Текст книги "Падение (СИ)"
Автор книги: Альбина Андерсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Глава 10
Кира третий день одна в пустой квартире. Глеб привез ее в пятницу, уехал к Марине и больше она его не видела. Муся не отвечает на телефонные звонки. Заболоцкий как абонент недоступен. Ну что же, вот Кира и в Москве. И где же барабаны? Где литавры и колокольчики? Где та ликующая, манящая жизнь в полные легкие, к которой она так стремилась? Никому она не нужна. Даже у Веры Петровны по телефону подозрительно счастливый голос. Кира, конечно, ей все расписала в восторженных тонах. Ты Вера Петровна не переживай. У Киры? У Киры все отлично! Разве может быть по другому? Глеб просто душка. Если бы Вера Петровна знала, как Кире одиноко. Хоть волком вой.
В квартире Глеба все выкрашено в белый цвет. Эта арктическая белизна угнетает ее. В гостиной обстановка как в приемной у дантиста. Телевизор, высоко прикрученный к стене, столик и два кресла на тонких ножках, в стиле семидесятых. Наверное так модно, но Кира бы никогда не обставила так свою квартиру. Ей нужны статуэтки, коврики, цветы в горшках, чтобы было уютно. Да, она привязана к мещанской пыли. В его спальне стоит огромная кровать с черными, шелковыми простынями. Кира чувствовала, что эти простыни от Марины. Вообще, Марины в этой квартире было много. Домашние шлепанцы на платформе. Кира мерила, они на три размера ей большие. Шелковый с кружевами халат, цвета вареной говядины, он еще пахнет духами. Фотографии расставлены везде, даже на прикроватной тумбочке Глеба. У Марины высокомерное лицо, короткий нос, острый подбородок. Она худая, ну и что? В Кире тоже всего сорок шесть килограмм. И в то же время Кира понимает, что как бы она себя не убеждала, Марина необычно красива. Кира открывает шкаф Глеба, ей стыдно, но она не может себя пересилить. Глаженые офисные рубашки висят в ряд, много голубых, некоторые в полоску, одна розовая. Она гладит их по рукавам и тихо укоряет себя: Я сумасшедшая, озабоченная, но что же мне делать? Я его люблю.
От чашки чая идет пар, Кира тарабанит по ней пальцами. Кончикам горячо, она задерживает их на горячем боку и потом, когда уже невозможно терпеть, одергивает руку. Она встает и подходит к окну. Дом Глеба типовой, посажен среди таких же натыканных высоток-пеналов. Во дворе никого, пусто. Такая же пустота у нее в душе, никто ее здесь не ждал и не хотел. Она вспоминает как небрежно и быстро Глеб показывал ей квартиру. Как нехотя дал ей ключи, как попрошайке. Совсем не было тепла в его голосе. Конечно, у Глеба есть Марина и всегда были женщины. А она-Кира лишняя. Что она может предложить ему? Марина столичная и утонченная, на фотографиях видно, как дорого она одета, у нее есть шик, которого у Киры нет. Разве можно купить шик на рынке? Они с Верой Петровной обегали весь рынок в поисках шика. Мать, правда, пребывала в глубоком самообмане, что с хорошим вкусом даже маленькие деньги могут произвести нечто грандиозно ошеломительное. Например, если с черной водолазкой и юбкой повесить на шею претенциозный кулон из придорожного булыжника, слава китайскому капитализму, то сразу можно сойти за приличного человека. Весь скудный гардероб Киры состоит из вещей чрезвычайно простых, геометрических линий, с претензией на французский шик. Кто бы знал что это такое? Все было черно-серых цветов. Гардероб юной вдовы, как назвала Кира весь этот траурный ворох. Тем не менее в последний вечер, перед отъездом в Москву, она самодовольно вертелась перед зеркалом, примеряя ту же водолазку и юбку, и тщеславно думала что все-таки в ней, Кире, что-то есть. Этот самый шик, который как они думали с матерью им удалось поймать и упаковать в чемодан. И вот, один день в Москве с Таисьей и девицами в офисе, и ее гардероб в стиле благородная бедность уже совсем ее не радует.
Она кидается к зеркалу проверить. Крутится во все стороны. Нет, все таки что-то есть. Может быть, еле различимое, но все таки оно там, мелко блестит, неуверенно мерцает. Вот и хорошо! Лишь бы не погасло. Она будет работать изо всех сил и развивать это неразличимое. Оно есть, а это уже и так много. Кира всего добьется, и докажет Глебу что она не просто китайский пуховик с дешевым чемоданом! Завтра она отнесет документы в театр. Нужно действовать. Она не будет ждать когда счастье упадет ей на голову, а будет бороться за него.
Глава 11
Муся, теперь более праздничная и яркая, что-ли. Что-то очень свежее в ее посветлевшей без солнца коже. Новая, незнакомая Кире шубка ловко сидит на быстрых, постоянно двигающихся плечах. Подруга всегда была быстрый огонь – все ее ладное тело не устает двигаться и легко принимать изящные позы. Каждый раз Кире открывается что-то новое, очаровательное и мимолетное, что нельзя ухватить надолго и оставить в памяти. В этом и было все притяжение Муси. В постоянном перетекании из одной позы в другую, поднятых бровях и играющей полуулыбке, всегда готовой легко растянуться и подарить мягкий, заразительный смех. Фотографии же ее, лишенные живого очарования этих бесконечных мелких движений, были всегда невзрачны. Тени всегда ложились неправильно. И однажды, перебирая снимки, сделанные в училище, Кира справедливо заметила: Муся, тебя нужно смотреть только живьем.
Теперь вживую, Кира сразу же вспоминает суетливую прелесть подруги. Муся очень рада Кире, она все никак не может успокоиться, постоянно дотрагивается до нее и мурлычет:
– Кирка, как же я по тебе соскучилась! Это китайский пуховик? Правильно, нужно же им куда-нибудь сбагривать перья от уток по пекински. А цвет какой чудесный! Я тоже в таком приехала. А теперь, смотри… Нравится моя новая шкурка? – спрашивает она поглаживая свою легкую шубку.
– Прелесть, – соглашается Кира и добавляет с издевкой, но по доброму, тоном давно установившимся между подругами, у которых нет секретов друг от друга.
– Меценаты подарили, наверное? Ценители искусства?
– Меценаты, меценаты, – улыбается Муся. – Нет не Алиш… Не знаешь кто. Алиш бросил меня полгода назад, когда его жена с ребенком приехала. Выставил мои вещи в подъезд, дал пятьдесят долларов, чтобы не пропала. Комик, правда? Спасибо Грише, он меня обул, одел и снял квартиру.
– Ты же в театре работаешь.
– Ну да, в театре, – вдруг обозлившись говорит Муся. Она достает сигарету и изящно прикуривает ее, – Это долгая история. Работала я тут в одном театре…А впрочем, это не интересно…
Кира с жалостью смотрит на подругу. Жизнь в Москве, которая издалека казалась такой легкой и беспечной, не так проста. Ей думалось что Москва спокойный океан, где все желаемое прибивает к твоему берегу. А здесь может штормить, оказывается. И даже разбивает лодки.
– Гриша тоже женат?
– А я знаю? Это очень личный вопрос, а мы с ним не так долго знакомы, чтобы фамильярничать друг с другом. Да и вообще, при чем здесь это? Что еще? – обороняется Муся.
– Знаешь, Муся… Зачем ты врала? И про Алиша и про театр?
– Ну а если бы я тебе написала, что мне плохо? Что работу не могу найти? Что на улице осталась? Что стояла со всеми этими в подворотне, чтобы в Макдоналдсе поесть? Как мужики подъезжали на машинах, выстраивали нас в ряд и осматривали с включенными фарами! Я с голоду подыхала!
Глаза ее наполняются злыми слезами. Кира хватает ее за руку, но Муся ее отдергивает.
– Знаешь, – голос Муси дрожит, – Все и так считают меня прошмандовкой…
– Я не считаю.
– Ну, это ты так говоришь. Это тебя воспитали такой вежливой. Вы же все почкованием размножаетесь…Миловановы.
– Не ври! Ты дура последняя! Ты знаешь, что я тебя люблю и Вера Петровна тоже!
– Мне совсем некуда было деваться, хоть навсегда на панель, понимаешь? Еще менты эти…,– говорит Муся подняв высоко голову и выпустив дым быстрой тонкой струйкой.
– Ну почему ты ничего не написала?
– И что? Что бы ты сделала? Прислала бы томик Тургенева?
– Я денег прислала бы, или позвонила Заболоцкому.
– Ну как ты не хочешь понять!? Вот этого я и не хотела! – выкрикивает Муся. – Не хотела участия Заболоцкого, Мамонта и всего вашего подлого, академического коллектива!
Рука ее остервенело давит окурок в пепельнице. Кира кладет свою ладонь на ее руку и молчит. Мусе стыдно, она знает, что Кира – могила, и никто бы от нее ничего не узнал.
– Прости меня, пожалуйста…
Они обнимаются. Муся оживает, опять любуется шубкой.
– Знаешь, этот Гриша-вылитый питекантроп. Смешно сказать, лобик узенький-узенький. И по морде может заехать если что…
От возмущения глаза Киры сужаются, она снова хватает подругу за руку.
– Но он меня от голодной смерти спас, пойми. Питекантроп – это же почти человек. Я конечно, благодарна, – она прикуривает новую сигарету. – Но и он не даст забыть, память у него, дай бог каждому хомо сапиенс, – усмехается она.
– А как с работой? – спрашивает Кира.
– В театре? – Муся смеется. – Уж ходила-ходила, искала-искала, все каблуки стоптала. Не берут! В офис не берут – нет опыта работы. В официантки я не хочу, да и деньги там платят…чулки не купишь. А что я умею? У меня в дипломе написано: Артистка балета и баста. Все родители, – нахмурясь говорит она, – растили богемную девушку. И вырастили на радость себе и на горе ей самой. Она ведь бедная только и умеет делать трагические лица и белыми ногами махать. И ты кстати тоже… Хотя у тебя шансов пробиться больше, ты у нас талантливая. Это я всегда на классике у боковой палки и в театре у воды. Это у меня всегда плохая спина была.
Настроение у Киры падает еще больше. Вот зачем она приехала? Видимо лицо ее меняется, потому что Муся сразу спохватывается и тараторит:
– Кирочка родная, ты меня не слушай. Ты же ведущая была, у тебя репертуар. Высокий прыжок, линии, благородная манера. А я что? До пенсии третья с конца… Ты талантливая, у тебя все получится. Хочешь, я завтра с тобой пойду? Поставим палатку у входа, спальные мешки купим…Не уйдем пока тебя не примут.
– Муся, что мне делать? – спрашивает Кира.
И по ее глубокому отчаянию Муся понимает, что дело совсем не в работе.
– У него кто-то есть, да?
– Конечно, но дело не в этом… Я ведь думала, что не к Глебу еду. Ну к нему тоже, совсем немножко, а на самом деле танцевать, в Большой. А оказалось что к нему.
Муся сочувственно кивает.
– Где говоришь он работает? Я его хорошо представляю. С лаптопа не слазит сутками. Задроченный…как это… высокими технологиями. Никого не видит, ничего не слышит. Где говоришь он работает? Вот-вот. Плечики узенькие, грудь впалая, обожает кожаные куртки и рюкзачки, а на голове жирные волосенки в хвостик собраны. Ненавижу таких – поднимешь хвостик на затылке, а под хвостиком что? Правильно – жопа. Но зато самомнения….как у индийского магараджи.
Муся вовсю старается принизить Глеба, чтобы помочь подруге.
– Муся, он совсем не такой. Твое счастье что ты его никогда не видела. Ты бы пропала как я.
– Я то? Щаз прям! А она какая? – спрашивает Муся.
– Необычная, ну знаешь как сейчас модно. Глеб сказал, что она рекламирует нижнее белье.
– С открытым ртом и настежь ногами? И похожа она наверное…на одну из этих смазливых, одинаковых… Ну знаешь эти девичьи группы, где куча красивых на одно лицо и одна страшная, которая умеет петь?
– Да нет, у нее фотографии в Elle Girl и Vogue. Он держит их на столике в гостиной. Но вот как тебе объяснить…она выглядит очень изысканной. С'est tress sher…(это очень дорого), как бы сказала Вера Петровна.
– Ну и что? Ты нисколько не хуже и тоже можешь выглядеть очень дорого. Тебя просто нужно приодеть. Если сжечь эту куртку и купить тебе что-нибудь приличное…
Кира хохочет.
– Муся прекрати, я же серьезно.
– Я тоже серьезно. Глеб – идиот. И он еще пожалеет…Как только ты получишь ведущую партию…
– Да это-то здесь при чем?
– Это всегда при чем, поверь мне!
Ухарским маршем у Муси заливается телефон. Киру поражает испуг, исказивший лицо подруги. Она суетится, вскакивает и обратно садится, теребит на шее брелок.
– Гриша, я не забыла, – оправдывается она. Лицо у нее потерянное. – Я не забыла, нет…Конечно помню. Ты же говорил, что позже. Ну раз так, ладно…Да, если заедешь за мной. Мы в кофейне…
Она вздыхает и тушит недокуренную сигарету в пепельнице.
– Другому кому соврала бы, тебе не могу. Кирка, ненавижу его! Эти глубоко посаженные глазки, ручища граблями… Идти пока некуда. Знаешь, гордости у меня много, а денег нет.
Кира в отчаянии, нужно немедленно вырвать подругу из лап этого чудовища. Спасти ее.
– Слушай, ну его к чертям, твоего питекантропа. Поедем к Глебу. Он не выгонит, – говорит она вдохновенно. – Найдем работу. Снимем квартиру на двоих…
Муся гладит воротник шубки.
– К Глебу? Да, он не выгонит, а знаешь как обрадуется! До потолка будет прыгать… – она вздыхает. – Знаешь, Гриша мне снимает шикарную квартиру…
– Поедем и заберем твои вещи!
– У тебя есть деньги?
– Около тысячи евро. На первое время нам хватит.
Муся качает головой.
– Это очень мало. А у меня совсем нет, пропадем мы…. Пока не уйду. Да и он кольцо обещал, с изумрудом…А помнишь Милку с народного отделения? Уши – как локаторы? Вот у нее мужик! Квартиру купил и машину. Обул, одел и жениться собирается. И уши она подрезала. Сейчас такие ушки, как будто их гвоздями к голове прибили…А на нас посмотри! Мы же обе красавицы. Не то что Милка. Мы себе тоже найдем.
Кира укоризненно смотрит на подругу. Муся притягивает ее к себе и целует. От нее пахнет духами и сигаретами.
– Ты пропадешь здесь со своими дурацкими принципами.
Кира подавлена. Перспектива искать себе завидного мужа ее мало привлекает. Она любит Глеба и хочет танцевать в театре. Это так мало и так много, что просто страшно.
– Привет! – раздается у них за спиной.
– Здравствуйте, – автоматом отвечает Кира и тут же вскрикивает, – Зигги!
Улыбка у него открытая и чудесная. Он раскачивается с пятки на носок, на ногах у него почти распавшиеся кроссовки. На одном отваливается подошва.
Муся рассматривает его в упор и хмурится.
– Что вам взять, девочки? – предлагает он.
– Мы сами можем купить, – вызывающе отвечает Муся и двигает стул с сумкой поближе к себе.
Несколько секунд Зигги просвечивает Мусю взглядом.
– А вы кто? – спрашивает он.
– Ой, это Муся – моя подруга! – спохватывается Кира. – Муся, это Зигги.
– А человеческое имя у нее есть?
– Зигги! – смеется Кира. – Ну кто бы говорил!
– Ну что насчет кофе?
Из вежливости Кира просит купить ей мятного чаю, а Муся нарочно смотрит в другую сторону.
Когда он отходит, подруга цедит сквозь зубы:
– Кажется, полностью гашеный. Где ты его раскопала?
– Что значит гашеный?
Муся всегда категорична. Она с первого взгляда знает с кем дружить, а с кем нет. Кира не одобряет Мусин подход. Человека нужно сначала узнать, прежде чем разрешить себе думать о нем плохо.
– Да видно же что он укуреный. Боже мой, Кирка! Ты здесь точно пропадешь! Я сейчас его отошью, пусть катится.
Муся была мастером по отшиванию. Кира была этому свидетельницей много раз. Поэтому она испугалась Мусиного высокомерного: Вот что дядя…
– Не смей! Он мой хороший знакомый!
Подруга всерьез пугается.
– С каких это пор?
– Заткнись, он возвращается…
Зигги ставит стаканчик с чаем перед Кирой.
– Знаете что…,– начинает Муся.
Очень внимательный взгляд Зигги прибивает Мусю и она почему-то не может закончить. Он подвигает ей сухие бисквиты, которые ему дали к Кириному чаю.
Мусе не нравится Зигги. Как же можно общаться с такими? Погнать бы его сразу от Кирки, но он такой убедительный, что Муся опасается что-либо сказать. Скоро приедет Питекантроп и он мог бы поучить этого хама хорошим манерам. Муся откидывается на кресле, скрещивает на груди руки и уничтожает Зигги глазами. Это мало помогает, потому что теперь он ее полностью игнорирует. Зато перемигивается с Кирой и с удовольствием пьет свой чернющий двойной эспрессо. Закидывает ногу на ногу и под задравшимися брюками Муся видит, что носки у него разные. Один линялый черный, а другой зеленый в желтую полоску. Кира тоже это заметила и теперь еле сдерживается чтобы не засмеяться.
– Готова поспорить, что у тебя дома есть еще одна, точно такая же пара. – не выдерживает она. Зигги переводит взгляд на ноги и ухмыляется. Кира и Зигги веселятся. Муся немного завидует подруге, Кира всегда нравится людям. У нее талант очаровывать всех вокруг. Но в этом, конечно, есть и свои минусы, приходится водиться со всякой швалью.
– Вот что…ты уже зарегистрировалась? – неожиданно спрашивает Зигги у Киры?
– Нет… А зачем?
Он загибает пальцы.
– Завтра третий день. Может быть поздно. А что, тебе об этом ничего не говорили?
– Глеб забыл, наверное…, – пугаясь шепчет Кира. – Я его с пятницы не видела.
– Да ерунда! Тайка зарегистрирует тебя в своей квартире. Прямо сейчас.
– Ее зарегистрирует Глеб. Она живет у него, – заявляет Муся.
Зигги подвигает бисквиты еще ближе, прямо к ее руке и вкрадчиво говорит:
– А если Глеб не захочет регистрировать ее в своей квартире? Или он просто не придет на этой неделе? Или его автобус переедет?
Кира вздрагивает. Какой автобус?
– У нее другой адрес в миграционной карте, – говорит Муся. Уж она-то на этой регистрации съела собаку.
– И этот вопрос мы тоже решим, – отвечает Зигги. – Поехали?
В этот момент у Муси звонит телефон. Гриша уже подъехал. Они втроем выходят из кофейни. Кира садится в новенький спортивный ягуар Зигги. Мир Муси начинает трескаться, Гриша ездит всего лишь на пятерке BMW. Может быть Кира уж и не такая наивная дурочка?
Глава 12
Кира машет в окно Мусе. У подруги не очень счастливый вид. Питекантроп яростно стучит ребром ладони по рулю и выговаривает ей за что-то. Лицо его перекошено и дергается от злобы. Зигги, который пропустил вперед его машину, ухмыляется:
– Деньги не дают счастья, но помогают страдать в комфорте… Жалко ее, да?
– Очень жалко, – грустит Кира. – По моему, такой гад!
Проницательность Зигги ее поражает, она с уважением смотрит на него.
– Мы все имеем то, что заслуживаем…
– Нет-нет, я не согласна. Она заслуживает гораздо лучшего!
Они выезжают со стоянки.
– Ты бы стала встречаться с этой обезьяной?
– Ни за что!
– Ну вот видишь…А кстати, Муся – это Маша?
– Нет, у нее фамилия Мусина…Вот и Муся. А зовут ее Одиллия-Одетта. Родители – эксцентрики, помешанные на балете. Она и в хореографичку не хотела. Заставили. Первые четыре года под конвоем ходила. Сначала бабушка, потом отец возил. Это был семейный террор.
– В паспорте Одиллия-Одетта? – ужасается Зигги.
– Прямо в паспорте.
– А я то считал своих придурками.
– Зигги – это Зигмунд? – пытается отгадать Кира.
– Нет, я не возлюбленный Одиллии– Одетты…А как бы было хорошо? – морщась смеется Зигги. – Все гораздо скучнее, просто подошла очередь на букву Z.
– Как это?
– У нас в детском доме уже было двадцать пять воспитанников, по одному на каждою букву латинского алфавита. Когда привезли меня, оставалась последняя Z. Директор был помешан на Дэвиде Боуи и назвал меня в честь Зигги Звездной пыли. Слышала этот альбом «Взлет и падение Зигги и пауков с Марса»? Я до сих пор благодарен ему, что он не был фанатом Зорро.
– Ничего себе! А что было потом, когда кончились все буквы?
– Все опять начали сначала. Девчонку после меня назвали Агатой, ей повезло больше.
Какой же он все таки просто отличный, этот Зигги. Кире становится его жалко. Наверное тяжело вырасти в детском доме, она накрывает его руку своей.
У большого супермаркета они оба пересаживаются в машину Тайки. Зигги разваливается на заднем сиденье, а Кира садится впереди. Тайка, кажется, недовольна. Она нервничает и покрикивает на Зигги.
– Сам не мог зарегистрировать? Мне опять пришлось бортануть тренера. А у меня самый дорогой в Москве, – жалуется она Кире.
– Что ты нашла в этом тупорылом качке? – спрашивает Зигги копаясь в ее пакетах, наваленных рядом с ним.
Тайка раздражается.
– Что значит нашла? Ты знаешь сколько он берет за час?
– Да видел я как вы тренируетесь! – смеется он. – Ты переплачиваешь, подружка, поверь. Хотя удивительно, что после стольких стероидов, он еще может…
– Не выдумывай! – резко прерывает его Тайка.
– Я выдумываю? – усмехается он.
Быстро ворочая головой по сторонам Тайка выруливает со стоянки.
– Почему у тебя так смердит в машине? – жалуется Зигги.
– Это новый освежитель, мне его в Дубаи смешивали. Совершенный эксклюзив, отвалила кучу бабла, пачули, гавайские орхидеи…
Зигги лезет вперед между Тайкой и Кирой.
– Эй! – кричит Тайка.
Но уже поздно. Он срывает фигурную баночку и опустив стекло, выбрасывает наружу. Еще некоторое время держит окно открытым, проветривая салон.
На время Тайка затихает. Сначала она дуется, а потом начинает атаковать.
– И когда ты уже выкинешь это пальто? Cмотреть противно.
– А ты смотри на тренера. Он у тебя дорогой и…
– Похоже, ты спишь в этой ветоши.
– Когда холодно. Это монгольский кашемир.
– Вот-вот, пахнет старым козлом!
– Эй! За старого ответишь! – предупреждает Зигги.
Он потрошит Тайкины пакеты и вытаскивает упаковку с прозрачными пластами пармской ветчины. Вскрывает ее и ест. Время от времени двумя пальцами он протягивает рваную ветчину Кире или Тайке. Они обе визжат и уворачиваются. Тайка тихо матерится и умоляет его не открывать шотландскую семгу, потому что если Зигги заляпает салон тут уж никакие освежители не помогут.
Регистрацию Кире оформили очень быстро. У этих ребят везде знакомые. После они заехали в узбекский ресторан. На столе дымится блюдо с пловом. Зигги вдруг заскучал, он не ест, в его глазах нестерпимая скука. Кира и Тайка поедают чудесный шафрановый рис. Тайка ест с большим аппетитом. Почти каждый день она тренируется в зале, поэтому не боится поправиться. Руки ее в мозолях от тренажеров и она уверяет что на бедрах и коленях у нее не сходят синяки. Зигги тут же начинает смеяться, а она становится бордовой.
– Я рада, что ты сегодня в ударе, дружок.
– Разве я что-нибудь сказал? – удивляется он.
– Правильно, лучше молчи и ешь.
– Можно хоть жрать не по команде? – спрашивает он и поднимается. – Я скоро подойду, посекретничайте тут, девочки.
– Ну, рассказывай, как ты? – спрашивает Тайка Киру, после того как Зигги исчез за аркой.
– Завтра я иду в театр, будь что будет, – храбрится Кира.
– Я найду тебе работу, только скажи. Будешь зарабатывать взрослые деньги. В евро, с четырьмя нулями.
Кира смеется.
– Я хочу только танцевать. Вне театра мне смерть.
– Это серьезное заявление, – комментирует Тайка.
Она откладывает обглоданное баранье ребрышко. И внимательно всматривается в Киру.
– Вас что, там зомбируют? Откуда в вас всех столько противного пафоса? Вроде ходите теми же улицами, что и мы. Имеете мобильные телефоны, смотрите тот же самый ТВ ящик…Но от вас несет нафталином, – Тайка манерно вытягивает руку и передразнивает Киру, – Вне театра мне смерть… Алло, планета Земля на проводе! – продолжает она возмущаться, – Вы отстаете на парочку столетий.
– Ну, есть немного, – улыбается Кира. – Ну как тебе объяснить… Конечно, теперь у нас электричество вместо свечей, подвижные платформы, костюмы из синтетики. Но в сущности, сам театр мало изменился. Мы танцуем то же, что и сто лет назад. У нас до сих пор на корсетах крючки и те же пальцевые туфли. И лучше лент на пуантах еще ничего не изобрели.
– Вне театра мне смерть! – повторяет Тайка и закатывает глаза.
Кира заливается смехом.
– На сцене мы все объясняем жестами. Мы там все – немые и не приучены много разговаривать. Поэтому, когда нужно что-то сказать, выбираем самые точные слова.
– Что ты там забыла? За что убиваться? Пот, кровь, слезы…Интриги ваши пуантные. Вечно без денег, ну публика лениво похлопает. Неужели ради этого?
– Ну вот, ты опять сможешь сказать что это пафосно…и я с тобой соглашусь…, – серьезно говорит Кира. – Но когда они, как ты говоришь, лениво хлопают, я чувствую себя счастливым человеком. Мне нужна эта энергия, которая идет из зала. Они хотят лучше и я даю им лучше. Они это понимают и любят меня еще больше. Мы любим друг друга, на сцене я чувствую что могу сделать их счастливыми хотя бы на некоторое время, а это дороже денег.
Тайка недоверчиво вздыхает.
– Я люблю деньги, они дают мне свободу и покупают удовольствия. Когда мне захочется сделать кого-нибудь счастливым, в первую очередь я начну с себя.
Ее глаза сегодня яркого-голубого цвета, которого не бывает у людей. Наверняка опять линзы.
– Швейцарский топаз, – подтверждает ее догадку Тайка.
Какие же на самом деле глаза у Тайки? – думает Кира.
– Как тебе живется у этого…как его? – Тайка щелкает пальцами, – Глеба Зимина…Не гонит еще? Ты мой адрес знаешь, приходи в любой момент. У меня большая квартира, две гостевые спальни, любая будет твоей.
– Спасибо.
Кира надеется, что ей никогда не придется воспользоваться Тайкиным гостеприимством. Она ей нравится, но все таки что-то в ней настораживает. С Зигги Кире комфортно, а с Тайкой нет, сквозь ее благожелательность, проскальзывает пренебрежение.
– Послушай, этот Глеб…между вами что-нибудь происходит? – вдруг спрашивает она. – Он не стучится к тебе в комнату по вечерам, чтобы почитать сказки?
Швейцарский топаз блестит любопытством, Кире становится неприятно.
– Нет, мы просто друзья.
Некоторые вещи Кира может доверить только самым близким людям. Она плохо знает Тайку, чтобы полностью распахнуться перед ней. И потом, вопрос был задан так грубо и бестактно, что это ее возмутило.
– Мы знаем друг-друга с детства, – твердо отвечает она на Тайкину недоверчивую улыбку.
Тайка протягивает бокал с красным вином к Кириному, стоящему на столе. И под долгий звон потревоженного стекла говорит:
– Чин-чин…
Высадив Киру у дома, Тайка заводит машину и трогается.
– Останови на пару минут, – просит ее Зигги.
Она недовольна, но все таки паркуется у края дороги. В некоторых вещах ему отказывать нельзя. Он достает пакетик с белым порошком, маленькое зеркальце и пластиковой картой мельчит кокаин.
– Давно такого не было. Финансово-немотивируемый объект – это плохие новости, – говорит ей он. – Что у нее с Зиминым?.
– Ничего.
– Это хорошо. Сильные эмоциональные привязанности нам ни к чему.
– Все кто ее сейчас окружают – порядочное говно. Надеюсь нам не придется напрягаться.
Зигги не отрывает глаз от зеркальца, на его лице предвкушение.
– Хорошо бы, я так устал от всего этого.
– Правильно, солдат спит – служба идет. Зарплату не устаешь получать? – возмущается Тайка.
Он не отвечает, сосредоточенно сворачивает купюру в трубочку и возвращается к разговору о Кире:
– Если она не любит деньги, значит любит что-то еще. Надо искать.
– Она глупа, с ней будет легко.
– Быстро ты ее припечатала, она совсем не дура, – возражает Зигги.
Тайка отворачивается к окну. За ним светлая, безоблачная ночь. Небо прошито яркими звездами, луна обливается серебряным светом. На улице пусто. Тайка смотрит вверх на высотку, в подъезд которой зашла Кира.
– Тебе оставить? – спрашивает он.
– Ты плохо кончишь, дружок.
– Знаю, мы все когда-нибудь умрем. Жизнь – это вспышка между двумя черными бесконечностями. Красиво правда? Набоков сказал. Хотя ты у нас не сентиментальная. Я бы добавил: Некоторые вещи делают эту вспышку гораздо ярче… Оставить?
Она мотает головой.
– Как хочешь.
Тайка откидывает голову и закрывает глаза, чтобы не видеть увлеченного процессом Зигги. Руки его подрагивают, лихорадочно блестят глаза. Его зависимость ей противна. Она и сама может втянуть по случаю, но одно дело, когда такие вещи делаются для куража. А другое, когда вся жизнь принесена в жертву.
– Оставь, погоди минуту, давай сначала поговорим… О тебе, – просит она.
Зигги недоволен, но опускает руки и закатывает глаза.
– Это очень скучно.
– Ты должен завязать.
– Послушай, я двадцать восемь лет делал то, что мне говорили. После того как забрали Лилю, мне все эти директивы встали поперек задницы. Я буду делать то, что хочу! А не то, что настрочили в своих многотомных трудах отцы-основатели. Понимаешь? Теперь, если хочешь поговорить об объекте 861, то давай поговорим быстрее. Потому что в эту минуту ты мне мешаешь жить так, как я хочу…Слушай меня внимательно. Я думаю, что Кира Милованова – сложный объект, что бы ты там не воображала. У нее серьезные карьерные устремления и их нужно устранить. А как это сделать, думай сама.
Он не хочет ее слушать. Тайка смиряется. Этот разговор она уже затевала не раз и не два. Все они в итоге выливались в безобразные скандалы и вызывали у него только озлобление.
– Может просто нужно подождать? – поддерживает она его разговор о Кире.
– Если у нее седьмая категория, можно подождать. А если девятая, сама знаешь, никто тебе такой роскоши не предоставит. По любому, Большой театр для нее должен быть закрыт. Туда почти невозможно попасть, но в Ташкенте она солировала. Пусть Таракан займется театром.
– Ну ты и хам! У Таракана и так четыре объекта. Он безвылазно в регионах.
– Ему ничего не сделается, тараканы даже от радиации не дохнут. В свое время я тоже не вылазил из регионов.
– А ты в это время что будешь делать? С бабочками летать? Дай, я проверю твои руки.
– Отстань, ты знаешь, я не колюсь.
– Я знаю про тебя все меньше и меньше, Зигги. Ты сильно изменился.
Он радужно улыбается ей.
– Не напрягайся, старушка. Я в полном порядке. Когда говоришь придут результаты Киры из лаборатории?
– Через неделю. Все это подозрительно, знаешь Далаки много лет давал Киру как седьмую и вдруг заявил в девятой категории. Прямо перед ее отъездом в Москву. Почему?
Тайка спохватывается, но уже поздно, сказанного не воротишь. Она нечаянно ткнула спицей прямо в незаживающую рану Зигги. Ведь эта история очень похожа на Лилину. Вот сейчас он опять думает про нее. Когда же он ее забудет? По его лицу пробегают волны страдания, рот дергается, ему очень больно. Но заметив сочувствующее лицо Тайки, он тут же начинает кривляться.
– А может он просто некомпетентный мудозвон?
– Да еще то трепло, – усмехается Тайка.
Зигги склоняется над зеркальцем и втягивает кокаин.
Он пережимает ноздри пальцами и несколько раз резко вбирает воздух. Теперь он гнусавит, как при насморке.
– Не думай, что Милованова – низко висящая вишенка. Протянуть руку и сорвать не получится, не обольщайся. Ее нужно довести до отчаяния, чтобы не было сил подняться и жить. Чем хуже для нее, тем лучше для нас. Кстати, она встала на учет к Еникееву?
– Нет, конечно! Хотя Далаки ее запугал.
Зигги щекотно в носу, он несколько раз сжимает его.
– Истончишь перегородку – потеряешь нос, – предупреждает его Тайка.
– Если не жалко головы, то не жалко и носа.
Она вздыхает.
– Кстати, Еникеев мне жалуется, что ты ничего не сдаешь.
– Плодить таких же ублюдков как я? Скажи ему что у меня не стоит.
– Будут проблемы в Центре.
– Ну да, они меня заставят. Пусть приезжает Когль и отдрачивает у меня, я не против.
Зигги теперь ерзает, ему хочется жизни. У него веселые, безумные глаза и она вдруг начинает завидовать.
