уж не говоря о том, чтобы шлепнуть меня по заду. А вот ваш супруг умудрился сделать это дважды в первый же день моего пребывания в форте.
Губернаторша покраснела. Но хоть злые слова Онор закрыли ей рот, все равно, каждый в форте продолжал строить свои предположения о жизни Онор в плену. Она знала об этом, и ничего не могла поделать. Ей оставалось лишь ждать перемирия, чтобы наконец беспрепятственно уехать.
Онор-Мари была ужасно одинока в форте, и большим удовольствием для нее было увидеть знакомое лицо. Как-то утром, спустившись во двор, она натолкнулась на отца Мерсо.
– Вы здесь, отец? Рада вас видеть. Спасибо, что выручили меня!
Он помолчал. Странная нерешительность прозвучала в голосе духовного пастыря, словно он сомневался в том, что собирается сказать.
– Я и правда, кажется, помог вам, дочь моя. Но… Должен сказать, я надеялся, что вы ограничитесь побегом. А вы-таки устроили резню. Погибли ваши соотечественники.
– Но, отец, мне тоже жаль. Я не думала, что они пострадают. Я специально выбрала день, когда индейцы ушли на охоту. Но эти дикари такие хитрые… Вы сердитесь?
– Что вы? Вспомните о моем сане! Я, конечно же, не сержусь.
– Хотелось бы поговорить с вами, отец.
– Исповедаться? – быстро спросил он.
Она нервно повела плечами. Что за дикая мысль?!
– Если возможно, просто поговорить.
– Заходите в часовню, дочь моя, – он сделал приглашающий жест и зашел в деревянную постройку, лишь отдаленно напоминающую храм. Там царили сырость и строгий полумрак. Четыре ряда угловатых лавок загораживали проход к кафедре проповедника. Мерсо прикрыл за собой дверь и присел на лавку.
