Текст книги "На высоких оборотах (СИ)"
Автор книги: Алана Инош
Жанр:
Фемслеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Он не всегда был таким, – судорожно вздохнула мама, и в её глазах зажёгся горький отсвет воспоминаний о молодых годах.
– Всегда, мама, – устало покачала головой Алина. – Только ты предпочитала этого не замечать. И теперь пожинаешь, что посеяла. Это называется – видели глаза, что покупали. Ну ладно, всё, всё… – Она досадливо поморщилась, видя, что мать опять раскисает и растекается слезами. – Что толку теперь перетирать это? Тебе негде жить? Хорошо, оставайся у меня. Мне как раз твои навыки ведения домашнего хозяйства очень пригодятся. Обычно я домработницу нанимаю, но хорошую трудно найти. Я, ты знаешь, требовательна… Если у тебя не получится устроиться на работу, то и бог с ним. Денег я всегда заработаю – нам с тобой хватит. Ну… Если не рассыплюсь окончательно. – И добавила с усмешкой: – Но я, конечно, постараюсь не рассыпаться.
– Ох, Алиночка, как-то совестно мне к тебе на шею садиться, – вздохнула мама, промокая платочком припухшие веки. – Особенно теперь, когда у тебя со здоровьем нелады…
– Ничего, меня в больнице подлатали немножко, – кривовато усмехнулась Алина уголком рта (склеротический процесс поразил лицевые нервы, нарушения мимики после лечения прошли не до конца). И давай без этих сантиментов, ладно? Каждый делает то, что он умеет лучше всего. Я – зарабатываю, ты готовишь мне обеды. Договорились?
– Договорились… – И мама опять залилась слезами.
– Ну вот и ладненько. И расстраиваться не надо. Ну всё, всё… Выше нос. – И Алина коротко, суховато и неуклюже чмокнула мать в мокрую щёку. Не умела она успокаивать плачущих. Наверно, потому что сама никогда не плакала.
Часть своего бизнеса Алина продала: уже не могла тянуть такой объём работы. Средств на жизнь и лекарства хватало – и ладно. Отец женился на своей любовнице, у них родился сын. Алина зарабатывала деньги, мама хлопотала по хозяйству и ухаживала за дочерью во время ухудшений и обострений. Работать та могла и из дома, через интернет. На случай своей ранней кончины Алина составила завещание на мать, чтобы отец, не дай бог, не попытался наложить лапу на её имущество. А он бы попытался, скорее всего. Она его знала – так же, как знала себя.
В то время она увлеклась нетрадиционными методами лечения и решила попробовать сорокадневное голодание с дистиллированной водой. Она верила, что оно делает «перезапуск», «перезагрузку» всему организму и способно излечивать недуги вплоть до рака.
– Ох, Алиночка, ты с ума сошла? – испугалась мама. – Ты и так-то худенькая, а за сорок дней от тебя что останется? Скелет один…
Но если Алина что-нибудь задумывала, она всегда это исполняла. К целебному процессу она подошла ответственно и обстоятельно, тщательно изучив рекомендации по его проведению: сперва выполнила процедуры чистки печени и кишечника, с месяц для пущей чистоты посидела на сыроедческой диете, во время которой и пристрастилась к грейпфрутам. Во время подготовки штудировала литературу о лечебном голодании; ощелачивание и закисление организма, ацидотические кризы, шлаки и токсины, клизмы, Шанкха-Пракшалана, лунные циклы и «дни экадаши» – во всё это она старалась основательно вникать, дабы всё сделать «по науке». Но сорок дней с первого раза у неё не получилось выдержать: вес уходил слишком быстрыми темпами, уже на двадцатый день Алина выглядела, как жертва концлагеря – одна кожа да кости. Голодание и впрямь кое-что улучшало – по крайней мере, ей казалось, что улучшает. На двадцать восьмой день, когда живого (еле-еле живого) веса в ней осталось сорок пять килограммов при росте сто семьдесят восемь сантиметров, было решено выходить из голода – на всё тех же её любимых грейпфрутах: сначала на соке, а потом и на целых плодах. Морковный сок Алине «не зашёл», от капусты вздувался кишечник, а вот цитрусовые шли отлично.
После голодания Алина «села» на моносыроедение. Кроме грейпфрутов она неожиданно полюбила сок сельдерея; может быть, голод повлиял на вкусовые рецепторы? Стебли целиком ей не нравились, а вот сок шёл на ура. Она была готова его поглощать литрами – на завтрак, обед и ужин. Соковыжималка работала чуть ли не круглосуточно, пока не сломалась. Промедления и заминок Алина не терпела и тут же купила новую, более мощную, а старую мама бережливо отнесла в ремонт – чтоб стояла про запас.
Вес восстанавливался медленно. Мама пекла изумительные тортики и варила сладкие молочные каши, но всё это объеденье ей приходилось уплетать самой: Алина ушла в сыроедение с головой. Мама ворчала, что холодильник вечно забит овощами и фруктами, так что для нормальной «человеческой» еды не остаётся места; не вступая с ней в споры, Алина просто купила второй холодильник – благо, квартира была просторная, с огромной кухней, места хватало. Из животной пищи она употребляла сырые куриные яичные желтки, сырые перепелиные яйца и сырую слабосолёную рыбу.
Кое-как восстановившись после месячного поста и набрав вес до пятидесяти семи килограммов, Алина вошла в новое голодание – на сей раз покороче, двухнедельное. От густой красивой шевелюры (Алина носила полудлинную стрижку) мало что осталось, начался дикий «падёж» волос. Мама волновалась и расстраивалась, а Алина отнеслась к этому довольно равнодушно. Сейчас о внешности ей не думалось, этот аспект ушёл в тень, стал неважным. Чтобы не собирать волосы клочьями по коврам, она просто подстриглась под машинку коротеньким ёжиком. Организм сбрасывает всё отмершее и больное, рассуждала она.
После двухнедельного голода последовали несколько семидневных постов и один одиннадцатидневный, причём «сухой» – Алина не принимала внутрь ни капли воды. Во время выхода из него она угодила в больницу с сердечным приступом. Началось обострение болезни, да такое сильное, что она уже не чаяла вернуться домой живой. Но выкарабкалась, пошла на поправку и вошла в довольно длинный период ремиссии. После голодовок у неё разбушевался такой зверский аппетит, что Алина, забросив сыроедение, начала уминать за обе щеки вкусную мамину стряпню и поправилась до шестидесяти девяти килограммов. Волосы перестали выпадать, даже начали бурно расти новые, но стрижку она так и оставила очень короткой. Смотрелась эта причёска стильно и элегантно, аккуратный шелковистый «газончик» плотно прилегал к голове, а не торчал в стороны, красиво подчёркивая изящную форму её черепа. Вот только из всех этих испытаний Алина вышла с изрядной проседью. Потом необузданный аппетит успокоился, и она вернулась к своей обычной точёной сухощавости.
Ладу Алина встретила во время ремиссии – на прогулке в своём любимом парке. Очаровательная блондинка в бежевом пальто с поясом, изящно бросающая уткам крошки хлеба – что могло быть прелестнее этого зрелища? Привыкшая добиваться желаемого, Алина встряхнулась, включила своё обаяние на полную мощность, пошла в атаку – и заполучила Ладу в свои объятия. Вместе с почти полным здоровьем к ней вернулись и её не очень приятные привычки и замашки, но мягкий характер девушки долго сглаживал и скруглял острые углы. Лада, ласковая и безответная, ангельски светловолосая и голубоглазая, всё глотала молча. Но эта податливость и бесконфликтность пробуждала в Алине желание вонзить своё жало в мягонькое тельце ещё глубже, ещё больнее – может быть, чтобы проверить, умеет ли этот ангелок злиться. Она находила в этом какое-то нездоровое, садистское удовольствие. Впрочем, за все уколы она вознаграждала Ладу качественным, сладким, сумасбродным и страстным сексом, тщательно подобранными подарками, периодами безоблачной нежности и ласки. Лада переехала к ней.
Мама знала об ориентации Алины уже давно. Ладу она приняла как вторую дочь и сразу взяла под своё крылышко. Забота в её понимании выражалась прежде всего обильной и вкусной едой, и теперь мама готовила вдвое больше, чем раньше. До встречи с Алиной Лада предпринимала неуверенные попытки перейти в вегетарианство, но теперь, с превосходной маминой стряпнёй, у неё не было никаких шансов преуспеть в этом.
Во время «чёрных полос» и ссор мама всегда была на стороне Лады и частенько выговаривала Алине:
– Зачем ты её обижаешь? Она такая славная девочка, так тебя любит! Что ты за человек такой, я не понимаю!
А самым тяжёлым упрёком в её устах было:
– Ты вся в своего монстра-отца…
– Ну что ж, значит, я монстр, – вызывающе блестя холодными искорками в глазах, соглашалась Алина с улыбкой-оскалом.
Сидя в плетёном кресле на уютной утеплённой лоджии, обильно украшенной цветами в горшках, она мяла и кусала любимую сигару и пускала горько-терпкий дым на улицу. В её привычки не входило самокопание и самоанализ, она всегда считала себя безупречной. Ей позволялось больше, чем остальным. Она заслужила это право – своей одарённостью на грани гениальности, своей уверенностью и отвагой, своей блестящей учёбой и работой. Отец дал ей неплохой старт, но это только старт, а всего остального Алина добилась сама. Если бы она ни на что не годилась, разве сидела бы она сейчас на просторной лоджии своей огромной квартиры в элитном доме с вместительным подземным гаражом, куря дорогую ароматную сигару и любуясь ухоженным и чистым двориком – охраняемой территорией, обнесённой высокой чугунной оградой? Ну, разве что «ламборгини» она купила подержанный, по сниженной цене, но кто об этом знает?
Но была ещё болезнь. И, возможно, она накладывала свой отпечаток, что-то искажала и привносила свои оттенки. Насколько, в какой степени? Алина не бралась судить. Ей казалось, что она была такой же, как всегда, и недуг никак не сказался на её личности.
Она уже давно почитывала о таком методе лечения, как трансплантация стволовых кроветворных клеток, но пока сомневалась, стоит ли им воспользоваться. Мнения и отзывы о нём попадались неоднозначные, слишком много неопределённости, противоречий и тумана было в этой теме. Долгое время она была разочарована в официальной медицине и верила в неиссякаемые способности организма к самовосстановлению, но голодовки чудесного исцеления не принесли. Лада убеждала Алину в необходимости операции, к ней присоединилась мама, и Алина под их напором решилась рискнуть и сдалась в руки врачей.
Улучшение наступило быстро. Ремиссия не была полной, но качество жизни возросло на порядок, отпала необходимость в приёме лекарств. Только небольшая хромота не никак не хотела уходить, но в целом Алина чувствовала себя очень хорошо. Силы возросли, зрение полностью восстановилось, пропал тремор. Горнолыжным спортом она, конечно, снова заняться не смогла бы, но энергии для работы стало гораздо больше, как будто какой-то давящий обруч вокруг головы лопнул, а грудь освободилась из-под тяжёлого панциря, расправилась и задышала на полную мощность. Вернутся ли когда-нибудь симптомы? Этого никто не мог сказать.
Лада оставалась рядом в период лечения и ещё какое-то время после операции. В клинику они ездили вместе, но девушку Алине разрешали видеть только сквозь прозрачное окошко стерильного бокса. Но после возвращения домой, как только в самочувствии Алины настало стабильное улучшение, Лада своим негромким, воркующим голосом сказала:
– Алин, прости, но нам надо расстаться. У меня уже три месяца есть… в общем, другая девушка. Я не могла тебе признаться, пока ты болела, но теперь твоё здоровье окрепло и ты справишься.
Что ж, вполне логично, что Лада нашла кого-то более мягкого, доброго, внимательного, неизменно ласкового. Подставлявшего сильное плечо и не изводившего её обидными насмешками.
– Ты не была такой, когда у нас всё начиналось, – сказала Лада с грустью. – Или я была просто ослеплена… Ты мне казалась остроумной, весёлой, неунывающей, искромётной. Ты так упорно и мужественно боролась с болезнью! Не сдалась, не раскисла, продолжала работать, не опустила рук. Меня покорила «перчинка» в твоём юморе… А потом эта «перчинка» превратилась в яд.
– Так отвечала бы мне тем же! Уж и пошутить нельзя, какие мы обидчивые, – подавившись горьким кофе, прохрипела Алина. – Какого хрена ты ведёшь себя, как безответная, бесхребетная мямля?
Да, это был последний, наивысший уровень хамства, и в зрачках светлых глаз Лады блеснули горькие искорки, но тут же угасли – как обычно.
– Ты прекрасно знаешь, что я не умею отвечать, как ты, – устало проговорила она. – Нет у меня таланта к «острому слову». Тебе, видимо, нравится причинять людям боль – даже самым близким. Я этого не понимаю и никогда не пойму.
– С чувством юмора у тебя всегда было туго, – хмыкнула Алина. Её рука, обхватившая кружку с кофе, походила на птичью лапу.
– Это уже не юмор, Алина, это что-то другое. Извини, мне пора собираться. Лена должна заехать через час. – И Лада, взглянув на изящные наручные часики, пошла укладывать чемоданы.
Она хлопала дверцами шкафов, роняла вешалки-плечики, и те с пластиковым стуком падали на ламинированный паркет. Потом – звонок мобильного телефона.
– Да, Лен, я уже готова. Через минутку выйду.
Алина не помогла ей с чемоданами – лежала на диване, и её тело едва проступало на нём. Со стороны могло показаться, что там растянулась пустая одежда, которой какой-то шутник придал очертания, отдалённо напоминавшие человеческую фигуру. Проходя мимо, Лада отняла у неё сигару:
– Брось сейчас же. Зря мы, что ли, тебя лечили?
– Последний приступ заботы, как мило, – саркастически скривилась Алина.
Лада только вздохнула и вышла в прихожую. Хлопнула входная дверь, шаги затихли на лестнице. Потом мягко заурчал мотор. Алина не удержалась, выглянула в окно. Серебристая машина, мерцая за оградой двора изящно-хищноватыми очертаниями, отъехала и исчезла в вечернем осеннем мраке, увозя Ладу к новой счастливой жизни. Фары и габаритные огни угасли вдали.
Алина не предприняла никаких попыток вернуть Ладу, заняв угрюмо-презрительную позицию. С какой стати она должна за ней бегать? «Не устраивает – до свиданья», – так всегда было. Она никогда и никого не стремилась удержать: если осчастливленный её благосклонностью человек не ценил своего счастья, значит, был просто его недостоин. А вот маму их разрыв сильно огорчил. Она очень привязалась к Ладе и ругала Алину – как всегда, горячо и эмоционально.
– Вот что ты за человек, а?! Никто с тобой ужиться не может, только я тебя терплю, да и то уже из последних сил!
– Ну так не терпи, кто тебя заставляет? – с холодной улыбкой-оскалом, жутковато смотревшейся на её исхудалом лице, ответила Алина. – У меня на эту тему разговор короткий: если что-то не устраивает – разбегаемся. Всегда и со всеми, без исключений. Вот только, мам, ты ведь никуда не пойдёшь, потому что одной тебе не выжить. Ты не можешь, а скорее всего, просто не хочешь зарабатывать себе на жизнь, ты привыкла, чтоб тебя содержали. Ради этого ты готова терпеть любое унижение. Сначала ты зависела от одного монстра – моего отца, теперь от другого – меня. Ты не хочешь взять свою судьбу в собственные руки. Что ж, это твоя позиция. Но и свою я тоже озвучила, ты её слышала. Но на всякий случай повторю: если тебя не устраивает жизнь со мной, я тебя насильно не держу. А если хочешь остаться и сохранить мирные отношения, то придержи, пожалуйста, своё мнение при себе. Я не нуждаюсь ни в чьих нотациях, наставлениях и ни в чьей критике. Я поступаю только так, как сама считаю нужным.
В глазах мамы стояли слёзы. Она закусила дрожащую нижнюю губу и ушла в свою комнату, а Алина ещё долго раздражённо курила на лоджии. От спиртного она уже давно воздерживалась, но сейчас впервые за долгое время ей захотелось выпить. Дома, конечно, ничего не нашлось, и она позвонила в фирму по круглосуточной доставке алкоголя. Но пока она изучала сайт и листала каталог товаров, острое желание напиться притупилось, оставив после себя горьковатую усталость и пустоту. Когда через час виски привезли, она плеснула его на два пальца в низкий стакан с колотым льдом, постояла с ним немного на лоджии, но так и не выпила.
В холодильнике стоял свежеиспечённый мамин торт – очередной шедевр, расписанный белой сахарной глазурью по шоколадной глади. Алина сварила для мамы какао, а для себя – кофе, отрезала два ломтика этого чуда и постучалась в комнату.
– Мам, можно к тебе?
– Заходи, Алин, – устало отозвался мамин голос.
Алина вошла, поставила поднос на столик, присела перед мамой на корточки и заглянула в её припухшие, заплаканные глаза.
– Извини меня, ладно? Видимо, меня уже не переделать… Монстр – тоже своего рода диагноз. Неизлечимый. – Она невесело и кривовато усмехнулась, кивнула на поднос: – Давай лучше торта поедим. Как тебе такое предложение, м? Я в какао ничего не клала, сама подсластитель положи по вкусу.
Мамины губы чуть дрогнули в улыбке. Следующие несколько минут ложечки тихонько звякали о блюдца, отламывая кусочки торта. Алина прихлёбывала кисловато-горький чёрный кофе, мама – какао с кучей сахарозаменителя.
– М-м… знаешь, ты, наверно, могла бы печь на заказ, – сказала Алина, отправив в рот последний кусочек. – Такой талант – и зря пропадает.
– Да у меня совсем простенько всё… – Мама отмахнулась, но по её улыбке было видно, что она польщена. – На заказ-то такие красивенные торты пекут – я в интернете видела. Где уж мне…
– Думаю, ты запросто смогла бы освоить это искусство во всех тонкостях. Это как раз твой конёк, мне кажется. – Алина собрала пустую посуду на поднос, встала. – Есть курсы кондитеров, ты могла бы подучиться. А там, глядишь, и бизнес небольшой нарисовался бы. Даже не столько ради каких-то сумасшедших прибылей, сколько просто ради того, чтобы у тебя было любимое занятие. Чтобы тебе хотелось вставать утром и идти на эту работу, чтобы тебе это нравилось, понимаешь? И жизнь заиграет совсем другими красками, вот увидишь. А я могла бы помочь с организацией. Как тебе эта идея? Подумай. Если надумаешь, скажи мне. Мне это будет не сложно, я просто хочу, чтобы и ты себя в чём-то нашла.
– Ладно… Подумаю, – смущённо улыбнулась мама.
*
«Болеют все: и хорошие люди, и не очень хорошие. Но первых, безусловно, жаль намного больше». Серенький осенний день, одинокая чашка кофе на пустом столике и эта мысль.
Дождик испортил ей утреннюю прогулку, и Алина пережидала его в кафе рядом с парком. Как бы легко она ни относилась к разрывам в прошлом, уход Лады сильно задел её самолюбие. Та продержалась дольше всех её предыдущих девушек, у них даже получилось что-то вроде семьи, но и она в итоге ушла. Обычно инициатором расставаний была Алина, а тут – бросили её. Кто его знает… Если никто с ней не уживается, может, дело всё-таки в ней самой, а не в «недостойных» девушках, не дотянувших до её высоких требований? И вообще, прежде чем что-то требовать от людей, нужно быть требовательным к себе. А себе Алина прощала и позволяла многое.
Чтобы вытеснить из души эту пакостную, липкую досаду, Алина с энтузиазмом взялась за организацию маминого кондитерского дела. Окончив курсы, мама сначала пекла торты на дому, а потом Алина арендовала для неё маленькое помещение. Все хлопоты с оформлением документов в соответствующих инстанциях она взяла на себя, в этой сфере она чувствовала себя как рыба в воде, это была её стихия, её призвание. Когда Алина начинала действовать, казалось, сама Вселенная ей помогала, всюду находились друзья и единомышленники. Может, в этом и крылся секрет её гениальности и успешности… А впрочем, в мистику она не особо верила. Она верила в человеческий ум, настойчивость, знания и энергию.
Теперь у мамы было маленькое кафе-кондитерская, где под её началом трудилось несколько работников. Алина поначалу ревностно оберегала своё очередное детище, оказывала покровительство, защищала, решала проблемы, и вскоре под её надёжным крылом дела у мамы пошли в гору. Мама повеселела и даже на удивление немного похудела, хотя работать ей приходилось с очень соблазнительным материалом. Всё оттого, что она была занята по десять-двенадцать часов в сутки, с одним выходным по понедельникам, и совать еду себе в рот просто от скуки ей стало некогда. Пышечкой она всё-таки ещё оставалась, но уже не с таким опасным для здоровья весом. Её коленям стало существенно легче, да и вообще её самочувствие и настроение заметно улучшились. Мама стала настоящим украшением и лицом своего маленького заведения – жизнерадостная и румяная, приветливая, лучезарно улыбающаяся, с приятно кругленькой, как сладкий пончик, фигурой.
А душу Алины грело грустновато-нежное чувство, как будто она впервые в жизни сделала что-то действительно хорошее и стоящее, а всё, что было до того – так, разминка и баловство.
Будто бы желая порадовать и подбодрить хозяйку, её кактусы распустились роскошными, яркими, потрясающе красивыми цветами. Этими растениями Алина увлеклась прежде всего потому, что это были довольно неприхотливые питомцы, и ей при её занятости вполне хватало времени на них.
Сегодня у мамы был день рождения, и Алина после работы зашла в цветочный магазин. Она долго мучила молоденькую девушку-продавца, которая составляла для неё букет; Алина вмешивалась в процесс своими ценными указаниями, каждую секунду придиралась к ней, мол, это не так, то не этак, это уберите, то переделайте – словом, изображала из себя мерзкую, капризную покупательницу, которой невозможно угодить. Её забавляло выражение хорошенького курносого личика девушки: оно постепенно набирало помидорный румянец, а глаза предательски блестели влагой. Внутренне Алина посмеивалась, но беззлобно.
– Так, всё, я не знаю уже… – Потеряв терпение, девушка бросила недоделанный букет и устремилась в подсобку: – Валентина Алексеевна, подойдите, пожалуйста!.. Тут клиентка… Ей всё не нравится!
Из подсобки вышла стройная сероглазая женщина с тяжёлым пучком светло-русых волос, которым освещение торгового зала придавало тёплый медный оттенок. Прекрасные и густые, они лежали непринуждённо и как бы небрежно, но в этом чувствовалось искусство ловких пальцев. Две кокетливые прядки изящно обрамляли выпуклый гладкий лоб, аккуратные тонкие брови не слишком выделялись на лице, а вот глаза… Может, такие были у Спящей Красавицы? Тающий весенний снег, прохлада, капель, пушистые соцветия вербы… Поэзия, да и только, хотя Алина не сочинила ни единого стихотворения в своей жизни. Чуть тронутый матовой бежево-розовой помадой рот сдержанно улыбнулся, и с губ слетели вежливые слова, а точнее сказать, прожурчали мартовским ручейком:
– Добрый вечер. Я чем-то могу вам помочь?
«Валентина…» – ёкнуло в груди у Алины. Валентина и цветы. Где-то она это уже… видела? Слышала? Нет, не бывает таких совпадений.
– Валя? – невольно сорвалось с её губ.
Ей давно хотелось сократить это имя – вот так, округло, тепло и просто. И пусть чуть-чуть нагло и преждевременно, но Алина не могла иначе.
Женщина удивлённо чуть сдвинула брови, не переставая улыбаться.
– Простите… Мы знакомы?
Так мило у неё это вышло – хмуриться и улыбаться одновременно, что сердце Алины провалилось в щекотно-пушистую ивовую глубину.
– Нет, извините… Я, наверно, вас с кем-то спутала, – сказала она. – Всё в полном порядке, букет замечательный, его просто нужно было чуть-чуть доработать, и всё. Девушка совершенно зря расстроилась. Я прошу прощения за лишнее беспокойство.
Валентина Алексеевна с этой вербно-милой улыбкой осмотрела букет взглядом профессионала, убрала пару цветков, добавила зелени и показала Алине:
– Так вас устроит?
– Чудесно, – кивнула та, не сводя зачарованных глаз отнюдь не с букета, а с золотистых, словно осыпанных вербной пыльцой ресниц Валентины Алексеевны.
Та неторопливо упаковала букет, украсила бантом из шуршащих ленточек – невозмутимо-спокойная, сдержанно-приветливая, с ивово-гибкими руками и точёным станом. Фигурка – прелесть, ничего лишнего – в самый раз по вкусу Алины.
– Вы упаковываете букет так, будто танцуете менуэт, – брякнула она первое пришедшее в голову сравнение.
Кажется, молоденькой продавщице в слове «менуэт» послышалось что-то созвучное, но несколько из другой области, потому что она зажала тихий смешок-хрюк кулачком. Валентина Алексеевна приняла комплимент со своей загадочно-чарующей невозмутимостью.
– Будете рассчитываться картой или наличными? – спросила она.
– Картой, если можно.
Деньги списались, Алина вынула карту и взяла букет. Уйти и больше никогда её не увидеть? Немыслимо и невыносимо. Ноги прилипли к полу и не хотели двигаться к двери, будто приклеенные липкой патокой, и Алина с трудом отдирала их. Воздух вдруг стал густым, как тесто.
И снова дождик… Осенняя промозглость забиралась под шарф, откуда-то тянуло запахом кофе. Алина села в машину, но не отъехала и пары кварталов, как ей попался другой цветочный магазин. Букет для мамы, составленный прекрасными руками этой золотоволосой гейши (почему гейши? – Алина не могла себе объяснить), лежал на сиденье и намекал – столь открыто и явно, сколь не смогли бы выразить вслух те матовые, бежево-розовые губки. На них лежала печать служебной вежливости – сорвать её, как клейкий ярлычок, и прильнуть поцелуем.
– Уфф…
Алина притормозила и припарковалась. Продавщицей оказалась тётенька зрелых лет с непробиваемым «покерфейсом», о чей железобетонный опыт разбивались все клиентские капризы, и Алина попросила составить букет уже без всяких поддёвок и провокаций. Она просто молча следила, чтобы букет получился качественным, и цена не имела значения.
Напротив, через дорогу от магазина, весьма кстати оказался супермаркет, и Алина купила там большую шоколадку с изюмом и цельными орехами.
Она вернулась в магазин, в котором царствовала Валентина Алексеевна. Продавщица встретила её с каменным напряжением на лице, но Алина очень любезным тоном ещё раз поприветствовала её и сказала:
– Мне бы Валентину Алексеевну на пару словечек. Если можно, конечно.
(«Ларису Ивановну хочу», ага).
Девушка, видимо, ещё не простившая Алине недавних издевательств, подчёркнуто медленно и нехотя удалилась в подсобку.
– Валентина Алексеевна, там снова ЭТА КЛИЕНТКА. Вас хочет видеть.
Слова «эта клиентка» она выделила голосом особо, снова вызвав у Алины внутренний смешок. Золотоволосая властительница цветочного чертога появилась – в клеенчатом фартучке и хозяйственных перчатках. Она была во всех нарядах хороша. Нет, решительно прекрасна.
– Слушаю вас…
Если от звучащих слов можно испытывать оргазм, то Алину накрыл именно он. Одно это «слушаю вас» по своему эффекту стоило десятка горячих ночей.
– Гм, кхм… Простите, что отрываю от работы, но… – Алине пришлось прочистить горло, слипшееся от пустынной сухоты. Она протянула букет: – Вот… Это вам.
– Мне? – очаровательно удивилась Валентина Алексеевна, вскинув брови и дрогнув золотисто-вербными ресницами.
Только сейчас Алина разглядела, что к ним не прикасались тушью, но косметика им и не требовалась. Это были не ресницы, а любовные ловушки для сердца, створки райских врат… ну и прочая поэтическая чушь, бестолково толпившаяся во взбудораженном сознании Алины.
– Да. Это… кхм, благодарность за замечательное обслуживание. – Алина еле удержалась от гусарского щелчка каблуками: это был бы уже явный перебор.
– Ой… Ну, спасибо большое, конечно… – Приняв букет, Валентина Алексеевна бросила мило-растерянный взгляд на девушку-продавщицу: – Ирочка, поставь в воду, пожалуйста.
Вид у Ирочки был тоже весьма озадаченный. Когда она исполнила поручение, Алина положила на прилавок шоколадку:
– А это вам, Ирочка. Примите мои извинения и спасибо за вашу работу.
Мир был восстановлен, вина заглажена – Алину великодушно простили. Напоследок Валентина Алексеевна задумчиво проговорила:
– А мы с вами точно раньше не виделись?
Теперь настал черёд Алины напустить на себя загадочность.
– Ну, может быть, и виделись… В бредовых видениях моей бессонницы, – проронила она.
Кажется, камешек-намёк попал в цель, а может, Алине просто хотелось принять желаемое за действительное. Как бы то ни было, отъезжала она в таком плотном и густом мечтательном облаке вокруг головы и сердца, что два раза чуть не попала в ДТП, но судьба помиловала её. Ещё бы не помиловать: ведь сегодня был мамин день рождения, и Алина ехала, чтобы встретить её с работы и отвезти из кафе-кондитерской домой. Ну и поздравить, конечно.
– С днём рождения, мам, – сказала она, вручая букет и чмокая маму в щёку.
Сразу они домой не поехали, а остались вместе с прочими работниками на чай с пирожными. Дома они всё это дело заполировали ещё и тортом, испечённым мамой собственноручно, и день подошёл к своему приятному завершению.
Нет, всё-таки как она сказала это обалденное «слушаю вас»!.. Алина жалела, что не записала этих слов на диктофон, чтобы потом переслушивать снова и снова, растворяясь в тысячах феерических оргазмов. Оргазмических газопылевых облаков. Оргазмических галактик.
Этой ночью Алина была снова во власти бессонницы, но на сей раз бессонницы приятной. Валентина Алексеевна стояла у неё перед мысленным взглядом – как японка, только золотоволосая и с европейским разрезом глаз, но столь же непроницаемо-загадочная. Алина бродила по блогу, листала страницы и прокручивала статьи, с глуповато-счастливой улыбкой касаясь пальцами монитора. Она, Валя, подбирала и писала эти слова, и на каждой фразе, каждом абзаце лежал отпечаток её ума, её личности. А вот и их переписка в комментариях на тему бессонницы. Смайлик – единственный и сдержанный. Глядя на этот значок, Алина видела розово-бежевые губы, произносящие это сводящее с ума «слушаю вас». Сексуальный голос – это звучало слишком пошло. Чувственный и нежный – вот более подходящее, но всё равно неточное выражение. Многогранный… Ускользающе-манящий… Женственный.
Этого ей и не хватало для полноты картины – живого облика из плоти и крови. Пазл сошёлся, встала на место последняя частичка. Вот и объяснение всему этому троллингу и выкрутасам: Алина таким дурацким способом пыталась привлечь внимание Валентины. Всё равно что за косички одноклассницу дёргать, сидя за задней партой. Детский сад, конечно, но других вариантов не приходило в голову. Алина провела ладонью по лицу, пытаясь стереть улыбку. Не вышло, улыбка цвела махровым цветом и гаснуть не собиралась.
Раз уж всё равно не спалось, она сделала себе кофе в кофемашине, которая стояла в спальне. Когда-то она любила с утра первым делом, не вставая с постели, побаловать горячим ароматным напитком себя и свою девушку (если таковая в данный момент лежала под боком), потому и поставила этот агрегат прямо рядом с кроватью.
«Валя, я понимаю, что веду себя слишком нахально. Но иначе я не могу. Я хочу тебя увидеть. Давай встретимся», – написала она в личном сообщении на сайте. И, подумав, приложила своё фото к тексту, чтоб та наверняка поняла, о чём речь.
