Текст книги "Дочь санника"

Автор книги: Аластер Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Аластер Рейнольдс
Дочь санника

Аластер Рейнольдс часто публикуется в «Interzone», а также в «Asimov's Science Fiction», «Spectrum SF» и других изданиях. Его первый роман «Космический Апокалипсис» («Revelation Space») был признан одной из лучших научно-фантастических книг года. Вскоре за ним последовали «Город Бездны» («Chasm City»), «Ковчег спасения» («Redemption Ark»), «Отказ в прощении» («Absolution Gap»), «Вековой дождь» («Century Rain») и «Торговля льдом» («Pushing Ice») – масштабные космические оперы, ставшие бестселлерами и закрепившие за Рейнольдсом славу одного из лучших фантастов последних лет. Среди других книг писателя сборник повестей «Алмазные псы, бирюзовые дни» («Diamond Dogs, Turquoise Days»), новые романы «Префект» («А Prefect») и «Дом Солнц» («Ноше of Suns»), а также два новых сборника – «Галактический север» («Galactic North») и «Голубой период Займы" и другие рассказы» («Zima Blue and Other Stories»). Профессиональный ученый с докторской степенью по астрономии, Рейнольдс родился в Уэльсе, но живет в Голландии, где работает в Европейском космическом агентстве.

Работы Рейнольдса всегда отличались масштабностью: в рассказе «Галактический север» («Galactic North») описывается беспощадная погоня одного космического корабля за другим, растянувшаяся на сотни тысяч световых лет, а в рассказе «Тысячная ночь» («Thousandth Night») сверхбогатые бессмертные берутся за проект, требующий перестановки всех звезд в галактике. В представленном ниже произведении мы оказываемся несколько ближе к дому, в полуразрушенной цивилизации, пострадавшей от столетий войн и катастроф, и видим молодую девушку, столкнувшуюся с самой обычной в нашем понимании проблемой, однако нашедшую для нее совершенно уникальное решение.

Завидев впереди Двадцатиарочный мост, она остановилась и положила мешки – две свиные головы и свечной воск на сорок пенсов оттянули руки. Отдыхая, Кэтрин поправила тесемку на шляпе, опустила поля так, чтобы закрывали лоб от

солнца. Воздух был по-прежнему прохладным, но свет стал по-новому яростным, и на лице от него высыпали веснушки.

Кэтрин собралась уже идти дальше, но горло перехватило, и ей пришлось переждать еще немного. До сих пор она старалась не думать о переходе через мост, но вот он уже перед глазами, и не замечать его невозможно. Либо идти по нему, либо – длинный крюк до Нового моста, а той дорогой ей до темноты никак не поспеть.

– Дочь санника? – окликнул ее грубый голос с другой стороны дороги.

Кэтрин резко обернулась на крик. В дверях дома стоял человек в фартуке и вытирал им мокрые руки. Лицо у него походило на обезьянье: спереди обожжено докрасна, по бокам белые полоски, а наверху розовая пролысинка.

– Твой отец ведь Брендан Линч, верно?

Она покорно кивнула, но промолчала, закусив губу.

– Так я и думал. Я ведь не из тех, кто забывает хорошенькое личико. – Мужчина поманил ее к дверям своей мастерской. – Иди сюда, девонька. У меня есть кое-что для твоего отца.

– Сэр?

– Я думал сам зайти к нему на прошлой неделе, да работа задержала. – Он кивнул на раскрашенную деревянную вывеску над притолокой. – Я Питер Ригби, колесник. А ты, помнится, Кэтрин?

– Мне нужно идти, сэр…

– А твоему отцу нужно хорошее дерево, мне же его девать некуда. Заходи, не стой тут, как побирушка. – Он через плечо крикнул жене, чтобы ставила чайник.

Кэтрин нехотя подобрала свои мешки и зашла за Питером внутрь. Поморгала от пыли, висевшей в воздухе, и сняла шляпу. Пол устилали опилки: где мягкие и золотистые, где хрусткие, свернувшиеся колечками. Сильно пахло смолой и заваривающимся столярным клеем. На огне булькали горшки, над ними распаривались деревяшки, которые надо было согнуть или выпрямить. На одной стене поблескивали заточенные инструменты. У некоторых лезвия были перекованы из небесных опадышей. Стояли, опираясь друг на друга, колеса, дожидавшиеся, пока их снабдят спицами и оденут железными шинами. Заменить колеса на полозья – и все как бывало в отцовской мастерской, когда заказы сыпались градом.

Питер указал Кэтрин на табуретку перед одним из верстаков.

– Садись, дай ногам отдых. Мэри угостит тебя хлебом с сыром. Или с ветчиной, хочешь?

– Вы очень добры, сэр, но меня обычно угощает вдова Грейлинг, когда я прохожу мимо ее дома.

Питер вздернул седую бровь. Он стоял у лавки, засунув большие пальцы за пояс фартука и гордо выпятив брюхо.

– Не знал, что ты захаживаешь к ведьме.

– Раз в месяц ей присылают две свиных головы и воск на свечи. Она всегда покупает их в Шилде, а не в городе. За свинину она платит на целый год вперед, сразу двадцать четыре фунта.

– И тебе не страшно?

– Она совсем не страшная.

– Кое-кто с тобой поспорил бы. Припомнив отцовские слова, Кэтрин возразила:

– Кое-кто скажет, будто шериф может летать по воздуху, или что раньше был мост, который подмигивал путникам, или железная дорога до самого Лондона. Отец говорит, вдовы Трейдинг не надо бояться.

– Стало быть, не боишься, что она превратит тебя в жабу?

– Она лечит людей, а не заколдовывает.

– Лечит… когда в настроении. Как я слышал, частенько и отсылает прочь больных и тех, кто просит о помощи.

– Если она кому-то помогает, разве это не лучше, чем никому?

– Пожалуй…

Она видела, что Питер поспорил бы, если бы не опасался ее обидеть.

– А отец твой не против, что ты водишься с ведьмой?

– Не против.

– Правда? – заинтересованно переспросил Питер.

– Мой папа, когда был маленьким, наткнулся в снегу на небесный опадыш и сломал руку. Он пошел к вдове Грейлинг, и она вылечила ему руку – привязала к ней угря. И платы не взяла, кроме того опадыша.

– И твой отец до сих пор верит, что угорь может вылечить сломанную руку?

– Он говорит, что поверит во что угодно, если оно работает.

– Неглупый мужик этот Брендан. Он мне по сердцу. Да, кстати…

Питер боком пробрался к другой скамье, по пути помешав варево в одном из горшков. Потом он сгреб охапку ошкуренных деревянных планок и сложил их перед Кэтрин на кусок рогожи.

– Обрезки, – пояснил он, – но дерево хорошее, выдержанное, никогда не покоробится. Мне они ни к чему, а твоему отцу наверняка пригодятся. Скажи ему, у меня есть и еще, только пусть сам заберет.

– У меня нет денег заплатить.

– И не надо. Твой отец мне помогал, когда мне приходилось туго. – Колесник почесал за ухом. – Так что все по справедливости, сдается мне.

– Спасибо, – неуверенно поблагодарила Кэтрин, – только мне ведь не донести все это до дому.

– Вместе с двумя свиными головами – конечно не донесешь. А ты загляни ко мне, когда отдашь вдове Грейлинг ее головы.

– Я ведь через мост обратно не пойду, – объяснила Кэтрин. – Я за мостом сверну вдоль того берега и сяду на паром в Ярроу.

Питер удивился:

– С какой стати выбрасывать денежки на паром, когда можно даром перейти по мосту?

Кэтрин непринужденно пожала плечами:

– Мне еще надо зайти в один дом на дороге в Ярроу, заплатить по счету.

– Тогда бери-ка обрезки сразу, – сказал Питер.

В мастерскую влетела Мэри с деревянным подносиком, на котором лежали куски хлеба с грудинкой. Жена была такой же пухлой и краснолицей, как Питер, только пониже ростом. Мгновенно ухватив, о чем идет речь, она прикрикнула на мужа:

– Не валяй дурака, Питер! Куда там девчушке дотащить два мешка, да еще и деревяшки. Коль она обратно мимо нас не пойдет, пусть просто скажет отцу. Скажи ему, что если ему нужно дерево, может взять у нас. – Она сочувственно покивала Кэтрин. – Что она, по-твоему, вьючный мул?

– Я скажу отцу, – обещала Кэтрин.

– Выдержанное дерево, – повторил Питер. – Не забудь.

– Запомню.

Мэри все же уговорила ее взять кусок хлеба, хоть Кэтрин и сослалась снова на угощение вдовы Грейлинг.

– Все равно бери, – велела Мэри. – Пока домой дойдешь, успеешь проголодаться. Точно обратно мимо нас не пойдешь?

– Не хотелось бы, – ответила Кэтрин. Питер, неловко помявшись, заговорил:

– Я еще кое-что хотел передать твоему отцу. Ты скажи ему, что мне в этом году новых саней не нужно.

– Питер, – укорила его Мэри, – ты обещал!

– Я говорил, что мне, наверно, понадобятся. Ну и ошибся. – Питер с трудом подыскивал слова. – И виноват не я, а сам Брендан. Не делай он такие хорошие, прочные сани, мне бы, верно, уже понадобились новые.

– Я ему скажу, – вымолвила Кэтрин

– Твой отец занят? – спросила Мэри.

– Угу, – промычала Кэтрин в надежде, что жена колесника не станет расспрашивать подробней.

– Да уж конечно, без работы не сидит! – Питер и себе взял кусок хлеба. – Ведь холода и теперь держатся полгода!

Кэтрин открыла было рот. Она хотела сказать, что Питер и сам мог бы поговорить с ее отцом, ведь тот работает в пяти минутах ходьбы от колесной мастерской. Питер явно не знал, что ее отец ушел из деревни, закрыв мастерскую на теплые месяцы. Но, вовремя сообразив, что отец постыдился бы рассказывать колеснику о своем новом ремесле, она промолчала.

– Кэтрин? – напомнил о себе Питер.

– Мне пора идти. Спасибо вам за угощение и за то, что дерево предложили.

– Кланяйся от нас отцу, – сказала Мэри.

– Хорошо.

– Ступай с Богом. Да остерегайся бренчалок!

– Буду остерегаться, – отозвалась Кэтрин, потому что такого ответа от нее и ждали.

– Пока ты не ушла, – словно вспомнив о чем-то, остановил ее Питер. – Скажу тебе кое-что. Ты говорила, что кое-кто верит, будто шериф может летать, словно это такая же глупость, как железная дорога или моргающий мост. О другом не скажу, но мальчишкой я знал человека, который видел летающую машину шерифа. Дед мой частенько о ней рассказывал. Такая вертушка, вроде ветряной мельницы из жести. Он сам, когда был мальчишкой, видел, как она носила над землей шерифа и его людей быстрее всякой птицы.

– Если раньше шериф умел летать, зачем ему теперь лошади и карета?

– Потому что летающая машина разбилась о землю, и ни один мастер не сумел снова научить ее летать. Эта штуковина была из старого мира, еще до Великой Зимы. Мы готовы высмеивать все подряд, будто все в мире понимаем, а предки наши были глупее нас.

– Но если уж верить некоторым рассказам, – спросила Кэтрин, – тогда почему не верить и остальным? Может, бренчалки и правда могут украсть меня ночью из постельки?

– Бренчалки – это сказочка, которую рассказывают детишкам, чтобы хорошо себя вели, – задумчиво протянул Питер. – Тебе сколько лет?

– Шестнадцать.

– Я говорю о том, что люди видели среди белого дня, а не о детских страшилках.

– Но люди рассказывают, что и бренчалок видели. Видели людей, сделанных из жести и рычагов, вроде часового механизма.

– Кое-кого в детстве слишком сильно напугали, – пренебрежительно махнул рукой Питер. – Только и всего. А шериф-то настоящий, и когда-то он мог летать. Как Бог свят!

Когда Кэтрин подошла к Двадцатиарочному мосту, руки у нее опять заныли. Она подтянула пониже рукава свитера, чтобы лямки мешков не резали ладони. Над головой с воплями кружили грачи и галки. Чайки пировали на отбросах, прибитых течением к опорам моста, другие клевали на дороге навоз. Какой-то мальчишка захихикал, глядя, как Кэтрин опасливо пробирается в лабиринте рытвин, выбитых за много лет колесами фургонов, проезжавших по мосту. Кэтрин сердито цыкнула на мальчишку. Впрочем, сейчас фургон пришелся бы ей кстати. Она потопталась у моста, дождавшись, пока подъехала тяжелая громыхающая телега, нагруженная пивными бочками из пивоварни «Голубая звезда». В упряжке фыркали четыре ломовые лошади, ломовой извозчик сидел, съежившись так, будто Великая Зима все еще сжимала землю ледяной рукой.

Кэтрин пристроилась сбоку к телеге, прячась за высоким бортом. В щели между бочками она видела верхушки лесов, возведенных на другом краю моста. Здесь их не загораживали ни дома, ни парапет. Около дюжины рабочих – включая двух десятников в фартуках – стояли на лесах, глядя вниз, на ведущиеся там работы. Несколько человек держали свинцовые трубы, а у одного в руках была маленькая черная палочка, загоравшаяся ярко-красным, когда он требовал передвинуть какой-нибудь груз. Гаррета – того самого, из-за кого она старалась как можно реже проходить через мост, – нигде не было видно. Кэтрин надеялась, что он распекает рабочих где-то под мостом. Наверняка и ее отец тоже внизу – исполняет, что велят, и прикусывает язык, когда хочется возразить. Он смирился с тем, что на него орут, смирился с грубым, небрежным обращением с деревом, потому что у него не осталось другого средства заработать на пищу и кров дочери и себе. И он никогда, никогда не встречался взглядом с Гарретом Киннером.

У Кэтрин немного полегчало на душе, потому что телега потихоньку катилась по мосту, приближаясь к плавному подъему узких центральных арок. Ремонтники, среди которых мог оказаться Гаррет, остались позади. Кэтрин отмечала пройденный путь по вывескам пивных. Она уже миновала свежевыкрашенную «Гостиницу на мосту» и мрачную подворотню «Исповедника». Из открытых дверей «Танцующей панды» лились звуки скрипки: наигрывали старую народную песенку с бессмысленными словами о каких-то тощих сосисках.

Впереди показалась вывеска «Крылатого человека» с изображением грозной фигуры, взмывающей над вершиной холма. Стоит пройти «Крылатого человека», и опасность миновала.

Но тут телега наткнулась на выбоину в мостовой, и правое переднее колесо слетело с оси. Колесо, виляя, покатилось дальше само по себе. Телега осела набок, бочки покатились с нее, и Кэтрин едва успела отпрыгнуть в сторону, когда один бочонок раскололся, выплеснув на дорогу шипучую жидкость цвета мочи. Лошади зафыркали, натягивая вожжи. Извозчик выплюнул табачную жвачку и полез вниз, изображая всем видом угрюмое равнодушие, как будто такие неприятности случаются с ним каждый день. Кэтрин слышала, как он шепнул на ухо лошади что-то на зверином языке, успокаивая животное.

Кэтрин понимала – ничего не остается, как идти дальше. Но не успела она сделать и нескольких шагов – поспешной походкой, неловко покачивая мешками, – как увидела Гаррета Киннера. Тот как раз выходил из «Крылатого человека».

Он улыбнулся:

– Ты что, никак спешишь?

Кэтрин покрепче ухватила мешки, как будто собиралась отбиваться ими. Она решила молчать, словно его здесь и нет вовсе, хотя взгляды их на миг столкнулись так, что только искры не полетели.

– Ты, Кэтрин, большая выросла, сильная…

Она шла дальше. Каждый шаг растягивался на целую вечность. Какая дурость – идти через Двадцатиарочный мост, когда в обход было бы всего на час дольше! И зря она задержалась у Питера, хоть у того и были самые лучшие намерения.

– Помочь донести мешки?

Краем глаза она видела, что он сходит с крыльца, подтягивая на ходу измазанные в грязи штаны. Гаррет Киннер был тонкий, как змея, сплошные кожа да кости, с виду и не угадаешь, какой сильный. Он потирал ладонью острый бритый подбородок. Длинные черные волосы были сальными, как вода после мытья посуды.

– Отойди, – прошипела Кэтрин с отвращением к самой себе.

– Уже и поговорить нельзя?

Кэтрин ускорила шаг, нервно оглядываясь по сторонам. На мосту вдруг стало пусто. Все дома и лавки впереди закрыты ставнями, вокруг тишина. От телеги с бочками доносился шум голосов, но там никто не обращал внимания на происходящее у дальнего конца моста.

– Оставь меня в покое, – сказала Кэтрин. Он шел почти бок о бок с ней.

– Это что еще за разговоры, Кэтрин Линч? А я-то еще предлагал мешки донести! Кстати, что там у тебя?

– Не твое дело.

– Это уж мне судить. – Кэтрин не успела опомниться, а он уже выхватил мешок, который она несла в левой руке. – И ты это тащила от самого парома в Ярроу?

– Отдай мешок! – Она протянула руку, но он отдернул мешок и издевательски усмехнулся. – Это мое!

– Сколько дают за свиную голову?

– Тебе лучше знать. Тут всего одна свинья поблизости. Они прошли мельницу, стоявшую за «Крылатым человеком».

Между мельницей и следующим, шестиэтажным зданием был проход, оставшийся на месте старинного, невероятно узкого дома. Гаррет, так и не вернув Кэтрин мешка, свернул в проулок. Дошел до парапета у края моста и заглянул через него. Порылся в мешке и вытащил свиную голову. Кэтрин не рискнула войти в переулок и издали следила за Гарретом, который держал свиную голову над водоворотом.

– Можешь забирать свое имущество. Только подойди поближе.

– Чтобы ты сделал, как в прошлый раз?

– Не припомню, чтобы ты жаловалась.

Он выпустил голову из рук и тут же снова подхватил. У Кэтрин сердце перевернулось.

– Сам знаешь, мне нельзя было жаловаться.

– Я недорого прошу за свиную голову, а? – Свободной рукой он неловко расстегнул ширинку и выпустил наружу своего бледного червя. – В прошлый раз ты от этого не померла. Почему бы не повторить? И больше я не буду к тебе приставать.

Она смотрела на его напрягшийся член.

– Ты и в прошлый раз то же говорил.

– Да, но в этот раз я слово сдержу. Ну, Кэтрин, будь умницей, иди сюда и получишь свою свинью.

Кэтрин оглянулась через плечо. Никто не станет вмешиваться. Ломовая телега перегородила мост, и с южного конца никто не подъезжал.

– Пожалуйста, – взмолилась она.

– Всего разок, – сказал Гаррет. – И решайся поскорей, девочка. Эта свинья оттягивает мне руки.

Кэтрин стояла в освещенной свечами кухоньке вдовы – старуха, повернувшись к ней спиной, раздувала угли в черной железной печи. Она ворошила их, пока угольки не зашипели, словно рассерженный кот.

– Ты шла пешком от самого парома? – спросила вдова.

– Да, – кивнула Кэтрин. В кухне пахло дымом.

– Это для всякого не близкий путь, а уж тем более для шестнадцатилетней девочки. Надо бы поговорить с твоим отцом. Я слышала, он работает на Двадцатиарочном мосту.

Кэтрин беспокойно заерзала.

– Я люблю ходить пешком. И погода хорошая.

– Так говорят. А все же вечера еще холодные, а по пути от Ярроу можно натолкнуться на таких типов, с какими лучше бы не встречаться в безлюдном месте.

– Я вернусь до темноты, – сказала Кэтрин, почти не сомневаясь, что ей это не удастся. Если опять идти в обход, чтобы не встречаться с Гарретом Киннером, – точно не успеть. Дорогу, которой она обычно возвращалась домой, он отлично знал, а обходной путь окажется гораздо длинней.

– Ты уверена?

– Мне больше ни к кому не надо заходить. Я от вас прямо домой, – объявила Кэтрин, протягивая вдове единственный оставшийся мешок. Вдова Грейлинг отвернулась от печи, обтерла руки о передник.

– Положи на стол, будь добра. Кэтрин положила мешок.

– Одна свиная голова и двадцать свечей, все как вы просили, – жизнерадостно зачастила она.

Вдова, постукивая палкой, проковыляла к столу и открыла мешок, не сводя глаз с девочки. Она взвесила свиную голову на ладони и опустила на стол мордой к Кэтрин. Черные глазки поблескивали, задорный пятачок заговорщицки ухмылялся ей.

– Хорошая голова, – похвалила вдова, – но их должно быть две?

– Вы никак не обойдетесь одной до следующего раза? Я тогда принесу сразу три.

– Обойдусь, что ж поделаешь. У мясника из Шилда что-то не так?

Кэтрин подумывала притвориться растеряхой, будто она и не заметила, что в мешке только одна голова. Но она слишком хорошо знала вдову Грейлинг. Ее не проведешь.

– Ничего, если я присяду?

– Конечно. – Вдова подвинула ей шаткую табуретку из-под стола. – Что с тобой, девонька?

Кэтрин опустилась на табуретку.

– Второй мешок у меня отняли, – тихо призналась она.

– Кто?

– На мосту.

– Мальчишки?

– Взрослый.

Вдова Грейлинг медленно кивнула, как будто Кэтрин своим ответом только подтвердила тайные подозрения, которые она испытывала не один год.

– Сын Томаса Киннера, да?

– Откуда вы знаете?

– Я так долго живу, что успела разобраться в людях. Гаррет Киннер – мразь. Но никто здесь его не тронет, все боятся его отца. Даже шериф раскланивается с Томасом Киннером. Он тебя изнасиловал?

– Нет. Но хотел от меня почти такой же мерзости.

– И заставил сделать?

Кэтрин отвела взгляд.

– На этот раз – нет.

Вдова Грейлинг закрыла глаза. Через стол дотянулась до руки Кэтрин и сжала ее в ладонях.

– Когда это было?

– Три месяца назад, тогда еще снег лежал. Мне пришлось одной идти через мост. Было уже поздно, и вокруг никого. Я уже знала, что такое Гаррет Киннер, но до тех пор мне удавалось с ним не сталкиваться. Я думала, мне и впредь будет везти. – Кэтрин повернулась к старушке лицом. – Он поймал меня и затащил на мельницу. Там колесо крутилось, но внутри никого не было, только Гаррет и я. Я отбивалась, но он поднес палец к моим губам и велел молчать.

– Ради отца?

– Если бы я подняла шум или не сделала, как он велел, Гаррет наврал бы своему отцу на моего. Сказал бы, будто он спит за работой, или пьет, или крадет гвозди.

– Это Гаррет тебе сказал?

– Он сказал, у дочери санника жизнь нелегкая, особенно когда сани уже никому не нужны. Сказал, что, если отец потеряет работу, станет еще труднее.

– В этом отношении он, вероятно, прав, – сдержанно проговорила вдова. – Ты храбрая девочка, раз сумела промолчать, Кэтрин. Но это ничего не решает, верно? Не можешь же ты всю жизнь прятаться от Гаррета.

Кэтрин разглядывала свои ладони.

– Значит, он уже победил.

– Нет, это он только так думает. – Вдова неожиданно поднялась с места. – Как ты считаешь, мы с тобой давно знакомы?

– С тех пор, как я была совсем маленькая.

– Как тебе кажется, я за это время постарела?

– Мне кажется, вы совсем не меняетесь, вдова Грейлинг.

– Старуха. Ведьма с холма.

– Бывают злые ведьмы, а бывают и добрые, – заметила Кэтрин.

– А бывают сумасшедшие старухи, которые не принадлежат ни к тем ни к другим. Погоди минутку.

Вдова Грейлинг, пригнувшись под низкой притолокой, нырнула в соседнюю комнату. Оттуда послышался звук, как будто дерево скребло по дереву, – открылся ящик комода. Шум, будто в ящике поспешно что-то ищут. Вдова вернулась, держа в руках что-то, завернутое в красную тряпицу. И положила сверток на стол. Судя по стуку, решила Кэтрин, внутри что-то твердое и тяжелое.

– Я тоже когда-то была такой, как ты. Росла недалеко от парома, в самые темные, холодные годы Великой Зимы.

– Давно?

– Тогда шерифом был Вильям Допросчик. Едва ли ты о нем слышала. – Вдова Грейлинг опустилась на прежнее место и быстро развернула красный сверток.

Кэтрин не очень-то понимала, что открылось ее взгляду. Похоже на толстый гладкий браслет, из тусклого серого металла вроде сплава свинца с оловом. Рядом с браслетом лежало что-то вроде рукояти сломанного меча: ручка с косыми клетками орнамента и с изогнутой гардой от одного конца до другого. Из того же самого тусклого металла.

– Возьми его, – сказала вдова. – Пощупай.

Кэтрин опасливо протянула руку и сомкнула пальцы на рифленой рукояти. Холодная твердая рукоять неудобно лежала в руке. Подняв вещицу со стола, девочка почувствовала, какая она тяжелая.

– Что это, вдова?

– Это тебе. Я очень давно храню его, но пора ему перейти в другие руки.

Кэтрин не знала, что сказать. Подарок есть подарок, но ни ей, ни ее отцу никакого прока от некрасивого обломка металла. Разве что сборщик лома его купит.

– А где меч? – спросила она.

– Меча никогда и не было. Ты держишь в руках не обломок, а цельную вещь.

– Я не понимаю, для чего она.

– Поймешь в свое время. Я собираюсь переложить на твои плечи тяжелую ношу. Я часто думала, что ты мне подходишь, но пришлось ждать, пока ты подрастешь, наберешься сил. Однако нельзя забывать о том, что случилось сегодня. Я старею и слабею. Ждать еще год было бы неразумно.

– Я все-таки не понимаю…

– Возьми браслет. Надень его на руку.

Кэтрин послушалась. Браслет открывался на массивном шарнире, как у наручника, но, когда она защелкнула половинки, щель оказалась почти невидимой. Хитрая штучка, ничего не скажешь. Но она казалась такой же мертвой, тяжелой и бесполезной, как сломанный меч.

Кэтрин постаралась скрыть мелькнувшую у нее мысль, что люди были правы, когда называли вдову Грейлинг сумасшедшей.

– Спасибо, – поблагодарила она, собравшись с духом.

– Теперь послушай, что я тебе скажу. Ты была сегодня на мосту. И конечно, проходила гостиницу, которую называют «Крылатый человек».

– Там-то Гаррет меня и поймал.

– Ты никогда не задумывалась, откуда взялось такое название?

– Папа мне рассказывал. Таверну назвали из-за статуи, которая стояла когда-то на холме на юге, у Дархемской дороги.

– А о происхождении статуи отец тебе не говорил?

– Он сказал, некоторые считают, что ее отлили еще до Великой Зимы. А другие – что ее поставил старый шериф. А еще другие… – Но тут Кэтрин замялась.

– Да?

– Глупости, конечно, но некоторые говорят, что с неба спускался настоящий крылатый человек.

– А твой отец этому не верит?

– Не слишком, – призналась Кэтрин.

– И он прав. Статуя, когда ее свалили, в самом деле оказалась старше Великой Зимы. И поставили ее не в честь шерифа и не в память о явлении крылатого человека. – Теперь вдова пристально вглядывалась в ее лицо. – Но крылатый человек действительно спускался с неба. Я знаю, Кэтрин: я своими глазами видела статую, еще до падения крылатого человека. Я была при этом.

Кэтрин заерзала. Ей все больше становилось не по себе в этом доме.

– Я слышала от отца, что люди верят, будто крылатые люди спускались с небес сотни лет назад.

– Это верно.

– Тогда вы не могли быть при этом, вдова Грейлинг.

– Потому что, если бы была, теперь бы уже умерла? Ты права. Если бы все шло естественным порядком, так бы и случилось. Я родилась триста лет назад, Кэтрин. И живу вдовой больше двухсот лет, хотя не раз меняла имя. Я перебиралась из дома в дом, из деревни в деревню, как только люди начинали подозревать, кто я. Я нашла крылатого человека, когда мне было шестнадцать лет, как тебе теперь.

Кэтрин натянуто улыбнулась.

– Я хотела бы вам верить…

– Ты скоро поверишь. Я уже говорила, что то было самое морозное время Великой Зимы. Солнце превратилось в холодный серый диск, словно само было льдиной. Лед на реках не вскрывался годами. Морозная ярмарка шла круглый год. Совсем не то что жалкий маленький базарчик, который видела ты. Она была в десять раз больше. На замерзшей реке выстроили целый город. С улицами, с переулками, со множеством кварталов. Были и палатки, и прилавки, и повсюду конькобежцы и лыжники. Гонки, турниры, фейерверки… Разыгрывали мистерии, даже газеты печатали – специально для Морозной ярмарки. Люди за много миль приходили взглянуть на нее, Кэтрин, – из самого Карлайла и Йорка.

– А она им не надоедала за целый год?

– Но ведь ярмарка постоянно менялась. Что ни месяц – что-нибудь новое. Отправишься за пятьдесят миль полюбоваться на новое чудо, если люди только о нем и толкуют! А чудес там хватало, хотя не всегда они были такими, как представлялись тем, кто пришел издалека. В те дни с неба чаще падали разные вещи. Живые существа, такие как крылатый человек, и тогда были редкостью, а к падению предметов все привыкли. Люди высматривали, куда они упадут, и старались первыми добраться до них. Чаще всего находили куски горячего металла, оплавившиеся и растекшиеся, как жженый сахар.

– Небесные опадыши, – кивнула Кэтрин. – Металл, но он никому не нужен, кроме цирюльников и мясников.

– Только потому, что мы не умеем развести такой жаркий огонь, чтобы этот металл расплавился, как железо и медь. А когда-то умели. Зато если тебе случится найти кусочек с острым краем, он разрежет все, что угодно. Лучшие скальпели хирургов всегда делались из небесных опадышей.

– А кое-кто говорит, будто этот металл принадлежит бренчалкам и кто возьмет его, будет проклят.

– И шериф, конечно, не пытается их переубедить. Неужто ты думаешь, бренчалкам не все равно, куда денется их металл?

– Не думаю, потому что не верю, что существуют бренчалки.

– И я когда-то не верила. А потом один случай заставил меня переменить мнение.

– Это, наверно, когда вы нашли крылатого человека?

– Еще раньше. Мне, пожалуй, было тогда лет тринадцать. Я увидела это в одном павильоне на Морозной ярмарке. Там у задней стенки стоял ящик, а в нем лежала металлическая рука, найденная среди небесных опадышей под Уоллсендом.

– Перчатка рыцаря!

– Не думаю. Она была обломана по запястью, но видно было, что это часть целого, тоже сделанного из металла. В ней оказались металлические кости и мышцы – не колесики и пружинки, как в часах или в заводной игрушке. Это была более тонкая, более сложная работа. Не думаю, что такое под силу кому-то из людей. Но конечно, это не был бренчалка, свалившийся с неба или обронивший свою руку.

– Почему бы и нет? – спросила Кэтрин, чтобы не портить игру.

– Потому что поговаривали, будто люди шерифа как-то нашли голову из костей и кожи, обгорелую, но с парой очков на носу. Линзы в них были черными как уголь, но шериф, надев их, стал видеть в темноте не хуже волка. В другой раз люди нашли обрывок одежды, который менял цвет смотря по тому, на что его положишь. Его становилось почти не видно. Обрывок был маловат, чтобы сшить целый костюм, не то сама понимаешь, как пригодился бы он шпионам шерифа.

– Они бы постарались первыми добраться до крылатого человека.

Вдова Грейлинг кивнула.

– Мне просто повезло, что я их опередила. Я ехала по Дурхемской дороге на муле, когда он упал с неба. Ну вот, закон гласил, что твою голову выставят на мосту насаженной на кол, если тронешь то, что лежит на земле шерифа, – особенно из небесных опадышей. Но каждый знал, что шериф, даже когда у него была летающая машина, не перелетал с места на место мгновенно. Игра стоила свеч, и я рискнула – отыскала крылатого человека. Он был еще жив.

– Настоящий человек?

– Создание из плоти и крови, а не бренчалка, но подобных ему людей я прежде не видывала. Он казался разбитым и изломанным, как игрушка, на которую наступили. Когда я его нашла, он был в броне, такой горячей, что растопила снег, и вода под ним пузырилась и шипела. Я видела только его лицо. Золотая маска свалилась с него и лежала рядом. Маска была прикрыта металлической решеткой, как голова ангела на вывеске таверны. Остальное тело закрыто металлическими пластинками с хитроумными сочленениями. Местами они серебрились, а местами почернели от жара. А руки были металлическими крыльями, размахом во всю ширь дороги, только они смялись при падении. Вместо ног у него оказался длинный хвост, а на конце его что-то вроде флейты. Я подкралась поближе и все поглядывала в небо, не видно ли летучей вертушки шерифа. Сперва я боялась, но потом увидела лицо крылатого человека и тогда уже думала только о том, как ему помочь. А он умирал. Я это знала – я видела такие лица у людей, висящих на шерифских столбах для казней.

Я спросила, не дать ли ему воды. Он сперва просто смотрел на меня глазами, бледными как небо, открывал и закрывал рот, как выброшенная на песок рыба. Потом сказал: «Вода мне не поможет». Только эти четыре слова, с незнакомым мне выговором. Тогда я спросила, не могу ли я еще что-нибудь сделать, а сама все оглядывалась через плечо, не увидит ли нас кто. Но дорога была пуста, и в небе все чисто. Он долго молчал, прежде чем ответить.

Назад к карточке книги "Дочь санника"