Текст книги "Война амазонок"
Автор книги: Альбер Бланкэ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 13. Связанные руки
Мы оставили Бофора в руках шайки Ле Моффа, хотя он сам считал, что находится в Бастилии.
Герцог Бофор знал Мазарини наизусть, но все еще не был вполне уверен в своих догадках.
«Если он прибег к помощи убийц, значит, он совсем изменился. Такие трусливые люди, как Мазарини, если раз вступят на дорогу жестокостей и решатся проливать кровь, то действительно становятся страшными злодеями».
Бофор был брошен в обширный подвал со сводами, сети сняли с него, но руки оставались связанными. Подвал был устлан каменьями, в одном углу образовалась лужа воды, пробивавшейся из болотистой почвы.
Не таков был Бофор, чтобы впадать в уныние или терять драгоценное время на бесполезный ропот. Как только он понял, что похитители оставили его и взошли по лестнице наверх, он решил осмотреть свое новое пристанище.
«Неужели я попал в Бастилию?» – задавал себе вопрос герцог, прислушиваясь, не донесутся ли до него какие звуки.
Сильно беспокоили его веревки, связывавшие ему руки. Но как избавиться от них? Да и хоть бы руки были развязаны, разве легче будет? Нет никакой возможности вскарабкаться по гладкой стене до верхнего окна и сломать две железные перекладины, защищавшие окно.
Было поздно, его одолевал сон. Бофор растянулся на полу, как простой солдат, привыкший ко всяким лишениям.
«Утро вечера мудренее», – подумал он и закрыл глаза.
Он имел намерение вздремнуть час-другой. Но гораздо позже его разбудил стук отворявшейся двери. Глаза его, свыкшись с темнотой, ясно различили человека в маске, который спускался по лестнице, оставив свой фонарь на верхней ступеньке.
«Ага! – подумал Бофор, быстро оценивая все обстоятельства. – Если это кардинал посадил меня сюда, то эта маска – его посредник. Чего они хотят от меня?…»
Он привстал и, прислонившись к стене, ждал, что скажет ему таинственный посетитель.
Незнакомец, приблизившись к пленнику, вдруг быстро вернулся на лестницу, взял фонарь и, снова спускаясь, направил фонарь так, что весь свет падал на лицо Бофора.
– Да, это действительно его высочество, – сказал он, как бы рассеивая свое сомнение.
– Не сомневайтесь, это я, Бофор. Что угодно, я к вашим услугам? – произнес герцог.
Незнакомец тщательно осмотрел веревки, связывавшие руки Бофора на локтях и у кисти. Уверившись, что пленник не имеет никакой возможности бежать, он пошел назад к лестнице.
Бофор, все время смотревший на него с беспечной улыбкой, сказал:
– Но как же это вы уходите, не поговорив со мной?
– Нам с вами не о чем говорить.
– Вам, может быть, и не о чем, но мне – совсем иное дело. Прежде всего мне надо задать вам вопрос.
– Спрашивайте, – сказал незнакомец, ставя ногу на лестницу.
– Вы инкогнито, я не имею чести вас знать, но тот, кто посадил меня сюда, вероятно, хочет задать мне вопросы, иначе не оставили бы меня со связанными руками. Много лет я провел в Бастилии и знаю по опыту, что там не поступают таким образом с узниками моего звания.
– Это меня не касается.
– В таком случае, если вы не сторож при мне, то заклинаю вас, помогите мне освободиться, вам будет хорошая награда.
– Увидим.
– Как увидим? Разве это от вас зависит?
– Может быть.
– В таком случае вы очень дурно поступаете, откладывая переговоры со мной. Говорят: не надо откладывать на потом то, что можно сделать сейчас. Послушайте, любезный друг, я в вашей власти, руки у меня крепко связаны, следовательно, дело ваше или того, кто вас посылает, продиктовать мне условия.
Минуту незнакомец стоял неподвижно на лестнице, очевидно, раздумывал, потом, поставив фонарь на ступеньку, быстро подошел к узнику.
Бофор, пользуясь темнотой, встал на ноги и держался наготове, когда незнакомец приблизился к нему. Герцог славился необыкновенной силой, ловкостью и искусством во всех гимнастических упражнениях, потому-то поймавшие его крепко связали ему руки. Но не позаботились о его ногах.
Улучив удобную минуту, герцог бросился к незнакомцу и так ударил его ногой в грудь, что тот рухнул на пол.
Умер он или нет, Бофору было все равно. Он проворно взошел на лестницу и, приложив ухо к двери, находившейся наверху, прислушался. Издалека до него доносились песни и хохот.
Дверь снаружи запиралась только на задвижку, которую отодвинул лежавший незнакомец, большой же ключ оставался в замке.
Бофор проворно спустился вниз и подошел к таинственному посетителю, лежавшему без памяти. Став перед ним на колени, он толчком плеча заставил его повернуться на бок и тем высвободить шпагу. Зубами герцог не без труда вытащил шпагу из ножен, зажал ее острием вверх между коленями и принялся пилить веревку, связывавшую руки.
К великой радости, успех превзошел ожидание. Освободившись от веревки, Бофор принес фонарь и снял маску с посетителя. Лицо оказалось совершенно незнакомым ему.
На минуту Бофор задумался, продолжая прислушиваться к внешним звукам, потом, охваченный внезапным вдохновением, вооружился шпагой незнакомца, надел на себя его маску и, отважно взойдя по лестнице, отворил дверь и тщательно запер ее за собой.
Он очутился в довольно большом погребе, где расставлены были бочки и бутылки в симметричном порядке, из чего Бофор вывел справедливое заключение, что он не в Бастилии.
Такое убеждение дало ему надежду выбраться из когтей хищников. Пройдя еще два подобных погреба, точно так же и тем же уставленных, он увидел другую лестницу, наверху слышались громкие голоса. Не трудно было понять, где собрались люди, дерзнувшие посягать на его особу. Судя по шуму и голосам, их было много.
Когда герцог наклонился, чтобы поставить фонарь на ступеньку, какой-то белый предмет привлек его внимание. Это было письмо. Бофор поднял его. Печать с лотарингским гербом была нетронута, надпись гласила следующее:
«Его высочеству герцогу Орлеанскому».
Сознавая, как драгоценна каждая минута, герцог счел, однако, что время не будет потеряно, если употребить его на прочтение письма, найденного в неприятельском доме и адресованного герцогу Орлеанскому, в честности или, по крайней мере, в искренности которого он имел все причины сомневаться. Тем более что письмо было от герцога Карла Лотарингского, у которого десять тысяч солдат, всегда готовых к услугам и нашим и вашим – кто больше даст денег.
Герцог Бофор сломал печать без укоров совести и прочел следующее:
«Ваше высочество и любезный брат.
Рекомендую вам подателя этой записки. Он служил под моим начальством и очень храбрый дворянин.
Карл».
Раздосадованный ничтожностью записки, Бофор сунул ее в карман и стал думать только о своем спасении.
Застегнув покрепче плащ, который, по счастью, у него не отобрали, тщательно обернув одним концом плаща левую руку, что служило бы вместо щита, он обнажил шпагу и подошел к двери.
Но прежде чем отворить дверь, герцог счел благоразумным послушать.
Незнакомый голос грозно ворчал:
– Вам было приказано убить его!
– А я ни от кого не принимаю приказаний, – возражал другой, – меня призывают, я выслушиваю предложения и потом принимаю их или отказываюсь от них, как мне угодно.
– Пожалуй, и так. Но говорите правду, обещали вы убить его или нет?
– Обещал, что же такого?
– Следовательно, вы нечестный человек.
– Гондрен, не повторяй в другой раз этого слова.
– Ты не испугаешь меня, язычник. Хоть убей меня на месте, а все же не докажешь, что честно исполнил взятую на себя обязанность, ты одним разом обесчестил себя.
– Правда, – сказал другой глухим голосом.
– Ты поклялся, что убьешь, и не убил, значит, ты вероломный изменник или трус. Выбирай, что больше подходит.
– Гондрен, – заревел другой, с бешенством ударяя кулаком по столу, так что стаканы полетели на пол и вдребезги разбились.
– Полно, приятель, не сердись. Ты человек известный и много раз доказал свою храбрость и честность на деле.
– Этого нельзя сказать о тебе, проклятый! Ты никогда не осмелился взглянуть людям прямо в глаза, вся твоя жизнь коварство и измена.
– Я играю и торгую языком точно так же, как ты мечом. У всякого свой вкус, свои обычаи и фантазии. Уж как бы ты ни хлопотал, а дипломатом тебе не быть, мой бедный Ле Мофф: сила и насилие – вот твое призвание.
Бандит не удостоил ответом такое обвинение.
– И вот тебе доказательство, – продолжал Гондрен, – тебе было заплачено за то, чтобы ты похитил герцогиню Лонгвилль, за которой я следил с самого Манта, а ты вместо нее подхватил какую-то смазливую простолюдинку.
Ле Мофф расхохотался. В величайшем удивлении и ужасе Бофор понял страшную тайну, неожиданно раскрывшуюся перед ним.
– Тебе весело? – продолжал Гондрен.
– Как видишь.
– Но кого же ты заключил в подвал?
– Как кого? Разумеется, короля рынков!
– Наш Тимотэ пошел удостовериться, точно ли это он. Надеюсь, все будет в порядке.
– Так можно?
– Что такое?
– Как что? Я сам исполню обязанность, которую ты взял на себя и не исполнил.
– Это дело не твоего призвания, господин Гондрен, – возразил Ле Мофф с презрением, – это мое дело. Мне стоит махнуть рукой, и он мертв.
– Ну-ка, махни!
– Тебе хочется, а?
– Кто заплатил тебе за это деньги, тот и требует.
– Пускай будет по-твоему. Я сам пойду и выполню обещанное.
– Нет, нет! Я не верю тебе.
– Гондрен! Будь осторожнее, а то быть беде! Это я тебе говорю, – сказал Ле Мофф глухим голосом, похожим на рев дикого зверя.
– И я держу пари, что твои друзья разделяют мое мнение. Вон они молчат, а молчание знак согласия. По этой причине я делаю предложение.
– Посмотрим, что за предложение, – сказал атаман насмешливо.
– А вот что. Кто намерен иметь долю из трех тысяч обещанных пистолей, те должны по жребию вынуть три имени. Трое выбранных спустятся в подвал и справятся с дичью.
– Трус! Бездельник! Я не нуждаюсь ни в чьей помощи и привык сам исполнять свое ремесло. Но мне надоело слушать брюзжание такого мошенника, как ты, и потому – эй, приятели, ступайте двое со шпагой или кинжалом в подвал!
– Тимотэ что-то замешкался там! – заметил чей-то робкий голос.
– Что же? Убил его герцог, что ли?
– Он так крепко связан по рукам, что и думать нельзя о том.
– А между тем, – заговорил Ле Мофф в раздумье, – ведь это плохой расчет – сбыть с рук герцога, в народной войне одной партией меньше, следовательно, для нашего ремесла одним средством к жизни меньше.
– Вот выдумал причину!
– Ну, марш вперед!
Бофор рассудил, что пора действовать. Ощупав дверь, он убедился, что в замке ключ повернут один раз, и потому уперся плечом в дверь, гнилое дерево уступило сильному напору и вылетело. Перед изумленной шайкой явился неизвестный в маске, с обнаженной шпагой в руке, с грозной решимостью никого не щадить.
Глава 14. Война, война и война
Бофор не подумал о своих длинных светло-русых локонах: маска была в ту же минуту разгадана.
– Герцог Бофор! – закричал Гондрен, бледнея от страха. – Так он жив!
– Измена! – заревел Ле Мофф и обнажил шпагу.
Пятнадцать клинков мигом окружили герцога. Но принц, тотчас узнавший атамана и не имевший желания в другой раз попасться ему в сеть, сделал на него такой неожиданный выпад, что Ле Мофф вынужден был закричать своим людям, чтобы они остановились.
В самом деле бой был опасен. Бофор занял место в углу, как в крепости, ему легко было отражать удары. Он в совершенстве владел шпагой, обладал ловкостью и силой вольтижера, и Ле Мофф, опытный в этом деле, скоро почувствовал, какая опасность грозит его жизни.
– Если я вас держал в заключении, значит, я не хотел вас убивать, – сказал он.
– Так что же ты хотел со мной сделать, бездельник?
– Взять выкуп, и больше ничего.
– Так мы сойдемся в цене, – сказал Бофор.
– Этого не будет! – закричал Гондрен. – Меткий выстрел из пистолета, и делу конец!
– Не надо шума, – заметил Ле Мофф, не переставая защищаться от ударов, ловко наносимых его противником.
– Да что же это такое? Неужели вы все не совладаете с этим проклятым принцем? – закричал Гондрен, подстрекая других разбойников, смотревших на поединок.
– Отступите, капитан, – сказал один из них Ле Моффу, – мы все разом ударим на него.
Ле Мофф последовал совету, и три человека бросились, чтобы заменить его и разом кончить дело.
– Какой позор! Десять против одного! – раздался мужественный голос у дверей.
Люди, не занятые дракой, оглянулись и, подстрекаемые Гондреном, бросились на незваного гостя. Этот помощник, небом посланный, был не кто иной, как Жан д’Эр.
– Дружище, принц! – крикнул он, нанося яростные удары направо и налево.
Окруженные угрюмыми, свирепыми разбойниками, Бофор и Жан д’Эр казались величавыми львами. Обе группы сражающихся представляли дивное зрелище. Хозяин, взобравшись на высокую скамью, приходил в восторг от неожиданной картины, но вдруг его восторги сменились ужасом.
Жан д’Эр, сразу уложив одного из разбойников, принялся кричать и звать на помощь во всю глотку, так что немудрено было его услышать на другом конце Сент-Антуанской улицы.
Гондрен отказался от пистолетных выстрелов, схватив со стола кувшин с вином, пустил его в голову Жана д’Эра. Тот ловко увернулся и стал еще яростнее наносить удары и еще сильнее кричать во всю глотку.
Гондрен бросился было к двери, чтобы запереть ее: ему послышался шум с улицы. Но в эту самую минуту от сильного толчка дверь распахнулась, и в залу ворвались три человека, вооруженные крепкими дубинами. Они молодецки владели этим первобытным оружием, то были носильщики с рынка. Рука, наносившая самые беспощадные удары, принадлежала нашему старому знакомому Мансо.
Позади них появилась женщина с пистолетами в каждой руке. То была госпожа Мартино.
Жестокий бой завязался между врагами. Хозяин спрятался под стол, боясь, как бы щепки в него не полетели. Ярость разбойников усилилась с появлением новых врагов и при виде своих товарищей, сокрушенных ударами тяжеловесных дубинок.
Ле Мофф, хоть и взял с госпожи Мартино добрый задаток, однако, думая о женщинах как о существах слабых, не брал ее в расчет в бою, а она, пользуясь свободой движения, прицелилась в толпу разбойников и выстрелила. В ту же минуту шпаги опустились.
Носильщики, Жан д’Эр и госпожа Мартино бросились сквозь толпу врагов к герцогу Бофору. Тот, побледнев, прислонился к стене, холодный пот выступил у него на лбу.
Но это произошло от утомления и чрезвычайных усилий защищаться против многих. Увидев около себя мужественных помощников, герцог скоро собрался с силами и громко скомандовал:
– Друзья! Ударим на врага!
Жан д’Эр и носильщики повиновались и устремились на разбойников, которые бросились врассыпную. Не бежал один человек – это был Ле Мофф. Он сел на скамью и, сложив руки, спокойно смотрел на происходящее.
– Ну, а ты чего ждешь, разбойник? Чего не бежишь? – спросил у него Бофор.
– Не бегу оттого, что хочу сказать вашему высочеству, что я в жизни не встречал такого храбреца, как вы, и что с этого часа Ле Мофф принадлежит вам душой и телом.
Бофор повернулся к своим защитникам, его удивленный взор вопрошал: «Что вы думаете об этом?»
– Ваше высочество, – сказала госпожа Мартино, – надо послушать этого человека. Я понимаю причину, которая заставляет его так действовать. После того, чему мы были свидетелями, я и сама точно то же сказала бы вам, если бы давно не доказывала своей преданности на деле.
Генриетта Мартино была таким созданием, что ее совет воспринимался ее друзьями как приказание.
– Хорошо, Ле Мофф, – сказал принц, – завтра приходи ко мне во дворец, мне давно недоставало такого человека, как ты.
– Готов к услугам вашего высочества, – сказал Ле Мофф и, низко поклонившись, направился было к двери.
– Не уходите, Ле Мофф, в вас есть еще необходимость, – сказала госпожа Мартино.
– Надолго?
– На полчаса, не более.
– Располагайте мной.
– Герцог, само провидение привело нас сюда, но если вам будет угодно, то мы не остановимся на дороге и опять пойдем к цели. Вы должны понять, если сердце вас не обманет, что ваша победоносная шпага не лишней будет в новом деле.
– Вы – очаровательная амазонка, и я никогда не забуду выстрел, который вы так неустрашимо направили в моих врагов.
– Прежде всего, Жан д’Эр, ступайте в погреб за письмом, которое вы там обронили.
– Не ходите так далеко, – сказал Бофор, с улыбкой подавая письмо молодому воину, – вот ваша потеря. Я хотел было устроить вам сюрприз и сам переговорить о вас с его высочеством, потому что мне известно ваше благородное поведение в отношении молодой девушки, которую вы так храбро защищали, не зная ее.
– Принц, – сказал Жан д’Эр, – я могу поступить на службу к герцогу Орлеанскому не иначе, как с условием оставаться вашим слугой.
– Это можно согласовать: герцог Орлеанский удостаивает меня своей дружбой и вместе со мной разделяет ненависть к Мазарини.
– Вот в чем дело, – прервала говоривших госпожа Мартино, – в эту минуту мой дом окружен отрядом стражи, они надеются голодом выжить оттуда известную особу. Меня и Жана д’Эра сегодня утром отправили в Шатле, но вскоре, по просьбе моего мужа, выпустили с условием, что мы оставим Париж. Мы повиновались, но с наступлением ночи возвратились через заставу Сент-Онорэ. Захватив с собой по дороге Мансо с его друзьями, поспешили сюда, чтобы набрать храбрых и отважных помощников, в которых в гостинице «Красная Роза» недостатка не бывает.
– Вы хотите вести осаду своего дома, чтобы выжить оттуда стражу?
– Именно. Я не рассчитывала, что господин Ле Мофф согласится помочь мне, но он один для нас важнее, чем несколько человек из его разбежавшейся дружины.
– Сударыня, – сказал Ле Мофф почтительно, – я всегда бываю на той стороне, где дела обрабатываются храбро. У меня душа болит, когда я вижу, как храбрые люди напрасно режут друг друга. Многочисленна ли стража у вашего дома?
– Двенадцать человек.
– Разумеется, резня будет, крови много будет пролито.
– Признаюсь, мне жизнь дорога, да и вашей жизнью шутить не надо, потому позвольте мне созвать людей.
– Зовите, – сказал Бофор беззаботно.
– Погодите, пока мы выйдем отсюда, – сказала госпожа Мартино, – герцог Бофор не должен быть замешан в скандале. Это дело не стоит такой дорогой цены.
– Напротив, отколотить стражу или патруль Мазарини – это самая приятная для меня вещь. Это часто случается, когда мы кутим у Ренара.
Госпожа Мартино незаметно пожала плечами, Бофор улыбнулся, угадав ее мысль.
– Идите вперед, – сказал он, – я в таком неавантажном костюме, что не смею предложить вам руки.
Госпожа Мартино ушла, опираясь на руку Жана д’Эра. Бофор увидел под столом неподвижно лежащего человека. Он толкнул его ногой, а тот в ответ застонал самым жалобным образом. Герцог подумал, что это, вероятно, одна из жертв битвы, и пошел к двери, где ждал его Ле Мофф.
– Ваше высочество, – сказал он вполголоса, – все они считают вас ветреником и легкомысленным повесой, гоняющимся за мишурной славой, но я понял вас.
Герцог зорко посмотрел прямо ему в глаза, потом улыбнулся и, положив руку на его плечо, сказал:
– До завтра, в моем дворце.
Они вышли на улицу, еще минута – и раздался свист. Все люди, разбежавшиеся из гостиницы, точно выскочили из-под земли и столпились вокруг Ле Моффа. В надлежащем порядке он повел их к дому Мартино.
Но герцог Бофор и Ле Мофф имели неосторожность при выходе из гостиницы не оглянуться назад. Иначе они увидели бы, как вслед за ними выскочил человек и опрометью побежал по улице и вскоре скрылся. Они узнали бы в нем Гондрена.
Ле Мофф расположил своих людей около дома на углу улицы так, чтобы никто из полицейской стражи не мог побежать за подкреплением. Госпожа Мартино постучала у своих ворот, привратник тотчас отворил. Полицейский, надзиравший за привратником, тоже выскочил посмотреть и, увидев, какое множество людей сопровождает советницу, хотел запереть ворота. Но Ле Мофф, не теряя времени, схватил его за шиворот, притиснул к стене и приставил шпагу к горлу.
– Только пикни, так жив не будешь! – сказал он голосом, который не допускал возражений.
– Огня! – закричала госпожа Мартино, войдя в кухню в нижнем этаже, где увидела при тусклой лампе свою кухарку, дремавшую на стуле с чулком в руках.
Узнав голос своей госпожи, кухарка вскочила и бросилась зажигать свечу в большом медном подсвечнике. Госпожа Мартино успела схватить другой подсвечник и тоже зажгла свечу. Обе вышли в сени в то время, когда советник, тоже вооруженный двойным подсвечником, вышел осведомиться о причине шума.
Впереди и позади себя советник увидел полицейских, которые, поняв, в чем дело, обнажили шпаги, другие же успели выхватить ружья.
– Не стреляйте! – закричал Ле Мофф. – Мы не хотим драться с вами, но требуем, чтобы вы скорее убирались вон.
– Мы здесь по королевскому повелению, – отвечал начальник, – нам приказано охранять этот дом, и мы не двинемся с места.
– А это мы увидим! – возразил Ле Мофф, вонзив шпагу в горло полицейского, который со стоном упал.
– Пали! – скомандовал офицер.
Но никто не успел выстрелить: по энергичной команде Ле Моффа его люди бросились на стражу с быстротою молнии.
– Бей их! – крикнул Бофор, который не мог удержаться, чтобы не иметь своей доли в драке; он работал направо и налево. Генриетта, Мартино и кухарка, стоя наверху лестницы, освещали эту резню.
– Ах! Как хорошо! – воскликнула Генриетта восторженно.
Битва не могла быть продолжительной: стража состояла не из храбрейших воинов да и немногочисленна была. Она исполняла свой долг, и только. Но редко случается, чтобы долг соразмерялся с личной безопасностью, словом, когда пять или шесть стражей легли на месте, остальные в знак покорности опустили оружие.
– Ступайте все туда! – сказал Ле Мофф, знакомый со всеми входами и выходами, он не пренебрегал предосторожностями, требуемыми благоразумием и чувством собственной безопасности.
По знаку начальника бандиты втолкнули в обширную кухню всех стражей – раненых, избитых, ошеломленных – и заставили их держаться тихо под страхом грозных шпаг и пистолетов.
Начальник стражи лежал во дворе, раненный в ногу.
– Я протестую, – говорил он, – и пока я жив, до последнего дыхания буду протестовать…
– Довольно, – сказал ему Бофор, – ты храбрец, и я засвидетельствую, перед кем следует твой подвиг, только помолчи!
– Ваше высочество, я узнаю вас по голосу и угадываю ваше намерение.
– Он узнал вас, – сказал Ле Мофф с выразительным движением, – его молчание теперь необходимо.
– Довольно пролито крови, – сказал Бофор, – я хочу сохранить жизнь этому человеку, ведь он до последней минуты честно исполнял свой долг.
– Ваше высочество, – продолжал начальник стражи, – я прислан сюда, чтобы арестовать герцогиню Лонгвилль; видели, как она входила в этот дом. Умоляю вас, не выпускайте ее отсюда.
Общий смех покрыл простодушное требование полицейского офицера. Генриетта Мартино взяла под руку Бофора и повела его к себе наверх, не обращая внимания на своего мужа, который глубоко вздыхал, считая себя уже осужденным за бунт и заключенным в Бастилию на всю жизнь.
Госпожа Мартино привела герцога в свою спальню. Подойдя к кровати, нажала пружину в колонне, поддерживавшей тяжелый балдахин, – тотчас отворилась маленькая дверь в проходе между кроватью и стеной.
– Пожалуйте, герцогиня, – сказала она, – опасности нет.
Герцогиня де Лонгвилль весело вышла из своего убежища, нежно обняла советницу и подала руку Бофору, который запечатлел на ней почтительнейший поцелуй.
– Так из-за меня сожгли немного пороху? – спросила она весело.
– Надо же было вырвать вас из когтей кардинала и отправить в назначенное место, – отвечала госпожа Мартино. – Но прежде я хочу успокоить моего бедного мужа. Для вас не тайна, что я нежно люблю его; правда, он самый боязливый советник в мире, зато в нем много человеческого достоинства.
С этими словами прелестная женщина выбежала из спальни.
– Герцог, так вы на нынешний вечер наш? Можем ли мы положиться на вашу шпагу и помощь?
– Что бы вы ни приказали, герцогиня, я на все готов. Какая опасность может устрашить меня, когда мне подают пример такие прекрасные амазонки, как вы и госпожа Мартино?
Минуту они стояли молча и недоверчиво смотрели друг на друга. Герцогиня заговорила первая, опять протянула ему руку, но вдруг она залилась слезами и в глубокой печали упала в кресло.
– Что с вами, герцогиня? – спросил Бофор с самым искренним участием.
– Ах! Как вы должны презирать меня…
– Что это вы говорите?
– Простите меня, герцог, я самая жалкая женщина на свете! Вчера, когда я говорила с вами у Тюильри…
– Так это были вы?
– Сама не знаю, какой инстинкт ревности увлекал меня. Я находилась в доме честного Мансо в то время, когда была похищена молодая девушка. Позже я узнала, что вас обвиняют… Но я уверяла себя – нет, Бофор, которого я знала, не способен на такую низость!.. Мне все еще дорога ваша слава, а между тем как давно я не имею на это никакого права.
– Милая Анна, вы лучшая, благороднейшая женщина, и, конечно, я не могу требовать от вас отчета, в каком состоянии находится сердце, на которое вы позволили мне некогда надеяться. Тот, кого вы теперь любите…
– Ах! Герцог, пощадите меня!
– Нет, герцогиня, нет, я должен объясниться с вами. Тут дело идет о моей чести: уважение и любовь, которые я до конца жизни буду к вам питать, внушают мне эту обязанность. Ларошфуко недостоин вас.
– Что вы сказали?
– Это не донос, не слово, вырвавшееся в минуту досады, герцог вам верен, но ум его не принадлежит к числу тех, которые выбирают прямой путь. Он из рода политических мучителей, которые по примеру Мазарини и Гонди любовь делают орудием своего честолюбия. Он толкнул вас на этот опасный путь, для которого вы не созданы, сколько бы самоотвержения и преданности вы ни доказывали вашему знаменитому брату. Видите ли, я разгадал его, он надеется через вас достигнуть власти.
– Что вы говорите?
– Да, великодушнейшая из женщин! Ослепленная страстью к человеку, самому остроумному во всей Франции, вы не видите, что он играет в партии принцев ту же роль, какую занимает кардинал у королевы, а Гонди у народа. Ему только бы успеть, а что ему до того, что вы будете разбиты, опозорены, осмеяны даже вашими приверженцами, которые теперь окружают вас почетом и благоговением.
– Герцог! Герцог! Это важное обвинение, и тем ужаснее оно, что…
– Доканчивайте.
– Что и я, может быть, одна я поняла вас.
– Меня?
– Да. Как и он, вы честолюбец, и вы скрываете вашу цель, чтобы обманывать и сбивать с пути.
– Положим, герцогиня, но позвольте, минуту. Если бы я был тем, как вы говорите, неужели стал бы я выказывать притворную невозможную любовь перед благороднейшей женщиной, которая готова с радостью ввериться мне? Нет, никогда. Я обратился бы к женщинам, предающимся минутной прихоти и готовым без зазрения совести всем жертвовать для своего честолюбия.
– А госпожа де Монбазон?…
– Она женщина без души и без убеждений, поглощенная бездной страстей. Вы сами никогда не верили, чтобы было что-нибудь искреннее в связи, составленной по случаю и обстоятельствам.
– Она хвастается тем, что отняла вас у меня! Признаюсь, это, может быть, самое жестокое оскорбление для меня.
– Успокойтесь, если мое сердце не может принадлежать вам, то оно предастся только той женщине, которая на вас будет похожа… Если только такое сходство возможно в этом мире.
– Герцог, – начала она и медлила в нерешительности.
– Что вы хотите спросить?
– Вы никого не любите? – спросила она с искренностью, требовавшей и ответа искреннего.
– Никого, – отвечал Бофор резко.
– Клянитесь честью дворянина!
– Никого, говорю вам.
– Отчего вы не хотите поклясться?
– Если бы я действительно был, как вы говорите, глубоким политиком, работающим для тайной цели, честолюбцем, мечтающим о перевороте в государстве, тогда мне не стоило бы никакого труда произносить перед вами всякого рода клятвы.
– Так вы любите кого-нибудь?
– Когда-нибудь я вам это скажу, – произнес Бофор странным голосом, так что герцогиня была поражена удивлением.
Вошла госпожа Мартино.
– Лошади готовы, – сказала она, – едем ли в Гавр?
– Как! – сказал Бофор, – так вы для этого дела требовали моей помощи?
– Ни для чего другого, – отвечала герцогиня, направляясь к двери.
– Так вы отправляетесь освобождать ваших братьев, принцев Кондэ и Конти?
– Именно так.
– Но с ними… Разве вы забыли? С ними находится ваш муж, герцог Лонгвилль.
– Ну так что же?
– Но герцог де Лонгвилль муж ревнивый, подозревающий и неумолимый, он запрет вас в своем замке и не допустит до вас живой души!
– И все-таки освободим их, а там увидим, что будет. Герцог де Лонгвилль немножко смахивает на господина Мартино, а моя милая Генриетта научила меня, как надо обуздывать мужей и заставлять их повиноваться.
– О! Герцогиня, я совсем другое дело! Я питаю к мужу любовь, самую… – Генриетта не смела закончить и покраснела.
Герцогиня обняла ее и поцеловала в лоб с видом королевы и ангела с обрезанными крыльями, словом, с тем видом, с которым она покоряла сердца.
Все вышли во двор, где ожидали их верхом Жан д’Эр, Ле Мофф и десять его воинов в полном вооружении – как будто они собрались на войну. Дамы надели маски и сели на лошадей, но когда привратник отворил ворота, с улицы вбежал человек.
– Капитан, – сказал он, обращаясь к Ле Моффу.
– Что случилось? – спросил тот, выезжая из ворот.
Вместо ответа посыльный указал ему на таинственную амазонку, стоявшую посреди улицы.
– Господин Ле Мофф, – сказала она звучным голосом, – вы забываете свои условия.
– Никак нет, сударыня, – отвечал тот нахально.
– Вы мне нужны на этот вечер.
– А вон там поставлены люди, чтобы предупредить меня вовремя.
– Эти люди, вероятно, плохо исполняют свою обязанность, мне пришлось предупредить их.
– Так сегодня вечером?
– Да, непременно сегодня вечером.
– В таком случае вы позволите мне представить вам новобранцев, которые, наверно, с радостью примут участие в ваших делах.
Женщина в маске подъехала к воротам и зорко взглянула на кавалькаду, освещенную факелами.
– Я знаю госпожу Мартино, – сказала она, – на ее мужество можно положиться. А герцог Бофор давно уже принадлежит к нашим.
– Куда же вы нас поведете, прекрасная дама? – спросил герцог, подъезжая к ней.
– Мое предприятие очень важное, и я не хотела бы…
– Сударыня, – вмешался Ле Мофф, – все может уладиться. Мы с вами отправимся на улицу Дракона, а потом вы поедете с нами по нашему делу, и будет у нас разом два успеха.
– А куда вы потом поедете?
– Служить королю против кардинала, – сказала герцогиня Лонгвилль, изменив свой голос.
– Хорошо. Если герцог Бофор с вами, то и я из ваших.
Дама в маске с любопытством рассматривала герцогиню Лонгвилль, потом выехала вперед, подав знак герцогу Бофору ехать рядом с нею. Небольшой отряд выехал рысью на набережную. Ле Мофф был впереди отряда.
Бофор без труда узнал в замаскированной женщине герцогиню де Монбазон и, наклонившись к ней, осыпал ее любезностями, на что она отвечала холодно и с досадой, часто оборачиваясь к ехавшим позади амазонкам, из которых одна сильно возбуждала ее любопытство.
