Текст книги "Атланта в Калидоне"
Автор книги: Алджернон Чарльз Суинбёрн
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Рознь неся и болезнь, прикатилась?
Так зачем стало в мире темно?
Розе – шип, страсти – жало дано?
Уже много страданья и зла
На землю с рожденьем людей
Пришло, так зачем бить сильней!
Безжалостна неба метла,
И следует голод за ней,
Иль молния жжёт всё дотла;
Опасна морей синева,
И отмели к нам не добрей,
А область веселья мертва,
Лишь слёзы текут всё сильней. -
Зачем, как голубка светла,
Послала нам пламя страстей,
На землю явившись едва,
Нам тяжесть любви принесла?
Нам лучше б тебя не видать,
Ведь смерть идёт за тобою,
О мать, и явственный страх,
И в горе сцеплённые руки,
Готовность стенать и роптать,
Колен дрожь, сердец перебои,
И жуткие звуки в ушах,
Как стон обречённых на муки.
Тут вопль заключённых в тюрьме,
Там бунты скорбящих на воле,
И бури урчанье в пустыне,
Крик вдов на бреге морском;
И шторм вновь бушует во тьме
На рифах, шипящих от боли;
Вновь воздух ярится, кровь стынет,
Без паруса судно, с веслом
Разбитым, скитается ныне
По морю в мерцании ночи,
Где бьются волны в протоках,
Как сабли – волна на волну;
Губят сушу дождей потоки,
Сотрясают ветра небес вышину,
Рыча, будто в стае волки,
И плод уж на ветви испорчен,
Твари гибнут, родившись до срока;
Нам болезни и голод припас
Твоего нарождения час.
Эти беды нам ведомы; как же
Нам тебя различить и понять?
Вьются светлые кудри над пляжем,
Взгляд моря все способен объять,
А дыханье – как светлое пламя
Между солнца сияющим кругом
И эфира цветными огнями?
Видно, жалости нам не дождаться,
Наши – только тоска и желанья,
Клики армий, громящих друг друга;
Стены наземь готов повергать
Город граду, насмерть сражаться
С родом род, умножая насилье,
Брат на брата готов восставать…
Усмиришь ли ты зло своей силой?
Нас помилуй, о мать!
От времён первобытных на всех
Длань твоя возлежит, как проклятье,
Ты колеблешь и троны богов -
Так молва о тебе говорит.
Ты пронзаешь стрелою доспех
Боевой, и придворное платье,
Сильных губишь, их злато и кров
В пыль и брызги удар превратит.
Этих вот, утомлённых печалью,
Долготой жалкой старости дней,
Ты крушишь, но и худшие беды
Посылаешь, как Тиро – беду:
Её ржавая цепь отягчает,
Хотя бог возлежал рядом с ней,
По лицу бежит кровь, плети свищут,
Хоть цари в её древнем роду.
Но давно с огнём твоим в венах
Не желает она выносить
На горячей груди ткань одежды,
На плече из рябины колчан,
Вся летучей окутана пеной,
Энипея желает любить.
Бог речной поцелует, как прежде,
И обнимет податливый стан.
АТАЛАНТА
О солнце, ясный свет среди холмов, и день
Весенний, долгожданный, и вы, праведные боги,
В чьих дланях наши муки и блаженство,
Но прежде – ты, царица высей, солнца белая сестра,
Что почитаема повсюду между дев – восславьтесь,
Внемлите мне, рабе своей, без знака не оставьте,
Веленья, руководства ту, что девственность хранит,
Охотницу святую, как моя богиня – здесь стою
Пред ликом вашим, посреди мужей, снаряжена к охоте,
Как все они, и заострила копья; будьте все
Ко мне добры и благосклонны, пока честь храню,
Да не один не обратится против той, что носит
Взамен веретена копьё и вместо ниток – тетиву,
Хоть женщина, но не жена; я чистыми устами
Восславлю небеса и лики всех богов, и ранний
Рассвет, что полнит небо блеском и цветами,
Как девы, свежими, и полнит ароматом
Обширные и тёплые воздушные поля, пути луны
Средь неподвижных туч, утёсов и ущелий горних.
Вам предложив бескровные дары и возлиянья,
Цветы и локон золотой моих волос,
Теперь у Артемиды я прошу благословенья:
Пусть будет золотом сей день для нас и для тебя,
До самого заката плодотворным и удачным.
Храни, возлюбленная, ты мои все дни
Счастливыми, и увенчай главу мою
Венком, который ты сплетёшь, зелёною короной.
Ведь не без слова из твоих пречистых уст
И не без твоего премудрого приказа
Через проливы, полные бурлящей белой пеной
До пиков Ахелоя от равнин Эллиса
С попутным ветром прилетела я сюда, где боги
С тобою собрались, на царскую охоту,
Оставив дом родной пустым и безутешным,
Холмы Аркадии, леса и воды рек зелёных,
Тоскующих, не слыша звуков рога моего,
Там, где не топчут больше землю мои ноги.
МЕЛЕАГР
От трепета пред именем твоим, святой главою,
О Аталанта, ни один на свете муж
Тебя хвалить не смеет, хоть ты всех достойней
Для похвалы, подобная богам красою
Твоих волос священных, глаз и стоп,
Что, по водам ступая, не поднимут белой пены,
Как бы не вился ветер озорной;
Но молим мы богов, восхищены тобою,
Тебя найдя достойнейшей средь всех для похвалы,
А с ними вместе славим и тебя,
Как свет, зажжённый в божеских руках.
ТОКСЕЙ
Доколе будешь ты точить копьё словами,
Словами биться, сладкой речью зверя добывать?
Кончай, или иди убей свинью в своем хлеву.
ПЛЕКСИПП
Уж коли едет дева меж мужей на битву,
То сядь на её место и пряди; достоин
Оружной женщины мужчина, с девой схожий.
МЕЛЕАГР
Мир вам; но знайте, что не любят боги болтовни.
ПЛЕКСИПП
Они мужчин не любят с женским языком.
МЕЛЕАГР
Ну, не сильнее речь моя, чем мои руки.
ПЛЕКСИПП
И то, и то слабо, не как мои ладони.
МЕЛЕАГР
Держи их в чистоте; к ним вечно липнет грязь.
ПЛЕКСИПП
Тебе-то кровью вепря рук не замарать.
МЕЛЕАГР
Держи слова в узде и сердце остуди.
АЛФЕЯ
Уста закройте, братья и мой сын,
Чтобы слова не обратились в ядовитых змей.
ТОКСЕЙ
Какая польза от девицы средь мужей,
Ну разве кровь свою она отдаст богам!
ПЛЕКСИПП
Надеть ей жертвенный венок и перерезать горло,
Кровь выпустить и дух – такою жертвой смогут
Мужи добиться помощи богов, хранителей удачи;
Живая ж бесполезна, будь она бутоном
На клумбе или спелым, сладким фруктом,
Созревшим для услады ртов мужских и ласк,
Иль хоть носи она копьё и тяжкий щит.
Скорей корова рогом одолеть быка сумеет,
Поборет жениха невеста или бога – человек.
Такую же я вижу здесь нелепость: всякой вещи
Свой путь – одно изменишь – и испортишь всё!
Но ты, о Зевс! Меня послушай: только я
Сражу перед тобою зверя – ни жене, ни мужу
Со мною не сравниться! Да не похулят они тебя,
Того, кто силу мужу дал, и мудрость не оспорят
Твою, ведь бога мудрость неизменна.
АТАЛАНТА
Мужи, что избраны от всех племён, и ты,
О царь – молю с моим присутствием смириться.
Ведь если жизнь моя была позорна,
На то укажет гнев богов; доселе
Из них никто меня не обвинил.
О ты, моя святая и счастливая богиня!
Коль согрешаю, променяв обычай женский
На копья и союз с людьми чужими,
То есть всегда у твоего бедра
Семь стрел священных, изукрашенных Танталом;
Не пустишь разве ты одну, о мать,
Пронзая семижды мне грудь иль бок, иль горло?
А если с кем бывала я дерзка,
Не знала меры, пусть помыслит он
Что я за мою святость и за славу
Плачу немало, лишена любви мужской
Навечно, материнства не изведав;
Не ощутить мне детских губ, не видеть глаз
Влюблённых, и у смертного одра
Не соберутся сыновья – цари на похороны,
Не зарыдают дочери; но странной и холодной,
Богам посвящена, без танцев и цветов,
Без праздничных огней, мужского ложа
Пребудет жизнь моя; но снег кружащий,
Что утро первым встретит, и холодные холмы,
Ветров земли полны, и бури океана,
Блуждающие крылья шумной ночи,
Что знает гром и вой волков голодных;
Высокая сосна, мороз лесов летучий,
Знакомый с многими ветрами и богами,
Часы рассвета, белые лучи зари,
Ручьи тысячеустые меж зарослей рогоза,
Потоки от растаявших сугробов,
Меня прельщают, знают, и никто иной,
Лишь мать – богиня; посмотрите сами,
Кому из вас по сердцу жизнь такая.
Пусть славит каждый бога своего,
Я ж, умирая, буду помнить только,
Что чистой я должна предстать пред той,
Служу которой, девой быть до смерти.
Затем же – каждый пусть творит что хочет;
Что за беда вам, если я приму,
Девицей будучи, участие в делах мужских,
В свершеньях сильных рук? В груди моей
Не хуже сердце бьётся, о мужи, и духом
Не менее подобна я богам. Случится злое,
Коль замешался среди вас презренный трус,
Рука дрожащая и глаз неверный -
Но вам страшиться следует такого, а не мне.
Ведь не различье в облике телесном,
Не красота, не сила или слабость
Достойны похвалы, а сердца благородство
И духа чистота; не губы, что питают,
Не члены тела, данного на время…
Что я сказать ещё должна? Клянусь вам,
Богами света, телом девичьим своим,
Любою клятвой, что скуёт язык и волю злую:
Я не горда и не высокоумна,
Короны не желаю, славы и трофеев;
Вы тут пируйте, жуйте, объедайтесь,
Орите и без музыки скачите сыто,
Наполнив воздух диким пеньем, рвите струны,
В цимбалы бейте, колотите, как безумцы,
Перебирая непослушными ногами,
Одни; к вам не приду, но помолившись,
Богам воздав дарами за щедроты,
Уйду; меня здесь больше не увидят.
Зачем же вам освистывать меня,
Стыдить за жизнь мою, как если бы она
Завидна вам была, а я ворую славу
И имя доброе у вас; ну нет, теперь,
Коль есть на небесах всевышний бог,
Которому все троны, молнии подвластны,
И мира колесо вертится под стопой, 1030
То пусть рассудит он меня и вас: ликуйте,
Коль проиграю я; но лучше вам
Умерить необузданные рты и руки
Преступные, хранить молчанье, ибо яд
Своих же уст способен вас убить.
ЭЙНЕЙ
Цветок Тегеи, дева, быстрая как ветр,
Святейшая средь женщин, благодарность
Прими за честные слова; а вы отправьтесь
За ней в смиреньи, в миром, устремив
Глаза на след судьбы; сердца крепите, руки,
Без счёта стрелы шлите, наносите раны,
Идите с богом, с богом возвращайтесь.
ХОР
Кто дал людям речь? Чья создала рука
Шипы для угроз, западни для греха?
Питается словом и в слове живёт человек
И с ним исчезает навек.
Сердец одержимость – источник тех слов,
Безумец им вторить готов.
Всё в жизни проходит, одно неизменно,
Одна только собственность наша нетленна —
То Смерть. Ты повсюду увидишь следы
Её, безмятежной, а Время бежит торопливо,
Хлопочет бесцельно, свои разрушая труды -
Песок, размытый водой.
А Смерть полнокровна, её не завянут плоды,
Княгиня Земли, правит твёрдой рукой.
Бредёшь ты по миру, от них отвернувшись пугливо,
Но Жизнь свою длань разожмёт, кончая срок твой,
И час наступает отлива…
Боги очень хитро насадили
На земле одержимость и грусть,
Не жалели и не щадили,
Никому не избегнуть их уз.
Сотворят вещь и тут же разрушат,
То, что вырастят – вскоре пожнут,
По их воле колеблется суша
Или волны камнями встают;
Тяжкой ношей снабдили время,
В уста жизни вложили дыханье,
Трудом и плодами труда наделили людское племя,
Дав ему смерть и в смертной тени молчанье.
Обряд брака рыданье порочит
И на брачных одеждах пятно,
Волей их радость болью испорчена,
Удовольствие в боль вплетено.
То горит ложе брака огнём, то в слезах утопает,
То желает супруга супруг, то навек проклинает.
Текут слёзы наши. Зачем они высшим богам?
Из них сотворённый, прольётся с небес водопад
Омыть лик зари? Иль, подобно цветам,
Сберут их, заставив сиять в украшение ночи часам,
А может, одежды сошьют для плаксивых Гиад?
Иль в пищу сгодятся они, о владыки,
И смогут моря утолить ими голод великий,
Иль этот бездонный печали родник
Насытит печальных богов? Иль земные года
Начнут, забавляясь, гонять их туда и сюда,
Омоют в печалях солёных босые ступни,
Напьются тоскою, готовясь уйти навсегда?
Увы, о владыки, увы и трижды увы!
Мы видим далёкий, украшенный златом порог,
Но рвёмся напрасно, о сталь разбив себе лбы,
Тяжёлы засовы и крепок неба замок!
Там горести наши камнями легли мостовых.
Да, глаза наши слепнут и губы немеют,
С дыханием спёртым, спины расправить не смея,
Мы трудимся, одеты и вскормлены горем
Незваных, непрошенных нами исполнены дней,
И старимся с каждой минутой напрасных ночей,
И, старясь, засохнем как листья мы вскоре.
Отвержены мы, между солнечным светом и лунным блуждая,
И ночи, и дни – как будто цветов лепестки,
Ночь – чёрный, день – белый; сколь быстро они опадают,
И свет тени равен, полны они общей тоски.
Земные дары лишь на время близки -
Навечно нас червь обретает.
А там, на святых небесах, боги один за одним
В руки чашу берут, что всё теплей, тяжелей,
Наполнена всем, что ушло, согрета горем людским;
Бессмертьем дыша, склоняют лица над ней,
Обоняя бурлящую смесь рождений, смертей,
И нам предлагая, смеются; но сами
Не пьют, вкус ночи и дня познать опасаясь,
Чтобы самим не меняться, судьбу посылая другим,
Творящих и губящих рук сохранить свободу стараясь,
Чтоб не подвергнулось небо болезням мирским,
Чтобы опора небес под ветром времён не шаталась,
Не сокрушалась солнца шагом земным;
В битве упорны они, от времени обороняясь.
Я стал бы давно терпким и сладким вином,
Настоем времён, и слёз, и ночей, и дней,
Чудесных лет ароматы собрались бы во мне,
Но ноги богов топчут меня вновь и вновь,
По небу святому разбрызган я и разлит.
Моя жизнь – будто плод: боги обедают мной,
Смерть пьют, как воду; о, если б погас
Свет и для них, и ночь уравняла нас,
Олимп хоть на час тьмой оказался скрыт!
Чтобы познало небо, как подступает грусть,
Горе, что снега белее, узнают пусть,
Сон, холодный как дождь или роса зимы;
Пусть в бессилье впадут и пострадают немного,
На время в заботы смертных пусть вникнут боги,
Как мы постареют, будут убиты как мы.
О богах немного мы знаем; но некто сказал,
Что милосердны они, и есть над богами Бог;
Ответь нам – где же его ты видал,
Дыхание чувствовал, глядеть против солнца смог,
Или из Божьих уст смерти огонь вдыхал?
Никем Он не зрим, далёк,
Над всеми богами и мира вещами царит,
Без ног он шагает, без крыльев парит,
Невидим и невыносим, не мёртв и не жив,
Ненасытим, его не касаются день или ночь,
Во власти обида и дружба, любовь и разрыв -
Он звёзды зажжёт, солнце прогонит прочь;
Он вылепил душу, к телу её прилепив -
Ей с пригоршней глины брака расторгнуть не смочь;
Он малою искрой губит огромное древо,
Он вяжет волны морские мерой песка,
Волною стыда гасит желанье и гнев,
Небеса – как зола в его незримых руках;
И день сожжёт ночь, как пламя – поленницу дров
По воле того, для кого всё сущее – прах.
Нас сечёшь без кнута, нас распял без креста,
О Бог, ты зла полнота!
Нас твоя нелюбовь окружила со всех сторон,
На опасном пути глаза наши стали слепы,
Ты дал нам жизнь летучую, словно сон,
Потеряны мы и слабы,
Но упрямо молимся: «Такими нас создал он,
А все деяния его правы».
Ты целуешь, но ты и бьёшь; наложил
Руку левую ты на нас, говоря: «Живите!»
Но тут же, словно долг, дыханье вернуть предложил,
Сжав нас правой рукой, приказал: «Умрите!»
Ты послал нам сон, но во сне тревожат мечты,
Сказав: «к недоступному вечно стремитесь!»
О ручьи! Вы в истоках сладки и чисты,
Но к холодному, горькому морю вы мчитесь!
Ты вскормил одну розу прахом многих людей,
И пятнаешь лицо ожогами множества слёз,
Отнимаешь любовь, отягчая нас грузом страстей,
До ушей нас наполнил болью, и горе принёс.
Оттого что силён ты, отец, и к слабым сынам
Беспощаден, стесняешь нас в жизни земной,
Рифы, отмели запирают нам путь по морям
И на суше повсюду границы встали стеной;
Оттого, что из молний изготовил ты лук,
Стрелы времени нам приготовив, и грех
Насадил на земле, и причины для мук,
Брань, войну, и на смерть обрекаешь ты всех;
Потому, что громами гремишь, в небесах проносясь,
И идут проливные дожди там, где ступишь ногой,
Словно треснуло небо, но пышет пламя из глаз,
Нестерпимо горяч лик огненный твой;
Потому что превыше ты всех, кто и нас сильней,
Потому что ты жизнь, но «смерть» имя нам,
Потому что жесток ты, хоть нет нас жальчей,
Что рассыпал, не собрать нашим хилым рукам —
Знай: хоть разбиты сердца, колени дрожат,
Губы наши слабы и дыхание сбито,
Но перед смертью с тобой откровенны мы будем,
Тогда ты поймёшь, как дела обстоят,
Всякое сердце вздохнёт и скажет открыто:
Тебя мы все дружно осудим.
Мы все против тебя, против тебя, Повелитель.
Но, на земле живущий,
Немногословен будь;
Горячность, болтовня – пустые вещи,
Их ненадёжен путь,
Покой приходит после горя и страданий,
Смирение и страх объединяют нас,
Безветрие души и самообладанье,
И твёрдость в трудный час.
Слова красивые плодов не принесут,
Сберут колючки лишь и листья отрясут,
Слова внушают радость и тревоги,
Молчанье благородное всех победит в итоге.
АЛТЕЯ
Услышав шум вестей в пределах дома,
Я поспешила в часть восточную, где зорька
Приветствует вначале бдительных богов, на солнце
Глядящих прямо, а потом и нас; внезапно
Гром от подкованных копыт и стук спешащих ног
Заполнили холодный коридор, и сполох
Явился меж колонн, что ярче света дня,
Острее, чем рассвета пламень ярый.
Блеск факелов и крики суетливые толпы,
Мельканье всадников и пыль; вождю привет,
Что возвращается уздой к узде с Эйнеем.
Что ж, радостные вести, о царя глашатай?
ГЛАШАТАЙ
Весть радостна и велика: чудовище убито.
ХОР
Хвала богам, что милосердны к Калидону.
АЛФЕЯ
Ты слишком краток: чьей рукой сей подвиг совершен?
ГЛАШАТАЙ
Рукою девы, и пророка, и Мелеагра, сына твоего.
АЛФЕЯ
То счастливо копьё, что зверя с жизнью разлучило.
ГЛАШАТАЙ
Копьё не чужака, тобой благословенно.
АЛФЕЯ
Тебя благословляю дважды за столь радостную новость.
ГЛАШАТАЙ
По слову царскому спешил к тебе, коня загнав.
АЛФЕЯ
Ты говоришь, он ждёт, прибудет лишь с добычей?
ГЛАШАТАЙ
Так битва тяжела была, что отдыхают все, царица.
АЛФЕЯ
Нам расскажи об их удачах; и пусть слуги
Цветами увенчают статуи богов, вина нацедят,
Готовя для закланья жертвы: небо милость нам явило.
ГЛАШАТАЙ
Немного к северу, там, где сгустилась чаща,
На запад от хребта сторожевых холмов,
Чьи речки лились кровью в день жестокой битвы,
В которой Акарнанию разбил твой сын, они
Оружье осмотреть и отдых дать собакам царским
Остановились: были там Лаэрт – островитянин,
И юный Нестор Геренийский, и Панопий,
Кефей с Анкеем, мускулистые гиганты,
Аркадяне; поодаль, с ними в ссоре, Аталанта
Ослабила двойную свору, псов умерив прыть,
Сверкая зубом белоснежным из-под вздёрнутой губы
И озирая всех разгорячённым взглядом,
А стрелы оперённые звенели у плеча, о бронзу ударяясь,
И лук блестел, висевший у бедра; за ней
Стоял и Мелеагр, как солнце, что весной
Из почки лист выводит, мир цветами украшая,
Славнейший средь мужей; там был Ификл,
С ним Пирифой, что поразил волшебного быка,
Эвритион божественный и славный Эакид,
Союзом брачным связанный с богами,
И Теламон, его любимый брат, и житель
Аргивы, истины свидетель, друг видений
Амфиарай; и с ними сила четверная -
Сыны твоей сестры и матери твоей;
Ещё хранящий рёв волны чужого моря
Ясон; близнец войны – Дриас, блестящий меч,
Цветок горячей битвы, и Идас, Линкей -
Острейший зреньем среди всех людей,
Адмет, женатый трижды, и Гиппас с Гилеем,
Что велики горячими сердцами.
Там отдохнув, трубить в рога принялись, поскакав
Сквозь лес и земли в ранах бешеных потоков,
Под тисами и шапками голов сосновых,
Забрались в тёмные зелёные дубравы,
И там и здесь искали – ни следа нет,
Ни запаха добычи; и сказал тогда Плексипп:
«Поможешь или нет нам, Артемида,
Кабанью твою шкуру сильными руками мы сдерём»;
Но речь прервал, не высказав всего,
Заметив там, где ил зелёный тёплого болота
В нестройном шуме тростника неспешно колебался,
Среди сырых, многоразличных трав дремотных,
Что бредя спят, виденьями кормимы,
Чудовища огромного слепую тушу.
Увидев зверя, задрожал, хвалы желая, он
И дрот двойной метнул, но дрогнула рука
И промахнулся, одержим желаньем сильным:
Горяч он духом, волей, но слаб телом,
Рука хоть ревностна, однако неверна; и древко
Сквозь тростники пробившись, в тамариска ствол
Ударилось и с силой отскочило; все застыли,
Лишь Аталанта – аркадийка псов спустила,
И ринулись они, таща ремни, и погрузились
По уши в воду, до добычи добираясь, а она,
Сказав: «Ускорь её, ведь в честь твою стреляю,
Богиня», натянула лук, спустила; тетива
Запела, отпустив стрелу, и воздух засвистел
Сырой, и по молчавших тростников плюмажам
Прошла волна, как в безмятежном море.
Но вепрь уж над водой вздымался, отрясая
Бока от ила; он дрожал от боли в ране
И ярости; огнём горели злобные глаза,
Щетина на хребте восстала дыбом,
Проваливаясь, рвался – висли на боках собаки -
Марая кровью белые цветы, траву сдирая.
Так, клацая клыками, он добрался и ударил
Гилея, и нашёл сей муж внезапно смерть,
И вечный сон в его глаза вселился.
Тогда Пелей, чрезмерно руки напрягая,
Пустил стрелу, но вбок она ушла и поразила
В подмышку левую его любезного собрата,
Поколебался тот и пал, как и стрела упала,
И пенистая кровь всё оросила сразу,
Свалилось тело, мёртвыми взмахнув руками,
Ударившись о землю с громким стуком -
Так смерть нашёл Эвритион достойный.
Удачливей была стрела кадмийца,
Амфиарая – ясновидца: наконечник
Священный зверю злобный глаз пронзил,
Пройдя под бровь кровавой этой твари,
Убийством распалённой; но вперёд упрямо
Стремился вепрь, вздымаясь, издавая рёв
Не меньший, чем рычание ручьёв конца зимы,
Когда они пену несут в желтеющее море.
Как башня, развалившись в пекле битвы,
Обломки арок, стен кидает на равнину,
Крушит внизу железные цветы войны,
Разбив обугленные члены и поверженные трупы,
Так сквозь хаос поломанных кустов и ветвей
Шумя и топая, весь в боевом пылу,
И в сторону склоняясь от клыков кабаньих,
Медлительный, неловкий от огромной силы
Анкей прорвался; но, как лёгкий снег,
Он пал, ослабли все его литые мышцы,
И члены зверь порвал, и кровь полилась,
И был растерзан храбрый воин на куски.
Герои все дыханье затаили, руки опустив,
Глядели в ужасе; но Мелеагр, твой сын,
Встал на пути у злобного проклятья,
Как камень, тверд и смел, он губы сжал,
Взгляд устремил на зверя, тело напрягая,
Упрямый подбородок опустил к груди,
Сжав челюсти, стал страшен словно бог -
Нацелил влево он своё тяжёлое копьё,
Обняв рукой рябиновое древко, и ударил;
И без замаха ранен был кабан ужасный,
Вошло оружье чрез щетину под последнее ребро,
Пронизав шкуру и пройдя сквозь кость
Глубоко; и, до смерти поражённый,
Громадный страх, утыканный древками стрел,
Скакнул и пал, и с бешеной губы
Пеной пролился гнев последний его жизни.
Поодаль стоя, все с весёлыми сердцами
Восславили Зевеса и богов, но прежде Артемиду;
А Мелеагр, нож наточив, освежевал
Добычу, обретя трофей роскошный;
И все, разгоряченные работою опасной,
Присели отдохнуть и выпили, смеясь,
Пот вытирая жаркий с успокоенных бровей.
Ведь много мягких трав, что выше тростника
Растут для сна приятного, нарциссы колдовские
И низко стелющийся донник, разные побеги
Весною расцветают, и прекрасней всех
Горят тяжелые соцветья синих гиацинтов,
Огнём сияют жёлтые цветы, бутоны
Готовятся расцвесть прекрасных лилий, листья
Раскрылись нежные, дриад лаская ноги;
Плющи, оливы и священный тополь,
И прочие растения – весны приметы.
Там до сих пор сидят они; меня же царь
Понудил поспешить явиться в город твой;
Вы все ликуйте, благодарность возносите:
Ушли отныне прочь все беды Калидона.
АЛФЕЯ
Хвала богам; то благо, что они свершили,
А то, что будет, пусть сокроют до поры.
Светлы твои слова: пусть было в них и горе,
Но счастья больше; мы оплачем павших,
Пред тем как жертвы за их благосклонность
Предложим небесам, прольём цветочное вино.
О, будьте, боги, к нам щедры и справедливы,
Не лживыми устами, не с сокрытым сердцем
Молились мы, но в чистоте душевной.
ГЛАШАТАЙ
Просила верно ты: не знать грядущих бед,
Ведь как бы от надежд не расширялось сердце,
Весть новая его сгубить нежданно может.
ХОР
Теперь я знаю – был я сам
Колодцами и водами разлива
Потоками, что вьются по холмам
Там, где хранят зелёные луга
Склонённые к земле сырой бутоны,
И свежую траву, и фруктов жемчуга,
И хмеля шишки, тёмного отлива,
Что украшают светлых влас стога
Твои, о Вакх, а плети вьются томно
По коже бога, нежной как снега,
Нагие плечи украшая скромно;
Там тихие ручьи ласкают берега,
Таинственна земля, и сладки годы,
Там свет рассеян, ночь долга,
Бессолнечны часы, что обручают
Зарю с рассветом, всюду полумрак,
Отраден холод девственного лога,
Куда жара не проникает долго,
Бледны и влажны винограда всходы,
Пропитаны луны печалью,
Днём соловей смыкает зрак,
А ночью распевает оды;
Там есть от всех сокрытые места,
Куда дороги не найдёт чужак -
Ни на крылах, ни по земле нет хода,
И лишь тебя мелодии встречают,
Тебя, царица и святая из святых,
Белейший из цветов природы,
С косой, что так прекрасно завита,
С внезапною красой грудей открытых.
Туда твои невидимые девы
Обыкновение имеют приходить,
Плясать под праздные напевы,
Росой власы распущенные мыть,
Купаться в водах чистых,
Сиять, бродить весь день с тобой
В низинах или меж холмов,
Где папоротников изобилен рост,
Невидимо для глаз мужских,
Иль в пруд забраться голубой,
Что окружают, отраженьем звёзд,
Соцветья лилий и речных цветов,
И пчёлы, позолочены, спешат гурьбой
Пробившись сквозь сухие тростники
Будить фиалок белые цветки
Таких же, что в старинные года,
Сверкая яркими бутонами своими
И каплями, что красят лепестки -
Их, теплые, родила не вода
А слёзы матери, страдавшей от тоски -
Иамуса сокрыли между ними:
Ведь стали брату твоему близки
Страданья сердца своего потомка;
Теперь же милость сердца твоего
Богиня, мы прославим громко,
Бровь милосердную, что к нам обращена,
И взор, что не осудит никого;
Мы знаем, сколько зла сотворено,
И сколько жизней, как иссохших листьев,
Сияньем солнца сожжено,
Как люди на охоте погибали;
Теряли время, годы мы напрасно,
Скотину резали и урожай сжинали,
Но с ними были сжаты заодно,
Стада и фрукты исчезали вместе
Погублены дней мертвых чередой,
Но с трепетом мы все согласно
С почтением склонимся пред тобой,
Благодеяния твои хваля без лести,
И небо, что тобой прояснено.
Так на земле бывает часто,
Что день сияет ярко, как вода
В безветрие, и человек без страха
Вперёд глядит, но вдруг несчастье
Подступит тайно, и смертельная беда;
Даны печаль и радость мощными богами,
Добро и зло, и солнце и ненастье,
И гордость не навек хранима нами,
Богатство исчезает горсткой праха;
Сама ты многих победила,
Богатых, сильных истребила,
Недавно и в далекие года -
Следы их время смыло.
Теперь же ты, родная, изменись,
И к нашим снизойди мольбам,
С вниманием ко вздохам отнесись,
Тебя мы светом заклинаем,
И луком, и красой твоих ресниц,
И к силе царства ночи прибегаем:
Будь к нам щедра, блюди законы;
Во имя страшных стрел мы умоляем,
Поверженного Ориона,
Экстаза, что девицам посылаешь,
И пояса, и девственного лона,
И волосам святым творим поклоны.
ВЕСТНИК
О девы, если петь хотите, измените песню,
А лучше – на колени став, рыдайте, войте;
Для песен время? Нет, для посыпанья пеплом
Главы, разорванных одежд, биенья в грудь руками.
ХОР
Какая весть, как волк, рычит во рту твоём?
Зачем язык изъял змеиный? Что за огнь в глазах?
ВЕСТНИК
Всё расскажу, когда к царице проведёте.
ХОР
Идёт она, должно, молебны совершив богам.
ВЕСТНИК
Напрасна благодарность за столь горький дар.
АЛФЕЯ
Чьи здесь тела на погребальных ложах, лица чьи
Закрыты? Люди не последние погибли ныне,
Коль почести такие им оказаны в час смерти.
ВЕСТНИК
Царица, то твои родные братья, дети матери твоей.
АЛФЕЯ
Носилки опустите, чтобы кровь я их могла увидеть,
И если подлинно она моя, оплакать павших.
ВЕСТНИК
Плачь, если хочешь, ибо нет их средь живых.
АЛФЕЯ
О братья, о сыны и моего отца, любимы мной
И почитаемы, я вас оплачу многими слезами,
Столь дорогими, как и ваша пролитая кровь,
Но твердо знаю, что уйдёте вы спокойно,
Уснёте с честью, без позора, ибо сын
Мой отомстит жестоко вашу гибель.
ВЕСТНИК
Как может твоё семя погубить себя, царица?
АЛФЕЯ
Второе твоё слово смерть в себе таит двойную.
ВЕСТНИК
Узнай, что пали они порознь от одной руки.
АЛФЕЯ
Что за двусмысленность изрёк твой рот?
ВЕСТНИК
Рукою сына твоего убиты оба, коли молвить прямо.
АЛФЕЯ
Судьба явилась нам; настал наш горький час.
ХОР
О, сын ничтожный и твоей испорченный рукой.
АЛФЕЯ
Не ты ли Мелеагр, рождённый моим чревом?
ХОР
Охотник злобный – вот кто зачал сына твоего.
АЛФЕЯ
Родился как огонь; ты пожирать рождён?
ХОР
Ты сделан из огня, сожжёшь ли сам себя?
АЛФЕЯ
Меня мой сон сгубил; гори и ты со мной.
ХОР
Не без богов рождаются виденья и уходят.
АЛФЕЯ
Вокруг богов избыток; я одна пред ними.
ХОР
Она стенает, словно человек, богами уязвлённый.
АЛФЕЯ
Они крушат меня, на части рвут, уничтожают.
ХОР
Иль словно женщина в тяжелых родах стонет.
АЛФЕЯ
Они сильны, они сильны, а я разрушена, побеждена.
ХОР
Разгневан сильно бог, и ей не уцелеть.
АЛФЕЯ
Уйду, но не сейчас; не слаб еще мой дух.
Не стану погибать я перед ликом солнца.
А ты – всё расскажи, пред тем как я умру.
ВЕСТНИК
Царица! Ты по-царски можешь властвовать собою,
Но буду краток, излагая суть несчастья.
Знай, что при разделе окровавленной добычи
Со спором громким твои братья предложили
Кабанью голову и устрашающую шкуру
Оставить как святыню, чудо в Калидоне;
И многие к тому склонились, но твой сын,
Могучими руками обхватив объём волос,
Швырнул со стуком ту бесформенную кучу
Под ноги девы, говоря: «Твоя, а не моя, добыча,
Твоей рукою, для тебя она была убита,
И все хвалы тебе назначил Бог»; и засмеялась
Она, как утром, что пришло на смену ночи
Священной, небо улыбается, краснеет, раскрывая
Туманные уста и веки девственные солнца,
И медленно всходящие обводы теплой груди,
Плодотворящей, и горит как пламя в час рассвета,
Извивами роскошными волос блестящих
Раскрашивая облака; от сердца шёл тот смех,
Освещена она была сияньем нежным кос златых,
Жемчужно – розова и холодна как утро,
Богоподобна; смех казался строгим и серьёзным
Её уст чистых; все пред нею замолчали,
И прочь пошла она. Тут крикнул кто – то: «Эй,
Неужто губы аркадянка всем нам прострелила,
Из – за девчонки всем лишиться нам добычи!»
Тут все за ней гурьбою поскакали, злобясь,
Сорвав с её волос цветочную корону, тотчас
Отняли шкуру вепря, всячески позоря,
Лишь Мелеагр, как лев ручной, хозяйку защищая,
На них напал, остановил и, как пожар лесной,
Крушил и разгонял, ударов много получая; а она
Не подняла руки и не вмешалась: и Плексипп,
Крича: «Вот за любовь, дружок, расплата»,
На Мелеагра ринулся, но тот копьём преострым
Пробил ему и рот и щёки; и тогда Токсей
Напал без крика, говоря ударом; но слова копья
Напрасны были, хоть злобны, и землю
Сотряс он, падая, в бок получив удар,
И пена лошади его обрызгала лицо убийцы,
Лицо твоего сына запятнала; недвижимы,
Безгласны стали павшие. Сказал тогда Эйней,
Что в гибели они своей повинны сами, небо
Разгневав глупостью; дразнящие судьбу падут.
И дальше двинулись они, ей почести воздав,
Как той, что удостоена внимания небес.
АЛФЕЯ
Что скажете, о женщины? Дела нехороши?
ХОР
Добра не совершить без Божьего участья.
АЛФЕЯ
При чём здесь боги? Братьев прирождённых
Не знали вы, как я, не близки они вам,
Как мне, сестре родной, что ныне словно жертва
На тризне их. Уж лучше б мне погибнуть;
Со мной росли они, играли мы детьми,
И были братья посохом моих нетвёрдых ног,
Поддерживая тонкими руками, и водили
Так бережно гулять, показывали мне
Мечи и злато, свет зеркал и яркую корону -
Чудесные игрушки, и бросать копьё давали,